Летом 1962 года, когда во всех машинах были открыты окна – водители не упускали возможности лишний раз продемонстрировать окружающим, что могут позволить себе радиолу, – Джованни отправился в отпуск в Милан.

За шесть лет жизни в Германии он повзрослел достаточно, чтобы наконец открыть сестре правду. Мать давно интересовалась, когда он вернется в Милан учиться в Политехникуме. Денег ведь, поди, заработал достаточно. Джованни научился обходить этот вопрос. Он посылал домой фотографии, на которых стоял, небрежно опершись на капот «мерседеса». На самом деле заработка едва хватало, чтобы сводить концы с концами.

Он оказался в тупике. Учеба в Политехникуме стала и вовсе недосягаемой. Джованни добивался уважения немецкого работодателя и приятелей, с которыми в обеденный перерыв сидел за кружкой пива, но все усилия шли прахом. Он оставался все тем же «макаронником», последним из последних, низшим звеном в пищевой цепочке Центрального рынка.

При этом они по-своему любили его, что, впрочем, еще больше отдаляло его и от «Мерседеса», и от карьеры механика. Похоже, Джованни недоставало честолюбия, амбициозности, или же он просто не имел настоящего призвания к тому, что раньше считал делом своей жизни. Джованни был не из тех, кого цель гонит вперед, через препятствия начального этапа. Он приспособился, научился жить в свое удовольствие. Полюбил работу, рынок, друзей. Так незаметно пролетели шесть лет.

Человек привыкает к любой лжи, прежде всего к собственной. Но тем настоятельнее ощущает потребность в собеседнике, которому мог бы доверить правду. Для Джованни и после шести лет пребывания на чужбине таким человеком оставалась сестра. Он должен ей исповедаться. Джульетта обязательно поможет и сумеет объяснить все матери.

Поезд мчал через перевал Бреннер. Рядом с картонным чемоданом Джованни лежала тяжелая коробка – подарок Джульетте. На Джованни был клетчатый пиджак и плоское кепи – его любимая модель. Напротив сидела супружеская пара из Эссена. «Италия – прекрасная страна, – говорили они. – Только вот местный кофе – серьезное испытание для желудка. Поэтому, отправляясь в Италию, нелишне прихватить с собой банку ”Нескафе” и кипятильник».

В квартире на Виа-Лудовико-иль-Моро стоял все тот же незабываемый запах – чеснока, лука и сырой штукатурки. Он возвращал Джованни на остров его детства. Все как было – и мебель, и обои. Разве что Джульетта стала больше походить на мать: прибавила в весе и изменилась в лице. Вокруг рта появились озабоченные складки, отличающие пожившую женщину от молодой девушки.

Винченцо только что окончил второй класс. Читать и писать он научился дома, раньше, чем другие дети, отличался любознательностью и страшно любил дядю из Германии – за захватывающие истории, о которых никогда нельзя было сказать, выдуманы они или правдивы. Собственно, последнее занимало мальчика меньше всего. Какая, в конце концов, разница, когда речь идет о компании «Мерседес» и ее мировых рекордах, гонках века и ведерных кружках пива?

– Его глаза… они что, такими и останутся?

Джованни задал этот вопрос шепотом, отведя сестру в сторону.

– Да, – ответила Джульетта.

– Странно выглядит.

– Мама говорит, это знак.

– Какой знак?

– Знак того, что он видит больше, чем мы.

Джованни не слишком верил сицилийским предсказательницам вроде их матери. Но наружность Винченцо раздражала его, и скрыть это было трудно. Будто два разных человеческих лица совместились в одном. С другой стороны, в чем был виноват мальчик? В дальнейшем Джованни старался не касаться этой темы в разговорах с сестрой.

За ужином он поставил тяжелую коробку на стол и улыбнулся:

– Открывайте!

Винченцо помог матери распаковать подарок.

– «Зингер», – объявил Джованни. – Такая была у бабушки, помнишь? Только эта современная, электрическая.

Сдержанная реакция Джульетты удивила его. Сестра вежливо поблагодарила за подарок, поставила машинку на пол и принялась накрывать ужин.

Джульетта изменилась. Не то чтобы ее красота поблекла, но огонь в глазах, который так любил Джованни, потускнел, словно обратился вовнутрь. Лицо посерьезнело, в движениях появилась механическая заученность, как будто все, что она делала, было выполнением долга супруги и матери. Джульетта улыбалась, доставая из духовки горшочек с пастой. И только ему, ее брату, было видно, что она несчастна.

