Живая вера и энергия надежды
Высший, но и самый трудный дар, который мы имеем от Бога, – свобода. В ней всегда Его любовь и доверие к нам. Чтобы иметь возможность сохранять с Ним связь, человеку подарены три невидимые силы, c которыми он пришел в этот мир. Они свидетельствуют о родстве и связи человека с духовным миром и своим Создателем. Через них Господь открывает Свою любовь к человеку, веру в него и надежду на потерявшееся чадо. Ими обладает и дорожит каждый – и атеист, и святой. Только первый считает их естественным свойством материи и ограничил рамками быта и времени. А второй убежден, что они даны свыше, и ведет через них диалог с Богом и вечностью. Эти свойства души с нами не только от рождения до смерти, но ведут за пределы земной жизни.
Имя им – вера, надежда, любовь.
Не будь их у нас, мы забыли бы Отчий дом. Без них закрыт путь к богообщению. Дары Божии даются в дополнение друг ко другу, как единое целое для созидания союза человека и Бога. Пренебрегая одним из них, мы нарушаем целостность своей личности и искажаем замысел Создателя о нас. Любовь без разума – слепая стихия, вера без любви – мертвое законничество, надежда без веры – пустая мечтательность, разум без нравственности – инструмент самоуничтожения, вера без дара рассудительности – слепая инфантильность.
Мир, предназначенный для осуществления высшего замысла в Боге, оказывается во власти неразумной материи и неуправляемых инстинктов. Апостол Павел предостерегает: Плоть желает противного духу… Дела плоти (жизни по законам мира сего) известны… идолослужение, волшебство, вражда, ссоры, зависть, гнев, распри… ненависть, убийства… и тому подобное (Гал. 5: 19–21). Премудрость Творца не может вместиться в интеллект твари иначе как через откровение в вере и любви.
Поэтому три Божиих дара – как три моста, ведущие в вечность, где царит дух Божественной Премудрости, любви и свободы. Для того, кто отрицает реальность мира невидимого, горнего и ограничивает свое бытие замкнутым пространством материи и времени, Бог исключен из жизни. В этом случае мосты соединяют только людей и только в их земной жизни и упираются в тупик смерти. Но даже тот, кто лишает себя духовного измерения, но умеет любить, задается вопросом, уходящим за пределы времени: «А буду ли я после смерти с тем, кого люблю?»
Любовь оказывается мудрее и честнее упрямого рассудка. Ей открыта тайна не только временной жизни, но и будущей «жизни после жизни». Апостол Иоанн говорит: Всякий любящий рожден от Бога и знает Бога… потому что Бог есть любовь (1 Ин. 4: 7–8). Человек слышит забытый голос вечности, и смерть не в силах его заглушить. Но этот голос стихает при подмене Царства Небесного царством земным.
И в царстве земном человеку не обойтись без великих даров неба. Хотя в этом случае небо забыто и авторство отдано человеку, его разуму, инстинкту, природе, традиции. Но явно или неявно вера с нами всегда. Верим в себя, в друзей, удачу, силу, мечту, любовь, науку, в приметы, в сны. Кто верит в добро, кто в зло, кто в справедливость, кто сладким обещаниям, кто в светлое будущее. Не вкусив опыта веры евангельской, человек до времени удовлетворяется подменой. Жизнь построена на вере, правда, не к Богу устремленной, а на ее упрощенном варианте, на приземленном двойнике.
Подсознательно потребность в вере, которой доступен мир Божественной реальности и Живого Бога, живет во всех, только проявляется по-разному и в разных ситуациях. Рано или поздно даже богоборцы и гонители христиан тайно вспоминают о Боге и Ангеле Хранителе. Эти зачатки веры могут так и остаться зачатками, могут стать верой фарисея или мытаря или привести к мученическому кресту и вырасти в плоды покаяния и смирения. В любом случае мы должны узнать о своей собственной вере из первых уст Христа и Его святых, чтобы себя не подвести, ее не опорочить и Бога открыть, как Он есть.
