Глава 9

Мы ждали, что саксы опомнятся и снова навалятся на нас. Но они бежали до самого Хаммабурга. На поле битвы мы взяли много знатных пленников и еще немало ценного: оружия, доспехов, серебра и даже золота. От пленников мы узнали, что бискуп Хаммабурга с недавних пор имеет соглядатаев в Хедебю, и потому саксы были готовы к нашему появлению – за два дня бискуп собрал воинов со всей округи и еще получил в подмогу конников от ярла Бернхарда.

И хотя Токе на совете высказался за то, чтобы пойти и взять Хаммабург, пока саксы не оправились, все остальные решили, что достаточно испытывать на себе милость богов. Арвид сказал, что за все богатства мира не полезет на стены, когда их защищают несколько сотен саксов, готовых подороже продать свою жизнь.

Потому мы сожгли своих мертвых, которых было меньше дюжины, и, не мешкая, отправились в обратный путь. В Хедебю мы провели немало дней, торгуясь о выкупе за пленников с посланцами бискупа, и я, наконец, смог побродить по деревянным улицам этого города и поглазеть на высокие, в несколько ярусов, дома, шумные мастерские и торг, на котором, казалось, собирались купцы со всего света.

Там же в Хедебю нас застала весть о брате Мечислава Мстиславе. Пока мы ходили в набег на Хаммабург, он со всем своим войском ударил на ярла Бернхарда и вернул себе несколько городков, захваченных саксами за последнее время.

– Вот и разгадка, – грустно сказал Кетиль, услыхав эту весть. – Мстислав послал нас на Хаммабург, уверенный, что слух о нас дойдет до бискупа, а сам по-тихому ударил на саксов там, где его не ждали.

Асбьёрн, верно, подумав о том же, затеял ссору с Мечиславом, который едва начал оправляться от своей раны – в бою на берегу булава конного сакса почти проломила его шлем. Однако Мечислав поклялся всеми богами, и нашими и своими, что не знал о замыслах своего брата, и Асбьёрну пришлось извиниться.

Меня же коварство вагров почему-то вовсе не заботило. По мне, лучше было взять добычу так, чем положить немало воинов во время приступа, а потом обнаружить, что все добро успели вывезти через другие ворота города. Меня больше волновало то, как изменилось отношение воинов ко мне самому. Из сына хёвдинга, что стал хёвдингом, благодаря своей удаче в нескольких схватках и помощи Эстейна, я стал вождем, за которым они готовы были идти в бой. И это вселяло в меня небывалую гордость.

Видно, я плохо скрывал то, что чувствовал, но Асгрим Законник однажды сказал мне:

– Ты многое поставил на кон и выиграл. Однако боги не любят слишком удачливых. Вспомни судьбу Стирбьёрна. Ведь удачливее его не было викинга на всей Балтике. А одна стрела, направленная, как говорят, самим Одином, впилась ему в горло. И всей его удаче пришел конец.

– Во что же мне верить, как не в свою удачу? – спросил я.

– Ничто не надо принимать на веру, ни слова, ни клятвы, ни удачу. Хвали пиво, коль выпито, а жену на погребальном костре. В следующий раз, коли попадем мы снова в ловушку, удачи может не хватить.

– И как же не попасться в ловушку? – снова спросил я.

– Доверяй только тому, что видишь сам. И не давай своей гордости застилать тебе глаза, – был ответ. – Проверяй, что тебе говорят, спрашивая многих, и рассчитывай на худшее.

Я запомнил те слова Асгрима, они были полны истинной мудрости. И мне жаль, что я не всегда делал так, как он говорил.

Получив выкуп, мы разделили добычу на всех, ведь уговор с Мстиславом касался только того, что мы можем взять в Хаммабурге. Так что на мою долю пришлось почти двадцать марок серебра. Я был богат и мог бы построить большую усадьбу на месте своего хутора. Однако тогда я не думал о богатстве. Я хотел увидеть Гунхильд и даже потратил в Хедебю две марки на серебряный браслет с филигранью и чернением из земли арабов. Такой браслет, решил я, не стыдно носить и жене ярла, однако у самого ярла он не вызовет подозрений, потому как ярл, без сомнения, не утруждает свою память ничем, кроме золота.

Мы по-дружески распрощались с Мечиславом и вернулись в Оденсе. На прощание он сказал мне:

– Теперь в наших краях тебя будут звать Сигурд Гроза Саксов. И ты всегда можешь рассчитывать на несколько наших клинков, что поддержат тебя в любой схватке.

– Я благодарю тебя за новое прозвище, ярл Мечислав, – ответил я. – И знай, что и в наших краях найдется для тебя корабль и команда.

Вагры ушли на юг, а мы двинулись на восток на Фюн.

Мы думали, что в нашу честь ярл устроит пир. Однако мы ошиблись. Ярл обнял Токе и похлопал меня по плечу, однако о торжествах речи не заводил. Асгрим показал на возвышающиеся валы новой крепости:

– Верно, немало серебра уходит у ярла на его твердыню, раз он так скуп даже со своим сыном.

– От такого скупца скоро начнет разбегаться дружина, – недовольно ворчал Кетиль.

А я думал только о том, смогу ли увидеть Гунхильд. Но боги и так дали мне слишком много в то лето. Ярл намекнул, что нам не стоит злоупотреблять его гостеприимством, когда вместо мяса велел подать только овсянку и немного рыбы и пива. Стало ясно, что пора отправляться по домам.

Я попрощался с Арвидом и Токе, и сын ярла напоследок сообщил новость, от которой мне стало тяжело на душе – Гунхильд носила ребенка старого ярла. Надеюсь, я не слишком изменился в лице, но Токе все равно подмигнул и похлопал меня по плечу. Увидеть ее мне так и не довелось – она не выходила со своей половины дома.

Мы отплыли следующим утром и к вечеру были в нашей усадьбе, где Бьёрн оказал нам гораздо лучший прием. Мы пили и ели до отвала, и только нахваливали стряпню моей матери. Однако в усадьбе я не задержался, потому как мать то и дело заводила разговор о женитьбе, а когда я говорил, что первым должен жениться Рагнар, то начинала ругать последними словами Бриану, которая, видно, совсем заморочила мне голову. Так что совсем скоро вместе с Брандом, Кнутом и еще тремя воинами я отправился на свой хутор.

Во дворе первой нас встретила Бриана, которая к моему удивлению бросилась нам навстречу и обняла меня, хотя при прощании была холодна, как камень зимой.

– Я так боялась за тебя, Сигурд, – прошептала она.

Я не ожидал такого теплого приема, помня о том, что в конце весны мы редко разговаривали о чем-то, кроме хозяйства да тонкостей ударов мечом против булавы или топора. Но разлука, видно, что-то переменила в девушке. Я поцеловал ее в щеку и поздоровался с работниками и Копченым Эриком, что стояли поодаль. Бриана отстранилась от меня и поклонилась, как подобает женщинам, когда хозяин дома возвращается домой. Затем она позвала нас всех в дом, крикнув Эрику, чтобы несли пиво и копченую грудинку.

Эрик кивнул головой и ответил:

– Да, госпожа.

Я удивленно посмотрел на Бриану: с каких это пор она стала госпожой для Эрика и остальных? Но, войдя в дом, я поразился, как все переменилось. На голых раньше стенах висели шкуры, стол был отскоблен до белизны, а на полках появилась многочисленная посуда, хотя раньше мы обходились четырьмя глиняными мисками. Угостив нас пивом и свининой, Бриана повела меня показывать хозяйство, и я не переставал удивляться, в каком порядке все находится: новый сенной сарай был полон высушенного сена, пустой раньше амбар был наполнен мешками с зерном и мукой, а с его потолка свисали свиные окорока. Рыбный сарай был также наполовину заполнен сушеной рыбой, так что зимой я бы мог прокормить две дюжины воинов, даже если бы не стал отправляться на лов в начале осени. У нас появились свинарник и овин. Потом Бриана повела меня показывать поля, где дозревала рожь, а сама расспрашивала о нашем походе и о тех местах, где мы побывали.