Внимание Винченцо переключилось на швейную машинку. Из непоседливого малыша он превратился в умного, любознательного мальчика, чей исследовательский дух не признавал границ. Напрасно Энцо звал сына к столу. Забыв про пасту, Винченцо озадаченно смотрел на белый штекер в своей руке. Очевидно, немецкие «Зингеры» не были рассчитаны на итальянские розетки.

– Папа, папа, мы должны переделать розетку! – закричал мальчик.

Джованни подвел племянника к столу. Мальчику предназначался другой подарок – серебристый «мерседес» с похожими на крылья дверцами.

– Мама! Мама, смотри! «Мерседес»… У тебя тоже такой есть, дядя Джованни?

– Нет.

– Но ты же писал маме, что у тебя есть «мерседес».

– Да, но у моего четыре дверцы… Так удобнее для пассажиров, понимаешь?

– Тогда почему ты все время приезжаешь на поезде?

– Потому что в Италии очень плохие дороги, мой «мерседес» может сломаться. Ты знаешь, какие автобаны в Германии? Прямые как струна и ни единой выбоины.

Тут пришел черед Энцо вмешаться.

– Ты слышал? У нас тоже строится автострада Дель-Соле между Миланом и Неаполем… Прямиком через По и горы… Они перемещают целые деревни!

– Возможно, но немецкие все равно прямее.

Энцо прикусил язык. Джульетта поцеловала Джованни в макушку:

– Я так горжусь тобой, братец! Я всегда знала, что ты далеко пойдешь…

– Еще бы, на шее-то никто не висит, – проворчал Энцо.

Джованни поразил его неприятный тон. Энцо явно завидовал Джованни, который, как и прежде, был для Джульетты самым близким человеком.

– Покажи дяде Джованни свои рисунки, Винче, – сказала Джульетта сыну, чтобы сменить тему.

Винченцо выбежал из кухни и вскоре вернулся с кипой рисунков.

– Вот, дядя Джованни, мои творения…

Автомобили всех мыслимых и немыслимых форм и расцветок на листках в клетку, вырванных из школьных тетрадей. Такие машины не ездят по улицам. Винченцо рисовал автомобили будущего.

– Вот это ракетомобиль, – объяснил мальчик, – спереди бензобак, посредине место водителя, а сзади ракетная установка.

– Браво, Винченцо! – восхищался Джованни и листал дальше. За ракетомобилем следовали автомобиль с крыльями, авторотор и автосубмарина.

– Почему ты не делаешь такие, папа? – спросил мальчик Энцо.

– Потому что таких не бывает, – отвечал тот.

– Ну и что? А ты знаешь, что ракетомобили уже есть в Германии? Правда, дядя Джованни?

– Чушь, – пробурчал Энцо.

– Не чушь, я читал!

– Лучше бы ты читал свои учебники. Ты уже сделал домашнее задание?

Не ответив, Винченцо снова убежал и вернулся с книгой, которую открыл на странице с черно-белым фото. Машина напоминала металлическую сигару на колесах, дымящуюся к тому же. Вдоль корпуса шла надпись белыми буквами: OPEL.

– Вот видишь…

– Ты прав, Винченцо, – сказала Джульетта.

– Вот видишь, папа, я прав!

– Иди делай уроки.

Винченцо показал язык. Джульетта хлопнула ладонью по столу:

– Как ты отвечаешь отцу! Марш делать уроки.

На этот раз мальчик послушался. Энцо молчал.

– Ну, Энцо, – заговорил Джованни, – рассказывай, как там на заводе… Ты все на той же работе?

Энцо кивнул.

Он солгал.

На следующий день Джованни отправился на завод вместе с зятем, чтобы повидать старых друзей. Была суббота, но Энцо заступал на смену. Они работали, несмотря на выходные и время летних отпусков. Винченцо бегал из цеха в цех, как у себя дома. Рабочие знали и любили мальчика. Когда же они оказались в цеху, где когда-то монтировали «изетты», Джованни остолбенел. Вместо неуклюжих «букашек» по конвейеру ползли современные спортивные автомобили невероятной красоты.

– Коммендаторе Ривольта инвестировал лицензионные деньги в новую модель, – объяснил Энцо. – Это «ИЗО-ривольта». Разве вы на «Мерседесе» о ней не слышали? Шеф представлял ее на ярмарке в Турине.

