41

– Неужели малыш Алан умеет надирать задницы? – недоверчиво переспросила Мифани, сидя на заднем сиденье автомобиля. – Даже солдатам с пушками?

– Малыш Алан умеет разрушать состав неорганических материалов, делая их хрупкими, – чинно ответила Ингрид. – Если он прикасается к материалу, то может воздействовать на человека. А если не прикасается – то воздействует в меньшей степени. Но достаточной, чтобы заставить нажать на курок. К счастью для нас.

– Да, вы и вправду счастливчики, – сказала Мифани, глядя на Ингрид с ее перевязанной рукой и заплывшим глазом.

– Не жалуюсь, – ответила Ингрид.

– Ты же ранена! – воскликнула Мифани.

– Кость не задета, – отозвалась секретарь. – Получить ремнем по лицу, а потом пулю в руку, конечно, не сахар, но это определенно предпочтительнее, чем быть убитой.

Переведя дыхание в кабинете Грантчестера и вызвав охрану, Мифани увидела, что дежурная часть уже стояла на ушах. Как оказалось, одна из дизайнеров Ладейной, работавшая сверхурочно, проходила мимо входа в пункт управления и увидела, что юный пешка борется с охранником, а секретарь ладьи лежит на полу без сознания и истекает кровью. Не зная, кому из них стоит помогать, дизайнер решила подстраховаться и оглушила обоих с помощью своего электризующего дара, а потом вызвала охрану.

– Как я рада, что они смогли так быстро поставить тебя на ноги, что ты смогла прийти на заседание Правления! – воскликнула Мифани.

– Один медик заткнул рану от пули смолой, которую выдавил из своих гланд, – мрачно произнесла Ингрид. – Прямо из гланд.

– Фу-у, – протянула Мифани. – Что это за гланды такие?

– Не хочу об этом говорить, – сказала Ингрид. – Впрочем, заседание получилось интересным.

– Это было одно из самых неловких заседаний, где я была. – Мифани зевнула. – Пожалуй, они неплохо восприняли новости, если учесть обстоятельства.

– Правление за последнее время пережило много потрясений, – указала Ингрид. – И все стали довольно сговорчивы, особенно после того, как конь Экхарт показал фотографии тел Правщиков.

– Ну да, но известие о Грантчестере… он ведь был членом Правления!

– Как и ладья Гештальт.

– Верно. Но Гештальт в Правлении, по сути, никому не нравился, – заметила Мифани.

– А мне всегда нравился слон Грантчестер, – созналась Ингрид. – Он любил заигрывать каждый раз, когда появлялся в Ладейной…

– Да он вообще огонь, – признала Мифани.

Она выглянула в окно. Уже вечерело, и Лондон затих, на улицах остались лишь редкие машины. Кортеж из лимузина и сопровождающих его мотоциклов при таком транспортном потоке представлял собой целое шествие. Кофе, которое ей наконец разрешили выпить на заседании, безуспешно боролось с совокупным эффектом ночной дискотеки, утреннего медосмотра, дневного погружения в куб плоти и вечернего противостояния с изменником.

Как оказалось, бюрократическая обработка произошедших событий заняла почти столько же времени, сколько сами эти события. В отчет Экхарта о штурме базы Правщиков вошло также клиническое описание убийства безкожего бельгийца. Мифани слушала с открытым ртом, когда Экхарт рассказывал, что предводитель Правщиков вырастил из костей рук лезвия и как они двое сражались в помещении, где с потолка свисали гигантские коконы и мешки.

Когда стручки полопались, оттуда выпрыгнули воины, и баргесты стали биться с ними, пока Экхарт и Грааф Герд де Леувен, скрежеща металлом о кость, вели свою дуэль. Двое из группы баргестов оказались предателями и обратились против своих товарищей, но их правщицкие модификации им не помогли. Наконец Джошуа, безо всяких эмоций, рассказал, как сорвал цепь с потолка, придал ей форму копья и запустил его точно в голову безкожему бельгийцу.

После отчета Экхарта Мифани принялась рассказывать о своих приключениях в Рединге, затем о своих приключениях с Грантчестером. В этой части она быстро поразмыслила и решила, что лучше избежать упоминания о своей потере памяти. Ей пришлось пройти по узкому и запутанному канату, чтобы объяснить случившееся, и в итоге уклониться от подробного изложения лишь симулировав головокружение. Благодаря фингалам все и так смотрели на нее как на чокнутую, но были так впечатлены новостями о Грантчестере и Правщиках, что никто не провел разоблачающих параллелей между ее нынешними повреждениями и теми, которые она получила две недели назад. О способностях Нормана Мифани специально говорила расплывчато и не упомянула о том, что кто-либо терял из-за него память.

Наконец, все решили подвести окончательные итоги на следующий день, а пока отправиться спать.

– А вы не думали рассказать Правлению о своей амнезии? – спросила Ингрид. – Все-таки в нем осталось всего четверо членов. Фарриер уже знает, а Экхарту с Алричем вы нравитесь. Что в этом такого страшного?

Мифани немного помолчала, а потом припомнила, как закончилось заседание.

Когда все расходились, леди Фарриер схватила ее за руку. Во время отчета глава Шахов молчала и лишь задумчиво щурила глаза. «Поначалу я беспокоилась, – сказала леди, – что вернув долг твоей предшественнице, я сделала ужасную ошибку. Поставила страну под угрозу. – Она замялась. – Если бы я заметила в твоем поведении хоть какую-то опасность для Шахов, то сразу бы тебя ликвидировала. Но сейчас вижу, что хоть я и сделала это из чувства долга, я поступила правильно, когда позволила тебе занять место ладьи Томас. – Она взяла Мифани за руку. – Буду рада работать с тобой и в дальнейшем, ладья Томас. – Мифани неловко улыбнулась. – И кто знает, может, скоро ты даже получишь повышение?» Она как-то странно рассмеялась, а потом оставила Мифани недоуменно смотреть ей вслед.

