6

Мифани и Ингрид очутились в просторной и на удивление роскошно обставленной комнате. Пол устилал толстый ковер, на стенах висели картины. Буфет слева предлагал выбор сыров и фруктов, а справа находился богато украшенный бар с графинами и бутылками. С потолка свисала люстра, и по всей его поверхности тянулись витые узоры. В дальнем конце комнаты перед завешанной тяжелыми красными шторами стеной располагалось несколько кресел. Возле буфета топтались люди в костюмах.

– Ладья Томас?

Рядом с Мифани возник мужчина, одетый, как дворецкий. Она, встрепенувшись, повернулась к нему.

– Да? – спросила она.

– Могу я предложить вам выпить? – Он указал жестом на бар.

– О, это было бы чудесно. Не могли бы вы принести мне кофе? Ингрид, а ты что хочешь?

Секретарь и дворецкий немного растерялись, но быстро сошлись на том, что Ингрид тоже выпьет чашку кофе. По их застывшим лицам Мифани поняла, что в Шахах людям в фиолетовом не разносили напитки – им самим полагалось их разносить. Пожав плечами, Мифани направилась к буфету и положила себе на тарелку клубники и сыра.

– Ах, ладья Томас! – воскликнул один из стоявших там мужчин.

Грузный и громкий, с огромными зубами и красным лицом, он подобрался к ней, напоминая своим видом здоровенный грузовик. Мифани, вежливо улыбнувшись, уставилась на него, но с места не сдвинулась, а только сунула клубнику в рот. Он остановился и посмотрел слегка озадаченно, будто ожидал, что она отступит или поежится, но затем приблизился еще, пока не подошел почти вплотную. Ей пришлось отвести голову чуть назад, чтобы можно было смотреть на него.

– Добрый день, – поздоровалась она прохладно.

«Кто это такой, и как с ним себя вести – сделать ли реверанс или это он должен отвесить поклон?»

Казалось, он ожидал от нее некоторой нерешительности, но не увидев этого, не показал, что уязвлен, а лишь выглядел удивленным.

«Наверное, привык к чересчур застенчивой Томас, – подумала она. – Ладье, которая боится повысить голос».

– Как неудобно, что пришлось расчистить наш график из-за этой процедуры, да? – проговорил он, и напыщенности в его голосе теперь слышалось меньше, чем прежде. Под ее невозмутимым взглядом он словно поник, пусть и старался искупить это громкостью и, очевидно, выразительностью.

– Вы на меня плюетесь, – холодно проговорила Мифани.

Он запнулся, когда она стала вытирать лицо салфеткой. Не отводя от него глаз, она увидела, как его взгляд лихорадочно перескочил куда-то за ее спину. Он отступил назад и вежливо кивнул подошедшему.

– Ладья Гештальт, – проговорил он уважительно. – Добрый день.

«Ах, вот оно как устроено, – догадалась Мифани. – Гештальт обеспечивает защиту, а Томас занимается счетоводством».

Она быстро обернулась – и в замешательстве отпрянула. Из лифта вышли не близнецы – но гораздо более высокий и крепко сложенный мужчина. Она поняла, что это, видимо, было третье из тел Гештальта, и с интересом его осмотрела.

«Ох, Томас! Недурной у тебя вкус», – подумала она.

Роберт Гештальт был красив и могуч на вид. В обыденных штанах цвета хаки и футболке с короткими рукавами, он, буквально источая уверенность, двинулся вперед.

– Добрый день, Перри, – спокойно поздоровался Гештальт, после чего обратил внимание на нее. – Мифани, отлично выглядишь, – произнес он с еще бо́льшим очарованием. Выдавали его лишь глаза.

«Не забывай, – напомнила она себе, – у тебя только что закончилась встреча с этим человеком и ты слышала, как он убил кучу людей. Пусть он и в другом обличье, но это все равно он».

– Мне ужасно жаль, что это произошло, – заметил он ей. – Знаю, как ты не любишь эти допросы. Но нам нужно просто это выдержать и все.

Он предложил Мифани руку, чтобы повести ее к креслам, и она нерешительно ее приняла.

Когда их кожа соприкоснулась, она испытала шок.

Будто она прыгнула в бассейн с холодной водой, и ее тут же окутали течения. Каждый поток шел отдельно от остальных. Она чувствовала, будто может протянуть руку и нарушить ход этого движения – перенаправить его, исказить или полностью остановить. Все это выглядело сложно, ужасно сложно, и Мифани понимала, что система охватила все физическое тело Гештальта.

«О боже!»

Она разом обрела контроль над этим человеком – и не насильственным образом, а просто силой собственного разума. Она более не была беззащитна – она была опасна.

«Томас, теперь я понимаю, почему ты не могла решиться, но бояться этого тебе не стоило!»