Джованни покачал головой, не в силах оторвать глаз от красавицы. Это была не просто машина. Произведение искусства, совместившее в себе лучшее, что могла предложить на тот момент инженерная мысль.

Шасси от гениального Биззаррини с подвеской «Де Дион». Элегантный кузов «гран-туризмо» от «Бертоне», спроектированный Джорджетто Джуджаро. Немецкая коробка передач, вся обивка из кожи ручной выделки. Наконец, под капотом – американский восьмицилиндровый двигатель от «шевроле корвета» емкостью больше пяти литров и мощностью в три сотни лошадиных сил – достойная конкуренция таким королям автострады, как «феррари» и «мазерати». Ренцо Ривольта, над «букашками» которого смеялась вся Италия, представил миру образец автомобильной грации. И монтировал это чудо не кто иной, как скромный механик Энцо. Джованни не знал, что на это сказать.

– Ты ведь богатый, дядя Джованни, – дернул его за руку Винченцо. – Почему ты ее не купишь?

Ночью они с Джульеттой курили на старой деревянной скамье по другую сторону канала. Джованни не знал, какими словами объяснить сестре, что он лжец, шарлатан. Но Джульетта его опередила.

– Я обманывала тебя, Джованни, – сказала она. – На самом деле дела мои не так хороши, как я писала. (Джованни замер.) Мой брак с Энцо… В общем, ты знаешь, что говорит мама: любовь приходит с годами… Но мы вместе вот уже больше семи лет, Джованни, больше семи лет…

Сколько лет она молчала об этом, даже в церкви на исповеди, а тут как прорвало.

– Энцо хороший отец, но, боюсь… не для Винченцо.

– Почему?

– Винченцо слишком живой и любознательный мальчик. Он хочет знать о вещах, которые Энцо ему объяснить не может. Отец должен быть умнее сына, не так ли?

– Но они ведь понимают друг друга. В конце концов, у них общие интересы, Энцо берет его с собой на завод…

– Это ты не понимаешь меня, Джованни, – перебила брата Джульетта. – Они разные. Винченцо постоянно с ним спорит, иногда по делу, иногда просто так. Он смотрит на отца свысока. И тот это чувствует. Представь только, чтобы кто-нибудь из детей смотрел бы так на нашего папу.

Джованни задумался. С их отцом такое было совершенно невозможно. Он оставался на недосягаемой высоте, и после смерти тоже.

– Нет, – ответил он. – Наш папа был герой, не так ли? Трагический герой, заплативший жизнью за свое упрямство.

– Это было не упрямство, – возразила Джульетта. – Просто он остался верен себе.

– Да, но при чем здесь Энцо? Сын пререкается с отцом, это нормально. Ты напрасно беспокоишься, сестра.

Он замолчал и уставился в темноту.

– Энцо ревнует, – вдруг сказала Джульетта.

– Ревнует? К кому?

– Ни к кому.

– Как это?

– Он следит за мной, когда я отправляюсь за покупками, постоянно спрашивает, с кем я встречалась… Он думает, что у меня есть любовник… просто с ума сошел на этой почве.

– А у тебя… есть любовник?

– Ну конечно нет! Клянусь тебе, это правда. Энцо все-таки мой муж… (Джованни ей верил.) На днях вечером я спустилась в тратторию, потому что у нас закончилась петрушка. Энцо следил за мной. Он стоял у окна и смотрел на улицу. Потом спрятался – как видно, понял, что я его заметила. Вернувшись, я возмутилась: «Энцо, какого черта?» А он спросил, совершенно серьезно, нет ли у меня чего с хозяином траттории. Мадонна, откуда этот вздор!

Джованни сжал ее руку:

– А почему бы тебе не родить еще одного?

– Мы пытались, – вздохнула Джульетта. – Похоже, на роду мне написано посвятить жизнь одному Винченцо. Он и в школе лучше всех, представляешь? Хотя мы отдали его раньше срока. Ему завидуют.

– Когда собираешься вернуться на работу?

Джульетта пожала плечами:

– А зачем?

– Шить продолжаешь?

– С этим покончено.

– Почему? – Джованни сжал ее руку. – У тебя же так здорово получалось. Поехали со мной в Германию, Энцо и Винченцо тоже возьмем. Там нужны рабочие руки. Я пристрою тебя модисткой.

