Глава 8

Мы выехали на рассвете и к полудню были на хуторе. Старик Эрик, прозванный Копченым за ожог в пол лица, полученный при осаде какого-то города, присматривавший за хозяйством, удивился, но был рад тому, что этой осенью ему не придется гнуть спину на работе одному. Он сказал, что припасов на хуторе не хватит на четверых, но я ответил, что мы еще успеем запасти рыбы и дров, а на хлеб и вяленное мясо у меня достаточно серебра. Жена Копченого Эрика Труда первым делом поклонилась Бриане и сказала, что рада видеть такую молодую хозяйку. Мне пришлось объяснить, что Бриана не жена мне, а служанка, которая будет помогать в стряпне и прочих делах, а также учить меня языку и обычаям саксов. Услыхав мои слова, Эрик рассмеялся и сказал, что кровать в усадьбе достаточно широка, и нам будет удобно изучать обычаи саксов, хотя он уверен, что в этих делах и у них все обстоит примерно так же, как и у нас. Он рассмеялся опять и не мог успокоиться до тех пор, пока Труда не дернула его за рукав.

Мы поселились в главном доме, а старики остались в своей землянке. Я не раз звал их перебраться к нам, говоря, что не стоит тратить дрова на обогрев двух домов сразу, однако Копченый Эрик лишь смеялся и говорил, что они не хотят мешать Бриане наставлять меня в обычаях саксов. Я уверял его, что он нам нисколько не помешает, однако Эрик не верил.

В первый же вечер я и правда обнял Бриану и потянул ее к широкой хозяйской кровати, однако она резко оттолкнула меня и сказала:

– У тебя был случай сделать это, Сигурд, но ты упустил его. Второго такого случая я не даю. Да и в нашем уговоре такого не было.

Она легла на узкой скамье у противоположной стены и, показав мне длинный нож, положила его рядом с собой. Я рассмеялся, потому что мог легко отобрать этот нож, однако это стало бы нарушением уговора, а Бриана теперь не была рабыней и могла просить защиты у тинга. Однако не это останавливало меня. Я чувствовал, что если добьюсь ее силой, то мало радости ждет меня этой зимой.

Так мы и зажили: я с вечно жалующимся на боль в спине Копченым Эриком отправлялся на лов рыбы или проходил на лодке вдоль берега в поисках плавника – обломков деревьев, унесенных бурей, или лодок, разбитых волнами, – для того, чтобы зимой нам было чем согреться, так как деревьев в наших краях было немного. Бриана и Труда сушили рыбу и стряпали. Днем мы с Брианой, а иногда и с Эриком, упражнялись с мечами и луком. А по вечерам Бриана рассказывала мне о далеких землях и учила чужим словам.

Со временем, правда, мы убедились, что на поварне от Брианы мало проку, и стряпня у нее получалась то подгоревшая, то пересоленная, а рыба, которую она чистила, перед тем, как вывесить сушиться, скоро начинала гнить. Потому все чаще Бриана просила взять ее с собой на лов рыбы, говоря, что это у нее получится лучше. Так что вскоре Копченый Эрик, к его радости, стал оставаться на хуторе, а мы с Брианой закидывали сети или собирали плавник.

До холодов мы вспахали поля и засеяли их озимой рожью, что все-таки дал мне с собой Бьёрн, и случалось, что вместо Эрика лошадь за повод вела Бриана, а я шел за плугом. С мечом у девушки получалось все лучше, и довольно скоро мы стали пробовать биться в полную силу. А вот натянуть лук ей было тяжело. Со временем она все чаще выполняла мужскую работу, так что я стал по-другому смотреть на нее, все больше видя в ней товарища, а не служанку.

У меня с обучением все было гораздо хуже. Я раз за разом повторял за Брианой названия земель в ее краях, но все эти Девоны и Сумерсеты путались у меня в голове, а из видных ярлов я запомнил только Этельрика из Мерсии. Лишь один рассказ Брианы крепко засел в моей памяти – про короля Этельреда, которого в наших краях называют Эдальродом, и его сводного брата короля Эдварда, которого убили по приказу его мачехи, матери Эдальрода. Бриана смеялась над моей неспособностью запоминать имена, особенно имена верховных жрецов Белого Христа, которые в землях саксов имели немалый вес и могли указывать даже самому королю. А я отвечал, что легко запомнить имя того, кого видишь перед собой, и что когда мы отправимся в Англию, мне будет намного легче запоминать имена своих знатных пленников в ожидании выкупа.

С языком было легче, потому как он не сильно отличался от нашего. И Бриана даже научила меня словам кельтского наречия, на котором говорили на западе острова англов. Сама она как-то созналась, что в ней кельтской крови не меньше, чем крови саксов.

Раз мы с Брианой отправились на лодке на север вдоль берега, чтобы перед наступлением холодов забрать те сети, что поставили там, где подводное течение пригоняло рыбу к берегу. Мы отошли, наверное, на полдня пути от дома. Была уже середина осени, светило солнце, но море волновалось, дул пронизывающий ветер, и мы оба кутались в плащи из пропитанной льняным маслом шерсти, укрываясь от брызг. Я стоя вытягивал сеть, а Бриана сидела на веслах и старалась держать лодку носом к волне, чтобы ее не так сильно качало.

Я посмотрел на нее и спросил:

– Ответь мне Бриана, как получается, что с оружием ты управляешься лучше, чем с поварешкой, а властителей ваших земель ты можешь перечислить всех до единого и рассказываешь о них, из какого они рода и чем прославились. Хотя спроси любую из служанок моей матери, и из наших вождей она не вспомнит никого, кроме ярла Паллига и конунга Свейна?

– Ты не думаешь, что и простая служанка может запоминать, о чем говорят люди, Сигурд? – в свой черед спросила Бриана. – Не думаешь, что женщине нужно не меньше ловкости, чтобы управляться с поварешкой, чем мужчине – с мечом?

Я посмотрел на нее и ответил:

– Нет, не думаю. И хочу, чтобы ты рассказала мне правду. Я слышал, что Аке взял тебя из толпы служительниц Белого Христа. А среди них редко встретишь кого-то, кто хорош с мечом или был бы сведущ в делах вождей.

– Что ж, ты верно подметил, Сигурд, я не похожа на монахиню, хотя Аке и правда увидал меня в толпе, когда люди твоего отца разграбили монастырь святого Свитуна у Винтанкастера.

– И что же ты делала среди монашек, Бриана дочь я-не знаю-кого? – снова спросил я.

– Не знаешь, потому что не постарался узнать, – зло ответила девушка и, бросив весла привстала. – Да и зачем тебе знать, что я дочь тана Эльфгара сына Эльфрика? И что в монастырь отец отдал меня на обучение, и никакой монашкой я не была?!

Я удивленно посмотрел на нее:

– Ты хочешь сказать, что ты знатного рода…

Я не успел договорить: без весел нашу лодку развернуло, и большая волна ударила нам в борт так, что я не удержался на ногах и полетел в воду. Намокшая одежда тянула меня ко дну, а высокие волны скрывали лодку. Я барахтался и крутил головой, когда разглядел перед собой весло. Ухватившись за него, я поднял взгляд и увидел, что Бриана подтягивает меня к борту. Еще пара мгновений, и я перевалился на дно лодки, дыша, как выброшенная на берег рыба. Бриана начала смеяться:

– Я так напугала тебя тем, что я дочь тана, что ты, похоже, разучился стоять на ногах. И плавать тоже разучился. Не думала, что небольшое купание так напугает самого Сигурда, прозванного Быстрым Мечом.

Я зло ответил:

– Если бы ты держала лодку носом к волне, я бы не упал в воду. А теперь мне придется сесть на весла и грести до самого хутора что есть сил, чтобы не замерзнуть на этом ветру.

– Не проще ли пристать к берегу и развести костер прямо тут? – спросила Бриана.

– Было бы проще, если бы трут для костра не намок вместе со мной…

– Хоть я и не монашка, я всегда рада прийти на помощь ближнему. – При этом она вытащила из сумки на поясе мешочек с трутом и огнивом. – А вон там я вижу большое сухое дерево, которое может согреть тебя после купания, если ты так боишься замерзнуть.

Я не сказал ей ни слова, а просто сел на весла и повел лодку к берегу. Там, по-прежнему не глядя на Бриану и не говоря ни слова, я разжег костер. Когда дерево разгорелось, я скинул промокший плащ и начал через голову стягивать рубаху, когда почувствовал руки Брианы у себя на груди.

– Похоже, ты все-таки заслуживаешь второй попытки, Сигурд Быстрый Меч. Позволь простой монашке по-христиански обогреть тебя и спасти от холода, которого ты так боишься, – сказала она, целуя мне спину.

Руки ее были теплыми, несмотря на пронизывающий ветер. Я быстро стащил рубаху и бросил ее на песок. Потом развернулся, и обнял девушку. Она закрыла глаза и приоткрыла губы. Я осторожно коснулся ее губ своими, посиневшими от холода, а она тут же с неожиданной силой притянула меня к себе. Наш первый поцелуй был долгим, а потом Бриана отстранилась, вытащила заколку, скрепляющую на плече ее плащ, и сказала:

– Тебе надо просушить рубаху и штаны. А я, так и быть, пущу тебя погреться под моим плащом, чтобы Сигурд Быстрый Меч не простудился и не заболел.

И она сделала, как обещала, и от ее ласк я согрелся быстрее, чем дома у очага. И мы оставались на берегу так долго, что мои штаны и рубаха успели обгореть, а потом возвращались на хутор, стремясь опередить наступающую темноту.

С того дня Бриана перебралась спать на мою кровать и повесила свой длинный нож на стену. И по ночам, которые становились все длиннее, нам теперь было, чем заняться. А в промежутках между любовными утехами Бриана снова рассказывала мне про английских правителей и учила словам на своем языке.

Однажды я спросил ее:

– Ты всего немного старше меня, но в любовных утехах тебе нет равных даже по сравнению с теми женщинами, о которых хвастают бывалые воины после четвертой кружки крепкого пива. Этому тебя научили в святилище Белого Христа? Может быть, нам стоит следующим летом первым делом напасть на какой-нибудь монастырь…

Бриана рассмеялась, а потом стала серьезной:

– Я рассказываю тебе о наших обычаях, но ты, северный дикарь, понимаешь их так, как привычнее тебе. Вы – язычники, конечно, были бы рады, если бы можно было набирать себе наложниц, которые ублажали вас, пока вы пьете пиво и громко отрыгиваете. Но на самом деле, хоть ты и не хочешь этого понимать, в монастырях живут святые женщины, которые непрестанно молятся о спасении душ всех грешников, даже таких, как ты.