Ошеломленная, она позволила сопроводить себя к одному из кресел посередине, и там ей подали чашку кофе. Она с интересом посмотрела на Гештальта – на его симпатичном лице была самодовольная ухмылка.

«Думаешь, у меня голова вскружилась, потому что это ты такой красавчик? Да это потому, что я могу раздавить тебя на месте».

Оглядевшись вокруг, она увидела, что остальные тоже усаживались в кресла. Два ряда в форме подковы, причем внутренний был расположен немного ниже, чтобы не загораживать обзор сидящим сзади. Будто в очень дорогой приватной ложе на подпольном футбольном матче. Возле штор стоял представительный джентльмен в костюме. Он неловко прочистил горло.

– Уважаемые ладьи, леди и джентльмены, – начал он, – мы ведем наблюдение за этим человеком уже три дня, с тех пор, как он прибыл в страну. Он пользуется голландским паспортом на имя Питера Ван Сьока и, согласно легенде, приехал в командировку по заданию своего работодателя, то есть «Рыболовной компании Зейконинг». С момента его прибытия в Хитроу из Амстердама внимание наших агентов привлекли определенные признаки, и в соответствии с процедурами, утвержденными ладьей Томас, за ним было начато скрытое наблюдение. Наши люди вошли в его номер в мини-гостинице и установили прослушивающие устройства и видеокамеры. Агенты Шахов, наблюдающие за мистером Ван Сьоком, отметили, что в ходе своих передвижений по городу он несколько раз проехал мимо Ладейной и уделил некоторое внимание ее зданию. Вчера вечером он снял проститутку, заплатив ей, чтобы она провела в его номере всю ночь. Сегодня утром субъект прибегнул к нечеловеческим способностям, совершил убийство и, полагаем, начал поедание проститутки. Тогда-то пешки и сделали ход. Когда они появились, субъект продемонстрировал еще бо́льшие способности, разрушив часть мини-гостиницы, и только после этого его удалось задержать. – Мужчина говорил осторожно и сухо, совершенно не выдавая эмоций, но из-за его приглушенного тона вся речь казалась нелепой. – Затем его сразу же перевели в Ладейную.

«Черт возьми, – подумала Мифани. – Это жестко».

Она обернулась в поисках Ингрид и увидела, что ее секретарь сидит сразу же за ней. Ингрид явно чувствовала себя не в своей тарелке, но держалась с достоинством. Мифани улыбнулась ей, и Ингрид, удивившись, улыбнулась в ответ. Когда Мифани повернулась обратно к шторам, то почувствовала, как под ней что-то смялось – словно она сидела на чем-то бумажном. Пошарив там рукой, она достала аккуратно сложенный пакет из вощеной бумаги.

– Гештальт? – обратилась она к телу, сидевшему рядом. – Что это?

– Мифани! – воскликнул он. – Ты же всегда носишь с собой бумажный пакет. Сама ведь знаешь, что не переносишь этих допросов, – ответил он мягко, стараясь ее успокоить, но ей его тон показался, скорее, покровительственным.

– А, ну конечно. Просто не ожидала найти его под собой, – ответила Мифани, кладя пакет на колени.

«Неужели Томас от этого тошнило?»

Ей едва удавалось представить робкую особу в этом тельце, которую тошнит на глазах у всех этих людей. Если не считать Ингрид, которую Мифани сама пригласила спонтанно, она была единственной женщиной в комнате.

«Бедная Томас, – подумала она. – Как ей, наверное, было неловко. – И с сомнением посмотрев на шторы, спросила себя: – Интересно, что сейчас будет?»

Шторы колыхнулись и раздвинулись. Когда красные ткани отъехали в стороны, свет в комнате потускнел.

«И правда: будто это театр, а мы в частной ложе», – мелькнула тревожная мысль.

Перед зрителями оказалось толстое стекло, а за ним – комната, облицованная бледно-голубой плиткой. С потолка струился мягкий свет ламп. В воображении Мифани всплыла каменная плита, к которой цепями прикован какой-нибудь бедолага, но вместо этого она увидела нечто, больше напоминающее обложенное толстыми подушками стоматологическое кресло. На нем сидел мужчина, глаза его были закрыты. Рукава его рубашки были аккуратно обрезаны, штанины закатаны. Лоскутами ткани на запястьях, талии и лодыжках он был привязан к стулу и не шевелился. Что-то в клинической прагматичности этой обстановки вселяло трепет больший, чем всплывшие у Мифани в памяти картины ужасов средневековья.

– О боже, – пробормотала она и жалостливо взглянула на Гештальта.