– Хотелось рассказать, – призналась Мифани. – Это изнуряет, знаешь ли, постоянно скрывать правду. И я уже была готова все рассказать, когда раскрыла Грантчестера.

– Тогда что же остановило?

– То, что мне нравится эта работа, – ответила Мифани. – И я, похоже, неплохо справляюсь. Но в Шахах работают сотни человек. И они учились всю жизнь, чтобы заниматься этим. Многие старше и опытнее меня. Я просто не верю, что если бы члены Правления узнали правду, то все они согласились бы оставить меня на моем месте. Как бы сильно я им ни нравилась.

– Я полагаю, что отсутствие у вас теоретических знаний – это ваше преимущество, – сказала Ингрид. – Вы мыслите нестандартно.

– Спасибо, – поблагодарила Мифани. – Если от этого когда-нибудь будет зависеть безопасность Шахов, я им расскажу. Или просто отойду в сторону. – Две женщины улыбнулись друг другу.

– Я удивлена, что начальник службы безопасности Кловис до сих пор не убрал от вас эту повышенную защиту, – задумчиво сказала Ингрид, глядя на окружающие их мотоциклы.

– Даже если Джошуа Экхарт заколол моего безкожего друга стальным копьем, в городе еще могут оставаться Правщики – не говоря уже о том, что они творят по стране. Да и Грантчестер скрылся, пусть даже у нас под стражей его жена и маленький ребенок Гештальта.

Мифани содрогнулась, вспомнив, как арестованное тело Гештальта предстало перед Правлением. Она не могла забыть ту злобу, что горела в детских глазах, и пронзительные, невнятные ругательства, что вырывались изо рта младенца.

– А миссис Грантчестер знала, чей это на самом деле был ребенок? – спросила Ингрид.

– Говорит, что нет, – ответила Мифани. – И я ей верю. Грантчестер был до безумия скрытен и ничем не делился, если в этом не было необходимости. Да и если подумать, вот ты взяла бы себе ребенка Гештальта, если бы знала, кто он?

– Ну, он по крайней мере был бы послушным, – ответила Ингрид задумчиво. – И с первого дня приучен к туалету. Но нет. Полагаю, он не со всех сторон так уж хорош.

– Вот именно. А еще нужно позаботиться о Лагере Гай, – указала Мифани.

Пока они разговаривали, баргесты планировали нападение на объект; им было приказано обойтись минимальным числом погибших.

«Не знаю, как нам реабилитировать тех детей, – подумала она, – но нужно попытаться».

Заставить себя пожалеть Нормана она не могла, но от воспоминания о мертвой девочке с когтями ей было тяжело на душе.

– А вы сами в порядке? – спросила Ингрид.

Когда секретарь приехала в Верхний дом и увидела Мифани с фингалами, она испугалась. Но в этот раз на губы Мифани хотя бы не налипли чешуйки со рта Нормана. Она содрогнулась, с сожалением подумав о том, каково пришлось Томас, которая оказалась не настолько удачливой, как она.

«Не в силах оторваться от того рта, вынужденная чувствовать, как из нее высасывают все мысли».

– Вроде да, – ответила Мифани. – У меня получилось справиться с Норманом до того, как он прикоснулся к моей памяти. После этого в Верхнем доме меня проверили медики, так что количество моих посещений врачей за сегодня выросло до трех.

– Вы уверены, что не хотите, чтобы я осталась с вами в Ладейной? – спросила Ингрид.

– Нет, не стоит, – настояла Мифани. – Когда я вернусь, все здания закроют до утра. Я собираюсь сразу подняться в квартиру, упасть на кровать и остаться там на много-много часов. И не хочу, чтобы меня будили звонками, если только по стране не начнет разгуливать целая куча кубов плоти.

Ингрид кивнула, и ее губы растянулись в улыбке.

Когда машина наконец подвезла их ко входу в подземный этаж, Мифани немного помолчала.

– Я правда очень рада, что с тобой все хорошо, Ингрид, – сказала она. – Когда мне сказали, что ты жива, это был лучший момент в моей жизни.

– Спасибо, ладья Томас, – сказала Ингрид.

Женщины пожали руки, и Мифани помахала помощнице на прощание.

К ней робко подошел один из охранников.

– Ладья Томас, мы готовы заблокировать здание, – тихо сообщил он. – Дежурные обустроили свой пункт в Верхнем доме, поэтому как только прикажете, здесь останетесь только вы и сотрудники службы безопасности.

– Закрывайте, пожалуйста, – приказала она и, прикрыв рот рукой, зевнула.

Охранник кивнул и подал сигнал своему коллеге, находившемуся в будке. Тяжелый металлический затвор заскользил вниз. Она напомнила себе, что нужно активировать систему безопасности в переходах, которыми пользовались только ладьи, – хотя бы в тех, о которых знала сама. Она задумалась, стоит ли ей беспокоиться о других тайных входах, известных Грантчестеру, и решила заночевать в гостевой комнате своей квартиры. И еще поставить перед дверью каких-нибудь шумных жестянок.

Когда Мифани шла к своему кабинету, в коридорах Ладейной было темно. Несколько охранников, совершавших обход, кивнули ей по пути, но в основном она шагала одна. За недели, прошедшие с ее появления здесь, она стала чувствовать себя в Ладейной, как дома.

«Думаю, все получится, – рассуждала Мифани. – Секреты мне можно сохранить. Нужно только придумать, как объяснить все, не признаваясь в том, что потеряла память. Но этим я займусь за завтраком, а завтракать я буду очень поздно. Пусть хоть в три часа дня проснусь. