Глава 22

Весь следующий день мы пытались отойти от произошедшего. Вопреки вчерашним мыслям о нашей общности и за́мках, я почему-то не могла больше видеть никого из компании и пошла на прогулку. Тошка рвался со мной, но я сказала, что хочу побыть одна. Он явно обиделся, но мне было все равно. Мне действительно нужно было ненадолго остаться наедине с собой и подумать.

Я бесцельно брела куда глаза глядят ― по дорогам, по дворам, мимо домов. В ушах ― наушники. На поясе ― плеер.

Люди шарахались, и я их понимала: я выглядела как опустившаяся бродяжка-алкоголичка. На лице ― синяки и ссадины, волосы давно не мытые, одежда поношенная и несвежая. Наверное, от меня пахло ― у нас не было возможности часто мыться, но я привыкла к запаху тела, как своего, так и чужих. Ногти поломанные и грязные. Но мне было плевать, кто как на меня смотрит. Я шла среди людей, но не видела их.

В плеере играла песня «Тараканов», и она была так в тему:

Я проходила мимо витрин. Взгляд зацепил вывеску у магазина одежды ― там была изображена девушка-подросток с собранными в хвост светлыми волосами, одетая в школьную форму. Она сидела на ступеньках, держа учебник и яблоко, и задорно улыбалась. Она была похожа на меня, прежнюю меня; кажется, я была такой когда-то… Чистые волосы, ухоженные ногти, новая выглаженная одежда.

А в пансионе сейчас обед. Интересно, что дают? Наверняка эту мерзкую капустную запеканку… Но я была бы ей рада. Мне кажется, я все же была счастлива в пансионе, где все так просто и удобно, где не надо задумываться о том, как добыть деньги на еду… Завтрак, обед и ужин волшебным образом сами появлялись на столах. А еще в пансионе было безопасно: никто не поджидал тебя с ножом или цепью за поворотом коридора. Сейчас все по-другому. Сложнее.

Я дотронулась рукой до девушки на вывеске. Вот бы мне стать такой снова… Хотя бы на один день… Просто вспомнить, каково это было…

Сквозь музыку я услышала сторонний шум. Сняла наушники.

– А ну пошла прочь, шалава малолетняя! ― Из открывшейся двери выглянула рассерженная продавщица. ― Что ты тут трешься? Стащить что-то надумала, а? Пошла отсюда, сейчас милицию вызову!

Она подняла камень и бросила в меня, как в собаку. Никогда мне не было так обидно; хотелось ответить, что она ошибается. Она не знает, какая я. Как она может судить? Но я молча побрела дальше. Поворачивая за угол, я обернулась и увидела, как продавщица тряпкой протирает свою вывеску.

Я думала обо всем, что творится в моей жизни, ― и чем больше думала, тем больше запутывалась. Перед глазами стояли разные воспоминания; случившееся за последние месяцы вертелось в мозгу дьявольской каруселью. Мир плыл. Я остановилась, пытаясь прийти в себя; потрясла головой, чтобы прогнать образы. Но они не пропали.

«Ты так хотела свою свободу! На, получай», ― говорила жизнь, швыряя ее мне в лицо.

«Ты так хотела свою свободу, на, получай», ― говорили грустные глаза того доброго водителя.

«Ты так хотела свою свободу, на, получай», ― говорили ненавидящие глаза скинхедки.

«Ты так хотела свою свободу, на, получай», ― говорили стены заброшенного дома. И мой урчащий живот. И грязный пол товарного вагона. Говорили собаки, капая пеной из пастей. Говорил мозг, задымленный шалфеем и пропитанный кислотой.

Я не могла больше слышать голоса.

– Заткнитесь! Заткнитесь все!

Я опустилась на землю, закрыла руками уши и закричала. Крик перешел в вой, а потом ― в жалобный скулеж.

В Нижнем мы проторчали до середины октября. Этот город нам понравился, и «рыбки» тут ловилось много. Если бы не происшествие на концерте, этот город даже стал бы моим любимым. Но пора было снова в путь.

Нижний Новгород ― Москва ― Тверь ― Питер. Такой маршрут мы запланировали на ближайшие несколько недель.