В комнату вошел человек, и Мифани напряглась. На нем были очки, врачебная форма и хирургическая маска. Мифани поискала взглядом его инструменты – на каком-нибудь подносе или тележке, – но ничего не заметила. Напряжение внутри нее росло. Если никакого оборудования не было, то как тогда члены Шахов добывали информацию? Неужели сейчас будет какая-нибудь сюрреалистичная пытка, неужели плоть и кости этого мужчины разорвутся сами собой? Или, может, телепат станет вытягивать мысли из его мозга? Что же настолько ужасало Томас, что ее то и дело тошнило во время подобных мероприятий? Мифани сжала пальцами подлокотники, впилась ими в мягкую ткань. А когда допросчик натянул латексные перчатки и протянул руки к мужчине, она заерзала на подушках. Сидевший рядом Гештальт сосредоточенно наклонился вперед, и в комнате воцарилась тишина.

Положив руки мужчине на голову, допросчик начал ощупывать ее пальцами и водить ими вдоль границы волос. Затем слегка откинулся назад и быстро заговорил в свисавший с потолка микрофон.

– Почти все его предки – выходцы из Западной Европы, за исключением только прадеда-поляка, – произнес он.

Шумный мужчина, пытавшийся запугать Мифани, фыркнул, и допросчик остановился. И несколько мгновений сердито побарабанив пальцами по голове субъекта, продолжил:

– Предрасположен к таланту в музыке и математике, но вместе с тем склонен и к неуверенности в себе. Обладает выдающимся мужеством и практически лишен чувства юмора. И не испытывает угрызений совести по поводу убийства.

Допросчик осторожно провел пальцами вдоль руки мужчины и остановился на запястье. Мифани, сощурив глаза, увидела, что он, прикрыв глаза, слегка надавил.

– Ему тридцать два года, второй ребенок в семье. День рождения в июне. Перенес ряд тяжелых операций, имеет несколько имплантатов. Помимо прочего, заменены почки и легкие. – Наступила долгая пауза, и допросчик наклонил голову, будто к чему-то прислушиваясь. – Эта операция проведена четыре года назад. Еще он правша. И имеет аллергию на молочное.

Допросчик взял кисть мужчины, так чтобы рассмотреть его ладонь. Затем опустился на одно колено и наклонился ближе к подлокотникам кресла, внимательно вглядевшись в рассекавшие ладонь линии.

– Он родился в Брюсселе, и его отец умер, когда ему было четыре. В университете познакомился с высокой брюнеткой. Но ничего не вышло. Научился печатать на машинке. Потом несколько лет перебивался случайными заработками. Занимался преимущественно ручным трудом. И много путешествовал. Затем, в двадцать пять лет поступил на армейскую службу. Обучался боевым искусствам. Путешествовал еще. Потом много насилия. И бо́льшую его часть совершал он сам.

Допросчик встал и подошел к раковине, находившейся в углу комнаты. Смочил бумажное полотенце, аккуратно вытер им кисть мужчины. Затем взял увеличительное стекло и протер его. Снова присмотрелся к ладони.

– После двух лет службы его жизнь круто изменилась.

– Доктор Крисп, что же ее изменило? – выкрикнул шумный мужчина.

Допросчик раздраженно поднял на него глаза.

– Точно сказать не могу, – проговорил он сердито. – Что-то профессиональное, но кардинальное.

– А вы откуда знаете? – спросил шумный мужчина. Его крупный сосед попытался его утихомирить. – Перри, пожалуйста, не начинай, – услышала Мифани, как шумный шепнул крупному.

– Потому что у него удалены отпечатки пальцев, – ответил допросчик.

Мифани набросала заметку себе в блокнот. Гештальт едва заметно попытался подсмотреть, но она прикрыла запись ладонью.

– Что еще вы видите, доктор Крисп? – спросила она.

Тот снял очки и, сощурившись, наклонился к ладони мужчины еще ближе.

– Еще больше путешествий, а потом он встретил невысокую белокурую особу, которую очень хорошо знал до этого. Похоже, нашел настоящую любовь. И у них родилось трое детей. Один из которых умер. Дважды.

– Дважды? – воскликнул Перри. – А это вы как поняли? – Допросчик раздраженно отбросил свое увеличительное стекло.

– Так, хватит, кто это спрашивает? – спросил Крисп.

– А что, вы не узнаете по голосу? – усмехнулся Перри.

– Голоса же искажены, дурень ты этакий! Но позволь я угадаю… это кто-то, чья старшая дочь до сих пор не замужем и никогда не выйдет?

– Это пока не замужем! Кем вообще надо быть, чтобы сказать, что восемнадцатилетняя девушка никогда не выйдет замуж? – Перри вскочил и стукнул кулаком по стеклу.

– Тем, кто говорит правду! – крикнул Крисп, тоже подходя к стеклу. Сорвав с лица маску, он показал всем усы и эспаньолку.

– Да как ты смеешь, негодяй? Это бессовестная ложь!