Едва мы вернулись к дому, один из работников подошел к Бриане с вопросом, а я в это время отвел Копченого Эрика в тихое место и спросил, отчего вдруг на хуторе все так переменилось. Эрик подмигнул мне и сказал:

– Я, конечно, тоже мог бы со всем неплохо управиться, но госпожа Бриана, знает толк в хозяйстве почище моего. Не знаю, где она этому выучилась, однако, видать, выросла она в господской усадьбе и было, кому ей преподать этот урок. Конечно, на поварне проку от нее по-прежнему мало, – добавил он, чуть погодя.

– Но почему вы все зовете ее госпожой, ведь ты у нас тут староста? – спросил я, начиная догадываться.

– Как только ты уехал, Сигурд, – ответил Эрик, – так она тут же начала вести себя, как хозяйка, забросила оружие и только советовала мне, что надо делать. А я послушал раз, послушал другой и решил, что в спорах она берет верх. Так что пусть уж она тут со всем управляется.

– Ну а Хромой Аке и Торвальд, наши работники, – им-то наказал я слушать только тебя? – снова спросил я.

Эрик вздохнул.

– Поначалу они заупрямились и сказали, что она им не указ, и что только я могу им приказывать, как и что делать. Тут-то она и показала свой крутой нрав. Хромому Аке она расквасила нос, а Торвальду, когда он обхватил ее сзади, так ударила ногой по колену, что он неделю хромал. Да еще и локтем в ухо добавила. А потом схватила меч и сказала, что зарубит любого, кто не станет ее слушать. Так с тех пор и повелось, что ее, иначе, как «госпожа», никто не называет.

Я тоже вздохнул.

– Да, видно, кровь берет свое, ведь она дочь хёвдинга в своих землях.

Эрик кивнул:

– Кровь – она сразу видна. Только ты, Сигурд, все думал, что она простая девица, а нам-то с женой она сразу показалась благородной. Потому мы и решили, что жена она тебе.

Я ничего не сказал, а повернулся и пошел в дом. Там мы все с моими воинами и работниками сели за стол, и я посадил Бриану по правую руку от себя. Эрик наполнил мне рог, и я сказал:

– Благодарю тебя, Бриана, за то, что превратила этот одинокий хутор в усадьбу, достойную хёвдинга. И в благодарность прими от меня этот браслет.

Я протянул ей широкий серебряный браслет, что хотел подарить Гунхильд.

Бриана приняла украшение, надела на руку и поклонилась:

– Этот подарок тоже достоин хёвдинга, Сигурд.

Я выпил свой рог до дна под радостные крики воинов.

Пир продолжался и вскоре оба работника уже свалились под стол, а Копченый Эрик упал лицом в миску с похлебкой. Сам я пил немного, потому как чувствовал, что мне как хозяину напиваться не пристало. Бриана же, выпив первый рог вместе со всеми, ушла на поварню подсобить Труде, жене Эрика. Когда начало темнеть, я уже устал есть и пить и вышел пройтись. Бриана оставила свою работу на поварне и пошла со мной.

Сначала мы молчали, но через пару сотен шагов она спросила:

– Ты доволен тем, как я распоряжаюсь на хуторе?

Я улыбнулся:

– Благодарю тебя, Бриана. Не думал, что найду дома такой порядок и достаток. Когда ты вначале пыталась стряпать, я решил, что в домашней работе с тебя проку не будет.

Девушка усмехнулась:

– Что поделать, если мать не особо учила меня стряпать, а все больше заставляла считать серебро да приглядывать за работницами? Так что у меня лучше выходит быть хозяйкой, чем стряпухой.

– Да, хозяйка из тебя отменная, – согласился я.

– Я просто мечтала, что ты вернешься из похода с удачей, и хотелось сделать дом достойным хёвдинга со многими людьми, – продолжила Бриана.

– Что ж, многие скажут, что для женщины ты слишком хорошо обращаешься с мечом. Но любой скажет, что с хутором ты обращаешься во сто крат лучше.

– Просто мне надо чаще заниматься с мечом, – рассмеялась Бриана и взяла меня под руку.

Мы молча прошли еще сотню шагов, и она спросила:

– А хотел бы ты, чтобы и дальше, возвращаясь домой из далекого похода, ты находил полный амбар зерна и сытых и довольных домочадцев?

– Конечно, хотел бы, – ответил я, – но в следующем году ярл уж точно отправится в Англию, я сдержу свою клятву, и ты вернешься домой.

Она снова помолчала, а потом выпалила:

– Я могла бы остаться здесь, если бы ты женился на мне. Никто мне не люб так, как ты. А еще лучше, мы можем вместе отправиться в Англию, и мой отец даст тебе немалую дружину и достаточно земли, чтобы содержать воинов. Разве не об этом ты все время думаешь? И ты можешь получить свой надел в Англии, не обнажая меча.

Я остановился как вкопанный.

– Ты хочешь, чтобы я на тебе женился?

Я медленно собирался с мыслями.

– Но ведь ты знаешь, что мне еще рано жениться? – наконец спросил я. – Рагнар старше меня, и сначала надо выбрать жену для него. – Я нес ту же нелепицу, что в разговоре с матерью.

Лицо Брианы потемнело.

– Ты все еще надеешься, что сможешь жениться на ней? – словно удивляясь, спросила она.

Я быстро проговорил:

– Ты мне очень нравишься, Бриана, и тебе нет равной в любовных утехах, так что я хотел бы, чтобы все снова было, как прошлой зимой, но только свадьбы я не хочу. Потому что…

– Потому что надеешься, что старый ярл может умереть от какой-нибудь болезни или погибнуть в схватке? – прервала меня девушка, и в глазах ее вспыхнул гнев.

Я молчал, потому что она угадала.

– И ты ведь знаешь, что она носит ребенка ярла? – спросила она с вызовом.

Я тоже начал злиться – она верно читала мои мысли и била в места, где у меня не было доспехов.

– И что? – Я тоже говорил с вызовом. – Она жена ярла, но любит она меня! И боги пошлют нам возможность быть вместе.

Бриана зло рассмеялась.

– Мы с тобой жили, как муж и жена, всю зиму. И ты знаешь, почему я не понесла?

Я замешкался, но потом ответил:

– Видно, боги не дали нам с тобой детей. Это, должно быть, знак…

– Никакой это не знак, глупец! – Бриана почти кричала. – Просто я сходила к знахарке и попросила у нее трав, потому что не хотела забрюхатеть перед тем, как отправиться домой. И твоя Гунхильд тоже знает, как это делается, но ей нужен сын от ярла. Сын, который наследовал бы ему. А не ты, с твоим невеликим богатством.

Я чуть не ударил ее, потому что она сказала ту правду, о которой я даже думать не хотел. Но я удержался, потому что знал, что женщину бить недостойно. Особенно, когда она только что призналась, что любит меня. Но она, как всегда, прочла все на моем лице и отшатнулась.

– Когда ты сказал, что мечтаешь о ней прошлой весной, – нашла она смелость продолжить, – то я подумала, что ты просто еще слишком молод. Но теперь ты хёвдинг, и должен уметь забывать о несбыточных мечтах.

И она снова была права. И она мне нравилась. И она была храброй и умной. И если мне стоило на кого-то злиться, то только на себя. Но я любил Гунхильд. Пусть даже она больше думала не обо мне, а о богатствах и почестях.

– Ты, может быть, права Бриана, – медленно произнес я. – Да только я все равно не могу не мечтать о ней. И плоха будет та свадьба, на которой муж думает о другой. Потому лучше забыть эти твои слова, и пусть все будет, как прежде.

– И я буду греть твою постель, как шлюха, пока ты мечтаешь о жене ярла? – В ее голосе снова была злость. – Ты не забыл, что я дочь тана, и у меня тоже есть гордость?

Бриана отвернулась, но я видел, что она плачет.

– Я буду верен клятве и отвезу тебя домой следующей весной, – сказал я резко. – Даже если ярл не пойдет походом в Англию, я сам найду корабли и людей, чтобы отправиться туда. А ты можешь вернуться в усадьбу к моему брату или продолжать жить здесь. И мы будем, как раньше, биться на мечах и учить твой язык. И я клянусь, что не сделаю ничего против твоей воли…

Мне казалось, что я давал торжественную клятву, но Бриана не дослушала, а развернулась и пошла к хутору. Я побрел за ней. Спать она попросилась к Копченому Эрику, сказав, что в доме теперь слишком много мужчин, но что это ненадолго. Эрик пустил ее, приговаривая:

– Конечно, молодой хозяин должен теперь отгородить вашу кровать, чтобы ваши вздохи не мешали спать молодым воинам.