Нам всегда нужны были деньги. Мы слишком быстро их тратили. Когда деньги были, мы могли шикануть, снять крутой коттедж, потратить все на бухло и колеса. Когда они кончались, мы попрошайничали и собирали мелочь. Ночевали то в лесу, то на вокзале, то в заброшках, иногда просили охранников куда-нибудь нас пустить. В школу, на стройку в техническое помещение, в котельную, на пожарную станцию, в гараж шиномонтажа и даже в офис. В библиотеке мы ложились между тесных книжных полок. Ночевали и в электричках в депо. Стучались в дома, просили приюта, там иногда перепадала даже еда. Я остро, как никогда, осознала, что постелька, хавчик и душ ― это и есть Рай.

Я больше не участвовала в делах. Отсиживалась в автобусе, равнодушно смотрела, как работают ребята. И начинала все больше на них поражаться.

Они делали все быстро и без эмоций, будто… машины. Такие веселые и живые обычно, тут они будто что-то выключили в себе. Человечность? Жалость? Или вообще все чувства? Я не знала, как не знала, смогу ли стать такой же. А может, уже стала и даже не заметила? Я будто стояла на какой-то невидимой тонкой грани. Оступлюсь ― и свалюсь в пропасть. Я чувствовала, что эта грань существует, но не видела ее. Прежние сомнения то и дело ко мне возвращались.

Да, мы были командой. Но все чаще мы вели себя далеко не как образцовые друзья. Мы ругались, материли друг друга и даже дрались. Юрец с Игорем ― вспыльчивые ублюдки ― постоянно махались, остальные только и делали, что их разнимали. Юрец был настоящим психом; он словно забывал, что перед ним друг; казалось, может и убить, если не вмешаться.

В другой раз я сцепилась с Аней. Я тогда чуть не запорола новое дело: нас с Тошкой поставили на шухере недалеко от припаркованной у леса машины, которую грабили ребята, а я со своей стороны не углядела двух любопытных грибников. Они оказались у тачки. Все, конечно, обошлось, но очко у всех поджалось. Аня грубо обозвала нас с Тошкой мелюзгой, сказала, что мы не знаем жизни и нельзя допускать нас к серьезным делам. Даже понимая, что случившееся ― мой косяк, я все равно вскипела и, схватив ее за одежду, припечатала к стене. Она оттолкнула меня и врезала ногой в живот. Я вцепилась ей в волосы и стала выдирать клочьями, она чуть ли не до костей впилась мне в руки острыми ногтями. Нас разняли, иначе не знаю, чем бы все это кончилось. Мы обе быстро остыли ― у обеих характер такой, поцапаться и забыть. Весь вечер после драки сидели рядом, бухали и мило обнимались.

После всего, с чем нам приходилось столкнуться, все эти разборки казались нам мелочью: так, ерундовые междусобойчики, с кем не бывает. Мы все, кроме Дена и Тошки, были вспыльчивыми придурками, и несмотря ни на что, продолжали любить друг друга. Мы были семьей. И пока еще у меня хватало сил надеяться, что дальше все будет только лучше.

Москва начала нулевых ― пестрый рай хаотичных рынков, убогих рекламных вывесок и казино.

На ночь мы остановились в заброшенном общежитии на окраине столицы. Стены тут были все черные от копоти, помещения завалены вещами. Пожар застал жильцов врасплох, они в спешке покидали здание, а потом почему-то не вернулись.

Проходя по этажам, пробираясь мимо смятых лент оторванных обоев и поломанной мебели, заглядывая в комнаты, среди пыльного грязного хаоса мы обнаружили много интересного: картины, пианино, гитару с тремя струнами, книги, чертежи. В одних комнатах окна уцелели, в других ― нет, а некоторые проемы были заделаны листами оргалита.

– Ну что, выбирайте комнату! ― весело сказал Юрец.

В понравившейся мне комнате на стенах остались зеленые обои, стоял коричневый перевернутый диван, на стене висел календарь. Все это чем-то напоминало мне нашу детскую. На календаре за тысяча девятьсот девяносто седьмой год были изображены рыбы. Дома у нас висел такой же и на этой же стене. Я бы хотела остаться тут, но окно было выбито, стоял дикий сквозняк, поэтому пришлось идти дальше.

В другом помещении мы увидели посередине кучу высохшего дерьма ― бомжи оставили свой след. Мы отошли подальше. Наконец мы нашли подходящую комнату: она была не такая захламленная, как другие, и довольно просторная, чтобы разместиться всем вместе. Окно уцелело. По полу тянулась выцветшая новогодняя мишура.