– Тогда что в монастыре делала ты? Мне не сильно верится в то, что там ты непрерывно молилась, чтобы кого-то от чего-то спасти. Многие бы сказали, ты не похожа на ваших священников, которые отказываются от всех радостей жизни – доброй драки, женщин, пиров – только ради того, чтобы целыми днями взывать к Белому Христу в своих молитвах.

Бриана совсем погрустнела:

– Ты прав, я – великая грешница, грешила тогда и грешу сейчас с тобой. Но в том не моя вина. Такой меня создал господь. А брат Бернар только открыл это во мне. Но монахини смогли бы со временем отмолить меня, если бы в монастырь не ворвались люди ярла Паллига.

После этих слов она замолчала, и мне стоило долгих усилий заставить ее рассказать свою историю. Так я узнал, что Бриана была старшей дочерью тана Эльфгара в Девоне, земле на западе страны саксов. Ее отец был старым соратником ярла Ордульфа, властителя тех мест. И у него было немало серебра, так что, когда он решил, что его дочери должны расти в благочестии, то смог нанять им в учителя священника, прибывшего из самого Рима. Брат Бернар, так звали священника, был молод, но очень набожен и уже известен как искусный толкователь святого писания далеко за пределами Девона. Бриане по нраву пришлась его наука, и она легко запоминала долгие повести про жизнь Белого Христа и его людей. Но беда случилась оттого, что красота Брианы слишком рано расцвела. Отец Бернар не смог сдержать себя, и вскоре обучал дочь тана не только тонкостям богословия, но и искусству любви. Впрочем, как поняла Бриана, молодому священнику такое было не впервой. Ходили слухи, что в далекую Англию из Рима он и был отправлен за слишком близкие отношения со своими воспитанницами. А, не будь он столь похотлив, в Риме со временем мог бы стать одним из главных жрецов Белого Христа.

Отец Бернар и Бриана довольно долго хранили все в тайне, но как-то раз младшая сестра Брианы Годива застала их за занятиями, которые не слишком-то походили на урок богословия. Бриана не успела остановить ее, и Годива разнесла весть по всей усадьбе. Тан Эльфгар думал недолго. Отец Бернар как священник не мог быть осужден судом их округи, а должен был быть судим верховными священниками Белого Христа. Потому Эльфгар вытолкал отца Бернара за ворота и пустил ему вслед кельтских волкодавов. «Божий суд!» – сказал он, когда на следующий день ему рассказали о найденном в лесу растерзанном теле. Бриану же тан Эльфгар сначала отхлестал так, что она еще несколько дней не вставала с постели, а потом, подумав, решил отдать в монастырь. Раз теперь не приходилось надеяться, что его опозоренная дочь найдет себе хорошего жениха, то лучше ей было быть там, где она могла со временем стать настоятельницей и с пользой для семьи управлять немалыми монастырским владениями.

Так Бриана отправилась в Винтанкастер, где должна была под присмотром настоящих священников изучать священные книги в известном во всей Англии своими благочестивыми порядками монастыре святого Свитуна. Там же она долго пыталась выпросить у Белого Христа прощения за свои прегрешения. Однако, проснувшись в один из дней, она увидела перелезающих через ограду монастыря викингов и вскоре оказалась в одном шатре с Маленьким Аке. Тут ее греховная природа снова взяла свое, и Аке не только не причинил ей никакого вреда, а, наоборот, взял с собой домой, сделал свободной и даже хотел на ней жениться по нашим обычаям.

Рассказав все это Бриана сказала, что она великая грешница, и, встав на колени, стала молиться. Молитва ее продолжалась так долго, что я заснул. Днем мы больше не разговаривали о прошлом Брианы, хотя я заметил, что она стала более рассеянной в обращении с оружием. Ночью она снова постелила себе на своей лавке, однако вскоре я почувствовал, что нас уже двое под овчиной, которой я укрывался. Бриана задрала мне рубаху и прижалась ко мне всем телом. Одежды на ней не было.

– Время отмаливать грехи придет, когда я вернусь в Англию, – прошептала она. – А сейчас лучше погрешить вволю. Когда я стану настоятельницей, я буду долго жалеть, если упущу такую возможность сегодня. И я с ней тут же согласился.

А еще я заметил, что рассказы о земле саксов стали запоминаться гораздо лучше, когда Бриана начала говорить: «мой дядя со стороны матери, тан Вульфгар, тот, что еще заснул в отхожем месте на пиру у элдормена» вместо краткого «тан Западного Девона Вульфгар». И только Копченый Эрик усмехался, когда по утрам мы выходили из дома, зевая, и с ввалившимися глазами.

Когда шли дожди, а с севера налетали холодные ветра, Бриана часто выходила на берег волнующегося моря и смотрела куда-то на юг. Я спрашивал, о чем она мечтает, и она отвечала, что смотрит туда, где лежит Англия – страна зеленых лесов и чистых рек. Она так живо рассказывала мне про запахи дыма из очагов, вспаханного поля или луговых цветов после дождя, что я сам, казалось, переносился на ее родину. Я даже не старался ей объяснить, что Англия от нас лежит вовсе не на юге, а на юго-западе, и чтобы посмотреть в ее сторону следовало бы взобраться на какой-нибудь холм.

Но сказать так – значило бы надолго сделать ее угрюмой и потом выслушивать бесконечные жалобы на наши пустынные земли, где нет ничего, кроме волн, песка и запаха гниющей рыбы.

Бриана как-то спросила меня, зачем я стараюсь выучить язык саксов, ведь даже если мы пойдем в поход в те земли, у нас будут надежные проводники из данов, что сто лет назад осели там. Поначалу я ответил, что не стоит всегда доверять проводникам, но потом признался, что мечтаю когда-нибудь получить надел земли в тех краях и покончить с ремеслом викинга. Бриана усмехнулась:

– Ты прав, Сигурд. Земли в Англии намного богаче, чем здесь. Но ты выбрал слишком длинный путь, чтобы их получить. Для того, чтобы король Этельред наделил тебя землей, достаточно поступить к нему на службу. И в этом нет позора – многие знатные люди из разных краев служат в его дружине.

Я задумался, а потом ответил:

– Если конунг Свейн Вилобородый пойдет в поход на конунга Эдальрода, а с конунгом пойдут мои два брата, смогу ли я сдержать клятву Эдальроду?

Бриана промолчала.

По первому снегу на лыжах пришел Рагнар. Он принес нам мешок копченой свинины и свежие вести. Я видел, что ему тяжело было идти – нога все еще болела при каждом движении, но на мой многозначительный взгляд Рагнар только покачал головой и сказал:

– Я вряд ли когда-нибудь перестану хромать, но если я хочу еще постоять на палубе корабля, то надо привыкать к боли.

Я кивнул и позвал его сесть к очагу. Рагнар согрелся и рассказал, что ярл зовет меня на праздник Йоля, что длится в наших краях по три дня после дня зимнего солнцестояния. Он предложил мне поехать вместе, потому что одинокий бонд не внушает уважения. Я согласился и сказал, что у меня есть и еще мысли о том, как заставить себя уважать.

Рагнар заночевал у нас, и, ложась спать, с ухмылкой смотрел при свете углей очага, как мы с Брианой ложимся спать на большой хозяйской кровати.

– Я надеюсь, ваши ласки не слишком громкие и не разбудят усталого путника, – сказал он и отвернулся к стене.

Наутро он отправился домой, а через две недели мы с Брианой выехали вслед за ним. Мы оба были верхом, и у каждого из нас был волчий плащ, а за спиной висел меч. Было достаточно тепло, и Бриана сняла накидку с головы, так что ее рыжие волосы рассыпались по плечам.

Рагнар и Бьёрн встретили нас тоже верхом. С ними были еще два воина. Бьёрн усмехнулся, увидев Бриану:

– Многие скажут, что мы совсем обеднели серебром или умом, раз сажаем служанок на коней в надежде, показать свою знатность.

Я ничего не ответил, а Бриана так же молча вытащила из-за пазухи нож и метнула его створку ворот. Лезвие глубоко вошло в дерево.

Бьёрн покачал головой и сказал:

– Негоже оскорблять духов, что охраняют наше жилище, женщина! Если ты хорошо мечешь ножи, это не значит, что ты можешь назвать себя воином.

– Смогу ли я назвать себя воином, если одолею тебя в схватке на мечах? – дерзко спросила Бриана.

Рагнар рассмеялся:

– Когда она жила у нас в усадьбе, то была не такой дикой. Видно, забытый богами хутор да наш младший братец дурно на нее влияют.

Бьёрн порывался вытащить меч, но Рагнар остановил:

– Сигурд верно придумал. С ней мы сможем показать, что, даже если воинов у нас теперь меньше, чем было, когда был жив отец, то наши женщины теперь тоже могут за себя постоять.

Бьёрн нехотя кивнул и проехал вперед.

– Мы долго ждали вас. Поспешим, если хотим добраться до Оденсе засветло.

Мы пустили лошадей легкой рысью и так добрались до усадьбы ярла Паллига. За три полета стрелы до усадьбы мы пустили лошадей в намет и в развевающихся плащах влетели в ворота, распугав слуг ярла. И первой, кого я заметил на дворе у ярла, была Гунхильд, стоящая на высоком крыльце, в лисьей шубе. Жена ярла внимательно оглядела Бриану, которая ловко соскочила со своей кобылы и теперь вела ее к коновязи.

Потом Гунхильд подняла руку в приветствии и сказала:

– Ярл Паллиг, от имени которого я говорю, пока он проводит время в заботах, рад видеть вас у себя дома. Мы будем рады оказать вам гостеприимство в нашем доме и охотно поселим ваших воинов вместе со своими здесь же в усадьбе. А вашу служанку, которой вы, как я вижу, доверяете носить запасной меч, мы охотно поселим вместе со слугами, если она поможет им в стряпне и уборке.

Бьёрн и Рагнар поблагодарили, а я в свой черед сказал:

– Я знаю гостеприимство ярла и твое, госпожа, но в этот раз я и Бриана поселимся у моего друга Асгрима. Я в прошлый раз, выпив пива, запутался в ваших просторных покоях и хотел бы теперь избежать такой опасности.

