Мэри Кэтрин проснулась в холодном поту. Температура больше не поднималась, но все тело ныло. По правде говоря, стало даже хуже. Появилась отечность. Суставы ломило. Груди стали чувствительными – не дотронуться. Зуд на руке просто сводил с ума. И подташнивало. Наверное, оттого, что вчера целый день она пролежала в постели, а потом заснула без ужина.

А может, виной всему был этот сон.

Он вернул Мэри Кэтрин на три дня назад. Когда еще не случилось тех ужасающих событий. Она присматривала за Кристофером. Нашла его в домике на дереве. Потом отправилась домой. Однако во сне она не фантазировала о шерифе, когда к ней пришли грешные мысли. Не брала, о ужас, в рот этот кошмарный агрегат Дага. Не просыпалась в домике на дереве, начисто забыв, как туда попала. Не приходила домой в восемь утра, когда родители, кипя гневом, поджидали ее в гостиной. И не сдавала экзамены два дня подряд с температурой тридцать девять, которую она заработала, просидев ночь в холодном домике на дереве. Во сне ничего такого не случилось.

Потому что ее остановила Дева Мария.

Во сне Мэри Кэтрин сидела у себя в комнате. Когда к ней пришли греховные мысли, она услышала тихий стук в окно. Мэри Кэтрин обернулась и увидела женщину, парящую в воздухе.

– Впусти меня, пожалуйста, Мэри Кэтрин, – прошептала незнакомка.

– Откуда вы знаете мое имя?

– Тебя назвали в мою честь, – ответила женщина.

– Я думала, меня назвали в честь Девы Марии.

Женщина не ответила. Она с улыбкой ждала, когда тайное станет явным. Мэри Кэтрин вглядывалась в ее лицо. На ангела вроде бы женщина не походила. Не напоминала ни живописные изображения, ни скульптуры, которые Мэри Кэтрин привыкла видеть в церкви. Губы не подкрашены. Волосы не уложены. Простая женщина. Небогатая, с чувством собственного достоинства. На одежде грязь из яслей. И все это взаправду.

– Прошу, открой окно, Мэри Кэтрин, – прошептала женщина.

Мэри Кэтрин подошла к окну и медленно отвела в сторону задвижку. Когда окно распахнулось, на ее ночную сорочку из белого хлопка обрушился морозный декабрьский воздух. От холода кожа покрылась мурашками.

– Вот спасибо. На улице такая стужа. И никто не захотел меня приютить, – прошептала женщина.

Дрожа, она опустилась в белое плетеное кресло. Мэри Кэтрин сдернула с кровати второе одеяло и протянула гостье. Та взяла руки Мэри Кэтрин в свои. Ладони женщины были ледяными, но по пальцам теплой волной пробежал зуд.

– Зачем ты здесь? – спросила Мэри Кэтрин.

– Я здесь для того, чтобы тебя спасти, Мэри Кэтрин, – был ответ.

– Спасти от чего?

– От адского пламени, разумеется.

– Да, умоляю. Что я должна сделать, чтобы не попасть в ад? – спросила Мэри Кэтрин.

Улыбнувшись, женщина разомкнула губы. Заговорила, но слов не было. До слуха Мэри Кэтрин донесся только плач младенца.

И на этом месте она проснулась.

Мэри Кэтрин села в кровати. Несколько мгновений в мыслях был только этот сон. Но потом нахлынули воспоминания обо всем, что она натворила. Как прокручивала в голове жуткие мысли о сексе. Как взяла в рот эту штуковину Дага. Как проснулась в домике на дереве и заспешила домой к родителям, которых огорчила, как никогда в жизни. Лицо Мэри Кэтрин горело от стыда. Ощущение рези в животе не проходило.

К горлу подступила дурнота.

Мэри Кэтрин бросилась в ванную. Подняла крышку унитаза и опустилась перед ним на колени, как перед алтарем. Ее сотрясали сухие спазмы, но рвоте неоткуда было взяться. На пустой желудок. Через несколько секунд тошнота отступила.

Остался лишь привкус.

Мэри Кэтрин достала из аптечки раствор для полоскания. Наполнила колпачок до краев и задержала во рту голубую жидкость, как поступал ее дед-ирландец с коктейлем «Виски сауэр», который позволял себе на Рождество. Ополаскиватель улегся во рту холодным голубым океаном.