Я расчистила место у левой стены, Тошка разложил наши спальники. Комната, которая мне понравилась, не выходила из головы. Я вернулась туда и, сняв со стены календарь, принесла его к нам.

– Дашка, с ума сошла? Чего рыб приперла? Что за детский сад? ― усмехнулся Юрец.

– Просто на рыб под шалфеем круто залипать, ― усмехнулась я.

– Черт, да она права! Рыбы настолько охрененные, что аж курнуть захотелось!

– Чья кровать будет у окна? Там дует!

– Давайте спичку вытянем.

– Нет, давайте без спичек. Эта кровать будет моя, ― сказала я.

Я повесила календарь на ту самую стену. Выбрала ту самую кровать.

Аня и Ника разложили на клеенку припасы ― буханку хлеба, кильку в томате и водку. Быстро заглотив ужин, Юрец перевернул опрокинутый стул, сев на него, положил на колени гитару и зарубил «Проклятый старый дом».

И закопченная заброшка покажется дворцом, если найдется гитара.

Мне снился дом. Меня никто не видел, я словно плыла по квартире. Подо мной ― такой знакомый серый ковролин, я вдыхала исходящий от него родной запах синтетики и клея. В комнате родителей Олька смотрела «Покемонов». Я проплыла мимо неуклюжей дедушкиной стенки, забитой барахлом, и оказалась в коридоре. Там я увидела папу, который только что вернулся из магазина и шуршал пакетами. Я вплыла на кухню. Мама готовила плов, у ее ног мешался Славик. Катька втихаря тянулась к шкафчику за конфетами.

Когда я проснулась, то еще некоторое время остро помнила весь сон: каждое ощущение, запах, образ. Нахлынула тоска. На глаза навернулись слезы. Уж лучше бы этот сон мне вообще не снился.

Я достала фотографию, взятую в день побега. Моя семья. Мой дом. Я в который раз попыталась убедить себя, что у меня теперь другая семья, а дома больше нет, но не смогла. Я знала, что могу вернуться. И от понимания этого на душе было особенно паршиво. Мне постоянно приходилось бороться с собой: какая-то часть меня нуждалась в доме и все чаще рвалась назад. Я не чувствовала себя цельной. И эта внутренняя борьба уже совсем меня измотала.

Удачно сходив на дело, мы оторвались в московском клубе. Деньги промотали быстро, на третий день уже опять оказались почти на нуле. Сидя в баре за стойкой, я услышала справа пьяный разговор. Какая-то толстуха обращалась к толпе парней и гордо заявила, что еще никому не удавалось довести ее до оргазма. Она пообещала двести баксов тому, кому это удастся.

Я ткнула локтем Юрца, который что-то рассказывал компании и мешал мне слушать.

– Чего? ― Он пьяно посмотрел на меня.

– Можно заработать двести баксов.

– Как?

– Довести до оргазма вон ту толстуху. Она всем денег обещает. Но, видимо, еще ни у кого не получилось.

– Блин, круто! Парни, не упустите свой шанс. Нам деньги нужны! ― Ника умоляюще посмотрела на ребят.

Тошка поднял руки.

– Я на такое не пойду.

– Юрец, иди ты. У тебя опыт! Ты сможешь! ― сказала Ника.

– Я? Вы чего? ― Юрец обвел всех нас испуганным взглядом.

– Ю-рец! Ю-рец! ― хором закричали мы и постучали стаканами по столу.

– Парни, вы чего? Да она же огромная! Ее клитор небось как мой член. Ее пилотка сожрет меня и не подавится.

– Юрец, ну посмотри на нее… Она же ммм… ― Игорь закатил глаза от наигранного восторга.

– Какая? ― Юрец хмуро посмотрел на друга.

– Она такая сытная!

Мы покатились со смеху.

– Придурки! Я никуда не пойду!

– Ю-рец! Ю-рец! ― Мы все подбадривали его.

Юрцу ничего не оставалось, кроме как встать со стула и пойти клеить толстуху. Они вдвоем удалились в туалетную кабинку, через некоторое время вернулись порознь. Юрец подошел к нам с кислой миной.

– И как? ― спросил Игорь.