Бриана грустно улыбнулась, но ничего не сказала.

Утром она стала собирать свои немногие пожитки, и я догадался, что она возвращается к нам в усадьбу. Я предложил проводить ее, но она посмотрела мимо меня и отказалась, сказав, что будет слишком много чести для простой вольноотпущенницы, если ее поедет провожать такой знатный хёвдинг. И казалось, сейчас она возьмет узел со своими вещами и уйдет. Но тут на своей гнедой лошадке приехал Рагнар.

Сам он был весел, но заметил грусть в глазах Брианы. Он спросил, куда она собралась, и она ответила, что хочет вернуться в нашу усадьбу. Рагнар рассмеялся и сказал:

– Не думаю, что тебе там будут рады. Наша мать думает, будто ты заморочила голову Сигурду, так что он не хочет жениться.

– Она ошибается, и я ей это объясню, – коротко ответила девушка.

Рагнар снова рассмеялся.

– Но ты не знаешь другого, – объяснил он свою веселость. – Наш брат Бьёрн собирается наконец жениться. И ты знаешь на ком?

Бриана покачала головой.

– На Труде дочери Гудмунда из Бовенсе. И они с отцом уже приезжали в нашу усадьбу, сговариваться о приданом. Так что я успел заметить ее вечно недовольное лицо. Мне кажется, она думает, что наши работницы и даже наша мать все делают не так. Пока она молчит и только морщится, не смея вступать в спор с матерью. Но думаю я, что наша жизнь переменится, когда она войдет в усадьбу хозяйкой.

– Что ж, я смогла прислуживать вашей матери, смогу и вашей невестке, – кротко ответила Бриана.

– Ты, верно, уже позабыла Труду? – спросил Рагнар, и когда Бриана кивнула, объяснил. – Труда лицом и походкой похожа на гусыню, сварлива и спесива без меры. Так что вряд ли она потерпит такую красивую, как ты, девушку рядом с собой. Из ревности сживет со свету, будет заставлять делать всю черную работу и бранить без умолку.

Я видел, что Бриана хотела что-то возразить, но потом какая-то мысль пришла ей в голову. Она спросила Рагнара:

– Ты и в самом деле думаешь, что я красива, или сказал только ради красного словца, чтобы отговорить меня уезжать.

– Конечно, ты красива, – не задумываясь, подтвердил Рагнар. – А у Труды такой нрав, что я и сам решил перебраться сюда к Сигурду. Если он, конечно, позволит.

Рагнар первый раз посмотрел на меня. Я кивнул. И тут Бриана сказала:

– Что ж, тогда я тоже останусь, если Сигурд позволит.

Она тоже в первый раз взглянула на меня, и я кивнул, не догадываясь, что заставило ее переменить решение. Но я был так рад, что она остается, так что не стал долго размышлять об этом.

И жизнь на нашем хуторе пошла своим чередом. Мы пахали поля и ловили рыбу и каждый день бились разным оружием. Рагнар предложил построить сарай для корабля, и через три дня после того, как мы вскладчину купили лес для постройки, он уже стоял на берегу. В сарай мы на зиму поставили «Летящего», переведя его из усадьбы.

Бриана, хотя и осталась к удивлению Копченого Эрика жить в его доме, вела себя, как добрый товарищ, будто и не было промеж нами того разговора. И все воины старались добиться ее расположения. Однако она никого особенно не выделяла и часто подшучивала над ними. Я был доволен, что все случилось так, да только со временем стал замечать, что Рагнар бросает на девушку уж слишком долгие взгляды. А еще я заметил, что и она смотрит на него иначе, чем на других.

Как-то раз, когда мы все садились за стол, я заметил, что ни Рагнара, ни Брианы нет с нами. Сначала я решил, что они задержались на поле, отрабатывая какие-то сложные удары, как уже не раз бывало. Однако мы успели съесть уже по тарелке каши, а их все не было. Тогда я тихо встал из-за стола и дошел до нашего поля, чтобы позвать их, покуда еда не остыла. На поле никого не было, но проходя мимо сенного сарая, я услышал громкие вздохи и стоны, которые никак не походили на выкрики, с которыми воины наносят и отражают удары. Мне хватило ума понять, что они означают, и я вернулся в дом.

Бранд, заглянув мне в глаза, спросил, что расстроило меня. Я покачал головой, через силу улыбнулся и сел на свое место посередине стола. Не сказать, что я был сильно огорчен, однако я чувствовал, что что-то здесь не так, и опасался того, к чему все это может привести. С одной стороны, если Бриана не лгала, когда говорила о своей любви ко мне, то Рагнар мог стать просто орудием мести, и все могло кончиться кровью, как нередко происходило в сагах. Ибо никакой дух мести не сравнится с отвергнутой женщиной. С другой стороны, если Бриана лгала мне, то это значило, что она просто хочет войти к нам в семью, и ей безразлично, за кого из братьев выйти замуж. В любом случае мы с Рагнаром оказывались в незавидном положении.

На следующее утро я отвел Рагнара в сторону от дома и попытался рассказать ему о своих подозрениях. Однако он воткнул в землю копье, что нес в руке, положил руки мне на плечи, посмотрел в мои глаза и сказал так:

– Это, братишка, в тебе говорит ревность. Знаю я, что прошлой зимой Бриана была твоей женщиной, да только весной бросила тебя…

Я хотел возразить, но прикусил язык, когда понял, что если говорить всю правду, то мне придется рассказать Рагнару о своей любви к Гунхильд, над которой в лучшем случае он просто посмеется. Мой брат продолжил:

– И знаю я, что, вернувшись из похода, ты предложил Бриане снова стать своей наложницей, да только она отказалась и готова была уехать. Что, скажешь, не так?

Мне стоило рассказать ему о предложении жениться, однако я подумал, что мои слова Рагнар примет за пустую похвальбу отвергнутого мальчишки. Бриана лгала искусно, открывая правду там, где ей было выгодно, и скрывая там, где было чего скрывать. И если бы дело дошло до клятв, неизвестно, кто бы выиграл. И я сказал так:

– Можешь считать меня отвергнутым ревнивцем, однако не вздумай жениться на ней – мать тебе этого не простит.

Рагнар ответил, что не станет спрашивать меня, какую жену ему выбрать, но что мать наша может быть спокойна. После этих слов он отпустил мои плечи, выдернул из земли свое копье, подбросил его в воздух правой рукой, поймал левой, прокрутил колесом и ушел на поле упражняться в паре с Брианой.

В тот же день я говорил и с Брианой. Мы стояли друг против друга в схватке на мечах, и я спросил ее на ее языке:

– Ты хочешь отомстить мне, заморочив голову Рагнару?

Она нанесла удар справа, который я отбил, и, отойдя на шаг, ответила:

– Ты слишком много возомнил о себе, Сигурд, если думаешь, что все мои мысли – только о мести тебе. Есть на свете люди и получше, чем ты.

Она неожиданно сделала выпад, от которого я едва успел закрыться щитом.

– Уж не о Рагнаре ли ты говоришь? Ты, видно, запомнила мои слова о том, что первым жениться – его черед? – спросил я и ударил, метясь ей в голову.

Бриана присела и закрылась щитом. А потом нанесла удар мечом. Я был готов, несмотря на то, что движение ее руки было скрыто от меня ее щитом. Но я слишком хорошо ее знал и сдвинул свой щит, закрывая живот. Бриана резко выпрямилась и попыталась шлемом попасть мне в подбородок. Я сделал шаг назад. Она остановилась и ответила:

– Может быть, он и хром, но не мечтает о несбыточном. Так что не лезь не в свое дело.

Я тоже остановился и ответил:

– Я не собираюсь лезть к вам на сеновал, но если ты будешь подбивать Рагнара против меня, то тебе придется хуже, чем сейчас.