А потом стал нагреваться.

Языку сделалось горячо, как зудевшей коже. На глаза наворачивались слезы, секунды превращались в минуты, но она ничего не предпринимала. Не могла. Полоскание жгло, как адское пламя, но сплюнуть Мэри Кэтрин не посмела. Изо всех сил сжимая губы, она только молила Господа, чтобы Он положил этому конец. Чтобы сжег этот привкус прямо у нее во рту, как время сжигает воспоминания.

В конце концов плоть победила, и Мэри Кэтрин выплюнула жидкость, задыхаясь от боли. Вышла из ванной и побрела по коридору в спальню. Заглянула к родителям, спящим на огромной кровати. Единственное, чего ей хотелось, – лечь между ними, как в детстве. Опустившись на колени перед отцом, она взяла его за руку. Закрыла глаза и попросила прощения. По ее пальцам зуд добрался до руки отца. Он шевельнулся, повернулся на другой бок и захрапел.

В оставшиеся ночные часы она дописала заявку-эссе для «Нотр-Дам» – про мать Иисуса, Деву Марию. Ей казалось: поступи она в этот университет – и родители ее простят.

Утром мать спустилась в кухню и приготовила завтрак. Мэри Кэтрин попыталась с ней заговорить, но мать удрученно отмалчивалась. И сказала только одно: ей разрешается пойти в школу и отработать свою волонтерскую смену в «Тенистых соснах». А после – мигом домой.

– Никаких подружек. Никакого Дага. Никого и ничего.

– Хорошо, мама. Я прошу прощения, – выдавила Мэри Кэтрин. – А где папа?

– Лежит. Он плохо себя чувствует, – ответила мать.

Мэри Кэтрин ехала в школу на автобусе. Глядя в окно, она видела прекрасные облака, плывущие по небу. Вспомнился стишок, которому научила их миссис Рэдклифф в Общинном католическом центре.

У школы ее поджидал Даг. Вот уж с кем ей меньше всего хотелось сейчас общаться. От одного его вида Мэри Кэтрин затошнило. Незаметно прошмыгнув через боковую дверь, она десять минут стояла под лестницей, а мир где-то высоко жил своей жизнью.

Со звонком Мэри Кэтрин выбралась из своего укрытия и побежала по коридору. Она опаздывала на урок. За последние три дня в ее жизни произошло столько всего, что у нее совсем вылетело из головы: сегодня же контрольная по истории. Последняя контрольная перед рождественскими каникулами. Ей нужна только пятерка, чтобы не испортить средний балл. Ей нужна только пятерка, чтобы поступить в «Нотр-Дам». Ей нужен «Нотр-Дам», чтобы родители ее простили.

Мэри Кэтрин пыталась сосредоточиться на вопросах контрольной, но думала только о том, как ноет все туловище. Рука невыносимо зудела. И что уж совсем непонятно: сильно болели груди. Неужели так и должно быть у девушки после первого опыта орального секса? Кто его знает. Но посмотреть в интернете она не решалась: родители следили за историей ее поисковых запросов. Библиотечным компьютером тоже не воспользуешься: администрация все время начеку – в прошлом году мальчишек застукали за скачиванием порнушки. Можно было бы, конечно, найти какого-нибудь психолога-консультанта, но психологи помогают только девочкам с проблемами или с дурной репутацией. Вроде Дебби Данэм. У Мэри Кэтрин проблем не было. До нынешних событий.

Ее опять затошнило.

Кое-как она справилась с контрольной и дотянула до конца уроков, пропустив ланч и отмахиваясь от эсэмэсок Дага, как от назойливых мух. Дома ее встретило ледяное молчание. Родители сказали только, что собираются в церковь.

– Ты с нами – или хочешь гореть в аду? – спросил отец.