Гунхильд кивнула:

– Как будет угодно Сигурду Харальдсону. И в самом деле я помню, что в прошлый раз он перебрал пива. Видно, и правду будет лучше, если кто-то возьмет на себя заботу о нем, коли он сам не в силах совладать с собой.

Гунхильд ушла в дом, Бьёрн с Рагнаром переглянулись и прошли за ней, а я отправился на поиски Асгрима.

Мой друг был рад меня видеть. Он с головы до ног оглядел Бриану и сказал, что и сам был бы не прочь взять в дружину такого воина.

– Ты начал подбирать свою команду с правильного конца.

Днем были состязания в стрельбе из лука, метании копий и в битве на мечах, в которых я не участвовал – Эстейн говорил, что негоже показывать всем, на что способен в бою. Кто знает, не придется ли потом биться в судебном поединке. Вечером был пир, на котором ярл Паллиг объявил, что следующим летом мы не пойдем в поход, потому как нам все еще предстоит отстроить то, что сожгли свеи, и заново набить наши погреба снедью. Также он сказал, что задумал построить крепость, подобную Треллеборгу на другом берегу пролива Большой Бельт. Ибо негоже отправляться в поход, не зная, в безопасности ли остались все домочадцы.

Я успел переговорить с Кетилем Бородой и перекинулся парой слов с дюжиной людей, что ходили со мной на «Летящем». Все они сказали, что летом дома им делать нечего, и потому с охотой отправились бы на пару месяцев собирать дань с купцов в проливах, раз ярл не хочет идти в большой поход. А Кетиль сказал так:

– Наш ярл – могучий властитель, у него дюжины дворов и усадеб. Понятно, что ему нужно много времени, чтобы объехать их все и сосчитать, сколько и чего он лишился. Да и крепость построить – дело не одного дня. Нам же, простым бондам, даже не самым сильным в подсчетах, хватило полдня, чтобы понять, что в хлеву недостает коров, а в закромах – мешков с хлебом. И теперь нам надо добыть серебра, чтобы снова обзавестись добром. Потому, если нам попадутся купцы из земель свеев, боги одобрят нас, коли мы попросим их возместить наши потери. И я даже уверен, что в таком деле мы сможем обойтись без смертоубийства, коли соберем три-четыре корабля с охочими людьми.

С тем же ко мне подошел Токе. Он сказал, что его отец разрешил ему взять весной один корабль, и он был бы не прочь, если бы и я на «Летящем» к нему присоединился. Рагнар, который услыхал наш разговор, сказал, что о таком деле надо сначала потолковать между нами, братьями, и я понял, что его задело то, что теперь все советуются со мной, хотя и он владеет половиной «Летящего».

Однако тут меня выручил Кетиль. Он взял Рагнара за плечо и спросил, не хочет ли тот поучиться у него ремеслу кормщика. Рагнар, от которого с его хромой ногой было мало толку в битвах на берегу, сразу согласился, ведь так он мог не зря делить серебро с командой, что ставит свои головы на кон в бою.

Так мы и порешили, что весной я соберу команду на «Летящем», и мы присоединимся к Токе и к тем, кого еще он сможет уговорить пойти в море.

Тогда же ко мне подошли Кнут и Бранд, сыновья бондов, с которыми я жил в усадьбе ярла. Они сказали, что слыхали о моей удаче и хотят быть в моей команде следующей весной. Бранд даже сказал, что они хотели бы поехать со мной на мой хутор, потому что у них дома нет сильных воинов, с кем можно было бы поупражняться с оружием. Я поразмыслил о припасах для еще двух ртов и согласился. И только потом понял, что в тот день в моей дружине появились первые воины.

На пиру я пил мало и рано засобирался уходить. Гунхильд заметила это, хотя я сидел достаточно далеко от стола ярла. Я поклонился ей, но она не ответила и отвернулась, видно решив, что я спешу к Бриане, которой не было места на пиру. Я усмехнулся и вышел, но пошел не к дому Асгрима, а к святилищу Одина. Там я попросил у одноглазого бога удачи в походе и пообещал воздать ему серебром, что мы захватим. И еще я просил мудрого аса надоумить меня, как добиться Гунхильд. За это я обещал золото. Я долго стоял внутри, разглядывая идола, однако не услышал ни малейшего шороха, который можно было бы принять за знак от Высокого.

Затем я вернулся в дом Асгрима и рассказал Бриане, что поход в Англию откладывается на год. Она сразу сникла, и я долго потом не слышал ее смеха. Вернувшись на хутор, она только яростнее билась на мечах и совсем охладела к любовным ласкам. Много раз я спрашивал ее о том, почему она вдруг так переменилась, но она не хотела отвечать. Наконец я предложил ей поединок, победитель в котором мог спросить проигравшего, о чем угодно. А тот клялся не лгать в ответ. Бриана неожиданно быстро согласилась.

Мы встали друг против друга без щитов с одними мечами. Чуть подождав, я крикнул: «Начали!» и пошел вперед. Бриана отступала, отбивая мои удары. Долгие упражнения пошли ей впрок, она не открывала ни ноги, ни левый бок. Я начал немного злиться и нанес ей удар слева сверху в голову. Бриана отразила удар над головой, но оступилась и упала. Я дал ей встать и тут же заметил, что она прихрамывает на левую ногу. Тогда я остановился:

– С больной ногой тебе не выиграть, – сказал я. – Давай продолжим, когда твоя нога заживет?

– И в настоящем бою ты бы тоже был таким благородным, Сигурд Быстрый Меч? – зло спросила Бриана и, не дождавшись моего ответа крикнула:

– Продолжай!

Что ж, она сама этого хотела. Я снова пошел вперед, стараясь нападать с левой стороны. Бриана отходила, но я видел, что ей больно поворачиваться, стоя на левой ноге. Тогда я решил, что с этим поединком пора заканчивать и снова, резко шагнув вправо, ударил ей в левый бок. Бриана как-то вывернулась и смогла отбить мой клинок. Я заметил, что при этом ей пришлось перенести вес на левую ногу, и на ее лице тут же появилась гримаса боли. Я резко прыгнул еще правее и занес меч, чтобы нанести последний удар. Однако мне не суждено было это сделать. Распрямившись, точно лук, пустивший стрелу, она оттолкнулась больной ногой и сумела достать меня острием меча прямо в живот. Сталь лязгнула о железные звенья кольчуги. Бриана зло рассмеялась:

– Ты, правда, поверил, что у меня болит нога, Сигурд? Эту хитрость я подглядела во время поединков в доме ярла Ордульфа много лет назад. У ярла есть бывалый поединщик Большой Сигвульф. Он часто притворялся хромым, чтобы его соперник поверил в свою победу и раскрылся. Похоже, и я тебя могу чему-то научить в ратной науке?

Я стоял весь красный и злился еще больше, что меня так провели. Бриана воткнула меч в землю и шагнула ко мне:

– Пришло время получить мою награду, – сказала она, встав почти вплотную ко мне и с вызовом глядя мне в глаза снизу вверх. – Ты мечтаешь только о жене ярла?

Я начал что-то мямлить, но Бриана смотрела мне прямо в глаза.

– Я истратила свою единственную хитрость, чтобы выиграть в этом поединке, – медленно выговаривая слова, сказала она. – И теперь я хочу получить твой честный ответ.

– Да. – Это было все, что я смог сказать.

– Это было заметно, по тому, как ты смотрел на нее, – ответила она, резко повернулась и пошла в сторону берега.

Я бросился ей вслед, схватил ее за плечи и повернул к себе. В глазах ее стояли слезы. Она молча вырвалась и ушла.

С тех пор Бриана вернулась спать к себе на лавку. И я был даже рад этому – я не чувствовал за собой никакой вины и не собирался вымаливать прощение. Я не принуждал ее делить со мной ложе, не обещал жениться, не говорил о любви. И если она решила, что, уехав на хутор, я позабыл Гунхильд, то эту ошибку Бриана сделала сама. И не стоило ей теперь делать вид, будто все это время я ее обманывал. Так что я предпочел просто по-тихому забыть, что между нами что-то было до празднования Йоля у ярла Паллига. К тому же мне не хотелось, чтобы в какой-нибудь ссоре она вспомнила бы про Гунхильд перед Кнутом и Брандом, которые теперь тоже жили в моем доме.

Мы много упражнялись в битве на мечах и в обращении с луком и копьем. И на мечах Бриана была проворнее Бранда, хотя и слабее Кнута. И когда она побеждала в схватке, то говорила, что, вернувшись в Англию, сумеет защитить себя, если снова нагрянут даны.

– Теперь, если бы вы пришли в мой монастырь, я бы могла вспороть вам животы, перепившиеся пивом ублюдки! – кричала она в пылу боя, нанося удары во всю силу слева и справа, а Кнуд и Бранд смеялись.

Однако я в такие мгновения не улыбался.

Так прошла вторая половина зимы и наступила весна. Я был рад этому и с охотой вернулся в отцовскую усадьбу, чтобы заняться кораблем. Кнут и Бранд отправились со мной, а Бриана осталась на хуторе. В помощь ей я нанял двух работников и скоро совсем выкинул заботу о хозяйстве из головы. Меня ждал новый поход!

Видно, в тот раз я слишком мало пообещал Высокому, потому что с купцами удачи нам не было. Мы вышли на трех кораблях: моем «Летящем», «Сыне Бури» Токе и «Селезне» Перелетного Арвида. Мы исходили Большой Бельт вдоль и поперек, но легкой добычи нам так и не встретилось. Купеческие корабли с Готланда или из земель свеев проходили, сбившись в стаи самое меньшее по полдюжины, а когда мы подходили ближе, то купцы охотно рассказывали нам, что на Балтике теперь неспокойно из-за ярла Эйрика сына Хакона, бежавшего из Норвегии, когда туда вернулся Олаф сын Трюггви. Теперь этот Эйрик не нашел ничего лучше, как стать морским конунгом, и обложил данью все корабли, идущие на запад. Потому теперь умные люди не пойдут через проливы на одиночных кораблях.

Токе пару раз начинал заговаривать о плате за проход через Большой Бельт, но купцы, смеясь, отвечали, что если они уже нашли в себе смелость отказать ярлу Эйрику, победителю в битве при Хьорунгаваге, то вряд ли вид трех кораблей с молокососами заставит их испугаться и поделиться товаром и серебром.

