Вокруг что-то изменилось. Шериф это почувствовал. В Лес Миссии он пришел сразу после полудня. И когда в сотый раз осматривал место преступления, ему показалось, что лес просыпается. Грызуны, перед тем таившиеся в норах, вдруг заскребли когтями землю. Птицы вспорхнули с ветвей, как от ружейного выстрела, услышанного только ими. В воздухе резко похолодало. Словно где-то распахнули окно, чтобы впустить во вселенную сквозняк.

Стряхнув жутковатое чувство, шериф вернулся к делу. Он мерил шагами тропу в поисках улик. Поскольку преступление было совершено полвека назад, свежих следов, естественно, не обнаружилось. Никаких признаков насильственного удержания. Никаких ям. Никаких люков. Но могло ведь найтись и нечто совсем иного свойства. Идея. Озарение. Хоть какое-то разумное обоснование, которое позволило бы шерифу мысленно распрощаться с Дэвидом Олсоном, как распрощался с ним в то утро старший брат Эмброуз.

Но даже таких подсказок он не находил.

Ничего, кроме этого жутковатого чувства.

Шериф прошелся мимо места, где были найдены останки Дэвида. Посмотрел на эти рытвины и вспомнил, как стоял рядом с Эмброузом и Кейт Риз во время погребения. Хоронили его сегодня утром, а ощущение осталось такое, будто прошло не менее двух лет. Отец Том произнес прекрасные слова. Эмброуз настоял на своем праве нести гроб. Шериф зауважал старика. Нечасто увидишь в похоронной процессии человека с негнущимися от артрита коленями.

На кладбище они сами донесли гроб до могилы. Пока отец Том служил панихиду, шериф смотрел вокруг. Слова «любовь», «прощение», «покой» не бередили ему душу. Он думал только о тысячах надгробий и о многих поколениях, лежащих бок о бок. Мужья. Жены. Матери. Отцы. Дочери. Сыновья. Шериф думал только об этих семьях. Которые некогда устраивали рождественские застолья, дарили подарки, делились воспоминаниями. А потом его посетила совсем уж дикая мысль.

Откуда она взялась, шериф так и не понял. В ней не было агрессии. Не было злобы. Никакого святотатства. Просто мысль, которая плыла неслышно, как собравшиеся над кладбищем облака. Одно напоминало руку. Другое – молоток. А третье – мужчину с длинной бородой.

Шерифу не раз доводилось задерживать убийц. Кто-то из них бил себя в грудь и клялся в своей невиновности, кто-то поливал грязью шерифа, кто-то кричал, что произошло недоразумение. Встречались ему и такие, которые не дергались и хранили спокойствие, даже не смыв с себя кровь жертвы. Эти были страшнее всех других. За исключением сущих монстров. Одна женщина убила родную дочь. Девочку с накрашенными ноготками. Убила не ударом ножа, не выстрелом. А безразличием.

Окидывая взглядом могилы, шериф думал о девочке с накрашенными ноготками. В промежутке между прощаниями с ней и с Дэвидом Олсоном на других похоронах шериф не бывал. Проводить ту девочку пришли только он и священник. Шериф не мог допустить, чтобы ее положили в грубый сосновый ящик, предоставленный социальными службами. Он снял со счета часть собственных сбережений и приобрел в магазине ритуальных принадлежностей то лучшее, что позволял оклад честного копа. После похорон шериф сразу поехал домой и заперся у себя в квартире. Ему хотелось снять трубку и позвонить матери, но та скончалась много лет назад. Ему хотелось выпить с отцом, но отца тоже давно не стало, равно как и тетушки, которая дожила только лишь до окончания племянником средней школы. В семье он рос единственным ребенком. А теперь – единственный – остался в живых.

Остальных прибрал Господь Бог.

После похорон шериф оставил Эмброуза на попечение Кейт, а сам тут же поехал в Лес Миссии. Все ответы, касавшиеся Дэвида, следовало искать здесь. Вне всякого сомнения. Запарковав патрульную машину, он двинулся вдоль бульдозеров с логотипом «Коллинз Констракшн». Судья (к слову, партнер мистера Коллинза по гольфу вот уже тридцать лет) предоставил строительной компании «Коллинз» допуск («временный») в лес для возобновления работ с условием не нарушать границ места преступления. «Временный» допуск был рассчитан ровно на такой срок, чтобы подчиненные Коллинза успели наверстать упущенное. Им повезло. Сторож поведал шерифу, что после прекращения снегопадов рабочие вернулись к вырубке леса. А к Рождеству собирались полностью расчистить огромную территорию.

Сторож также добавил, что бульдозеристы, выворачивая пласты земли, сделали необычные находки. Такие, как допотопная пила-ножовка, какими по сей день пользуются амиши. Старые молотки, ржавые гвозди. Сломанные лопаты, одна – с обгорелым черенком. Инвентарь этот сохранился с семнадцатого века, когда Англия отдала Уильяму Пенну, одному из отцов-основателей американских колоний, земли нынешнего штата Пенсильвания в погашение долга.

По меньшей мере за сотню лет до того, как люди освоили добычу угля.

Шериф осмотрел эту коллекцию старинных инструментов. Пилы, молотки, лопаты. Вот тут-то у него и забрезжила идея. Он ощущал ее физически. В голове начался какой-то зуд. Впору было чесать мозги, как спину.

Шериф так и этак перебирал вопросы. И мало-помалу приближался к ответам.

Он зашагал по узкой тропе.

Вот и поляна.

На поляне царила тишина. Как будто лес затаил дыхание. Шериф запрокинул голову. Вот оно. Притулилось на единственном старом дереве.

Шериф подступил ближе к толстому стволу. Посмотрел вверх. Сквозь облака лился солнечный свет, отчего покрытые инеем ветви излучали золотистое сияние. В голову пришла мгновенная мысль. Ясная, как этот солнечный день.

Шериф разглядывал строение на дереве. Ветер, словно шепоток, гулял у него в волосах.

К шерифу подкрадывались олени.

Эту мысль он придержал, как курильщик – последнюю спичку.

Ответ уже вертелся на языке.

Шериф прирос к месту. Он понял, что через мгновение вычислит связь. Дэвид Олсон. Старинные инструменты. Лес Миссии. Поляна. Облака. Все эти составные части уже сплелись, как древесные корни вокруг скелета Дэвида Олсона. Еще одно мгновение – и он поймет, как на самом деле умер Дэвид Олсон.

И тут он услышал детский плач.

Долетавший из домика на дереве.