Всю дорогу Мэри Кэтрин молчала. Во время службы она, невзирая на недомогание, покорно сидела на деревянной скамье. Почему отец Том служит мессу в четверг вечером, она не догадывалась, а спросить не решалась. Всю свою сознательную жизнь Мэри Кэтрин пятьдесят два воскресенья в году (плюс в сочельник, на Рождество, в Страстную пятницу и Пепельную среду) присутствовала на службах в этой церкви, да к тому же посещала Общинный католический центр. Но сейчас ей подумалось, что она не имеет представления о людях, которые приходят сюда ближе к ночи, когда полагается спокойно сидеть дома. Она даже не задумывалась об их существовании. Но сейчас все прихожане были здесь. Одни, судя по одежде, бездомные; кое-кто переругивается. Другие с виду не в себе. Или больные. Мэри Кэтрин с особым вниманием слушала проповедь отца Тома. Когда он призвал паству помолиться за беженцев с Ближнего Востока, где не прекращаются военные действия, Мэри Кэтрин, отринув все мысли об университете «Нотр-Дам», о Даге и родителях, помолилась о спасении этих несчастных.

Когда началось провозглашение веры, появилась миссис Рэдклифф с корзиной для пожертвований. Мэри Кэтрин вспомнила годы занятий в Общинном католическом центре. Миссис Рэдклифф всегда говорила родителям Мэри Кэтрин, что их дочь – такая прилежная ученица. Такая хорошая девочка. И ей захотелось снова превратиться в ту девочку. Которая в белом платьице пришла к первому причастию. Которая узнала от миссис Рэдклифф, что причастная облатка – Тело Христово, а вино – Кровь Его. Та девочка требовала, чтобы мальчишки не потешались над миссис Рэдклифф, когда та своим пышным бюстом задевала доску в Общинном католическом центре и до конца урока ходила с двумя круглыми меловыми фарами на блузке.

Когда миссис Рэдклифф протянула ей корзину, Мэри Кэтрин опустила туда все деньги, какие у нее были.

– Спасибо, что открываете мне Закон Божий, миссис Рэдклифф, – прошептала она.

И улыбнулась.

Но миссис Рэдклифф не улыбнулась в ответ.

Только почесала руку.

Начался обряд причастия. Отец Том зачитывал «Отче наш». Вместе с родителями Мэри Кэтрин поднялась со скамьи, чтобы причаститься. Внезапно ее пронзила резь внизу живота. Мэри Кэтрин еле дождалась своей очереди. Остановившись перед отцом Томом, она протянула руки.

– Тело Христово, – сказал он.

Мэри Кэтрин поднесла облатку ко рту. Перекрестилась и начала жевать, как делала с семи лет по меньшей мере пятьдесят два раза в год. Но сейчас облатка по вкусу не напоминала пресный пенопласт.

На вкус это была живая плоть.

Мэри Кэтрин перестала жевать. Подняла глаза и поймала на себе пристальный родительский взгляд. Хотела выплюнуть облатку, но не посмела. Она перешла к миссис Рэдклифф, державшей чашу с вином. Обычно Мэри Кэтрин не причащалась вином, но сейчас хотела избавиться от этого назойливого ощущения. Миссис Рэдклифф передала ей чашу. Мэри Кэтрин осенила себя крестным знамением и пригубила вино. Но по вкусу это было совсем не вино.

На вкус это была кровь.

Мэри Кэтрин выдавила улыбку, перекрестилась и побежала в туалет. Где выплюнула в раковину плоть и кровь. Но когда посмотрела, на дне увидела только облатку и вино.

Содержимое желудка тут же поднялось к горлу. Мэри Кэтрин бросилась к кабинке для инвалидов. Там всегда было особенно чисто. Она опустилась на колени, и ее вырвало съеденной на ужин яичницей. Присев на унитаз, она перевела дыхание. Затем спустила воду и вышла из кабинки.

Грубым бумажным полотенцем вытерла со лба испарину. Перерыла сумочку в поисках мятных пастилок, чтобы избавиться от гадкого привкуса во рту. Но коробочку так и не нашла, зато увидела завалявшийся на самом дне тампон.

И тогда сообразила: у нее задержка месячных.

Мэри Кэтрин оцепенела. Вспомнила ломоту во всем теле. Груди, до которых не дотронуться. Утреннюю тошноту. Резь в животе. Все это смахивало на беременность. Мэри Кэтрин ужаснулась, но тут же успокоилась. Нет. Она не беременна. Это невозможно.

Она же девственница.

А девственница забеременеть не может.

Это всем известно.