Токе злился, но рядом с ним стоял Асбьёрн Серый Коготь, который всякий раз удерживал его от того, чтобы броситься в бой. Наконец мы все решили, что пора возвращаться в Оденсе и попросить у ярла Паллига совета, куда нам отправиться теперь, потому как возвращаться по домам с пустыми руками никому не хотелось. Для меня же наше возвращение стало особенно горьким. Я набирал команду, расписывая свою удачу, и люди охотно шли ко мне. В моей дружине были и Кетиль Борода, и Хрольв Исландец, и Бьёрн Заноза. Но за месяц в море нам так и не встретилось ничего, похожего на серебро, и люди начинали спрашивать, не отвернулись ли от меня боги. И еще они говорили, что своей удачей я был обязан Эстейну, а сам только пользовался тем, чем он со мной делился.

Токе получил корабль от отца, и мог не бояться, что его команда его покинет. Перелетный Арвид был бывалым викингом, водившим людей в походы не один год. Рядом с ними я выглядел самонадеянным юнцом, размахивающим отцовским мечом, выпив пива во время праздника урожая.

Ярл встретил нас довольный. Сидя на высоком стуле в дальнем углу своих пиршественных покоев, он выслушал нас и сказал, что может нам помочь. За несколько дней до этого, рассказал Паллиг, у него было посольство от нового конунга вагров – одного из племен, входящих в большой народ, что у нас прозывался ободритами. Вагры жили на берегу моря к югу от нас и пришли просить у ярла помощи в войне против саксов. Ярл сказал:

– Вагры вот уже с дюжину лет перестали платить дань королям саксов, что живут к югу от них. А какой властитель стерпит подобное унижение? С тех пор, что ни год, то саксы идут войной на вагров, то вагры грабят земли саксов. И умный человек в этой борьбе уж наверняка найдет, где ему добыть серебра. Так что путь вам – прямо в Старигард, где правит новый конунг вагров Стислейф. И не забудьте взять с него задаток серебром, а то я помню его отца – тот все пытался подбить нас биться с саксами, а взамен обещал все их оружие и доспехи. Будто мы сражаемся верхом и нам нужны мечи по три локтя длиной!

Токе обрадовался и начал благодарить отца за совет. Но тот не стал его слушать, а подозвал Асбьёрна Серого Когтя и что-то начал говорить тому в самое ухо. Асбьёрн покивал и сказал Токе:

– Вели завтра отправляться в путь, хёвдинг. Чую я, что в этот раз серебро от нас не уйдет.

Мы отправились с рассветом, и к вечеру второго дня Кетиль Борода указал нам на устье какой-то речушки. На обоих берегах над рекой поднимались сторожевые башни, почти скрывающиеся в густом лесу. Асбьёрн велел нам вытащить корабли на берег, а сам поднял на мачте круглый щит в знак наших мирных намерений. Тут же из леса вышли вагры, и между ними и Асбьёрном начался торг.

Мы стояли на берегу и ждали, чем все закончится, а я в это время рассматривал вагрских воинов. По виду они не сильно отличались от наших, однако их шлемы были украшены волчьим и медвежьим мехом, а на ногах у нескольких были башмаки, плетенные из кожаных ремней, а не сапоги с нашитыми железными полосами, какие обычно носили наши люди в походе.

Кетиль показал на ноги вагров:

– Видишь, в такой обувке легко ходить по болотам и переходить через ручьи – эти плетеные башмаки быстро сохнут и легки на ноге, даже когда намокнут. Ободриты – лучшие воины в лесах и на болотах, а у вагров еще есть корабли, правда, поменьше наших.

Я кивнул: отец рассказывал, как не раз ему приходилось отваживать шнекки ободритов от наших берегов, пока у них был мир с саксами. Но теперь им стало не до нас. Кнут спросил:

– А какое племя у ободритов самое сильное?

Кетиль огладил свою длинную бороду.

– Слыхал я, что племен у них множество, и не могу сказать, какое из них сильнее. Но говорят, что вагры и руги – те, что живут на острове Рюген, – посильнее прочих. На Рюгене у них и главное святилище их бога Свентовита, а охраняют его три сотни конных всадников, покрытых броней с головы до ног, точно франки.

Кнут хотел спросить еще что-то, однако в это время Асбьёрн, наконец, договорился с предводителем вагров. Он подошел к нам и крикнул:

– Нам надо говорить с верховным вождем вагров в Старигарде. Вагры согласились отвести четырех наших вождей к нему. Пойдут Перелетный Арвид, Токе, Сигурд и я. Кетиль Борода останется за старшего стеречь корабли.

Кетиль вздохнул:

– Только я собрался отдохнуть от морских переходов и вдоволь напиться крепкого ободритского меда! А теперь мне придется не смыкать глаз всю ночь и стеречь, не решат ли вагры стащить что-то из наших припасов, пока вы будете пировать с конунгом Стислейфом в его высоких палатах.

Потом он хлопнул меня по плечу:

– Не забудь захватить для меня бочонок, чтобы вознаградить за бессонные ночи. Верно, у вагров этого меда немало.

Я кивнул и, взяв меч и щит и запахнувшись в плащ от ночной сырости, подошел к Асбьёрну. Затем нас четверых посадили на небольшую шнекку на пять пар весел, и мы пошли вверх по реке. Против течения идти было непросто, но путь был недолог. Еще дотемна мы вошли в небольшое озеро, и тут же увидели высокие стены Старигарда. Мы подошли к восточному берегу и с трудом нашли место для того, чтобы причалить, среди нескольких дюжин лодок. Вагр, что был у нас на шнекке старшим, что-то крикнул на своем языке, и скоро на берегу появилось шестеро воинов. Главным среди них был высокий светловолосый молодой вагр в красном плаще, накинутом поверх блестящей кольчуги. Он наклонил голову, приветствуя нас, и произнес по-нашему:

– Меня зовут Мечислав, я младший брат нашего князя Мстислава сына Мстивоя. Я рад приветствовать вас в Старгороде и прошу разделить со мной и братом кров и хлеб.

Асбьёрн назвал нас одного за другим, а потом сказал:

– Мы рады разделить с вами кров и хлеб, хотя, конечно, не отказались бы и от меда, слава о котором идет по всем берегам моря с юга на север.

Мечислав улыбнулся и сказал:

Он знаком позвал нас за собой и пошел к воротам крепости. Снизу вверх я смотрел на деревянные валы, поверху увенчанные изгородью из дубовых стволов, и вспоминал те крепости, что видел в наших землях. И выходило, что у нас стены редко поднимались выше шести саженей, а тут они были выше восьми. Да и сама крепость была много больше. Со всех сторон теснились дома, стучали молотки кузнецов, пахло мокнущими кожами и вяленной рыбой. И еще никогда я не видел столько людей в одном месте, если не считать войска конунга Свейна. Но то было войско, собравшееся для похода, а здесь все жили годами, здесь же рождались, здесь же и отправлялись на погребальный костер.

Перелетный Арвид кивнул в сторону стен:

– Вагры бьются с саксами уже не первую сотню лет. Поневоле подумаешь, как защитить свой народ.

По дороге я спросил вагра:

– Скажи, Мечислав, где ты выучился так хорошо говорить на нашем языке?

– Не всем в ваших краях это ведомо, но моя мать – дочь вашего конунга Харальда Синезубого. Она научила меня говорить на языке данов.

Я удивился: нечасто приходится видеть человека, в жилах которого текла бы кровь самого Одина, а он вел бы себя так просто с обычными воинами. Я подумал о Гунхильд и сразу же постарался выбросить эти мысли из головы. И еще я восхитился плодовитостью Синезубого, у которого со всеми его наложницами было, наверное, несколько десятков дочерей, которых он раздавал замуж за вождей по всей Балтике.

Мы прошли в ворота и направились к высокому терему, где стражники забрали у нас мечи. Поднявшись по широкой лестнице, мы очутились в палатах, украшенных затейливой резьбой и яркой росписью с диковинными зверями и птицами. В дальнем конце палаты на высоком стуле сидел все еще молодой конунг вагров. Он был широк в плечах, с льняными волосами, большими голубыми глазами и только начинавшимися появляться вокруг глаз морщинами.

Он поприветствовал нас, а Асбьёрн назвал ему наши имена. Конунг Мстислав сказал:

– Я рад, что ярл Паллиг протянул нам руку помощи, и это честь для нас, что он прислал с войском своего сына. Молю богов, чтобы он даровал нам удачу в походе.

Мстислав внимательно оглядел нас и спросил:

– Сколько кораблей и сколько воинов вы привели?

Асбьёрн вышел вперед и сказал:

– Три корабля и дюжину дюжин воинов.

Мстислав покачал головой:

– Это немного, но я знаю данов как могучих воинов, каждый из которых стоит трех саксов. И то, что я хочу предложить, покажется вам легкой прогулкой. Однако эта прогулка может принести вам немалую добычу.

Мы переглянулись, а Арвид даже сделал шаг вперед, чтобы лучше слышать. Мстислав продолжал:

– Как вы, возможно, слышали, тринадцать лет назад мы прогнали саксов, что брали с нас дань и хозяйничали в наших землях. Вместе с ними мы прогнали и священников Белого Христа и перестали платить им десятину. Наши боги просят с нас гораздо меньше, а урожай посылают лучше, и в битвах им больше веры! Как может Белый Бог послать нам удачу против саксов, если те молят его же о своей победе? Тут уж, понятно, важно, кто пожертвует больше, и потому священники Белого Христа в наших краях раздобрели, а их лица начали лосниться от обильной пищи. Но мой отец прогнал их и разрушил их святилища. Однако их главный бискуп не отказывается от десятины, и посылает своих воинов разорять наши земли, хотя у нас и мир с ярлом Бернхардом. И потому мы решили снова, как и тринадцать лет назад наведаться к нему в его город Хаммабург.

И Мстислав принялся перечислять богатства Хаммабурга, что стоит недалеко от устья большой реки Лабы, что течет через земли саксов и вендов. И по его словам выходило, что то, что вагры взяли в городе тринадцать лет назад, было только малой толикой богатств, что приносили подати на торговые корабли. К тому же вокруг Хаммабурга было немало святилищ и монастырей Белого Христа, где всегда можно было найти не только серебро, но и золото.

