Миссис Хендерсон лихо владела иголкой и ниткой – только пальцы мелькали. К ней выстроились в очередь терпеливые почтари. Сквозь кроны деревьев она взглянула в ночное небо. Ветви гнулись под тяжестью удачной добычи – оберегов. Те брыкались, вертели шеями, натирали себе раны-ожоги. Но ни один не умер. Да и не должен был умереть.

– Следующий, – подозвала миссис Хендерсон.

От полуночи ее отделяло всего шесть минут, но и в очереди оставалось не так уж много душ. Успеть можно. Все будет готово к сроку! Миссис Хендерсон покосилась на миз Ласко. Молоденькая учительница зашивала глаза Джилл и Кларку – прелестной паре молодоженов, которые вознамерились наполнить домик на дереве, как чрево, ребятишками. Сегодня ночью они получат все, о чем мечтали. Сегодня ночью мечты сбудутся у всех.

Миз Ласко ощущала этот вкус. Когда она облизывала губы, ощущение только усиливалось. Это был вкус алкоголя. И не просто алкоголя. А именно виски, который ее мать наливала в простую чайную ложку, когда у миз Ласко в младенчестве резались зубки. От виски у нее переставали болеть десны. Миз Ласко провела языком по губам. И виски превратился в сладкое вино, знакомое еще с той поры, когда мать водила ее причащаться. Миз Ласко пригубила это красное вино, но не успела она его проглотить, как вино превратилось в шампанское. Шампанским мать поздравила ее с окончанием колледжа. «У нас в роду до тебя, дочка, образованных не было», – сказала она. Сейчас мать ждала ее в домике на дереве. Там в честь миз Ласко готовилось многолюдное застолье. Ей опять светила хмельная радость. Ей светило безнадежное, радостное забытье.

– Следующий, – вызвала миз Ласко, соединив последним стежком веки Джилл.

Дженни Херцог провела Джилл и Кларка в конец очереди, которая выстроилась под лестницей, ожидая внимания миссис Хендерсон. Дженни посмотрела на дрыгающего ногами сводного брата Скотта, который болтался на нижней ветке. Затем подняла глаза на прекрасный домик на дереве, что стоял у него над головой. Она втянула носом воздух, но лесного запаха почему-то не почувствовала. А почувствовала запах своей матери. Запах духов, лосьона, лака для волос и мягкой, теплой материнской кожи. Мать шептала: «Заходи, Дженни. Устроим с тобой ночной девичник. Попкорн сделаем, кино посмотрим в твоей комнате. Скотт больше тебя не потревожит. Ты теперь в безопасности на веки вечные».

– Следующий, – выкликнула миссис Хендерсон.

В очереди остались всего двое. Дебби Данэм и Даг. Пока Даг не вошел в лес, он был в тоске. В глубокой тоске. Покуда не узрел Дебби Данэм. И ее улыбку. Такой восхитительной, откровенно похотливой улыбки он и представить себе не мог.

– Что случилось, Даг? – спросила она.

– Мэри Кэтрин мне изменила, – ответил он.

Дебби Данэм сочувственно покивала.

– Мне сто раз изменяли, – шепнула она. – Не хочешь ей отплатить той же монетой?

Даг притих. Он думал о Мэри Кэтрин, и тоска росла у него внутри, прямо как дитя, которым наградил Мэри Кэтрин неизвестно кто.

– Хочешь посмотреть на меня голенькую, Даг? – предложила Дебби.

Он кивнул, надеясь отвлечься. Невзирая на холод, она стала медленно освобождаться от униформы магазина «Джайэнт Игл». Даг увидел ее нагое тело, свежее, как спелый персик. Затем она подарила ему долгий поцелуй с языком. Язык у нее был верткий, как змея.

– Даг, не надоело тебе быть правильным с неправильной девочкой? – спросила она.

Эти слова были так же сладостны, как ее дыхание. А уж когда ее рука скользнула вниз и коснулась Дага, тоска разлетелась вдребезги, выпустив на свободу то, что за ней скрывалось. Ярость.

Столько лет он оставался образцовым бойфрендом. Столько лет уважал нравственные устои Мэри Кэтрин. Ничего не требовал. Вместо того чтобы дать волю своим желаниям, притворялся, будто нечаянно задел через свитер ее грудь. А потом узнал про этот обман. Образцовая девочка стояла на коленях в машине. Образцовую девочку обрюхатил неизвестно кто.

– Вот поднимемся в домик на дереве – и там я буду целиком принадлежать тебе, – пообещала Дебби. Тут она отпустила руку Дага, чтобы миссис Хендерсон без помех зашила ей рот.

Ну наконец-то, говорила про себя Дебби. Наконец-то ей встретился приличный парень, от которого она наберется хорошего. Ну наконец-то, говорил про себя Даг. Наконец-то ему встретилась дрянная девчонка, от которой он наберется плохого. Уже в полночь они будут принадлежать друг другу, и он сможет забыть Мэри Кэтрин. Навсегда.

– Ты следующий, Даг, – объявила миссис Хендерсон, стягивая последним стежком веки Дебби.

Брэйди Коллинз увел Дебби Данэм в конец очереди. Он впервые видел перед собой голую девчонку, но все мысли были о том, что она мерзнет. Ему не раз и не два доводилось мерзнуть в собачьей конуре. Сняв куртку, Брэйди Коллинз отдал ее девушке. Куртка оказалась ей мала, но пригодилась, чтобы укутать замерзшие ноги. Эта голая красотка погладила его по голове и попыталась улыбнуться, но стежки на губах помешали. Без куртки Брэйди озяб, но не обращал на это внимания. Мать сидела в домике на дереве. Сверху доносился ее голос:

– Брэйди, вылезай из конуры. Мамочка здесь, в теплой кухне. Хватит торчать на холоде. Твоя мама любит тебя.

Миссис Хендерсон зашила Дагу глаза. И наконец-то опустила иголку с ниткой. Обведя глазами дерево, она поняла, что их работа завершилась.

Остались только ее сообщники.

Их четверка обменялась взглядами и гордо улыбнулась. Управились до полуночи. Миссис Хендерсон вручила миз Ласко свою иглу с ниткой. Молоденькая учительница почти не стонала, зашивая себе рот. Но миссис Хендерсон все равно бы не услышала. Она помогала Брэйди Коллинзу и Дженни Херцог накладывать стежки.

Вскоре и дети были готовы; осталась только миссис Хендерсон. Игла входила ей в кожу легко, как нож – в горло мужа. Кричала она, как в первую брачную ночь. От боли, смешанной с наслаждением. Почему-то мать заранее не рассказала, как это больно и как приятно.

– Я тебя жду, дорогая, – крикнул ей муж из домика на дереве. – Давай отправимся в путешествие прямо сейчас.

С зашитыми глазами и ртом миссис Хендерсон ухватилась за первый брусок лестницы. За первый молочный зуб.

И стала взбираться по лестнице в домик на дереве.

А следом – ее паства.

До полуночи оставалась одна минута.

Одна минута до Рождества.