Важно посмотреть на дары Божии не через привычные стереотипы. Чужой опыт должен ожить в нас и стать своим. Застывшие схемы перестают совершать живую работу духа. А любой дар Божий призван именно к этому, ибо исходит от Бога для познания Его. Раз Он Сам живая, вечно действующая любовь, дух и свобода, значит, познать Его можно только живым духом веры и любви. Вера всегда творческий поиск истины, который состоит из побед и поражений, находок и потерь, сомнений и их разрешений, всегда – движение духа.
По словам праведного Иоанна Кронштадтского, «вера не та вещь, которую познал на всю жизнь. Раз познал, ощутил, осязал, думаешь: всегда так будет ясен, осязателен, любим предмет веры для души моей. Но нет, тысячу раз он будет потемняться для тебя, удаляться от тебя и как бы исчезать для тебя. И что ты прежде любил, чем жил и дышал, к тому по временам будешь чувствовать совершенное равнодушие, и надо иногда воздыханиями и слезами прочищать себе дорогу, чтобы увидеть его, схватить и обонять». Опыт праведника открывает веру как величину живую, рождающуюся, теряемую, вновь обретаемую, возрастающую или увядающую. Как и любовь, ее надо всегда завоевывать и входить в новую глубину.
Такая вера – бесконечный путь познания себя, жизни, людей, Бога. Она есть живые взаимоотношения с истиной, то есть со Христом. В отличие от поверхностной, языческой, бытовой она ждет от человека мужества, дерзновения кровоточивой, жажды Закхея и верности пустынников, идущих через ночь и пустыню неверия.
Мы настолько привыкли, что эти три свойства нашего мировосприятия – вера, надежда, любовь – едины, что даже в нашей речи они сливаются как бы в одну сущность. Провести между ними четкую грань непросто. Но тем не менее каждая из них имеет свою особенность, и важно чувствовать их единство и различие, это может придать нашему проникновению в истину большую глубину. Религиозный философ Семен Франк веру понимал так: «Вера есть воля открывать душу навстречу истине, прислушиваться к тихому, не всегда различимому голосу Божию в глубине нашего духа… При этом непостижимое и несказанное начало Святыни открывается лишь не расколотой целостности нашей жизни – целомудрию».
Мысль Франка о целостности души для восприятия главного в обращении Бога к нам созвучна опыту о том, что живая вера, устремленная к поиску смысла жизни и познанию Самого Бога, а не к представлению о Нем, созидает целостность души и самой личности. Вера становится целителем, реставратором, преображающим душу. Поэтому вера – уникальная, центральная возможность полноценного существования личности человека.
Она может осуществиться и принести добрые плоды только в том случае, если ее понимать не как форму стандартного набора религиозных усилий (молитвословие, пост, посещение церкви, исполнение послушаний, формальное чтение Евангелия и столь же формальное причастие). Чтобы этого не случилось, важно уточнять для себя, что есть феномен веры.
Немецкий социолог и философ Эрих Фромм считает: «Вера – это черта характера, пронизывающая всю личность. Корни веры лежат в созидательной активности, она требует мужества, терпения, умения рисковать и брать на себя ответственность, готовности выносить боль и разочарование не как „нечто незаслуженное“, а как вызов, ответ на который делает нас сильней».
Иисус Христос, отвечая на мольбу приходящих к Нему, часто задает вопрос: «Веруешь ли, что Я могу это сделать?» Вопрос означает – убежден ли ты, что зло и смерть не всесильны? Что есть некая сила, в лице Сына Человеческого, способная одолеть зло? И когда явно или неявно Христос слышит: «верую, помоги моему неверию», наступает событие веры.
Важной особенностью веры является то, что она не в прошлом и не в будущем, а в настоящем.
Она о том, в каком миропонимании находится человек здесь и сейчас. Она – ключ к наиболее адекватному пониманию происходящего, потому что ее краеугольный камень – Господь Иисус Христос. А Он есть альфа и омега, начало и конец всего сущего. Он видит временную, земную жизнь человека в перспективе вечности. Поэтому доверие Ему научает нас видеть себя и жизнь в Его перспективе. Глазами веры видится смысл и цель жизни в свете присутствия Живого Бога в данный момент времени. Вера дает чувство реальности вечного во времени и раздвигает границы сердца к принятию бесконечного – всей полноты Христовой любви.