– Мои способности неоспоримы! – продолжил Крисп, в гневе заплевывая стекло. К сожалению, видеть сквозь него он не мог и стоял прямо перед Мифани, сосредоточив взгляд на некой воображаемой точке.

– А я их оспариваю! – крикнул Перри в ответ. – Ты оклеветал мою дочь своими рассказами! Какой скотиной надо быть, чтобы вылизать девушке всю руку на рождественской вечеринке, а потом лгать о ее будущем?

– Начнем с того, что ты сам сказал ей обратиться ко мне. А я не сказал ей ничего такого, что не было бы очевидно даже последнему дураку, задай она ему такой вопрос! В ней ума столько же, сколько у подставки под пиво!

Теперь по стеклу стучали они оба, а крики переросли в нечленораздельный поток взаимных оскорблений.

«Это немыслимо», – подумала Мифани.

Все вокруг завороженно наблюдали за происходящим, и она почувствовала, что должна что-то предпринять.

«Я, как-никак, ладья. А Гештальт, похоже, встревать не собирается».

Она тайком глянула на своего контр-партнера – тот смотрел и, казалось, наслаждался зрелищем.

– Джентльмены, – произнесла Мифани спокойным тоном, но безрезультатно, потому что теперь на ноги встали и остальные мужчины и присоединились к всеобщему шуму. – Джентльмены, – повторила она, на этот раз чуть громче. Ответа по-прежнему не было.

«Ну ладно!» – подумала она раздраженно. Ее терпение кончилось.

– Джентльмены! – наконец, закричала она, и ее голос прорезал шум, словно коса прошлась сквозь тельце маленького песика. Повисло гробовое молчание, и все ошеломленно уставились на нее. – Вам всем сейчас нужно заткнуться и сосредоточиться на деле. Доктор Крисп, вернитесь к допросу и приведите субъект в чувство.

Все взгляды вновь сосредоточились на человеке в кресле, некоторые растерянно прочистили горло. Все тут же расселись по местам – кроме доктора Криспа, который натянул свою хирургическую маску и прошагал обратно к креслу.

Вошла медсестра, в руках у нее был блестящий поднос, на котором лежал шприц, наполненный сине-фиолетовой жидкостью. Крисп осторожно взял шприц, благодарно кивнул медсестре и ввел жидкость субъекту в предплечье. Веки мужчины дернулись, и Крисп использовал наступившую паузу, чтобы сменить перчатки. Затем заключенный наконец очнулся и, растерянный, осмотрелся по сторонам.

– Доброе утро, – проговорил доктор Крисп, стараясь казаться спокойным и собранным.

– Уже день, – сухо поправил его Перри.

– Заткнись! – воскликнул Крисп, сверкнув злобным взглядом в сторону стекла. – Сейчас, – он вновь повернулся к субъекту, – я задам несколько вопросов, а ты на них честно ответишь. Если соврешь, я об этом узнаю и тогда ничего хорошего тебя не ждет. – Мужчина уставился на него немигающим взглядом. – Уверен, ты меня понимаешь. – Доктор мягко взял руку мужчины за запястье, нащупав пальцами пульс. – Давай начнем.

Мифани, глядя сквозь стекло, чувствовала себя неудобно. Несколько минут назад, когда Крисп считывал линии на ладонях субъекта, она успела немного расслабиться – физический осмотр проходил пассивно и без агрессии. Но сейчас она видела: скоро будет и боль, и насилие. Она сидела смирно и ощущала на себе взгляд Гештальта. Сердце у нее заколотилось сильнее.

– Как тебя зовут? – спросил Крисп.

– Питер Ван Сьок, – ответил субъект.

У него был сильный голландский акцент, и, хотя говорил он спокойно, глаза его были широко распахнуты и он смотрел на стекло. Мифани знала, что сквозь него он не видит, но все равно тревожно поерзала в кресле.

– Правда, – согласился Крисп. – А на кого ты работаешь?

– На «Рыболовную компанию Зейконинг», – ответил Ван Сьок.

Последовала пауза.

– Это правда в лучшем случае только отчасти, – заключил наконец Крисп. – Как видите, я чувствую разницу между правдой и ложью, поэтому спрашиваю еще раз: на кого ты работаешь?

– Я уже сказал: на «Рыболовную компанию Зейконинг»! – воскликнул Ван Сьок.

Крисп негромко, будто с сожалением, цокнул скрытыми под маской зубами. Держа одну руку на запястье Ван Сьока, он взялся второй за его кончики пальцев. Затем аккуратно расставил каждый из этих пальцев, и Мифани увидела, как руки доктора на мгновение напряглись. Ван Сьок дернулся и резко втянул ртом воздух.

– На кого ты работаешь?

