Эпилог

Я шел по Эсканкастеру, и на боку у меня висел короткий нож – знак того, что я был свободным человеком. Близился полдень, солнце светило ярко и отражалось в многочисленных лужах, оставшихся от прошедшего ночью дождя. Я месил уличную грязь своими новыми башмаками и часто останавливался, чтобы ответить на приветствия узнавших меня горожан.

После помилования, дарованного мне элдорменом Ордульфом, я сохранил свободу, но должен был тут же связать себя клятвой и согласиться служить в дружине Ордульфа, вернее, в дружине одного из его танов. Я думал, что выбор элдормена падет на Годреда, чтобы за мной следили с пристрастием. Однако первым к Ордульфу обратился тан Эльфгар, отец Брианны. Он сказал, что его старший сын Эдмунд был среди тех воинов, что я отпустил после битвы у Хлидафорда, когда их хотели прирезать, и теперь пришел его черед вернуть должок. Так что я оказался в ближней дружине Эльфгара безземельным воином с оружием и столом за счет тана. Из города мы так быстро направились на запад в усадьбу Эльфгара, что я даже не успел поблагодарить Бриану.

Неделю люди тана присматривались ко мне. Они глядели, как я обращаюсь с оружием, какие у меня привычки в схватке, как далеко я пускаю стрелы. Часто разговоры заходили о данах, и несколько раз чуть не дошло до драки, когда разгорался спор о том, чьи воины сильнее. Но появлялся Эльфгар, и все успокаивались. И тан говорил так:

– Сигурд не враг нам, даже если и был врагом. С пленниками он поступил по чести, и теперь нам надо думать не о том, как отплатить ему за грехи его соплеменников, а о том, что перенять у него, чтобы побеждать их в бою.

Так же ко мне присматривались и в доме тана: как и что я ем, вытираю ли я руки о скатерть или о бороду, как часто пользуюсь гребнем и ищу вшей в волосах. Когда я начал каждое утро купаться в холодеющей реке, многие удивились и сказали, что были уверены, будто даны моются лишь после битвы, чтобы смыть кровь. Сами они, правда, мылись пореже моего, лишь раз в неделю, долго перед этим таская воду в мыльню, где ее грели на печи.

Я понимал, что тан больше всего опасается моего побега, потому мне не удавалось побыть в одиночестве за оградой его усадьбы. Пару раз я пытался отпроситься в город повидать священников, однако Эльфгар отвечал, что время для этого еще не пришло. А если мне хочется помолиться или попросить отпущения грехов, говорил он, то для этого годится и отец Кинебальд – пропахший кислым пивом деревенский священник. Но беседовать с отцом Кинебальдом о чем-то, кроме цен на овес и ячмень было бесполезно, потому я нечасто заходил в его небольшую покосившуюся церквушку.

И все же с каждым днем я замечал, что доверие ко мне растет. Как-то раз во время наших упражнений я один остался с оружием в руках, и никто не бросился сломя голову меня разоружать. Да и потом на море начались бури, так что я не смог бы добраться до острова Вект, даже если бы захотел. Но я не хотел. Я был уверен, что следующей весной на нашем берегу снова высадится ярл Паллиг, и тогда я смогу сквитаться с его сынком. Однако время от времени на меня накатывала тоска. Я представлял, что в стене щитов напротив меня будут стоять Рагнар, Асгрим, Кетиль Борода. И тогда я не знал, что буду делать. Как бы то ни было, никто не встал на мою защиту там, на корабле ярла. И никто не вернулся, чтобы подобрать меня из воды. И значит, все они поверили в сказку Токе и отказались считать меня своим товарищем и братом. Да, Рагнар оттолкнул меня от меча ярла, однако сам он меч не достал. Видно, Токе здорово заморочил ему голову. Но я не мог бы ничего сделать с Токе, находясь в войске ярла. И выходит, перейдя на сторону саксов, я поступил правильно. Не говоря уже о том, что с самого начала мне не нравилось жить грабежами.

Так я успокаивал себя, хотя совсем не был уверен, что смогу поднять меч на кого-то из своих, приди такая нужда. Я рассказал тану Эльфгару о том, что у меня есть кровный враг среди данов, и что я сделаю все, чтобы убить его. Мне кажется, после этого тан стал верить мне чуть больше.

И вот уже в начале осени пришел день, когда тан Эльфгар послал меня и еще троих воинов в Эсканкастер за новыми кожаными нагрудниками. Пока мои новые товарищи торговались с кожевниками о цене, я отпросился до обеда и пошел навестить монахов и Бриану.

Сначала я зашел к Вилфреду и Осборну и поблагодарил их за христианскую науку и свое спасение. Вилфреда я даже позвал заехать к нам в усадьбу, сказав, что наш местный священник не может связать двух слов на латыни и даже я на этом языке говорю лучше.

– Амен, братус Вилфредус, – сказал я ему, чтобы показать свое умение.