Фактически на каждом верующем сбываются слова: но когда пришла полнота времени, Бог послал Сына Своего… дабы нам получить усыновление (Гал. 4: 4–5). Иными словами, когда душа человека созрела услышать и принять голос Божий, для нее наступает своя «полнота времен» и совершается встреча со Христом. Вера, выстраивая отношения с Богом, позволяет нам стать самими собой, обрести полноту и цельность, потому что она создает живую связь с полнотой и цельностью личности Господа Иисуса Христа.
Но если вера рождена от Бога и приводит к встрече с Ним, то зачем же еще скромная и тихая надежда? Не является ли она той же самой верой, только с другим названием?
Если надежда, как вера и любовь, лишь форма психологической реакции человека на внешний, видимый мир вне связи с Богом, то она очень сильно ограничена в своих возможностях и предназначении. В таком случае надежда обусловливается душевным складом, природным характером, заложенным еще во чреве матери. Человек может не иметь никаких отношений с Богом, ни малейшей веры в жизнь вечную, но обладать мощным жизнерадостным, оптимистичным душевным устроением. Позитивная психологическая устойчивость предохраняет его не только от надуманных тревог и страхов, от уныния и депрессии, но и от безнадежности в реальных жизненных испытаниях. Такой человек ориентирован не на поражение, а на победу, не на умирание, а на жизнь. Можно подумать, что он пришелец с другой планеты, где жизнь нарисована светлыми, радужными красками, хотя живет в том же мире потерявшихся детей Божиих. Просто каждый его шаг делается в надежде твердой почвы под ногами, дело – в надежде на близость к цели, с надеждой на лучшее, а не на худшее. Очевидно, что это более соответствует заложенным в нас возможностям мыслить, любить, действовать. Надо заметить, что, говоря о надежде (впрочем, как и о вере и любви), мы подразумеваем контекст позитивного события, направленного к приближению души к свету, смыслу, истине. Следующие слова апостола Павла ярко выражают энергию надежды, действующую в нем на пути к спасению: Братия, я не почитаю себя достигшим; а только, забывая заднее и простираясь вперед, стремлюсь к цели (Флп. 3: 13–14). Конечно, если нет абсолютного, критерия добра и зла, то и понятия надежды и добра обретают относительный смысл. В войне, в ссоре каждая сторона добром считает свою победу, а злом победу противника. Соответственно и надежда у каждого своя. Но есть нечто, перед чем надежда у всех одна. В конце жизни нас ожидает смерть. Мы все надеемся не на нее, а на каждый новый день жизни, хотя не знаем, наступит ли он и каким он будет.
Если не ставить надежду в рамки необходимости, благоразумия, специфики характера и не забывать, что она дар неба, а не земли, то пространство ее действия включает в себя бессмертие, свободу, Бога. Надежда, оторванная от измерения неба, остается минимальным средством поддержания нашего быта в рамках человечности. Но и в этой этической роли она незаменима в сохранении в нас образа Божия.
Иммануил Кант разделял надежду как добродетель и как желание счастья в земной жизни. В этом последнем смысле подразумевается надежда на нечто большее, чем земное (конечное) благополучие. Кант говорил о блаженстве как возможности единения с личным, высшим благом в перспективе бессмертия. Если продолжить эту мысль Канта о блаженстве как о надежде, устремленной в вечность, то заповеди Христа о блаженстве есть не что иное, как надежда исполнения Его слов: о нищих духом, о кротких, о чистых сердцем, о гонимых ради имени Христова. Господь ни разу не произносит слово «надежда», но вся Его проповедь о Царстве Небесном и жизни вечной пропитана надеждой. Его слова «ищите и обрящете, стучите и отворят вам», «не бойся, только веруй» – призыв действовать, тогда надежда становится позитивной энергией жизни.