В ответ – только испуганный взгляд. Крисп вздохнул и надавил еще раз. Ван Сьок вскрикнул и, наконец, что-то забормотал. Мифани внимательно прислушалась: его речь казалась ей случайным набором каких-то слогов, но все присутствующие в комнате мужчины ахнули от изумления. Она огляделась вокруг. Начальники подразделений побледнели, даже Гештальт был совершенно ошарашен. Будто они только что получили подтверждение информации о том, что в страну прибыл Сатана и прямо сейчас пожирал Глазго.

– Хм-м, – протянула она, будто поняв всю значимость слов Ван Сьока. Это можно потом спросить у Ингрид. Но сейчас Крисп готовился задать следующий вопрос, и Мифани по напряженным взглядам остальных чувствовала, что он будет по-настоящему важным.

– Зачем ты сюда приехал? – спросил Крисп с предельно сосредоточенным видом.

Он надавил пальцами на самые чувствительные точки кисти Ван Сьока, и стало видно, что боль субъекта усилилась.

– Чем они занимаются? – продолжил напирать доктор.

Мышцы лица субъекта напряглись. Челюсти были крепко сжаты, глаза выпучены. Но он все равно не отвечал. Гештальт кашлянул, и доктор отпустил руку пленника. Затем подошел к стеклу и, вытянув руки по швам, посмотрел перед собой.

– Да, сэр? – спросил он.

Гештальт сцепил пальцы, будто задумавшись, и уставился на ссутулившегося в кресле мужчину. Затем, наконец, Перри набрался наглости и нарушил молчание.

– Ладья Гештальт, нам в самом деле необходимо узнать, что там происходит.

Гештальт ответил молчаливым согласием.

– Извлеките информацию, доктор Крисп. Ладьи предоставили вам такое право, – сказал он.

– Прошу прощения, – не подумав, вмешалась Мифани, удивленная тем, что ее не спросили, но встретила лишь вопросительный взгляд своего контр-партнера.

– То есть возражений у вас нет, ладья Томас? – спросил Гештальт немного озадаченно.

Все присутствующие снова изумленно уставились на нее.

– Эм-м, нет. Полагаю, возражений нет, – сказала она. – Пожалуйста, продолжайте, доктор Крисп.

Допросчик быстро поклонился и вернулся к человеку в кресле. Затем осторожно сел позади Ван Сьока и, широко расставив пальцы, охватил ими череп своей жертвы. И хорошенько надавил.

– Зачем ты сюда приехал?

Ван Сьок начал корчиться на своем месте, задергал конечностями. Его рубашка стала странно вспучиваться – будто наружу пытались вырваться внутренние органы. Послышался странный стук – его тут же жутким эхом подхватили микрофоны. Какое-то мгновение Мифани не видела источника звука, но потом поняла: это были дрожащие в своих лунках зубы Ван Сьока. Внутри нее разлился ужас, по коже забегали мурашки.

«Что им нужно?»

Агония пленника теперь была ощутима. И действительно, Мифани почти казалось, что она видела – да, именно видела – его ощущения. Они трепетали прямо перед ней, словно горящие ленточки.

– Зачем ты сюда приехал?

Стараясь сосредоточиться на самом Ван Сьоке, а не на его муках, Мифани тряхнула головой. Исполнившись отчаяния, она повернулась, чтобы посмотреть на других, и изумилась тому, что увидела. Вокруг каждого теперь дрожала аура ощущений – концентрические круги, которые наслаивались один на другой. Она вдруг подумала, что могла бы повалить всех присутствующих на пол, повергнуть их в кому. Но затем ее внимание вновь вернулось к Ван Сьоку и той боли, что он испытывал. Его чувства вновь вспыхнули перед ее мысленным взором, и она будто пошатнулась. Желудок забурлил. Она проглотила поднявшуюся в нем желчь.

«Так вот почему Томас все время было плохо», – поняла она.

Она смотрела на субъект, и ее переполняла жалость.

Мифани мысленно протянулась к пленнику. Неуверенно, не вполне осознавая, что собирается сделать, она словно прикоснулась к самому яркому потоку – и отключила его боль.

– Зачем ты сюда приехал?

Тело Ван Сьока продолжало корчиться от воздействия Криспа, но Мифани видела, что его сознание этого больше не чувствовало. Даже несмотря на то, что у него вздулись вены на шее и были выпучены глаза, как если бы он искал объяснение происходящему.

Но объяснение заключалось в том, что Мифани, сидя по другую сторону стекла, установила с телом Ван Сьока некий контакт.

«Поразительно, – думала она, изучая его нервную систему. – Значит, так можно управлять болью. – Затем переключила внимание на другой участок его тела. – А это сплетение соединяется с глазами… Но что вот это? Такого ведь быть не может».