У Асбьёрна, Токе и Арвида загорелись глаза. И я видел, они уже предвкушали, как к ним в руки полноводной рекой течет серебро, сверкая на солнце, будто рыбья чешуя… Я же стоял и размышлял о том, почему конунг Мстислав зовет на помощь нас, полторы сотни воинов, когда, судя по величине и богатству его города, их у него и у самого должно быть немало. Но вот, наконец, Мстислав решил сказать и об этом:

– Но Хаммабург лежит неблизко: по суше, верно, пять дней пути. И ни одно войско не доберется до него незамеченным. Так было и в прошлый раз – мы взяли город, но большую часть богатств саксы успели укрыть. На него надо нападать с моря, тогда можно взять хорошую добычу.

Асбьёрн, сам того не заметив, вовсю кивал, во всем соглашаясь с конунгом вагров.

– Я бы мог послать свои корабли через проливы в Западное море, но мои люди не знают всех течений, да и бури там нередки. Мне не хочется терять людей и корабли. Однако есть и другой путь…

Асбьёрн снова кинул:

– Да, через Хедебю, что во владениях нашего конунга Свейна. Мы можем пройти по фьорду, что зовется Слин до Хедебю, по волоку перетащить наши корабли до реки Трене, а там уже и до моря недалеко! И на всем пути всего-то один день волока! К тому же в Хедебю всегда можно нанять перевозчиков с лошадьми, так что воинам не придется гнуть спины. Конечно, люди из Хедебю берут за это недешево, но мы с лихвой вернем это серебро, когда возьмем Хаммабург!

Теперь пришла очередь Мстислава кивать:

– Ты все это точно рассчитал, Асбьёрн Серый Коготь! – воскликнул он. – Нас одних воины Свейна не пропустили бы через волок, но вместе с вами, славными воинами, что еще недавно вместе с конунгом изгнали свеев из своих земель…

– Да, конунг должен быть нам благодарен, – вступил в беседу Токе. – Да и мой отец – не последний человек среди его ярлов. Мы можем пройти через волок, правда, возможно, придется заплатить чуть больше обычного.

Мстислав сказал с намеком:

– Только щедрого боги награждают богатством и славой.

Перелетный Арвид, тоже решил вставить слово:

– И как ты предлагаешь разделить те богатства, что мы возьмем в Хаммабурге?

– Помни, – подхватил Серый Коготь, – без нас у вас, вагров, ничего не выйдет…

Мстислав сделал вид, что что-то высчитывает про себя. В палате наступила тишина. Наконец Мстислав сказал:

– Для нас, вагров, важно показать бискупу, что не стоит зариться на наши земли. Потому не только за богатством пойдем мы в Хаммабург. Сперва хотел я предложить вам плату наемников – по марке серебра на человека, тройную долю кормщику и шестерную хёвдингу. Но потом подумал, что будет справедливо считать вас не наемниками, а союзниками. И потому предлагаю я все, что будет взято там мечом, разделить пополам: вам и нам.

Асбьёрн, Токе и Арвид дружно выдохнули:

– Не зря во всех наших краях люди хвалят твою справедливость, конунг, – сказал Асбьёрн. – Боги свидетели: нечасто увидишь такую мудрость!

Мстислав посмотрел на них троих и перевел взгляд на меня:

– А что же скажет самый молодой из вас, хевдинги?

Я облизал губы и решился:

– Я скажу, что мне льстит твое предложение, конунг, и, быть может, люди еще не раз назовут меня молодым и неразумным, но я для своей команды взял бы долю наемников. Между нами и саксами нет крови, потому не хочу я, чтобы мои люди грабили и убивали безоружных. Пусть лучше твои воины возьмут, что им полагается, а мои пусть постоят в стороне после битвы.

Мстислав скривился:

– Сразу видно, что ты еще молод… Разве не затем воины идут в поход, чтобы добыть себе богатство? Кто пойдет за тобой, когда скажешь ты, что отказался от золота ради малой толики серебра?

Мне снова пришлось ответить:

– Ты прав, конунг, но я сказал свое слово. И серебро я хочу получить уже здесь, в Старигарде!

Асбьёрн хотел мне возразить, но потом повернулся к Мстиславу и объяснил:

– Он еще молод, хотя и стал хёвдингом. Время научит его мудрости.

– Если боги даруют ему это время, – сухо ответил Мстислав.

Потом были долгие разговоры о том, когда нам лучше выступить, подсчеты, сколько дней займет наш путь к Хаммабургу, торговля о припасах, что следовало взять в дорогу. Солнце уже давно закатилось, когда Мстислав позвал нас на пир со своей дружиной. И только тут Токе смог поговорить со мной наедине:

– Чего это ты выдумал с долей наемника? Ты обидел конунга вагров и едва не сорвал нам весь поход! Разве ты не видишь? Спроси Асбьёрна или Арвида – они скажут тебе то же самое.

– Разве не твой отец советовал нам взять серебро вначале и не верить всем посулам Мстислава? – ответил я.

– Но отец не знал, что Мстислав предложит. Ведь ясно же, что ваграм не пройти через Хедебю без нас. Потому он и предложил разделить все по справедливости…

– Возможно и так. Но Эстейн Синий Змей говорил мне: лучше жаба в похлебке, чем рыба в море. Что ты знаешь о Хаммабурге? Сколько там воинов? Почему нельзя напасть на него, спустившись по Лабе, а не поднявшись от устья? Нет у меня веры Мстиславу, а потому лучше взять серебро сейчас.

Токе помотал головой:

– Делай, как знаешь, но подумай, сколько людей останется у тебя в команде, когда мы начнем делить золото и рабов.

Я кивнул:

– Как раз об этом я и думал, покуда вы состязались в восхвалении справедливости конунга вагров. Многие бы сказали, что я слишком многое ставлю на кон. Но голос внутри меня шепчет, что есть здесь подвох, и я не верю Мстиславу. Возможно, это боги подсказывают мне.

Утром мы вернулись к своим кораблям, и немало было зависти со стороны людей Токе и Перелетного Арвида, когда я раздал своим воинам серебро Мстислава. Асбьёрн, конечно, тут же начал рассказывать, как я продешевил, и я видел, что Рагнар, кажется, готов осудить меня. Но Кетиль Борода хлопнул меня по плечу и сказал:

– Серый Коготь тогда был в Миклагарде, а я ходил с отцом конунга Свейна Харальдом Синезубым на саксов тринадцать лет назад, когда ободриты восстали, а наш конунг решил погреть руки у чужого костра. Тогда мы и взяли у саксов Хедебю. И я сам лез на стены Хаммабурга, что казались мне тогда высотой до неба. Что бы ни говорил конунг Мстислав, даже с тремя сотнями воинов взять этот город совсем не просто. Потому лучше жаба в похлебке, чем рыба в море.

К вечеру около наших кораблей появились шнекки вагров. Всего их было десять, и на каждой было по пятнадцать воинов. Вел их Мечислав, которого наши люди стали называть Мислейф. Асбьёрн спросил было, почему с нами не идет сам конунг Мстислав, но его брат ответил только, что у конунга появилась забота на южных рубежах, и он выступил туда с войском. Хаммабург же и ему, Мечиславу, взять под силу. Асбьёрн кивнул, хотя, по-моему, начал о чем-то задумываться.

Мы отплыли на следующее утро: сначала наших три корабля, а за нами десять шнекк вагров. Ветер был попутный, и к вечеру мы вошли в длинный и узкий фьорд Слин. Асбьёрн хотел поторопить нас и заночевать в Хедебю, однако Мечислав сказал, что опасно, когда несколько сотен воинов ночуют слишком близко от богатств торговцев. Потому мы заночевали у моря, а наутро пошли в глубь фьорда.

Берега с обеих сторон были болотистыми, то и дело справа и слева возникали небольшие заливы, в которых стояли купеческие корабли, пережидавшие ночь. Кто-то из воинов громко пожалел, что нам нельзя здесь поживиться, однако Кетиль Борода прикрикнул, чтобы все запомнили, что весь этот фьорд – под защитой мира самого конунга Свейна.

Вскоре от левого берега отошел большой черный корабль и пошел наперерез «Сыну бури», который шел у нас первым. Воины с корабля что-то крикнули Токе и Асбьёрну, стоящим на корме. Асбьёрн ответил. Слов было не разобрать, так как ветер дул нам в корму. Наконец, Асбьёрн бросил на палубу черного корабля что-то похожее на мешочек с серебром. Потом мне показалось, что серебро взвешивали, потому как прошло немало времени, пока с черного корабля не крикнули нечто похожее на пожелание доброго пути и не отвернули снова к берегу. Кетиль усмехнулся:

– Видать, Серый Коготь думал пройти, не заплатив конунгу Свейну. Да только у нашего конунга без платы и в отхожее место не выйдешь.

Все уже устали работать веслами, когда берега фьорда слегка разошлись, и мы стали замечать на берегу хутора, окруженные полями зреющей ржи. Ярко светило солнце, равномерный плеск весел успокаивал, а на всем небе, от края до края, не было ни облачка. Наконец слева показались поросшие травой валы Хедебю. Я вспомнил рассказы отца, о том, что этот город был настолько богат, что его обитатели похвалялись деревянными мостовыми, устроенными, чтобы богатые купцы не пачкали свои сапоги из крашеной кожи. Я очень хотел побывать там и все увидеть своими глазами, однако понимал, что на запад мы пойдем без остановки, иначе возникнут споры между моими воинами, что уже получили свою плату, и остальными, у кого в поясе не было ни кусочка серебра. Вот на обратном пути все должно быть по-другому, и воины, взявшие богатую добычу, смогут купить здесь у купцов с Востока и Запада все, на что хватит им добытого в бою. А мои воины тогда будут им завидовать и проклинать меня всеми известными им проклятиями.

Прямо на берегу мы наняли перевозчиков и с утра уже втащили корабли на деревянные катки, в каждый из которых впрягли по восемь здоровых лошадей. У людей Мечислава забот было меньше: их шнекки были намного легче наших кораблей, и они могли тянуть их сами, а катки они привезли с собой, так что разочарованным перевозчикам нечего было с них взять.

Асбьёрн Серый Коготь глядел, как вагры споро тянут свои шнекки по утоптанному тысячами ног пути, и говорил:

– Приятно идти налегке, засунув большие пальцы рук за пояс, и смотреть, как другие рвут жилы.

Но меня снова терзала все та же мысль. Я видел, что здесь на вагров смотрят, как на союзников или как на обычных купцов: никому не было дела, куда они идут и зачем. А сами люди Мечислава так уверенно проходили волок, что ясно было, им это не впервой. Я спросил у Асбьёрна:

– Ты уверен, что вагры не смогли бы тут пройти и без нас? Их же никто ни о чем не спрашивает…

– Нас видят рядом, потому и не спрашивают, а шли бы они одни, уже бы от Хедебю примчалась стража.