Вместо слов он поднял кулак и опустил большой палец.

Мы тяжело вздохнули и посмотрели в свои опустевшие стаканы.

– Игорь, может ты? ― спросила Ника.

– Ни за что.

– На меня даже не смотрите. ― Тошка покачал головой.

– На меня тоже, ― поддержал Ден.

Ника встала из-за стойки.

– Эх, вы! Слабаки. Я все сделаю, как надо.

Раскрыв рты, мы смотрели, как подруга уверенным шагом подходит к толстухе, берет ее за руку и уводит в кабинку. Через некоторое время оттуда, сияя, выскочила довольная, красная пышка. Ника подошла к нам с победной улыбкой и кинула на стойку две сотни баксов. Все зааплодировали. Парни похлопали ее по плечу.

– Ника, ну ты монстр!

– Молодчина!

– Эй, налейте нам еще!

– Еще виски!

– Еще шотов!

– Еще пива!

– Налейте Нике до краев! Так, чтобы расплескалось!

– За Нику и ее самый быстрый в мире язычок!

В конце октября мы оставили Москву. Дни летели так быстро… Это лето было долгим, а осень почему-то казалась мне очень короткой. Следующая остановка ― Тверь. Тут наметилось дело посерьезней. Ника поймала «рыбку» на крючок, он повез ее на дачу, мы поехали следом. Спрятав автобус на краю леса, мы дошли до дома и, увидев его, присвистнули от удивления. Это не дача, а целая вилла!

– Что он за черт такой? ― спросил Юрец.

– Видимо, какая-то крутая шишка, ― ответил Игорь. ― Будет сложновато.

– Может, ну его? ― с сомнением спросил осторожный Тошка.

Юрец посмотрел на него, как на идиота.

– Ты чего? Там у него небось столько бабок! Упускать такой шанс!

Мы распределили роли. Аня и Юрец вернулись к автобусу, чтобы сразу рвануть с места. Остальные, прокравшись вдоль высокого кирпичного забора, обошли дом с другой стороны. Мы с Игорем, Тошкой и Деном перелезли.

Территория была шикарная: идеальный газон, пруд, каменные скульптуры, шезлонги, сам дом ― из камня и стекла. Ника заранее пообещала нам, что откроет окно с северной стороны и что внутри не будет никаких других людей.

Ден первым залез внутрь, я ― последняя. Забравшись в окно, я поняла, что много пропустила: Ден уже скрутил хозяина дома и прижал к его горлу нож, Ника залепила ему рот скотчем. Вид у «рыбки» был мерзкий. Глаза мелкие, наглые, рожа огромная, сытая, красная.

– Тут охрана. Он позвонил и сказал, чтобы не беспокоили его два часа. Так что время у нас есть. Но надо быть осторожней, ― сказала Ника.

Комната была огромная. Пол выложен плиткой, стены отделаны камнем. Посередине на золотистых ножках стоял белый кожаный диван. Даже камин был. Связав хозяина, мы бросили его тушу в угол. И я опять подумала о том, что вот бы перенять хладнокровие ребят, перестать воспринимать «рыбку» как людей…

Когда все ходили по дому и собирали в рюкзаки ценности, неожиданно раздался странный писк. Его издал стоящий на столе телефон, в той комнате, где находились мы с Деном. Мы переглянулись. Ден подошел к аппарату. Странный звонок… Мы замерли. Вскоре писк прекратился. Мы выдохнули и вернулись к своим делам.

Но через некоторое время мы услышали, как открылась входная дверь, а затем раздались громкий топот и голоса.

– Черт! Сматываемся! ― вбежав к нам, закричал Игорь.

Нам не нужно было повторять дважды. Друг за другом мы нырнули в окно, и вовремя ― дверь в комнату распахнулась. Мы помчались к забору. Я услышала звук выстрела ― пуля просвистела почти над ухом. Сердце забилось где-то в горле.

Никогда я не бегала так быстро. Кажется, я одним прыжком оказалась у забора, еще одним ― перелетела на ту сторону. Тут нас ждали перепуганные Аня и Юрец, которые, услышав стрельбу, подогнали автобус как можно ближе к даче. Я нырнула в салон вторая после Тошки, затем ― Ника, потом Игорь. Ден уже запрыгнул на ходу.

– Гони, Юрец! ― закричала Ника.