Джульетта смотрела куда-то в сторону моста и церкви.

– Ты собирался вернуться, Джованни. Почему не возвращаешься?

– Потому что… – Джованни запнулся.

Джульетта перевела взгляд на него:

– Ты изменился.

– Ты тоже, – отозвался Джованни.

Джульетта встала:

– Пойдем, мама ждет.

Джованни схватил сестру за руку:

– Хочешь всю жизнь проторчать на этом вонючем канале? Что с тобой случилось? Раньше ты мечтала путешествовать, учила языки, бредила Венецией…

Джульетта отвернулась и заплакала. Джованни не знал, как ее утешить, как убедить в том, что все будет хорошо.

– Ты прав, Джованни, – она посмотрела на него, – но я не могу поехать с тобой в Германию.

На следующий день Джульетта ушла из дома рано утром и вернулась в полдень с отрезом ткани в сумке. И вместо того, чтобы готовить обед, засела за выкройки. Вернувшись с работы, Энцо застал жену и сына за швейной машинкой.

Винченцо, сидя рядом с матерью, следил за согласованными движениями иголки, лапок, маховиков и шпулек. Первым делом он попытался объяснить отцу назначение нижней и верхней нитей. Когда же Джульетта отправилась готовить ужин, мальчик принялся разбирать механизм на составные части.

Энцо молчал, пока за столом Джульетта рассказывала о будущем платье. Фасон «футляр», с асимметрией, цвет белый, черная аппликация и большие пуговицы. Что-то в стиле парижских моделей Коко Шанель…

– И кто будет это носить? – спросила Кончетта.

– Я, мама.

– Но что скажут люди?

– А что они могут сказать?

– Они будут завидовать тебе… сглазят.

– Пусть завидуют, если им это нравится. Я ведь сошью его своими руками.

– Считаешь себя лучше других?

– Оставь ее, мама, – вмешался Джованни. – Помимо прочего, шитьем можно зарабатывать на жизнь.

– Ей это не нужно, – пробурчал Энцо. – Я получаю достаточно. Конечно, «мерседес» мы себе позволить не можем, но ни в чем не нуждаемся.

– Бог даст, будут у вас еще дети, – решительно вставила Кончетта.

За столом сразу стало тихо. Винченцо вопросительно посмотрел на родителей, но те отвели глаза.

Кончетта коснулась больной темы, потому что детей в любой из семей по соседству было не меньше двух-трех. Недостаточная плодовитость воспринималась как Божье проклятие. Энцо положил большую волосатую руку на плечо жены:

– Все хорошо.

В конце августа Джованни снова пересекал перевал Бреннер, так и не открыв семье правды. Теперь он острей, чем когда-либо, ощущал свое одиночество. У Джульетты, по крайней мере, есть ребенок, а у него?

Кроме того, у сестры призвание, талант. А Джованни с детства был никем – ни знаков судьбы, ни пророчеств. Его словно забросили в этот мир, предоставив выкручиваться самому. Оставили на пологих холмах маленького островка, которые он прочесал вдоль и поперек и пешком, и на коленках, собирая хворост, ягоды и ящериц, греющихся на вулканических валунах.

Положа руку на сердце, Джованни просто недоставало честолюбия. Он любил хорошо поесть и выпить. А вечером, вместо того чтобы корпеть над книгами, очаровывал немецких женщин на танцах. Джованни и сам не заметил, как стало поздно – и возвращаться в Италию, и копить на «мерседес».

«Каждый несчастен по-своему», – думал он. Джованни знал только одного человека, который ни на что не жаловался. Энцо. Тот как будто никогда и не мечтал о чем-то большем, чем имел. На работу он смотрел исключительно как на способ прокормить семью. Проблемы нереализованного таланта, недостижимого призвания для него просто не существовало. Наверное, только такие и живут в гармонии с собой и миром.

– А масло вы используете для салатов?

Голос соседки по купе вырвал Джованни из размышлений. Он поднял глаза: на скамье напротив расположилось приветливое немецкое семейство. Дети – в соломенных шляпах и цветастых шортах. Загорелая женщина показывала на многочисленные бутылки, баночки и коробки в багажном отсеке рядом с местом Джованни. В них было оливковое масло, сыр, макароны, песто и вино.

– Мы на нем готовим, – объяснил Джованни любознательной соседке. – Рыбу, мясо, овощи… на сковороде.