Я махнул щитом перед ее лицом и, когда она отошла на шаг и подняла свой щит, закрываясь, поднырнул под ее меч и ударил головой ей в живот. Мой удар сбил ее с ног. Она упала и не сразу смогла подняться, потеряв дыхание.

Тут я заметил, что Рагнар прервал свой поединок и подходит к нам. Я зло взглянул на него, однако понял, что скажи я что, между нами разгорится ссора, которую непросто будет унять. Потому я шагнул к Бриане и протянул ей руку.

– Тебе не удастся нас поссорить, – тихо сказал ей я.

Девушка ухватилась за мою ладонь и начала подниматься, ловя ртом воздух. Однако она все же нашла в себе силы вымученно улыбнуться мне. И я долго думал, какой ответ был в той странной улыбке.

Как бы то ни было, с тех пор Рагнар и Бриана стали спать на лавке вместе и Рагнар даже попросил разрешения поставить еще одну кровать и отгородить для них часть дома. Я согласился, потому что устал каждую ночь просыпаться от их стонов. И еще во мне закипал гнев, и я понимал, что гнев тот – от ревности. Но день проходил за днем, и скоро я научился эту ревность скрывать. Я заставлял себя думать о том, что Бриана поможет моему брату снова почувствовать себя сильным, и что так будет лучше для нас обоих. И вскоре мы с Брианой и Рагнаром шутили, как добрые друзья.

Той осенью мы все жили, как дружное братство, вместе ходили на лов рыбы, работали в полях и упражнялись с оружием. Когда выпал снег, и забот стало меньше, к нам заглянул Кетиль Борода. Он принес приглашение от ярла Паллига встретить Йоль в его усадьбе, однако мы не смогли поехать, так как на те же дни была назначена свадьба моего брата Бьёрна и Труды дочери Гудмунда из Бовенсе. Да я и не хотел сейчас ехать к ярлу, памятуя не слишком щедрый прием летом и не желая видеть Гунхильд. Еще Кетиль рассказал нам, что у ярла родился младший сын, и его тоже назвали Токе, как было в обычае в роду Паллига.

Я расспрашивал Кетиля о походе, и Кетиль подтвердил, что уж следующим летом мы славно повеселимся в землях за морем. При этих словах я взглянул на Бриану с Рагнаром и заметил, что Бриана обрадовалась, а Рагнар огорчился. Мы условились с Кетилем, что он придет к нам весной помочь подготовить к походу «Летящий», и за день до Йоля он ушел в усадьбу к ярлу Паллигу. А мы отправились в наш отчий дом или в усадьбу Бьёрна Харальдсона, как ее все чаще называли.

Свадьба моего старшего брата была богатой, достойной хёвдинга. Однако веселья на ней было мало. Заметно было, что никто из нашей семьи не рад будет видеть молодую невестку в нашей усадьбе. Потому мать просила нас с Рагнаром погостить подольше, но мы оседлали лошадей, как только пристойно стало уехать.

На хуторе нас ждал Асгрим Законник, который приехал погостить и принес вести с пира у ярла Паллига. Вести были добрыми. Ярл был весел и бодр и всем рассказывал, как он скучает по морю и по шелесту ветра в парусе и скрипу балок. Также ярл не раз заводил разговоры об Англии и о том, что сокровищница рода Паллигов сейчас пуста, как никогда, так что пора ее снова наполнить серебром конунга Эдальрода.

Еще Асгрим сказал, что ярл ждет в гости самого конунга Свейна, который как раз этой зимой приедет проведать свои усадьбы в наших краях. А раз приедет сам конунг, то, понятно, не только, чтобы осушить со своей дружиной великое множество бочонков пива, но и чтобы сговориться об общем походе в конце весны. Теперь, когда Олаф сын Трюггви, приняв веру в Белого Христа, отправился со своим войском в Норвегию, конунгу будет нужно набрать больше людей, чем в прошлых походах. Я сам и все мои люди, кроме Рагнара, обрадовались этой вести, потому как поход в войске конунга Свейна означал верную победу и немалую добычу. Бриана тоже прыгала от радости, предчувствуя, что скоро увидит родные края. И только Рагнар стал мрачнее тучи, видно, от того, что не рад был скорому расставанию с ней.

С той поры я стал замечать, что Бриана часто бормочет слова на непонятном языке. И как-то вечером, когда мы с Брандом, Рагнаром и Брианой грелись у очага, я спросил, не накладывает ли она на нас заклинания. Бриана рассмеялась и ответила:

– Да, это заклинания. Да еще какие сильные! Они призывают милость Белого Христа. В монастыре меня научили полудюжине молитв, и я стараюсь сейчас их вспомнить, чтобы дома показать, как я усердно молила Христа о спасении.

Я рассмеялся:

– Разве это твой распятый бог отвезет тебя домой? Или это будем мы с Рагнаром? Это мне ты должна говорить свои странные заклинания.

Бриана покачала головой.

– Христос услышал мои молитвы и вложил в голову язычника желание выучить язык саксов. И благодаря этому я попаду домой.

– А не он ли вложил в голову конунга Свейна мысль пойти походом на саксов, чтобы я со своим кораблем смог вступить в его войско, – спросил я.

– Возможно и так, – ответила Бриана, не задумываясь. – Христос велик, и ему ничего не стоит заставить повиноваться даже диких зверей. Чего уж тут говорить о простых язычниках.

Я рассмеялся:

– Но разве не получится, что твой бог послушался тебя, заставил конунга Свейна идти в поход, а теперь по твоей милости погибнет немало твоих соотечественников?

Бриана помотала головой.

– Нет, Христос не допустит этого. Я попаду домой, а вас, видно, разобьет добрый король Этельред, так что вам будет неповадно даже мечтать о наших берегах.

– А почему тогда Христос не послал доброму королю Этельреду победу над конунгом Свейном два года назад? – спросил я с невинным видом.

Бриана задумалась. Потом рассмеялась.

– Ты, Сигурд, стараешься запутать меня. Мне и вправду проще махать мечом или считать кули с мукой, чем разбираться в богословии. И зачем только отец хотел сделать меня настоятельницей монастыря? Но на твой вопрос у меня ответ есть. Господь позволил язычникам победить, чтобы обратить в свою веру Олафа сына Трюггви. А уж он-то должен обратить в новую веру всю Норвегию. Разве не об этом вчера рассказывал Асгрим? – И она улыбнулась с торжествующим видом.

Я тоже улыбнулся. Бранд пошевелил полено, чтобы оно загорелось с обоих концов, и сказал:

– Многие сказали бы, что из тебя получится неплохой вождь для монашек, Бриана. Хозяйство у тебя будет богатеть, а если кто из дев Белого Христа будет спорить с тобой, уж тут-то ты сможешь за себя постоять с мечом или просто с палкой.

Она кивнула. А я снова спросил:

– А на каком языке говорят служители Белого Христа?

Бриана от удивления открыла рот:

– Что, в ваших диких краях никто не знает, что служители Христа говорят на латыни – языке, на котором говорил сам Христос, и который он оставил в наследство всем ученым мужам?

Я даже смутился:

– Ну, по правде говоря, как-то в усадьбе ярла я видел, как молился один заезжий священник Белого Христа. Он приехал к ярлу, надеясь обратить того в свою веру. Однако ярл в те дни больше думал о походе в Англию и не хотел гневить наших богов перед таким важным предприятием. Он спросил священника, поможет ли ему Белый Христос убить в битве конунга Эдальрода и всех его воинов, но священник как-то замялся с ответом, так что стало ясно, что наши боги в таком деле все-таки надежнее. Так вот, перед тем, как отправиться рабом в дальнюю усадьбу ярла, тот священник тоже что-то кричал на языке, который никто не мог разобрать. Но все тогда решили, что это он просто стал хуже выговаривать слова с непривычки к крепкому меду, которым его угощал ярл. Теперь-то я понимаю, что то была латынь.

Бриана широко раскрыла глаза в притворном ужасе:

– Святой человек пришел к вам, диким язычникам, со словом христовым, а вы сделали его рабом?