В нашем же обиходе надежда чаще всего есть подсознательное выражение перехода в пассивное ожидание, белый флаг поражения перед трудностями и неизвестностью. Мы сдаемся на волю случая и, вспомнив о Боге, возлагаем всю ответственность на Него. Но как бы «бытовая» надежда ни была далека от Бога, источник ее все равно в Нем, хотя неверующий человек с этим и не согласится. Другого источника просто быть не может. На что человеку надеяться? На здоровье, власть, деньги, силу, на друзей, на светлое будущее, на себя? Но ведь мы все знаем ненадежность подобных расчетов и гарантий: Не надейтесь на князей, на сына человеческого, в котором нет спасения (Пс. 145: 3). Они могут выручить, могут помочь, бесспорно. Но в одно мгновение жизненная буря может сорвать наше упование с этих якорей. Судьба праведного Иова тому пример. Но у него главный якорь все же был в Боге. Его надежда в верности и доверии. Иов Многострадальный вопрошает: Что за сила у меня, чтобы надеяться мне? И сам отвечает – в верности и в незабытом Боге. А надежда нечестивого погибнет (Иов 6: 11; 8: 13).
Если надежда – это опора, сейсмоустойчивое основание под зданием жизни, то на кого и надеяться, как не на Того, Кто вечен, всегда полон любви и верности, Кто – Сама Истина? Надежда как дар Божий – это трезвая, свободная, активная убежденность и преданность высшему смыслу.
Апостол Павел добавляет, что для сохранения надежды необходимо терпение: Итак не оставляйте упования вашего… Терпение нужно вам, чтобы, исполнив волю Божию, получить обещанное (Евр. 10: 35–36). Надежда и терпение всегда рядом, поскольку надежда – это активное подтверждение веры, предполагающее мудрость доверия. Именно мудрость, а не мучительное вынужденное ожидание, подгоняющее время и забывающее о Божием Промысле. Терпение как доверие Тому, об исполнении Чьей воли мы просим ежеминутно. Терпение дает способность трезвого, мирного принятия того, что мы не в силах изменить. Терпение – искусство полководца менять стратегию и тактику для достижения победы. Терпение никогда не скажет, что время и силы потрачены впустую. Оно помогает сохранять твердость духа, ясность мысли, верность призванию христианина – «вы свет мира».
Господь Иисус Христос, призывая идти вслед Ему и нести свой крест, говорит не о радости, а о трудности: терпением вашим спасайте души ваши (Лк. 21: 19). И будучи Богом надежды, укрепляет нашу надежду: претерпевший же до конца спасется (Мф. 24: 13).
Мир, в котором мы живем, действительно сравним с морем: оно бывает спокойным, светлым и прекрасным, но также и бурным, страшным, мрачным. Когда приходят трагические, штормовые испытания, тогда сомнения могут одолевать и вера колебаться, любовь может уставать и слабеть и самой жизни грозить крушение. Ситуацию часто выручает надежда. Поэтому ее можно сравнить с якорем, который закреплен за краеугольную скалу вечности. Иисус Христос вчера и сегодня и во веки Тот же (Евр. 13: 8).
Отказ от надежды – путь к отчаянию, самому коварному и пагубному злу. Надежда – оружие против него. Она знает, что за любой скорбью продолжается свет и смысл и любящим Бога все содействует ко благу. Сознание безнадежности делает человека замкнутым и одиноким, закрытым к людям и истине, он теряет интерес, смысл и ценность жизни.
Надежда открывает горизонты будущего, потому что направлена на жизнь после жизни, то есть на воскресение. Недаром мы «чаем воскресения мертвых и жизни будущего века». Надежда не заканчивается со смертью. Если мы в этой только жизни надеемся на Христа, то мы несчастнее всех человеков, – говорит апостол Павел (1 Кор. 15: 19).
Святитель Амвросий Медиоланский поясняет: «Павел говорит так не потому, что надеяться на Христа – несчастье, а потому, что Христос уготовил надеющимся на Него другую жизнь. Ибо эта жизнь подвержена греху, а другая уготована как награда».