Изучая его аномалии, она хмурила брови. Почти вся система Ван Сьока казалась ей очевидной и не требующей объяснений, однако в ней были и такие участки, которых она вовсе не понимала. Затем тело пленника запульсировало – в результате вмешательств доктора Криспа. Мифани не без труда отвела свое внимание: допросчик явно ощущал, что что-то не так, и поэтому обильно потел.

– Что им нужно?

Крисп вонзился глубже и нащупал самые чувствительные нервные узлы. Мифани ощущала его усилия через стекло, ощущала, как он разрушает выставленные ею барьеры. Приходилось признать, что это было все, что она могла противопоставить его усилиям. Его воздействие переливалось поверх возведенных ею стен, а потом наконец обрушивалось на субъект с невообразимой силой.

– Зачем ты сюда приехал?

Ван Сьок закричал – протяжным, пробирающим до дрожи воплем. Его рот открывался и закрывался, губы дико дрожали, он боролся сам с собой.

«Он что-то говорит? – думала Мифани. – Это ответ?»

В этот момент откуда-то донеслось сердитое жужжание, и оно становилось все громче. Все заозирались – все, кроме Криспа, который был полностью сосредоточен на своем деле. Затем раздался влажный хлопок, и доктор, выпустив пациента, с криком от него отскочил. Когда Крисп, обронив ругательство, встряхнул руками, Перри издал короткий смешок.

– Не веди себя, как идиот, Перри, – резко выговорила ему Мифани. – Посмотри на тело!

– Тело… – эхом повторил Гештальт.

Все уставились на Ван Сьока. Тот сидел в кресле неподвижно, по-прежнему крепко связанный. Однако это спокойствие вселяло тревогу.

Над телом – над тем, что осталось от Питера Ван Сьока, – теперь поднимались едва заметные клубы дыма.

– Что это, черт возьми, было, Крисп? – вскричал Гештальт.

Доктора вывели в смотровую и теперь он стоял под осуждающими взглядами членов Правления и одного рассерженного ладьи. Мифани и Ингрид оставались сидеть, но мужчины встали и выстроились в одну линию.

– Ты сказал, что можешь расколоть кого угодно, можешь дать любую информацию, которую мы захотим!

– Ладья Гештальт, вы знаете, моя репутация безупречна, – проговорил доктор Крисп, вперив взгляд в пол.

Держа руки по швам, он сжимал кулаки, но, насколько могла судить Мифани, в его напряженности читался скорее страх, нежели гнев. Конечно, когда перед ним в гневе стоял Гештальт, этот страх был объясним, но Мифани видела и некоторое замешательство доктора.

– Раз она так уж безупречна, почему у тебя субъект умер? – с вызовом спросил Гештальт.

Тут открылись двери лифта, и все увидели близнецов – те были одинаково сердиты. Когда они вошли, все, кто находился в комнате, отступили на шаг.

– Я сам точно не знаю, – проговорил Крисп, запинаясь. – Он был чрезвычайно вынослив, и от человека с такой подготовкой, как у него, ожидать подобного я не мог. Я надавил на него гораздо сильнее обычной нормы, но, честно говоря, он должен был расколоться намного быстрее.

– И умер? – рявкнул Опрятный.

– Это должно было произойти намного быстрее, Крисп? – спросил Дерзкий, гневно сжимая пальцы.

– Нам нужны ответы, Крисп! – вскричал симпатичный Гештальт. – Мне нужны ответы, но теперь, благодаря тебе, мы не знаем, как их получим!

– Сэр, простите, я честно не понимаю, – ответил Крисп, истекая потом.

– Не понимаешь? – переспросили все три брата одновременно. – Возможно, я смогу тебе в этом помочь. – И, выпростав руки, обвил их вокруг шеи Криспа. Общими усилиями братья оторвали доктора от земли. – Это ты понимаешь?

– Гештальт, – вмешалась Мифани испуганно.

«Неужели Гештальт собирается убить его на глазах у всех? – подумала она. – Неужели это нормально? Что это, черт побери, за организация такая?»

– Прекрати. – Все внимание переключилось на нее. Она ощущала на себе эти три пары красивых, но безумных и озверевших голубых глаз. – Хотя я не сомневаюсь в таланте доктора Криспа, мне кажется, он едва ли сумел бы заставить этого человека самовозгореться. Верно ведь, доктор Крисп? – Мужчина, извивавшийся в хватке державшей его за горло руки, поспешно кивнул. – На него подействовало что-то, чего мы не видим. Поэтому давайте будем вести себя разумно и поставим доктора на землю.

«Ты псих!»

Мифани увидела, что во все три лица вернулось самообладание. Криспа отпустили.

– Есть у кого-нибудь оригинальные предположения? – спросило тело-Роберт неожиданно спокойным тоном.