К вечеру мы подошли к реке, что текла на юг, и на следующий день вышли в залив Западного моря. До Хаммабурга оставался лишь день пути. С моря дул сильный ветер, и было много холоднее, чем тогда, когда мы шли по реке. Рагнар, который потихоньку осваивал ремесло кормщика, теперь нечасто отходил от Кетиля и ловил каждое его слово. Когда наш корабль ткнулся носом в песок, он спросил, оглянувшись на пустынные дюны вокруг:

– Не стоит ли нам подыскать место, где можно найти хотя бы одно деревце, что бы развести костер и сварить похлебку?

Кетиль рассмеялся:

– Тогда тебе придется идти до самого Хаммабурга! Тут нет деревьев по всему побережью, и если бы Одину выпало скитаться в этих краях в поисках мудрости, то он навеки остался бы не слишком умным.

Я напряг память и вспомнил, что мудрость Один получил, когда несколько дней провисел, пригвожденный копьем к Всемирному древу.

Кетиль обернулся к команде и приказал бросить два якоря: с кормы и с носа, причем с носа надо было укрепить якорь прямо на берегу.

Рагнар удивленно посмотрел на него:

– Слыхал я, что якоря бросают и на мелководье, но вот якорь на суше я вижу в первый раз. Не лучше ли просто привязать нас веревкой к какому-нибудь камню?

Кетиль усмехнулся:

– Ты смотришь вперед, но не по сторонам. Скажи, не заметил ли ты, что под вечер на веслах мы пошли быстрее, чем утром.

Рагнар недовольно скривился:

– Ну, конечно, я заметил это, многомудрый Кетиль. Но ведь это было оттого, что течение стало быстрее.

– А разве бывает так, что берега расходятся шире, а течение становится быстрее? – снова спросил Кетиль.

Мы с Рагнаром переглянулись и задумались. Наконец он сообразил:

– Отлив! Здесь приливы и отливы намного сильнее, чем в нашем море. Так говорил отец.

Кетиль кивнул:

– Да. Сейчас солнце на западе, и вода ушла. Но когда солнце будет на севере или на юге, ты увидишь, куда может дойти море. Тогда и пригодится наш якорь на берегу.

Я всмотрелся в берег и увидел, что полоски водорослей прилипли к песку почти на полсажени выше, чем наша палуба.

– Останешься на корабле и будешь потихоньку травить и выбирать якорные канаты, – сказал Кетиль Рагнару. – Так ты почувствуешь силу моря. Ну а мы сойдем на берег, пока тут можно не замочить ног. А то я что-то в последнее время стал бояться сырости. Видно, старость не за горами. Скоро буду сидеть у очага и пить подогретое пиво, пока молодые будут добывать себе богатство и славу.

Кетиль огладил свою белую бороду и шагнул на берег.

Утром Мечислав и Асбьёрн созвали совет, на котором было решено разделить наши силы так, чтобы встречные корабли приняли нас за купцов, и никто не сообразил, что к Хаммабургу плывет целое войско. Встретиться мы должны были, пройдя несколько больших островов у правого берега, где можно было бы укрыть наши корабли в небольшом заливе. Мечислав сказал, что он пойдет впереди, и его шнекки будут встречать нас, чтобы указать путь к нашей тайной стоянке.

Вскоре после полудня мы подошли к устью Лабы, и там нам пришлось ждать вечера: начинался отлив, да и течение было довольно сильным, чтобы можно было, не слишком напрягая силы, подняться вверх по реке. Когда солнце было на западе, отлив сменился приливом, и мы тронулись в путь. Сняв драконьи головы с носов, и подняв на мачтах щит мира, мы шли по реке, и дивились тому, как много вокруг купеческих кораблей и лодок. И я подумал, что конунг Мстислав не лукавил, когда расписывал нам богатства Хаммабурга. Хотя отец всегда учил меня не жалеть о содеянном, я начал раскаиваться в том, что взял серебро вперед, отказавшись от доли в добыче. Если город так богат, как можно судить по числу купцов, то нас ждали мешки с золотом, и вряд ли мои люди простили бы меня, если бы им пришлось стоять и смотреть, как другие его делят.

Летние ночи коротки, и еще только начинало темнеть, когда наперерез нашему кораблю вышла шнекка и указала нам путь в маленький залив, отделенный от реки длинной песчаной косой. Хребет косы поднимался, наверное, сажени на три. За косой можно было укрыть наши корабли, так что только верхушки мачт торчали бы над песчаным хребтом, а шнекки были и вовсе не видны.

Кетиль велел проверить глубину и покачал головой:

– Утром, когда настанет отлив, наши корабли окажутся на мели.

Я кивнул:

– Я переговорю с Серым Когтем. Мы должны уйти отсюда и встать там, где у нас будет хотя бы на ладонь воды под килем.

Но разговора не вышло. На совете в палатке Серого Когтя, где были только хёвдинги и Токе, наши вожди лишь сказали:

– Ты уже взял серебро, Сигурд. И с твоей стороны разумно, что ты хочешь держать его в безопасности. Но если нас тут заметят, город будет готов к приступу. Тебе-то неважно, возьмем мы его или нет, а мы хотим напасть неожиданно, чтобы не терять людей на стенах. Здесь нас не видно с реки, и никому из хёвдингов саксов не придет в голову проверить, что за груз мы везем.

– Не лучше ли тогда напасть на рассвете, а не пережидать ночь тут? – спросил я.

– Не лучше, если у тебя нет крыльев, – ответил Асбьёрн. – Нам надо связать лестницы, проверить веревки с крюками, разбиться на отряды и много еще чего. Только неразумные юнцы идут на приступ, не подготовившись как следует. Они думают, что залезть на стены города так же легко, как перепрыгивать с борта на борт.

Арвид изобразил улыбку, а Токе усмехнулся. Я сглотнул, потому что начал понимать, что остался в меньшинстве.

– Почему же мы этого не сделали раньше, а откладывали на сегодня, о, мудрый Асбьёрн? – спросил я с вызовом.

– Потому, о, глупый Сигурд, – ответил АсБьёрн преувеличенно вежливым голосом, – что даже ты мог бы знать, что в дюнах на море нет деревьев, из которых можно сделать лестницы, а здесь есть.

Токе смотрел на меня с вызовом, Асбьёрн с усталостью, Перелетный Арвид с подозрением. И только Мечислав улыбался.

– Сейчас уже вечереет, и скоро станет совсем темно. Утром у нас будет время связать лестницы и договориться о том, кто и где лезет на стены, куда встают лучники, кто несет щиты. К городу мы подойдем с приливом, разбившись на несколько отрядов. И саксы в Хаммабурге даже не смогут опомниться, когда несколько проходящих мимо кораблей внезапно причалят и с них на берег сойдут воины. Нам надо захватить ворота и два замка бискупа, что стоят с разных сторон от главной пристани. Без лестниц этого не сделаешь: даже если мы захватим ворота, замки отгорожены от города, так что все равно придется лезть на стены. И стоит поторопиться, пока там еще не изготовились отражать приступ.

Токе кивнул и решил показать, что в военных хитростях он разбирается лучше меня:

– Мы пойдем тремя отрядами, как отдельные купеческие караваны. Один отряд высадится перед воротами, а два других – напротив замков. Скажи еще, что это плохо задумано!

Я не знал, что сказать. Слова не шли у меня с языка, но наконец я собрался с мыслями и начал медленно говорить:

– Я знаю, о чем вы думаете. Вы думаете, что серебро в поясе превратило меня в труса. Но, клянусь копьем Одина, это не так. Я сам поведу своих людей на стену, когда для этого придет время. Однако сейчас я чувствую, что боги посылают мне знак. Разве не первое правило любого набега, что корабли должны быть всегда готовы уйти, если враг оказывается слишком силен? Разве не стоит сначала послать разведчиков и убедиться, что враг нас не ждет, прежде чем вставать там, где нам неудобно будет биться?

Серый Коготь нахмурился:

– Ты думаешь, Сигурд, ты один у нас знаешь, как следует вести войско в набег? Скажи, сколько лет ты уже хёвдинг? Может быть, ты ходил с конунгом Свейном на Запад? Или плавал на Восток? Нет, ты стал хёвдингом только потому, что Эстейн Синий Змей не хотел отдавать корабль ярлу Паллигу. И только из уважения к твоему отцу, люди готовы и поныне считать тебя хёвдингом. Но вижу я, недолго тебе еще им быть, если ты будешь продолжать так дальше.

Арвид и Токе кивнули. Я вспотел:

– Немногие назовут меня бывалым воином, но мой отец не раз ходил и на Восток и на Запад. И я знаю, что есть правила, которые нельзя нарушать…

– И одно из этих правил гласит: в походе есть только один вождь! – прервал меня Асбьёрн. – И этот вождь – я! Потому ты должен делать, что я говорю, а не прикрываться именем отца. Твой отец был славным воином и не пытался отсидеться за спиной товарищей, получив свое серебро.

Я покраснел и был готов броситься на Асбьёрна с мечом, но тут снова в спор вступил Мечислав:

– Я уже отправил разведку и выставил стражу. Так что об этом можно не тревожиться. Никто не приблизится к кораблям незаметно.

Я кивнул.

– Мы пойдем впереди, чтобы никто не обвинял нас в трусости, – сказал я и вышел.

Я рассказал все Кетилю и услышал в ответ:

– Как сказал бы Хрольв Исландец, если бы не храпел сейчас, перепив крепкого меда, иногда честь требует того, что противоречит осторожности. Но норны сплели нить твоей судьбы, и ты ничего не можешь изменить. Потому смело иди навстречу опасности. Если твоя судьба – умереть, то стоит умереть с честью, чтобы твоя слава пережила тебя.

– Ты знаешь, как подбодрить товарища, Кетиль, – сказал я и завернулся в плащ, устраиваясь спать. – Теперь я засну спокойно и не буду печалиться из-за каких-то саксов, которые только и думают, как прославить меня.