– И его действительно выжимают из оливок?

– Конечно. Это очень хорошее масло, – Джованни вытащил одну из бутылок и протянул женщине.

– Только посмотри, Герхард, – дама толкнула локтем своего супруга.

– Оливки «ночеллара» из Мессины, – продолжал Джованни, – не самый популярный сорт, но…

– Моя жена предпочитает маргарин, – нетерпеливо перебил его мужчина. – Деликатесный.

На вокзале в Мюнхене, как всегда, у одиннадцатого пути уже поджидали земляки. Джованни делился с ними новостями и продуктами, получая взамен сигареты, немецкие марки и пустые обещания.

Сумерки все сгущались. Скоро во дворе стало темно, зажглись фонари, и гости начали расходиться.

– Я единственный в семье не имею никаких талантов. – Джованни усмехнулся. – Но знаешь что? Только дураки и счастливы в этом мире. Умный видит жизнь такой, какая она есть, а потому живет в сумасшедшем доме и в конце концов сходит с ума сам.

Розария убирала со стола грязные тарелки.

– Хорошо, что ты не гений, – бурчала она. – Подвинься-ка…

Джованни подмигнул жене:

– А я гений, только у меня хватает ума никому об этом не говорить.

– Тайный гений.

– Именно. Ты одна меня понимаешь. – Он обнял меня за плечи и повернулся к жене: – А знаешь, что она известный модельер? У нее свой модный дом…

– Ты преувеличиваешь, – перебила я. – Ничего у меня нет, кроме долгов.

Меньше всего мне хотелось хвалиться своими успехами перед этими людьми. В глубине души я стыдилась, что явилась к родственникам с пустыми руками. О том, что судьба моего «модного дома», который в любой момент может перестать быть «моим», висит на волоске, говорить тем более не хотелось.

– Brava! – воскликнула Розария. – Бабушка на небесах гордится тобой.

Интересно, как сложилась бы моя судьба, знай я бабушку Джульетту при жизни? Вполне возможно, я выбрала бы другую стезю. Но сейчас мне было приятно осознавать, что я не одна.

– Джульетта зарабатывала шитьем? – спросила я.

Джованни кивнул:

– Да. Правда, дело она вела не с таким размахом, как ты.

– Но на это можно было жить?

– Она занималась этим не ради денег. Для Джульетты шитье было как отдушина.

Я понимала, что это значит. Хотелось бы мне иметь такого человека, как Джульетта, среди своих сотрудников.

– Тебе повезло, что ты выросла в Германии, – продолжал Джованни. – В Италии без raccomandazioni, связей, ты ноль. Будь хоть семи пядей во лбу. А здесь можно заниматься тем, что любишь.

Мне с детства внушали, что если человек остается верен себе и знает дело, то успех придет обязательно. Но после Милана я уже ни в чем не была уверена. «Похоже, лузерство в крови этого семейства, – сделала я вывод. – Что ж, утешусь тем, что я не одинока».

– Скажи, – Джованни лукаво прищурился, – а у тебя не было еще какого-нибудь папы?

– Их было много, – усмехнулась я. – Но настоящих – ни одного.

Я пролистала альбом, чтобы отвлечься от этой темы. Винченцо, на вид лет десяти, рядом с отцом в сборочном цехе. Разглядывает наполовину собранный спортивный автомобиль. Модель до боли напоминает серебристый раритет, в котором Винсент подвозил меня до ателье.

Вот Винченцо за обеденным столом вычерчивает свои футуристические авто. Если приглядеться, это сильно отличается от того, что обычно рисуют дети. Какая точность деталей! Есть все – от рамы до двигателя и наружного зеркальца. Не столько фантазия, сколько набросок, эскиз.

– И когда ты узнал, кто отец Винченцо?

Джованни молчал. Он не скрывал, что мой вопрос ему неприятен.

Потом притянул к себе альбом, пролистал и остановился на фотографии Джульетты на белом мотоцикле. Она сидела, прижимая к бедрам легкое платье. Джованни – в белых брюках, клетчатой рубашке и неизменной плоской кепке – придерживал одиннадцатилетнего Винченцо, вцепившегося в руль. Подпись внизу: «Август 1966».

– Думаю, это произошло тогда… на каникулах.

Как ни убеждал меня Джованни, что все это неважно, события того лета он помнил до мельчайших подробностей.