Но мы и так выжимали из старого автобуса все возможное. Путь на шоссе был отрезан ― нас уже преследовало несколько машин. Снова раздались выстрелы… Единственный выход был ― ехать вперед, по проселочной дороге, уходящей в лес. Там мог быть и тупик… Если попадемся, нас кокнут сразу и скинут вместе с автобусом в ближайшее болото.

– Блин, я должен был понять, ― сказал Ден. ― Этот чертов телефон… Он вовсе и не телефон. А такая штука для безопасности. Раз в какой-то период нужно просто снимать трубку. Если не снимешь, это сигнал охране. Значит, что-то случилось.

Автобус все несся вперед. Нас трясло и на каждой кочке подбрасывало до потолка, я пару раз больно ударилась головой, но мне было плевать. Сейчас я думала о том, как спастись. Я сидела у окна и смотрела в боковое зеркало. На хвосте ― три черных тачки, блестящие, чистые, дорогие. У нас было единственное преимущество ― высокая подвеска.

– Богодатый багабашка багабанит в багабан, богодатый багабашка багабанит в багабан, богодатый багабашка… ― Тошка бубнил под нос свои скороговорки.

Снова раздался выстрел. Окно справа от меня разбилось вдребезги. Аня завизжала. Я еле успела закрыть голову руками, и меня осыпало битым стеклом.

Дорога теперь шла через лес. Она не сузилась, а наоборот, стала шире и ровнее. Это было плохо для нас ― мы теряли наше преимущество, машины догоняли… Но впереди путь ветвился. Одна возможная дорога выглядела так же, как та, по которой мы ехали сейчас. А вот вторая была плохой, болотистой, почти непроходимой.

– Рискнем? ― спросил Юрец.

Дыхание перехватило. Сейчас мы все ставили на карту: либо застрянем в этом болоте, и тогда оно станет нашей могилой, либо выберемся и оторвемся от преследователей. Но мы не были бы теми, кто мы есть, если бы боялись опасности…

– Рискнем! ― крикнули мы хором. И двинулись вперед.

Я закрыла глаза, руками прикрыла уши. Не хотела видеть, как мы будем тонуть в болоте. Я задержала дыхание. Казалось, время тянулось бесконечно, но вдруг я услышала приглушенные крики. Опустила руки. Выдохнула. Боже, это крики ликования! Опасный участок позади, мы снова выехали на ровную дорогу. Я обернулась. Преследователи завязли в болоте, йухууу! Я тоже радостно закричала и обняла сидящую рядом Аню. Мы победили!

Через полчаса дорога вывела нас к озеру. Мы решили передохнуть, выбрались наружу. Стоя на берегу, смотрели на воду, дышали так тяжело, будто все это время бежали.

– Мы должны это сделать, ― вдруг с грустью сказал Ден.

Я с ужасом поняла, о чем он… и все поняли.

– Они объедут с другой стороны. Будут прочесывать всю территорию. Мы рано или поздно наткнемся на них. Они будут ждать. Так что мы должны…

Ника подошла к автобусу, погладила его железный корпус, и все мы тоже приблизились. Я прислонилась щекой к холодному металлу, вдохнула пыльный запах. Игорь дотронулся до дверцы. Юрец широко раскинул руки и обнял бас.

– Прости, друг, ― сказал он. ― Ты столько нас спасал… Спасибо тебе.

– Ты был нашим домом, ― прошептала Ника со слезами. ― Единственным домом, в котором я была счастлива.

Десять минут ушло на то, чтобы вытащить все вещи и сложить их в кучу.

– Будем снимать табличку? ― глухо спросил Ден, показывая на «Майами ― Сан-Франциско».

– Нет, ― твердо сказала Ника. ― Это мародерство… Как будто хороним друга и снимаем с него сапоги и золото.

Бас ― не бездушное железо на колесах. Это наш дом. То, что объединило нас.

Мы встали с трех сторон. Хватило одного толчка, затем автобус сам поехал по крутому берегу вниз, рухнул в воду. Озеро поглотило его быстро, на поверхности остались только прощальные круги. Вскоре исчезли и они.

– Пойдемте, ― поторопил Юрец. ― Нам пора. Останемся здесь, и нас найдут.

С трудом надев неподъемные рюкзаки, под завязку набитые вещами, мы свернули с дороги в дремучий лес.