Ночью я не сомкнул глаз, но утром чувствовал себя по-прежнему бодрым. С рассветом все пробудились, и на нашей стоянке началась обычная суета, как перед всяким боем. Вагры отправились за деревьями, наши люди варили похлебку и проверяли оружие. Затем Асбьёрн велел всем построиться, и они с Мечиславом стали отбирать по нескольку воинов то у нас, то среди вагров. Получалось, что при каждой лестнице будут и воины с большими щитами, которых у нас было больше, и лучники, которых больше было среди вагров. Я следил за всеми этими приготовлениями, но едва оглянулся на наши лежащие на песке корабли, и мне тут же стало казаться, будто со всех сторон на нас смотрят сотни глаз и выгадывают, когда бы напасть. Я помотал головой и стал отгонять от себя эти трусливые мысли, однако они все не проходили. Как сказал Кетиль, теперь моя судьба была предрешена, и я не мог ничего изменить, а снова заговорить об опасности значило запятнать свою честь.

Вскоре мы увидели, как двое воинов подбежали к Мечиславу и начали ему о чем-то рассказывать. Мы с Асбьёрном подошли поближе – слишком встревоженными выглядели эти вагры. Мечислав выслушал их и решил объяснить все нам:

– Несколько местных крестьян с луками вздумали напасть на моих людей, рубящих деревья. Теперь их глаза выклюют вороны.

– Успели ли они послать весть в Хаммабург? – спросил я.

– Даже если и успели, это ничего не меняет, – ответил Асбьёрн вместо Мечислава. – Нас больше, чем воинов в городе, и против нас никто не устоит.

Я не сказал ничего, хотя слова, о том, что мы потеряем слишком многих, если о нас прознали в городе, вертелись у меня на языке. Но мы продолжали готовиться к выходу. На «Летящий» нам надо было взять десятерых вагров с луками. Мы же послали дюжину человек, чтобы пополнить команды на их шнекках. Асбьёрн решил, что наши три корабля нападут на ворота, а вагры, разбившись на два отряда, захватят замки.

Я вернулся к своим воинам и громко объяснил:

– Лестницы почти готовы. Если мы навалимся дружно, то саксы не устоят.

Кетиль кивнул. А Хрольв Исландец сказал:

– Вижу я, нас ждет славная буря копий. О такой и скальды поизвестнее меня слагают песни, что поют потом всю жизнь.

– Вот уж тут ты верно сказал, – ответил я. – И Кетиль может даже не объяснять мне смысл твоих слов, как он привык. Нас ждет дождь копий у ворот и град стрел из замков.

Хрольв кивнул:

– Но мы пройдем сквозь бурю, подобно коням моря, проходящим сквозь сети Ран.

Я посмотрел на Кетиля:

– Похоже, я переоценил свои силы.

Тот объяснил:

– Сеть Ран, жены морского великана Эгира, – это буря. Конь моря – корабль.

Я посмотрел прямо в глаза Хрольву.

– Слыхал я, что в сильную бурю многие советуют принести в жертву кого-нибудь ненужного из команды. И если ты не прекратишь говорить загадками, Хрольв, то я так и поступлю, чтобы буря копий скорее закончилась.

Хрольв только улыбнулся мне в ответ:

– Скальд сам принесет себя в жертву, чтобы добыть славу. Посмотрим, кто из нас двоих раньше окажется в чертогах Высокого или в палатах хёвдинга этого города, если девы битвы не заберут нас.

Отлив уже заканчивался, и оставалось подождать, пока поднимающееся над рекой в легкой дымке солнце окажется на юго-востоке. Тогда воды под нашими килями будет достаточно, чтобы выйти из залива и с приливом пройти до Хаммабурга. Все приготовления были уже закончены, и воины сели на свои скамьи. Из вагров, что поднялись на борт «Летящего», двое сносно говорили на нашем языке, так что скоро не было недостатка в хвастливых словах о том, кто будет первым на стене и в сокровищнице бискупа. Асбьёрн с Мечиславом еще раз обходили все корабли, чтобы быть уверенными в том, что вагры хорошо поладили с нами, данами. Вот они направились к «Летящему».

Я соскочил с борта на песок, и встал перед Асбьёрном. Тот смерил меня долгим взглядом с головы до ног, повернулся и крикнул моим людям:

– Уже к полудню мы будем делить богатства и женщин, так что не мешкайте. Если вы станете первыми в воротах, то так и быть, я выделю и на вашу долю часть добычи, которой вас чуть не лишил ваш молодой хёвдинг.

Асбьёрн рассмеялся и снова развернулся ко мне:

– Я постараюсь помочь тебе остаться хёвдингом, юный Сигурд, но и ты уж не отсиживайся позади со своими людьми.

Мне хотелось его ударить, потому что он оскорбил меня и еще потому, что вместо помощи, о которой он говорил, на самом деле он вбивал клин между моими людьми и мной. Но я сдержался, потому что в одном Асбьёрн был прав – мои тревожные предчувствия не сбывались. А он знал, как задеть меня еще больнее:

– Как видишь, мы успели подготовиться и скоро выступим, и никто нам здесь не смог помешать. Так что иные правила можно и обойти. Но этому тебе еще предстоит научиться у бывалых воинов.

Я кивнул и ничего не сказал. Мечислав улыбнулся мне своей ободряющей улыбкой, которая уже начала меня раздражать.

– Иногда опыт берет вверх, но вряд ли Асбьёрн сможет опередить тебя у ворот, Сигурд, – сказал он.

Я кивнул и хотел было ответить что-нибудь такое же вежливое, но вместо этого заметил, что с берега к Мечиславу бегут двое его людей.

Вместо ответа я указал вождю вагров на бегущих к нему воинов. Он резко повернулся, а они начали что-то кричать, еще когда были в половине полета стрелы от нас. Мечислав выкрикнул какой-то вопрос. Воины подбежали к нам и один из них, не переводя дух, стал что-то рассказывать, показывая на восток, в сторону дороги на Хаммабург.

Асбьёрн тревожно спросил:

– Что там? К нам движется войско?

Мечислав кивнул:

– Не просто войско. Сотня конных латников и пеших несколько сотен.

Мы все посмотрели на корабли, что стояли на покрытом водорослями песке. Потом мы посмотрели друг на друга. Мечислав был очень бледен. Асбьёрн, наоборот, покраснел. Я не знаю, как выглядел я, но только ни тот, ни другой не выдержали моего взгляда. Асбьёрн махнул рукой и к нам присоединились Перелетный Арвид, Токе и Кетиль Борода.

Мечислав справился с собой и начал говорить:

– Ваши корабли слишком тяжелы. Мы не сможем донести их до воды, но наши шнекки намного легче, и у нас есть катки. Стоит нам всем навалиться, и мы уйдем прямо под носом у саксов…

– Откуда здесь вообще такое большое войско? – задал свой первый вопрос Асбьёрн. – Ты же говорил, что в Хаммабурге не больше пяти десятков воинов…

– Сейчас не время это выяснять, Асбьёрн, – быстро ответил Мечислав. – Мы узнаем, откуда они взялись, когда вернемся в Хедебю. А сейчас прикажи своим людям помочь нам с катками и шнекками.

– Мы не можем оставить наши корабли, – тихо сказал я.

Мечислав удивленно взглянул на меня, а Асбьёрн и Перелетный Арвид кивнули.

– Этот корабль – все, что нам с братом досталось от отца. – Я продолжал так же тихо. – И я не оставлю его здесь саксам по чьей-то глупости или из-за предательства. Мы будем биться, пока не придет вода. Пусть их несколько сотен – нас тоже немало.

Мечислав покраснел.

– Это не меня ли ты обвиняешь в предательстве? – с вызовом спросил он.

– Или глупость или предательство – выбирай сам! – Я снова посмотрел ему в глаза.

Пальцы Мечислава сжались на рукояти его меча, но лезвие он обнажить не смог, потому что его руку удержал своим медвежьим хватом Кетиль. Мечислав тянул изо всех сил, однако Кетиль не отпускал. На шеях у обоих вздулись жилы.

– Не время сейчас драться меж собой, ярл… – сквозь зубы сказал Кетиль.

Мечислав сдался.

– Я спрошу с тебя за оскорбление, когда мы будем подальше от войска саксов, – сказал он так же сквозь зубы.

– Если ты забудешь, я напомню, – ответил я ему. – Но сначала покажи себя в бою с саксами, если ты не предатель. Мы построим стену щитов, и никто не пройдет к нашим кораблям.

Мечислав замотал головой, словно отгоняя мух, и произнес уже почти спокойно:

– Ты когда-нибудь стоял против латной конницы, молодой Сигурд? Видел, как скачут покрытые железными пластинами кони, которым не страшны стрелы? Видел длинные копья, которые с размаху бьют в стену щитов, так что воинов отбрасывает в стороны на несколько саженей? Это видели мои предки в битве на реке Раксе. И я не хочу увидеть такое своими глазами.

– Копья у нас самих есть, – сказал Перелетный Арвид.

– Да, есть. – Мечислав принялся объяснять, как будто говорил с несмышленышами. – Только ваши копья – длиной в человека, а их – в три раза длиннее. Он достанет тебя. А ты его нет.

– Мы можем бросить копья, когда они будут близко, – не сдавался Арвид.

– Сколько копий попадут в цель, а сколько – лишь скользнут по железу? Не нарушишь ли ты свой собственный строй, пока будешь их метать? Поверь, я знаю, о чем говорю.

Я лихорадочно пытался найти выход, потому что не мог и представить, что смогу бросить здесь «Летящего». К тому же благополучно пройти по морю в переполненных шнекках также будет непросто. Я видел, что и Асбьёрн, и Арвид, и Токе думают о том же. Но никто из них не мог предложить никакого выхода.

Тогда я сказал:

– Эстейн рассказывал, что греки отбивают наскоки конницы длинными копьями. Их строй не дает конным приблизиться – отовсюду торчат острия, как иглы ежа.

– Благодарю тебя, что напомнил, молодой Сигурд, – с издевкой сказал Мечислав. – Только у нас нет длинных копий, и мы не посреди леса, чтобы их быстро сделать.

– У нас есть наши корабли, и если ты не струсишь и не сбежишь, мы покажем тебе, на что они годятся, – ответил я.

Затем я рассказал всем, что задумал, и нехотя даже Мечислав со мной согласился.

Мы стояли лицом на восток, перегородив поперек полоску песка шириной в половину полета стрелы, что тянулась вдоль берега, насколько хватало глаз. Слева от нас была невысокая дюна, за которой спряталось болотце с несколькими торчащими над водой буграми. В четырех полетах стрелы восточнее нас дюна раздваивалась, и один ее язык шел вдоль берега справа от нас, образуя ту самую косу, за которой мы прятались. Косу от берега отделял залив, куда вошли наши корабли. Точнее, заливом он становился только в часы прилива. Сейчас же вода ушла и драккары лежали прямо на мокром песке. Ясно было, что конным саксам не захочется лезть в болото, а проще ударить вдоль берега, разорвать нашу стену щитов, добраться до кораблей и сжечь их. А потом пешие воины смогут отловить тех из нас, кто останется в живых, на болоте.