Я смутился еще больше:

– Ну, вряд ли бы он сам добрался назад. По дороге его ограбили, так что серебра на то, чтобы купить место на корабле, у него уже не было. Он мог бы отправиться домой пешком, но тогда его могли бы обратить в рабство какие-нибудь жестокие люди, например вагры, которые ненавидят бискупа и всех его служителей. А то и просто могли убить. А наш ярл выслушал священника со всем вниманием, напоил медом, и, я думаю, что работу ему дают нетрудную, так что у него еще остается время молиться Белому Христу.

Бриана кивнула:

– Чего еще ждать от вас, язычников. Просить вас о милосердии – все равно, что просить камень о дожде.

Она покачала головой, а потом чуть наклонилась ко мне:

– Но, по правде говоря, я тоже не знаю латынь. Меня научили только немногим молитвам, которые мы в монастыре запоминали, как песни. И я не могу точно сказать, о чем мы просим в них бога. А дома, когда нас с сестрой учил отец Бернард, то мы с Годивой, чтоб ее черти взяли, придумали свою собственную латынь. Это не так сложно. К каким-то словам приделываешь в конце «ус», где-то вставляешь «амен», а где-то добавляешь те латинские слова, что знаешь. И она произнесла что-то вроде:

– Брианус домус едетус, амен.

– Что это значит, – спросил я.

– Бриана едет домой.

Я рассмеялся и попросил ее научить меня еще и латыни, и мы часто придумывали, как сказать о том или о сем, да еще и Рагнара научили, хотя у него совсем плохо получалось.

Асгрим, пока гостил у нас, несколько раз заводил разговор о Токе. Но поначалу, при всех, он просто говорил о том, что у старшего сына ярла теперь есть два корабля, и Асбьёрн Серый Коготь пойдет в поход на другом корабле, а не будет повторять приказы Токе у того за спиной. Мне, честно говоря, было наплевать на Токе, потому как я рассчитывал весной собрать полный корабль лучших людей и уже не подчиняться никому, кроме самого ярла. Однако перед отъездом Асгрим выбрал время, когда я остался один, и сказал так:

– Тебе, Сигурд, надо бы постеречься Токе.

Я недоуменно посмотрел на него.

– С чего бы мне стеречься Токе, коли он почти что мой названый брат? К тому же мы будем на разных кораблях, и я сделаю все, чтобы мы оказались в разных крыльях нашего войска.

Асгрим подсел ко мне поближе и стал говорить совсем тихо:

– С тех пор, как у ярла родился младший сын, Токе переменился. Раньше он знал, что все богатства и земли достанутся ему, что бы он ни делал. Однако теперь ярл может посмотреть на свое наследство по-другому. И если Токе не станет таким же великим воином, как его отец, то кто знает, что в итоге достанется сыну Гунхильд.

Я скривился:

– А мне-то что с того? Пускай Гунхильд со своим пасынком сама делит наследство мужа.

Асгрим замотал головой, чтобы показать, насколько я глуп, что не понимаю простых вещей.

– В сердце Токе с того самого дня, когда ты чуть не сломал ему ребра, живет зависть к тебе. Еще больше он стал завидовать, потому что ты прославил свое имя в битвах. Когда мы вернулись из Хаммабурга, все подумали, что Паллиг из скупости спешил спровадить тебя домой. Однако на самом деле ярлу просто не хотелось, чтобы слава о твоей удаче в бою расходилась бы по нашим землям, как круги по морю. Тебя прозвали Грозой Саксов, а его собственный сын в том походе бился неплохо, но не намного лучше обычного воина. Так что жди, что и весной Токе убедит отца дать ему твой корабль под начало. А уж там он постарается если не избавиться от тебя, так точно послать туда, где слава твоя померкнет. Ему позарез нужно привязать к себе воинов, а тебя уронить в их глазах. Иначе не быть ему ярлом.

Я рассмеялся, потому что не поверил. Я был силен, и воины верили в мою удачу, и потому я не верил в козни того, кого называл названым братом, с кем мы дали клятву верности друг другу. Асгрим разглядел мое недоверие, но тут к нам подсел Рагнар, и он только сказал:

– Помни о том, о чем я тебя предупреждал. Я бы и сам пошел к тебе в дружину, но теперь вижу, что мне лучше остаться у Токе и посмотреть, что к чему.

Я кивнул, мы встали и обнялись. А потом он уехал обратно в Оденсе.

Пришла весна, из-под белого покрова показалась черная влажная земля, а затем пробились первые зеленые ростки. Солнце пригревало, а бури на море стали редкими. К нам на хутор заходили многие люди и из нашей округи, и из других мест на острове. Все они хотели знать одно – пойду ли я в поход с ярлом этой весной. Я кивал головой и говорил, что «Летящий» застоялся в своем сарае, а мой меч давно жаждет теплой крови. Тогда, словно невзначай, звучал вопрос, принимаю ли я людей в свою команду. И мы с Рагнаром долго расспрашивали пришедших о том, в какие походы они ходили, и чем славятся они в наших краях. Иногда после расспросов я говорил, что команда моя уже набрана, и что «Летящий», к сожалению, не берет на борт больше, чем пять дюжин воинов. Но чаще я вел своего нового дружинника к кораблю и показывал ему его будущую скамью.

Люди ко мне шли охотно, и я мог отобрать лучших. Конечно, другие хёвдинги и даже сам ярл могли гневаться, теряя хороших воинов, однако каждый из них на моем месте заботился бы о своей выгоде. К тому времени, когда пришла пора «Летящему» снова спускаться на воду, в моей дружине уже было пять десятков воинов, включая и нас с Рагнаром. Часть из них пришла к нам на хутор помочь заново законопатить и просмолить корабль. Другую часть мы ждали перед самым походом, чтобы не кормить слишком долго лишних едоков. А кое-кого мы должны были взять на борт уже в Оденсе.

Кетиль с Рагнаром занимались кораблем, а я вместе с Брианой старался завершить все весенние дела на хуторе. Но вот настал долгожданный день, и пришла пора отправляться в Оденсе. Рагнар велел поставить у мачты, в самом широком месте корабля, палатку, где мы поселили Бриану. Поначалу она говорила, что может обойтись и без палатки, и спать на гребной скамье, завернувшись в плащ, как простой воин. Однако я ответил, что спать она может, где хочет, но только одна, потому как в дальнем походе воины без женщин звереют. И также я сказал, что в палатке будет ночной горшок, чтобы Бриана не вводила воинов в соблазн, свешиваясь с борта рядом с ними.

Бриана подумала и не стала спорить. Она попрощалась с Копченым Эриком и его женой, и на прощание они подарили ей нить речного жемчуга из Гардарики – большое богатство для стариков. Я по обычаю принес жертву Ньёрду и Эгиру, гребцы налегли на весла, и мы пустились в путь.

До Оденсе мы добрались к вечеру, потому как Кетиль велел гребцам работать веслами медленно, давая пообвыкнуть рукам и спине. На берегу нас снова ждал Токе, и снова рядом с ним был Асгрим Законник.

За зиму сын ярла отрастил курчавую бородку и теперь был похож на бывалого воина. Мне он сразу же после приветствий рассказал о том, что у него теперь два корабля, и он попросил отца добавить ему «Летящего» третьим. Я, предупрежденный Асгримом, не слишком удивился и вежливо сказал, что коли ярл так решит, я буду рад быть в походе рядом с Токе. Но что, коли ярл решит по-другому, то не смогу его ослушаться. Токе ответил, что я и сам должен попросить ярла о том, чтобы быть с ним в одном отряде. На это я ответил, что буду просить ярла послать меня и моих людей на самое опасное дело, и если Токе просил о том же, то без сомнения я окажусь с ним вместе.

Токе, как видно, просил о другом, потому что он только кивнул и пошел поздороваться с кем-то еще. Асгрим беззвучно рассмеялся. Я оставил главным на корабле Кетиля, а сам пошел в святилище Высокого на холме. После принесенной по обычаю жертвы я попросил жреца, отца Асгрима, погадать мне. Он бросил на землю у горящего в святилище огня палочки с рунами, смоченными жертвенной кровью, долго рассматривал их, шептал себе под нос и, наконец, сказал:

– Твои предзнаменования – не такие, как у большинства воинов. Обычно палочки с рунами падают просто: тут победа, тут богатство, тут смерть. У тебя же палочки словно приклеены друг к другу. – Он показал на три палочки, одна из которых лежала поверх двух других

– Нижние палочки легли рунами богатства и войны вверх. Обычно я истолковываю это как богатую добычу. Но у тебя поверх лежит руна непостоянства или измены. Возможно, она означает предательство, которое возьмет вверх над твоей удачей. Но это надо проверить.