Близнецы развернулись и зашагали назад к лифту. Доктор Крисп лежал на полу, пытаясь восстановить дыхание, а все остальные выжидающе смотрели на Мифани. Вероятно, они считали, что ее, случись что, Гештальту захочется придушить меньше всех.

– Итак, ладья Томас, что вы предлагаете?

– Есть у меня пара мыслей, – протянула она как могла медленно, чтобы успеть придумать что-нибудь на ходу. Затем открыла свой блокнот и пролистала несколько страниц, слегка сдвинув брови, будто искала некую информацию. А потом вдруг что-то вспомнила. – Мне интересно, что Ван Сьок закричал в конце. Доктор Крисп, вы согласны с тем, что наш субъект был принужден вам отвечать?

Доктор еще сидел на полу, втягивая ртом воздух, но сумел-таки кивнуть.

– Да, ладья Томас, – проговорил он хрипло. – Что бы он ни пытался сказать, он не лгал. Я бы это понял.

– В таком случае… – начала она, но была перебита Перри, который, похоже, смотрел на все это весьма скептически.

– Кхм. Я не сомневаюсь, что мы ценим предположение Мифани, но слишком хвататься за эту идею – опасно. Ведь всем, кто обладает опытом в подобных операциях, ясно, что этот человек… – он указал на обмякшее тело Ван Сьока за стеклом, – попросту реагировал на острую боль. Я понимаю, почему вас это могло испугать, – сказал он Мифани, похлопав ее по плечу, – но можете быть уверены: в таких обстоятельствах это совершенно нормально. – Его покровительственный тон действовал Мифани на нервы.

– И в самом деле, – ответила ладья, не сводя с Перри глаз. – Хвала небесам, у нас есть вы, чтобы сообщить нам, когда слушать ваше начальство, а когда игнорировать. – Она увидела, как у него вспыхнули щеки и округлились глаза. – Вынуждена признаться, Перри, я не припоминаю, чтобы среди ваших полномочий было подобное, но вы, похоже, занимаетесь этим бесплатно на благо общества.

Теперь внимание присутствующих было направлено на него. В этот момент Перри так загорелся красным, что с легкостью остановил бы движение на перекрестке.

– В любом случае, – она снисходительно махнула рукой, – следовало бы выяснить, что этот Ван Сьок пытался сказать.

Краешком глаза она заметила, что дворецкий повернулся к пешке и выслал его прочь, вероятно, чтобы привести какого-нибудь эксперта.

«Как обнадеживающе», – подумала она про себя и сделала приличный глоток кофе.

– Также мне хотелось бы знать, почему тело дымится. Доктор Крисп, почему вы тогда одернули руку? – спросила она, изо всех сил стараясь не замечать отвисших челюстей вокруг себя. Крисп к этому времени уже смог подняться и пятился подальше от Гештальта.

– Э-э, мэм, я почувствовал, будто меня укусили. Будто что-то ухватило меня за пальцы, – проговорил он извиняющимся тоном.

– Позвольте мне взглянуть на ваши пальцы, – сказала Мифани, и он вытянул руки перед собой.

На них все еще были латексные перчатки, и она повернула его кисти ладонями вверх, чтобы хорошенько их рассмотреть. Пальцы у него были необычайно длинные, с крупными костяшками и суставами.

– Доктор Крисп, у вас на кончиках пальцев перчаток видны мелкие следы ожогов. Снимите их, пожалуйста.

Он снял перчатки, показал пальцы – те оказались похожи на какой-то розовый бамбук. Мифани потянулась к ним, но он одернул руку.

– Не глупите, я не собираюсь причинять вам боль, – заверила она, аккуратно обхватывая его руку своей. Его кисти оказались мягкими на ощупь и слегка присыпанными тальком из перчаток. Тем не менее она заметила на его пальцах крошечные следы сажи. – Удивительно! Нам стоит проанализировать и ваши перчатки, и руки. И конечно, покойного мистера Ван Сьока также понадобится осмотреть. Тщательным образом. – Оглянувшись, она увидела, что никто даже не шевелился. Все были слишком увлечены наблюдением за ней. Тогда она несколько раз щелкнула пальцами, и все разом встрепенулись. – Так, народ, давайте! Начинайте уже думать и дайте ладьям знать, когда что-нибудь придумаете. Ингрид, пойдем уже?

Секретарь поднялась с места, и они вдвоем направились к лифту.

– Ну и ну! – выдохнула Мифани с досадой, как только закрылись двери лифта. – Что это, черт возьми, было?

– Вероятно… – начала Ингрид, но тут же была прервана целой тирадой Мифани.

– Ну то есть, этот кретин Перри вдруг подваливает ко мне, а потом плюется мне в лицо! – воскликнула она, вновь утирая щеку, на этот раз рукавом. – А Гештальт – как он задирает нос! «Ой, вот твой девчачий бумажный пакетик, чтобы тебя могло элегантно вытошнить, если захочешь». И сам все смотрит на меня, будто ждет, когда мне станет плохо.