Брат Вилфред рассмеялся и пообещал заехать, потому что не ожидал от меня такого рвения в изучении латыни. Мы с ним будем вместе читать Писание, сказал он. Брат Осборн тоже обещал заехать, хотя его я не звал, но сказал, что мы все будем рады его видеть. Затем брат Осборн проводил меня в женский монастырь, где теперь обитала Бриана. Он рассказал, что хотя она только послушница и не приняла постриг, но теперь не последний человек в обители, так как помогает матери-экономке. А мать-экономка – вторая по старшинству монахиня после матери-настоятельницы. И это великая честь для такой молодой девицы. Но она знает латынь и счет и до своего плена проходила послушничество в монастыре около Лунденбурга.

Я знал от тана Эльфгара, что Бриана еще не приняла постриг, и это наполняло меня какими-то неясными надеждами.

Мы пришли в монастырь, который состоял из небольшой церкви, двух домов и сада, окруженного высоким забором. Брат Осборн попросил одну из монахинь проводить нас к Бриане. Мы вошли в узкую келью, где места было только для стола, стула и небольшого сундука с книгами. Девушка сидела там, склонившись над толстой книгой. Брат Осборн начал говорить о том, что привел меня поблагодарить за милосердие и тут же вспомнил о каком-то примере из жизни святых, который был похож на мою судьбу. Но Бриана попросила ему дать мне сказать самому.

Я смотрел на нее в белом шерстяном подряснике, который натягивался на груди и на бедрах, смотрел на ее зеленые глаза и вишневые губы. Поначалу слова не шли у меня с языка, однако потом я выдавил из себя:

– Я пришел поблагодарить тебя, госпожа, за то, что помогла мне увидеть свет веры Христовой, и за то, что своим милосердием спасла мою грешную жизнь.

Бриана улыбнулась, показав белые зубы и ободряюще кивнула, чтобы я продолжал. Тогда я сказал, что моя жизнь теперь принадлежит ей, как и всем простым людям, что просили за меня перед элдорменом Ордульфом.

Бриана ответила, что служение господу заставляет ее испытывать милосердие ко всем божьим созданиям и что она рада, что, приняв веру Христову, я наконец смогу искупить свои великие грехи. Затем она повернулась к брату Осборну и сказала ему, что мать-настоятельница сейчас как раз ведет спор о толкованиях Писания с аббатом Эдгаром, и спросила, не хотел бы он к ним присоединиться. Брат Осборн немедленно попросил разрешения уйти, даже не поинтересовавшись тем, не стоит ли забрать с собой и меня. Мы с Брианой остались наедине.

Я сглотнул комок в горле и сказал:

– Я очень благодарен тебе, госпожа, за ту помощь, что ты оказала мне, несмотря на обиды, что я тебе причинил.

Бриана шагнула ко мне и спросила:

– Мы одни, Сигурд. Почему ты зовешь меня госпожой?

Я подошел к ней вплотную и ответил, глядя в глаза:

– Потому что, если я не буду звать тебя госпожой, то боюсь, я не смогу удержать себя в руках, как подобает простому воину на службе твоего отца.

Она ответила на мой взгляд и сказала:

– Когда мы одни, зови меня Брианой.

Я резко обнял ее, и она прижалась ко мне всем телом. Мы целовались, и одновременно мои руки скользили вниз по ее подряснику. Она отстранилась, и я чувствовал, как она расстегивает на мне пояс.

– Нам придется научиться делать это быстро, – прошептала она, когда я начал задирать вверх полу ее подрясника.

– Здесь не так много места, как когда-то, – ответил ей я так же шепотом.

– Это неважно, если мы так давно не были вместе. – Бриана приспустила мои штаны, обняла меня за шею и обвила ногами.

Я поднял ее, и она впилась зубами себе в плечо, чтобы скрыть стон.

– Мы снова вместе, Сигурд, – едва слышно прошептала она.

Все произошло так быстро, что мы даже не потрудились запереть дверь. Но удача была с нами, и когда брат Осборн вернулся, чтобы меня забрать, я уже как раз завершал свой рассказ про коварство Токе.

Монах спросил, о ком это мы говорим, и Бриана ответила:

– Сигурд рассказывает об одном свирепом язычнике. Давайте вместе помолимся о том, чтобы его забрало пекло.

Брат Осборн хотел что-то возразить, но мы уже опустились на колени. Тогда он тоже присоединился к нам и произнес какую-то короткую молитву на латыни. После этого Бриана встала первой, и я понял, что молитва была придумана, чтобы скрыть ее измятый подрясник. Теперь она сказала, что ее ждут ее книги, пожелала нам счастливого пути и просила брата Осборна приводить меня почаще, чтобы вместе помолиться.

Со священником мы расстались на пороге монастыря. Оттуда я пошел искать своих товарищей-саксов. Люди так же, как и раньше, приветствовали меня, а я думал о том, что теперь мне надо убить Токе, получить от элдормена Ордульфа надел плодородной земли и забрать Бриану из монастыря, пока она еще не дала обет монахини. Нелегко, но разве не об этом я когда-то втайне мечтал. Не знаю кто услышал меня, Христос или мои старые боги, но мои желания начинали исполняться…