Жрец кинул палочки еще раз и удивленно посмотрел на меня.

– Обычно, когда кидаешь палочки во второй раз, то получаешь от асов какой-то намек, если в первый раз не все было ясно. Но сейчас все только запутывается. Теперь руна непостоянства лежит внизу, а богатство и война сверху. Так может получиться, только если гадаешь двум разным людям, или самой близкой родне – братьям-близнецам, например. Тогда один брат, спрашивая о своей судьбе, может узнать судьбу другого.

– И что же это значит? – спросил я.

Жрец огладил бороду.

– Я бы на твоем месте поостерегся западни или предательства – они могут сильно изменить твою судьбу. Так, что твоя прежняя жизнь закончится. А начнется ли новая, доподлинно сказать не могу. Но так было испокон веков – жизнь рождает смерть, а смерть рождает жизнь.

– Видишь ты, кто будет предателем? – спросил я.

Жрец только рассмеялся.

– Если бы с помощью гадания можно было найти настоящих предателей, я ходил бы в шелках, подпоясанный золотой цепью. Асы дают только намек, предупреждение о том, что будет дальше. Но не для того, чтобы что-то изменить, а чтобы быть готовым принять свою судьбу.

– А видишь ли ты дом, семью? – задал я новый вопрос.

– Руна дома и семьи – на противоположной стороне палочки от руны войны, – ответил жрец. – Если получаешь одно – нельзя получить второе.

Я вышел из святилища, задумавшись, однако потом решил, что богатая добыча выпадает и половине других воинов, отправляющихся в поход. Видно, Высокий не слишком утруждает себя, посылая предсказания каждому воину в отдельности. А предательство… Имея рядом Токе, можно было не сомневаться, что оно рано или поздно случится. Не раз и не два. Но раз потом снова возникают война и богатство, на это можно не обращать внимания. Так что я скоро забыл о гадании и пошел к усадьбе ярла. И единственным моим желанием было увидеть Гунхильд.

И я действительно увидел ее. Увидел сидящей по правую руку от своего мужа на высоком помосте, когда мы с Рагнаром и Кетилем пришли поклониться ярлу. И она даже соизволила заговорить со мной, спросив, как поживают моя мать и старший брат. Я ответил, что мой брат женился, и что у него все хорошо. Гунхильд посмотрела куда-то в сторону и произнесла, не обращаясь ни к кому в отдельности:

– Хорошо, когда молодой воин, отправляясь в поход, оставляет дома жену и наследника.

Потом она посмотрела на меня и спросила:

– Отчего же не женишься ты, Сигурд, чтобы дома ждала тебя жена с малыми детьми?

Я покраснел:

– Наверное, оттого, госпожа, что не встретил еще ту, что была бы мне по сердцу и согласилась бы стать женой простого бонда.

Гунхильд нахмурилась, как будто о чем-то вспоминая.

– Не ты ли приезжал к нам позапрошлой зимой с рыжеволосой девушкой, наряженной, как воин? Мы даже думали, что скоро услышим о свадьбе.

Я оторопел. Позапрошлой зимой я хотел досадить Гунхильд и взял с собой Бриану. Но я и вообразить не мог, что она подумает, будто я хочу на ней жениться. Какой я был глупец! Я нашелся:

– То была Бриана. Она наложница моего брата Рагнара. Я дал клятву отвезти ее домой в Англию, коли она научит меня своему языку и тамошним обычаям. Теперь пришло время эту клятву сдержать.

Рагнар кивнул. Возможно, мне показалось, но Гунхильд слегка покраснела.

– Вот как… Ну что же… – начала она, но замялась.

Тут ее перебил ярл:

– Так ты знаешь язык саксов? – спросил он своим резким голосом.

– Да, господин. Бриана научила меня их языку и обычаям.

Ярл оглядел меня с головы до ног.

– Что же, мой сын просил, чтобы я позволил твоему кораблю быть в его дружине. Но теперь вижу, что тебе стоит поручить кое-что иное. В походе держи свой корабль ближе к моему. И когда ты вернешься домой, ни одна девушка не откажется выйти за такого богача, как ты.

Ярл кивком отпустил нас, и в дверях его палаты я, обернувшись, увидел, как Гунхильд смотрит нам вслед.

Вечером ярл устроил пир, и я снова увидел Гунхильд, когда она торжественно вошла в палату с сыном на руках. Ярл провозгласил здравицу за Токе-младшего. Пирующие вскочили на ноги так быстро, что пиво выплеснулось из их рогов и кружек. Мы выпили, и я старался заглянуть в глаза Гунхильд, а она нарочно, как мне казалось, не смотрела в мою сторону. Потом Гунхильд с сыном ушла, а нас с Рагнаром окликнула служанка и вручила по ножу из франкской стали с рукоятями из моржовых бивней, украшенных тонкой резьбой. На ноже Рагнара был вырезан громовержец Тор, стоящий в своей запряженной козлами повозке. На моем же, я догадался, – сидящий у моря и смотрящий на чаек Ньёрд, что имеет власть над морем, ветром и огнём. Скальды рассказывают, что женился он на великанше Скади, и привел ее жить к себе на берег моря. Но только шум моря и крики чаек не давали великанше спать, и спустя девять дней уговорила она Ньёрда отправиться жить к ней – в горы. Однако не прошло и десяти дней, как Ньёрд заскучал по волнам и кораблям. Так что скоро Ньёрд отправился к себе домой, и с тех пор они со Скади живут порознь.

– Госпожа посылает вам эти ножи в благодарность за приют, что нашла в вашем доме в лихие времена, – объяснила нам служанка, поклонившись. – Пусть покровительство Тора принесет вам победу в бою, а Ньёрд проведет вас безопасно дорогами Ран.

Мы поблагодарили служанку и попросили передать благодарность госпоже. Но только меня подарок совсем не обрадовал, ведь я понял, что неспроста мне достался нож с Ньёрдом, вынужденным жить вдали от любимой.

На следующий день мы отплыли и, стоя на корме, я долго смотрел, как на пристани стоит Гунхильд, завернувшись в платок. И мне казалось, особенно когда корабль был уже далеко от берега, что смотрит она не на корабль ярла, а на мой.

Всего ярл повел за собой пятнадцать кораблей, оставив только несколько охранять наши берега. Мы обошли наш остров с запада и пошли на юг к Хедебю. Потом мы прошли по фьорду и медленно перевалили корабли через волок. Через семь дней после прощания в Оденсе мы уже прошли по реке и вышли к морю. Там начинали собираться корабли конунга Свейна Вилобородого, а сам он должен был появиться с севера, потому что шел вокруг Юлланда. Прождав еще два дня, мы увидели паруса, и Рагнар первым сосчитал всю нашу силу. Выходило, что всего у нас было почти семь десятков кораблей, и каждый из них нес по пять-шесть десятков воинов. Вместе с Кетилем и Рагнаром мы потом долго пытались подсчитать, сколько же воинов будет у нас всего, но потом бросили эту головоломку как слишком сложную. По всему выходило, что с нами идут не меньше четырех тысяч закаленных в боях викингов. Я не знал силы, которая могла бы нас остановить.

Воины Вилобородого были в хорошем настроении. Поначалу среди них было много недовольных тем, что конунг поскупился заплатить за волок, и им пришлось поработать веслами. Однако потом ветер задул с востока, и они смогли обогнуть Юлланд, не слишком утруждаясь, пока их несли паруса да подгоняло течение. Затем они повернули на юг и снова поставили паруса, так что многие говорили, будто у них сошли мозоли от весел. В такую небылицу, конечно, никто не верил, однако все соглашались, что пока боги благоволят нашему походу.

Тогда же мы встретили и Хрольва Исландца. Осенью он покинул ярла Паллига, видно, утомив того своими висами, и отправился прямо в Еллинге к конунгу Свейну Вилобородому. Теперь на нем был новый коричневый плащ с вышивкой, а не шее блестела толстая серебряная гривна.