– Вообще хотя… – попыталась вставить Ингрид, но Мифани уже разошлась по полной и остановить ее было совершенно невозможно.

– Наверное, мне надо было просто молча на это смотреть, как все. Они-то так хорошо это умеют – это было видно, когда Гештальт стал душить Криспа.

Мифани размахивала в воздухе руками и так яростно трясла головой, что у нее совсем растрепались волосы. Ингрид вытянула руку и сняла с них повисшую заколку.

– Наглые недоумки! Спасибо, Ингрид. Кем они себя возомнили? – закончила Мифани.

– Ну, вообще они мнили себя руководителями отделов Ладейной, элитой, наиболее доверенными и способными среди всего персонала, – сухо ответила Ингрид. – Но вы, похоже, вывели их из этого заблуждения.

– Неважно, – сказала Мифани.

Ее пыл иссяк, и она, упершись рукой в стену, подалась вперед. Тяжело дыша и склонив голову, Мифани будто бы замерла в раздумьях.

– Конечно, это не совсем уж неожиданность, – тихо проговорила Ингрид.

Мифани, не меняя позы, подняла на нее взгляд.

– Прошу прощения?

Секретарь смотрела прямо перед собой, стараясь избегать зрительного контакта.

– Ладья Томас, вы же знаете, я никогда не комментировала ваше поведение, – начала Ингрид.

– О-о… э-э, да. Я всегда это ценила, – проговорила Мифани, пытаясь скрыть, что понятия не имела, насколько это правда.

– И конечно, вам известно, что я крайне высоко оцениваю ваши профессиональные умения. Поэтому прошу, не обижайтесь… – Ингрид сделала паузу, Мифани выжидающе молчала. – Прошу, не обижайтесь, если я скажу, что вы никогда не играли доминирующей роли в руководстве Шахами.

– О, только и всего? Боже, на это я уж точно не стану обижаться, – пренебрежительно ответила Мифани, когда открылись двери лифта.

– Вы уверены? – спросила Ингрид.

«Она что, думает – будто я сейчас свернусь калачиком на полу?» – подумала Мифани.

– Да, абсолютно. Так, что у нас еще на сегодня? – Вдруг она почувствовала себя готовой вновь ворваться в бой. Будто выпила сразу шесть чашек кофе. Ингрид смотрела на нее с удивлением. – Что? Ну ладно! Встречи, все такое. Разве у меня не назначена встреча с шефом… по безопасности?

– До трех ничего нет, – ответила Ингрид. – А вы уже не хотите сходить на обед? Мне пришлось отменить вашу бронь, но возможно, у них есть свободное место.

– Нет, я поела сыра с клубникой на допросе. А ты сейчас что делаешь?

– Я? – удивленно переспросила Ингрид.

– Да, я хотела бы услышать твои мысли по поводу того, что мы только что увидели, – проговорила Мифани с воодушевлением. – Или ты думала, я взяла тебя с собой ради забавы? Получилась прямо классическая встреча, с перекусом и шоу, а теперь я ожидаю, что ты оправдаешь свое участие там. Закажем чая, и ты выскажешь мне свои замечания.

«И надеюсь, я пойму, что, черт возьми, такого из себя выдавил тот бедолага, от чего все ахнули так, будто выяснилось, что он какой-нибудь тайный наследник престола».

– Да, с удовольствием, – ответила Ингрид. – Дайте мне несколько минут, и я все устрою.

– Отлично, – сказала Мифани, когда они зашли в кабинет. – У меня тоже есть пара дел.

Ей хотелось еще кое-что почитать, к тому же, если она не ошибалась, в столе у нее имелся мини-холодильник.

«Надеюсь, Томас хватило ума держать в мини-баре что-нибудь про запас».

Через двадцать минут Мифани, оторвавшись от чтения, с довольным видом разглядывала коробку «Тоблерона», когда к ней с извиняющимся видом вошла Ингрид.

– К вам пришел ладья Гештальт, мэм, – сообщила Ингрид.

– Ой, ладно, погоди минуточку, – проговорила Мифани, вдруг пав духом. Она взяла себя в руки, убрала волосы с лица, поправила жакет. – Я нормально выгляжу? Профессионально?

Ингрид с сомнением кивнула и повернулась, чтобы встретить Гештальта. Мифани зафиксировала на лице маску спокойствия, а затем быстро достала из стола шоколад. Близнецы прошли в кабинет и сели на то, что (судя по тому, как они неловко на них заерзали) Мифани считала специально сделанными неудобными стульями.

– Гештальт. Приветствую. – Наступила еще одна долгая выжидательная пауза. – «Тоблерон»? – предложила она.