Этот вопрос не давал покоя шерифу, когда тот ехал через тоннель «Форт Питт». На выезде машину занесло, да так, что она чуть не рухнула с моста. Снегу выпало небывалое количество. Двое суток мело без перерыва. Казалось, люди чем-то прогневали землю, а может, Господу Богу требовался запас «Хед энд Шоулдерс», чтобы смыть эти горы перхоти. В Африке – засуха, на Ближнем Востоке – кризис, а запад Пенсильвании бросает вызов всем, кто желает потягаться за второе место после Северного полюса.

Что же это делается?

Шериф припарковался у главного полицейского управления города Питтсбурга. Запрокинув голову, он оглядел старое здание, в котором провел азартные десять лет после своего двадцатилетия и отнюдь не азартные десять лет после своего тридцатилетия. Здесь негодяи во множестве получали направление за решетку; здесь ни в чем не повинные люди во множестве застывали без движения на холодном металлическом столе в ожидании вскрытия.

Ни в чем не повинные – как Дэвид Олсон.

Шерифа вызвали сюда час назад. Его приятель, Карл, оказал ему дружескую услугу: без соответствующего запроса выполнил тест на ДНК. И обнаружил полное совпадение между локоном из детского альбома и найденными в лесу останками. Скелет принадлежал Дэвиду Олсону. Шериф надеялся, что окончательная определенность снимет груз с души Эмброуза. Он не раз видел слезы взрослых мужчин, но в Эмброузе было нечто такое, от чего у шерифа перехватывало горло. Он не мог забыть, как этот старый солдат плакал сквозь марлевую повязку на глазах, не ждущих исцеления.

– Он мучился? Возможно, от переломов костей? – допытывался Эмброуз.

– Нет, сэр.

– А… другие повреждения у него были?

– Если не считать способа причинения смерти, никаких следов насилия не обнаружено, мистер Олсон.

– Как был убит мой младший брат?

Тут шериф осекся.

– Я солдат, шериф. И могу вынести все, кроме вранья. Говорите как есть.

– Его похоронили заживо, сэр.

Стариковские глаза были скрыты бинтами, но у шерифа все время стояло перед глазами это лицо. Сначала на лбу проявилась растерянность, которая полыхнула яростью, дошедшей до белого каления. Шериф много лет приносил семьям дурные вести. Подбирать слова всегда трудно. Он возвращался в это старое серое здание после беседы с матерью-одиночкой из Хилл-дистрикта. И после встречи с интеллигентной, обеспеченной супружеской парой из Сквиррел-Хилла. Реакция всегда была одинакова. Смесь недоверия, скорби, вины и отчаяния.

Исключением стал случай девочки с накрашенными ноготками. Ее мать не дожила до смерти дочки.

Чтобы забрать младенческий локон Дэвида, задним числом оформить запрос и организовать транспортировку останков в похоронное бюро, шериф встретился с Карлом в кафетерии, расположенном в вестибюле серого здания. Они заняли свой излюбленный уединенный столик. Тот самый, над которым висела фотография хозяина заведения, пожимающего руку легенде «Стилерсов» Терри Брэдшоу. Когда они в первый раз договорились здесь пообедать, Карл не умолкая рассказывал про бойкую птичку-католичку, с которой познакомился в ночном клубе «Метрополь». И они оба всю дорогу потешались над девчонками, что свойственно молодым парням (и совсем не свойственно мужчинам зрелых лет). Автограф и цвета на кафешном портрете давно поблекли, а бойкая птичка-католичка сделалась грузной матерью семейства, которая родила Карлу троих детей, превратив его жизнь в счастливый католический ад. Шериф с улыбкой выслушал жалобы Карла на вечную обязанность праздновать Рождество у тещи в захолустном Хомстеде.

– Правда, эта женщина, нужно отдать ей должное, готовит сносный грибной суп. Может, надумаешь к нам присоединиться? – спросил Карл.

– Нет, спасибо. Дел по горло.

– Да ладно. Ты в День благодарения вкалывал без роздыха. Что ж, теперь еще и Рождество встречать в одиночку?

Шериф солгал, что приглашен к одному из своих заместителей. Поблагодарил старинного друга и вернулся к машине, уже занесенной пышным снежным покровом.

Откуда что берется?

Он включил зажигание и стеклообогреватель, подождал, пока разморозится лобовое стекло, а сам тем временем привел в порядок мысли. Проверил пакетик с вещдоком – прядкой волос – и официальное заключение и положил все это на пассажирское сиденье рядом с собой.

А потом тронулся с места.

Шериф понимал, куда едет. Бывая в центре Питтсбурга, он всякий раз проделывал тот же путь. В любую погоду, при любой дорожной обстановке. Мимо больницы, куда в свое время доставил девочку с накрашенными ноготками. Проезжал этим маршрутом потому, что поклялся перед Богом поступать так всегда. Его дисциплинированный ум говорил, что разницы никакой: припарковаться перед больницей Милосердия или глазеть на кривую елку впереди по курсу. Но в редкий для себя момент скорби он заключил договор с Создателем о том, что, поступая именно таким образом, обеспечит девочке с накрашенными ноготками место на небесах. А стало быть, он обязался поступать так вечно. И если не смог спасти ее жизнь, так должен по крайней мере спасти ее душу. Уж это он был обязан для нее сделать.

Перед больницей Милосердия он припарковался. Битый час глазел на эту куцую елку. Из выхлопной трубы на мороз вырывались белые облачка. Стеклообогреватель и стеклоочиститель общими усилиями превращали жирные снежинки в струйки воды. Протянув руку, он схватил с пассажирского сиденья официальное заключение по Дэвиду Олсону.

Вопрос этот жужжал в голове у шерифа, как муха в стеклянной банке. Кто-то спланировал эту инсценировку. Кто-то изрядно потрудился, чтобы стереть с коляски все до единого отпечатки пальцев. Это не было похоже на детские забавы. Это было продуманной акцией одного или нескольких лиц, похитивших Дэвида, чтобы сотворить над ним жуткие зверства.

Эмброуз сказал, что подозреваемых у него нет. Ни среди соседей. Ни среди учителей. Ни среди родственников друзей, поскольку друзьями Дэвид так и не обзавелся. Он был ребенком со странностями, держался особняком и проводил свободное время в библиотеке за чтением. В ту пору вежливые соседи говорили о нем «необщительный», «наособицу» или, если так подсказывали им южные корни, «тронутый». Нынче диагноз Дэвида, в зависимости от врачебного мнения, мог бы варьировать в широких пределах: от «расстройства аутистического спектра» до «шизофрении». Но никакой диагноз не обеспечивал то единственное, что требовалось шерифу для раскрытия дела.

Мотив.

Дэвида Олсона нашли не в канаве. Не на дне протоки. Скрюченное тело Дэвида Олсона лежало под какой-то корягой. Он был похоронен заживо. А если это убийство, то кто, черт возьми, закопал мальчика?

Не деревья же.