– Вижу я, Хрольв, – сказал я вместо приветствия, – что Вилобородый разбирается в висах получше простых бондов с Фюна.

– Рад и я видеть тебя, о, невеликий годами ломатель колец, – торжественно ответил Хрольв. – Да пошлет Всеотец тебе такую же удачу, какую нашел я в усадьбе пышнобородого властителя данов.

Я вздохнул: выражение «невеликий годами ломатель колец» означало «молодой вождь», однако звучало как-то уничижительно. Но Кетиль Борода был раз видеть старого знакомца. Он пригласил Хрольва на борт «Летящего» и достал припрятанный бочонок самого лучшего пива. Я тоже выпил с ними рог за удачу в походе, но потом иносказания, которые потоком сыпались изо рта скальда, меня немало утомили, и я отправился побродить по нашему стану. Когда я вернулся, то увидел, что бочонок пуст, а Хрольв, обнимая Кетиля за плечи, чтобы не упасть, обещает тому самую лучшую вису по возвращении из похода. Нечто такое, что дети и внуки Кетиля будут передавать своим детям и внукам. Он даже пытался произнести что-то вроде «храбрый наездник коня моря» и «иней рук на гордости мужа». Но затем Хрольв все же сумел, покачиваясь и спотыкаясь, уйти. А я еще долго разгадывал его слова, пока не понял, что «гордость мужа» – это борода, а «иней рук» – серебро.

Мы пошли на юг и прошли широкий залив и устье реки, на берегу которой выше по течению стоял Хаммабург. Реку я вслед за Мечиславом называл Лабой. Мне трудно было отвернуться от реки, где я одержал свою первую победу, словно я ждал, что бискуп сейчас пошлет нам вдогонку свое войско.

Вечером мы высадились на большой и пустынный остров, и Кетиль пояснил, что в прежние времена на нем жили фризы, однако потом сбежали на материк, ибо им надоело кормить своей бараниной и поить своим пивом всех проходящих этим путем мореходов с Севера.

За следующий день мы прошли на юго-запад мимо еще девяти островов, а заночевали на десятом. Здесь конунг собрал всех хёвдингов и кормщиков и сказал, что пришло время повернуть на юг – так мы через несколько дней должны достичь земель конунга Рихарда, который с самим Вилобородым был в дальнем родстве. Рихард должен за плату дать нам еды. В его землях мы отдохнем и поплывем на запад, чтобы напасть на земли конунга Эдальрода с юга и запада, там, где викингов давно не видали, и где полно богатых городов и монастырей.

Кетиль вздохнул и прошептал мне:

– Если восточный ветер усилится, пока мы пройдем большим проливом, то нас может отнести на запад. И не хотел бы я в бурю увидеть высоченные скалы, что будут ждать нас на том берегу. Так что, если морской великан Эгир пошлет нам непогоду, то не знаю, скольким из нас придется развлекать его дочерей-русалок. Надо молить Ньёрда, чтобы не выпускал из мешка самые сильные ветра.

Я ничего не сказал, а только потрогал рукоять ножа Гунхильд, с которым теперь не расставался.

За все время нашего похода я почти не разговаривал с Брианой: она то скрывалась в своей палатке, то стояла на носу и вглядывалась вдаль. Рагнар тоже уходил на нос и стоял там часами, следя, чтобы никто не побеспокоил девушку. Я знал, что на корабле многие были недовольны тем, что мы взяли женщину на борт, однако среди команды было много и таких, кто стоял против нее в шутливом поединке и знал, что она бьется, как мужчина. По мере того, как мы приближались к Англии, Рагнар все больше мрачнел, становился задиристым и пил много пива. Но и Бриана глядела как-то невесело, хотя вот-вот должна была показаться ее родная земля.

Теперь, когда мы повернули на юг, она непрерывно смотрела на запад, видно, надеясь разглядеть за облаками полоску берега. Я не удержался и, пройдя с кормы на нос, встал рядом с Брианой. Показав на запад, я сказал:

– Я помню твои уроки. Сейчас мы плывем на юг, а на запад от нас лежит устье большой реки, которую ты называла Хамбер. В тех краях правит ярл Эльфхельм. Правильно ли я все запомнил?

Бриана грустно улыбнулась.

– Да, Сигурд, ты все-таки смог запомнить что-то из того, что я говорила. Но ты должен был добавить, что сам ярл вовсе не из Нортумбрии, а из Мерсии. И на Север ему пришлось поехать по приказу короля, чтобы держать в узде данов, которые уже сто лет как поселились в тамошних местах.

Я кивнул.

– И еще я забыл сказать, что с севера за ярлом Эльфхельмом из своего логова наблюдает обиженный конунгом Эдальродом ярл Утред. Так?

Бриана слегка улыбнулась, а я продолжил:

– Ну, теперь я могу многое рассказать Вилобородому, если он спросит. Хотя по всему выходит, что он и сам все хорошо знает. Но у меня для тебя другая весть: мы подойдем к Англии с юга и пройдем на запад, недалеко от твоих родных краев. Так что скоро ты увидишь родные места.

Бриана сразу ответила:

– Хороша будет моя радость от того, что я приду домой вместе с войском язычников и грабителей. Я не хочу, чтобы обо мне сказали, будто это я привела вас. К тому же, пока вы будете грабить и насиловать где-то рядом, я буду бояться, что какой-нибудь хёвдинг со своей дружиной набредет и на мой дом.

Я усмехнулся:

– Может, тогда вообще не стоит возвращаться? Оставайся с нами, и в моей дружине ты обретешь свое счастье. Она посмотрела на меня, на стоящего рядом Рагнара, на лице которого при моих словах появилась надежда, и сказала твердо:

– Наше место там, где наш дом. Ваше место на острове Фюн, мое – здесь. Грабежами не добыть счастья, ведь добывая железом серебро, рождаешь только ненависть. И если вы нападете на дом моего отца, то найдете меня там с мечом в руке. А коли придете с миром, то я сделаю так, что вы долго потом будете прославлять гостеприимство саксов.

Я покачал головой, потому что мне нечего было возразить:

– Ну, раз ты так все решила, то скажи нам, где тебя высадить.

Бриана задумалась:

– Вы можете высадить меня около какого-нибудь большого монастыря, каких здесь много. Между монастырями ходит множество богомольцев, так что я или найду кого-нибудь, кто проводит меня в Тависток, самый большой монастырь в наших краях, либо отнесет весточку туда. А уж там-то моего отца хорошо знают, ведь он не раз делал монастырю немалые дары.

Я кивнул и пошел обратно на корму, а Рагнар вновь стал мрачен.

На второй день берег, вдоль которого мы шли, стал заворачивать на юго-запад, а на четвертый день на западе показались высокие скалы. Мы пристали к берегу и провели там три дня, пережидая непогоду, потому как Свейн, как и говорил Кетиль, не хотел, чтобы усилившаяся внезапно буря перенесла бы наши корабли через пролив и разбила бы о скалы к радости конунга Эдальрода. Все эти дни я так же, как и Бриана, вглядывался в английские скалы, мечтая поближе увидеть ту землю, о которой вот уже несколько лет мечтал.

На четвертый день тучи рассеялись, и конунг велел нам продолжать путь. По дороге наш передовой отряд даже захватил пару купеческих кнарров, однако редкие корабли Эдальрода прятались у берега, только завидев нас. Наконец берега Англии снова растаяли на западе, и еще через день пути нам навстречу от берега вышел корабль.

С корабля поприветствовали конунга Свейна и указали нам место для стоянки на берегу. Там нас уже ждали телеги с хлебом, загоны с мычащими коровами и хрюкающими свиньями и множество бочонков с пивом и вином. Благодаря конунгу Рихарду многие из наших людей и я в их числе в первый раз смогли вволю выпить вина, редкого в наших краях. И хотя пир наш окончился многими схватками и долгими болями в голове наутро, мы с тех пор поминали Рихарда только добрыми словами, несмотря на несколько свежих могил, которые оставили за собой. Наконец, конунг сам обошел все наши корабли, и на следующее утро мы отплыли на запад и за день пересекли какой-то большой залив. Потом мы повернули на север и после полудня увидели перед собой землю. Я решил, что это и есть Англия, однако Кетиль по каким-то только ему известным приметам узнал остров, прозванный Вектом еще в давние времена. На нем мы и высадились, и Кетиль объяснил, что здесь мы можем быть в безопасности от неожиданного нападения войска Эдальрода, потому как кораблей, чтобы перевезти это войско со своего берега, у саксов нет.