Потому мы поставили лучников прикрывать нас со стороны болота, а все остальные выстроились в три ряда поперек полоски песка лицом на восток. В первый ряд встали воины с самыми большими щитами. И поскольку щиты у вагров были невелики, то большую часть первого ряда составляли наши люди. Я встал в середине первого ряда, хотя Кетиль и говорил мне, что место хёвдинга в третьем ряду. Но и сам он встал рядом со мной, хотя место кормщика там же, где и мое.

Я встал в середине нашей стены щитов. Асбьёрн и Арвид держали правое крыло там, где саксы могли ударить и отсечь нас от кораблей. Воины Мечислава встали на левом крыле со стороны дюны и болота – биться на болотах им было привычнее, чем нам. Токе также встал в середине, но он оказался более благоразумным, чем я, и не стал лезть вперед.

Наши разведчики вернулись и заняли свои места в стене щитов, и вскоре мы увидели конницу саксов, выезжающую на берег. В лучах все еще низкого солнца их кольчуги и шлемы горели алым светом, будто на нас шло огненное войско. Но еще ярче блестели острия их длинных копий, от которых я не мог отвести взгляд, так что потом в моих глазах долго мелькали разноцветные пятна.

За конными вышли и пешие воины. Их было, верно, не меньше четырех сотен. Будь они одни, мы могли бы их одолеть, но сейчас не им было суждено решить исход битвы.

Во главе саксов ехали три всадника, за которыми оруженосцы везли их стяги. Я думал, что они подъедут к нам и мы сможем немного потянуть время, затеяв переговоры. Но этого не случилось. Один из всадников в черных доспехах и белом плаще подал знак, и конники стали строиться. Видно было, что они становятся в два ряда прямо напротив середины нашей стены щитов. Два ряда закованных с головы до ног в железо всадников против трех рядов пеших воинов, не у каждого из которых была добрая кольчуга! За конными, смыкая щиты, строилась и пехота. Вождь саксов не стал долго раздумывать: конные должны были прорвать наш строй, а пешие – довершить дело.

Пропел рог, и саксы двинулись вперед, уставив копья в небо. Сначала лошади шли шагом, затем перешли на рысь. Их ноги вязли в песке, однако строй не ломался. Пешие воины медленно бежали за ними, стараясь не сильно отстать. Я видел, как прямо на нас движется железная стена, и из моей головы куда-то исчезли все мысли, кроме одной: нам не удержаться, ничто не сможет сдержать этот натиск! Еще два десятка ударов сердца и нас начнут топтать закованные в латы кони. А потом тех, кто выжил, ждут мечи, словно жала вылетающие из стены щитов пеших саксов. Я обернулся и посмотрел на лица наших воинов – многие были белее, чем крылья чаек. В это время меня в бок толкнул Кетиль.

– Нечасто увидишь такую красоту? – спросил он.

Я с натугой рассмеялся и сам удивился тому, как неуверенно прозвучал мой смех. Слева от меня стоял Кнут, и я видел, что его нижняя губа слегка дрожит, как будто он сейчас расплачется.

– Один будет доволен, когда мы пришлем их всех к нему по радужному мосту, – выдавил я из себя.

Губа Кнута перестала дрожать, и он тоже посмотрел вокруг. Я ударил плоской стороной меча о щит, и наши воины повторили мое движение. Раздался мерный стук, и мне стало немного легче. Я крикнул:

– Фрейр будет рад, когда мы принесем ему в жертву столько коней!

Послышался смех, и я словно услышал, как все наши воины разом выдохнули. Я поднял щит, закрыв груд и шею, и то же сделал весь наш первый ряд.

– Приготовиться! – крикнул Асбьёрн, а мы с Арвидом и Мечиславом повторили.

В половине полета стрелы от нас первый ряд конных саксов опустил копья и пустил коней в намет. Над берегом раздался их клич. Мы молчали, хотя еще отец говорил мне, что войско не должно молчать при приближении врага. Молчание – знак трусости. Но не в этот раз. Просто мы боялись пропустить знак Асбьёрна и считали, сколько еще шагов остается от саксов до нашего строя. Полоска песка между нами стремительно исчезала. И вот Асбьёрн крикнул:

– Сейчас!

Я повторил за ним и присел на одно колено. В то же мгновение Бьёрн Заноза, который стоял за моей спиной, нагнулся и поднял с земли копье, острие которого лежало у него под ногами. Еще мгновение и он перехватил копье по древку и выставил его вперед над моим плечом. И что это было за копье! Это было весло, длинное весло с нашего корабля, к которому, как короткий наконечник, было привязано обычное копье, что мы обычно метали во врагов. Бьёрн упер весло лопастью в песок, а я взял его в правую руку. Над моим плечом Бьёрн быстро выставил второе копье, которое ему подал стоящий в третьем ряду Бранд.

Мы смогли только два раза попробовать выставлять копья до того, как на берег выехали разведчики саксов. И не у всех наших спорилось. Однако у большинства все-же получилось, и навстречу скачущим во весь опор саксам вырос лес железных наконечников. Кого-то он не остановил, и с пару дюжин всадников на всем скаку налетели на острия. Заржали раненые кони, кого-то из саксов свалили на землю, кто-то сам ударил копьем и ворвался в проделанную брешь. Мне повезло. Бьёрн Заноза над моей головой сделал быстрое движение, и наконечник его копья ударил скачущую на меня лошадь прямо в грудь, пробив железные пластины. От удара лошадь стала на дыбы, а Бьёрн упал назад. Но мне это дало время выпрямиться и копьем ударить лошадь в живот. Она повалилась вместе со всадником и стоявший рядом Кнут успел проткнуть его мечом, пока тот пытался вытянуть из-под придавившего его лошадиного бока свою ногу.

Однако не все саксы оказались настолько смелы. Примерно треть, завидев внезапно появившиеся длинные копья, стала сдерживать коней. Еще у кого-то кони испугались препятствия и резко остановились, так что не всем наездникам удалось удержаться в седлах. Через наши головы в саксов полетели приготовленные для приступа лестницы. В свалку влетел второй ряд скачущей конницы. Кони сталкивались, и люди падали на землю. Я видел, как один из вождей саксов, в сияющем на солнце посеребренном шлеме кричал, чтобы они отошли назад и перестроились. И тут я почувствовал, как во мне снова проснулась боевая ярость.

Я завыл по-волчьи и, бросив на землю копье, выхватил из-за спины меч. В три прыжка я оказался среди пытающихся совладать с конями саксов. Быстро рубанув по шее конника, что пытался встать, я подбежал к вождю и ударил его коня в шею, промеж железных пластин. Конь сразу начал заваливаться налево, но сакс оказался ловким и уже через мгновение, бросив копье, соскочил вправо. Я напал на него, пока он пытался вытянуть из ножен на левом боку меч. Мой клинок пронзил его правую руку, хотя метил я ему в живот. Сакс оскалился и попытался достать меч левой рукой. Это ему не удалось. Из-за моей спины Кетиль ударил его обухом топора по шлему. Сакс упал.

– Не стоит убивать вождей… За них мы получим серебро… – отрывисто прокричал Кетиль, вырываясь вперед меня со своим разящим во все стороны топором.

Я оглянулся. Со всех сторон наши люди кинулись вперед и бились с конными саксами. У меня в голове снова возникло видение. Я словно увидел берег сверху. Вот место, где мы бьемся, а вот – вслед за конными подходит стена щитов, в которой не менее четырех сотен воинов. У нас нет ни строя, ни порядка. Еще немного, и они сомнут нас…

Я закричал:

– Гоните назад лошадей!

И снова бросился в схватку.

Не знаю, кто услышал меня, но я заметил, как вокруг меня на землю повалилось несколько всадников. Мы больше не убивали лошадей, а короткими уколами заставляли их сходить с ума от боли, вставать на дыбы и вырываться. Их путь к спасению был там, где не было нас, воющих и рычащих, покрытых кровью с головы до ног, размахивающих ножами и мечами. Ржание вокруг стало нестерпимо громким, и я увидел, как одна за другой лошади бросились назад. На некоторых еще держались всадники, остальные мчались с пустыми седлами. Вслед им бежали те саксы, кого пощадили наши клинки. Еще несколько мгновений, и перед нами остались только мертвые и умирающие. Люди и кони.

Я посмотрел на восток и увидел, как мчащиеся лошади врезались в строй пехоты. Пешие воины разошлись, пытаясь их пропустить, но немногие всадники могли совладать со своими скакунами. Скачущий поток натолкнулся на железную стену. Люди и кони смешались. Стена щитов на несколько мгновений перестала существовать. И я понял, что это тот случай, о котором веками могут потом петь скальды. Что есть силы я крикнул:

– Вперед!

И мы ринулись на превратившихся в толпу пеших саксов. Мы бежали, размахивая мечами и топорами, вымазанные человеческой и лошадиной кровью, словно только что принесли жертву Одину или Фрейру. И над берегом разносился наш вой.

Саксы не выдержали и побежали, но мы нагнали их и рубили, пока не запыхались от бега. И потом, согнувшись и опираясь на меч, чтобы отдышаться, я видел торжество в глазах моих товарищей и трупы саксов, что обильно устилали весь берег. И я видел воду, что постепенно поднимала лежащие тела.

Асбьёрн уже собирал наших воинов. Двое вагров вели под руки раненного в голову Мечислава. Токе с победным видом вытирал песком свой меч, показывая, что и он был не последним в схватке. Я выпрямился и крикнул:

– Люди Сигурда! Мы возвращаемся к кораблю!

И мои люди собрались вокруг меня. В крови, своей и чужой, они старались хлопнуть меня по плечу, улыбались мне странными улыбками, открывая белые зубы на перемазанных кровью лицах, смеялись.

Кетиль обнял меня за плечи и спросил:

– Хёвдинг, ты ведь не будешь возражать, если мы прихватим с собой пару знатных саксов, чтобы не возвращаться с пустыми руками?

Я засмеялся и кивнул. Я был хёвдингом. И никто, даже сам ярл Паллиг, не мог бы отнять у меня людей, которых я привел к победе.