На острове я нашел ярла Паллига и попросил позволения отправиться на разведку. Ярл осмотрел меня с головы до ног и кивнул.

– Узнай, не собирает ли Эдальрод войско, – сказал он и отвернулся.

Я повернулся, чтобы уйти, когда ярл добавил:

– Все войско знает, про твою странную клятву и женщину на борту «Летящего». Сделай так, чтобы ее не было, когда ты вернешься сюда.

Я не обернулся, но мои уши покраснели.

Я позвал к себе Бриану и Рагнара и рассказал им о словах ярла.

– Пришло время исполнить мою клятву, – завершил я свой рассказ.

Рагнар сжал зубы, а Бриана, мне показалось, не сильно обрадовалась, однако они тут же ушли собираться. Я созвал всех своих людей и сказал им, что рано утром мы выйдем к английским берегам и должны взять достаточно пленников, чтобы выпытать у них, где сейчас собирает войско конунг Эдальрод. В первый раз мне предстояло самому вести людей в поход и битву, но я почему-то не волновался. И мои люди верили мне.

Перед закатом ко мне снова пришли Бриана и Рагнар. На Бриане был синий шерстяной плащ, обшитый по краям тесьмой с драконами, меч с посеребренной рукоятью и нож, на рукояти которого был вырезан Тор на повозке с козлами.

Я рассмеялся:

– Откуда у тебя этот меч, Бриана? – спросил я, нахохотавшись.

– Этот меч мне подарили Кнут и Бранд, – гордо ответила девушка. – А плащ, если он тебя тоже интересует, мне подарил Кетиль. Нож…

Я прервал ее:

– Я знаю, кто тебе подарил нож. И даже знаю, откуда он у него. Но не об этом сейчас речь. Что ты думаешь сказать там, на берегу, когда мы тебя оставим?

Бриана начала достаточно бойко:

– Я скажу, что была в плену у викингов, и они заставили меня в походе прислуживать жене одного из хёвдингов, которую почему-то он взял с собой. Ночью мы пристали к берегу, я похитила у викингов меч и нож и сбежала.

Я покачал головой:

– Много ли людей тебе поверит? Посмотри на себя, ты в новой одежде. Много ли ты видела слуг, у которых на рубахе нет ни одной прорехи? На тебе нет ни ссадины, кроме как на правой руке от ударов меча во время поединков. Да ты и ходишь слишком прямо, а не так, как семенят служанки. По тебе сразу видно, что ты давно позабыла, что такое грязная работа. Так что никто не поверит в твою сказку. На месте первого попавшегося бонда я бы постарался хитростью выманить у тебя меч и позвал бы местного тана, чтобы добиться правды.

Рагнар и Бриана задумались. Тогда я протянул руку, и Бриана отдала мне свой пояс с оружием. Затем она сняла плащ и, наклонившись к костру, вымазала волосы, лицо и одежду сажей. Потом поднялась чуть-чуть сгорбившись и начала причитать на языке саксов:

– Господин, помогите мне, я сбежала от язычников, и они гонятся за мной.

Я кивнул:

– Так я бы тебе скорее поверил. А меч, нож и плащ пусть хранит Рагнар. Не знаю почему, но думаю, боги дадут нам случай снова увидеться.

Рагнар взял у меня из рук пояс и поднял с земли плащ. Я пошел к кораблю, а они вернулись в палатку, которую Рагнар перенес на берег.

Едва забрезжил рассвет, мы отплыли. И солнце еще не успело дойти до юго-востока, как Бриана уже была на английский земле. Несильный ветер разгонял клочья тумана, висящие над руслом какой-то речушки. Слышалось пение птиц, и пахло мокрой травой и луговыми цветами. Мы стояли в полете стрелы от берега на невысоком холме. Вдали виднелся храм Белого Христа с крестом на крыше. Вокруг него было несколько высоких домов и не слишком надежная ограда. Оттуда доносился легкий запах дыма, а с полей вокруг пахло мокрой землей и навозом.

Я старался всей грудью вдыхать запах Англии, который так отличался от запаха дома – запаха моря и смолы. Рагнар и Бриана молчали. Я подумал, что у них было время попрощаться ночью. Мой брат долго смотрел на девушку, а она смотрела в землю. Наконец он сказал:

– Прощай, Бриана! Пусть боги пошлют тебе удачу!

И он пошел назад к берегу.

– Прощай, Рагнар! – ответила Бриана. – Пусть Христос хранит тебя.

Потом она посмотрела на меня, и я спросил:

– Ты все еще хочешь уйти и променять жизнь воина на жизнь монашки, вечно молящей Белого Христа о милости?

Бриана посмотрела вслед удаляющемуся Рагнару и произнесла, глядя мне в глаза:

– Я останусь с тобой, если ты позовешь.

– Я? – Моему удивлению не было края. – Ты хочешь сказать, тебя должен позвать Рагнар.

Бриана снова уставилась в землю и сказала:

– Рагнар – хороший человек для язычника, но ради него я не останусь с вами. С ним я сошлась только для того, чтобы ты почувствовал ревность, понял, как много ты потерял, отказавшись от меня. Но ты… Ты быстро все забыл. А он будто выпил приворотного зелья, готов был на все ради меня, так что я не могла его бросить. Но теперь мы с ним простились навсегда, и я могу снова быть с тобой. Если ты позовешь…

Гунхильд подарила мне нож с Ньёрдом, сказав своим подарком, что нам не быть вместе. Бриана могла бы стать мне хорошей женой. И она мне нравилась. И даже ярла я смог бы уговорить не гневаться, если бы она вернулась. Но оставался Рагнар. И если бы сейчас я вернулся с Брианой, то все войско стало бы потешаться над моим братом. И он бы возненавидел меня на всю жизнь. И наша когда-то дружная семья распалась бы спустя всего два года после смерти отца. Я хотел позвать Бриану остаться, но не мог. Слишком уж все в нашей жизни запуталось!

И я ответил:

– Прости, Бриана, я сделал много ошибок, но сейчас их поздно исправлять. Надеюсь, боги пошлют нам еще одну встречу, и тогда, может быть, мы сделаем все по другому, но…

Она не дала мне закончить. Ее лицо искривилось от гнева, и она прошипела сквозь зубы:

– Ненавижу тебя! Я не была так несчастна никогда, даже когда Аке тащил меня за волосы на корабль. И я клянусь именем Христа, что буду мстить тебе. И если мы еще раз встретимся, то будь уверен, что ты пожалеешь, что отпустил меня.

Она стащила с руки браслет, что я ей когда-то подарил, кинула его на землю, развернулась и быстро пошла в сторону монастыря. А я пошел к кораблю, размышляя, не совершил ли я большую ошибку. Возможно, самую большую ошибку в моей жизни. Так плохо мне было только тогда, когда Эстейн Синий Змей тайно ушел от нас на «Серебряном жеребце», не сказав мне ни слова.

У самого берега меня поджидал Рагнар. Он стоял с осунувшимся лицом, глядя в землю. Я хотел обнять его за плечи, но он оттолкнул мою руку:

– Ей был нужен только ты! – выкрикнул он мне в лицо. – Я давно начал об этом догадываться, но вчера она сама проговорилась.

Я встал напротив него. Мы были одного роста и одинаково сложены. И я не знаю, кто победил бы, случись нам схватиться без оружия. Однако Рагнар был хром и не годился для поединка один на один, а мог биться только в стене щитов. И он знал это. Но в том не было моей вины.

– Мы пришли сюда не делить одну женщину, мы пришли в эти земли за богатством и славой, – сказал я, глядя ему прямо в глаза. – И если ты забыл об этом, то можешь бежать вслед за Брианой и остаться тут с ней пасти коров и пахать землю, но если ты воин, которого я помню, то сейчас нам самое время заняться тем, что велел ярл Паллиг.

Рагнар помедлил и кивнул. И мы пошли обратно на корабль.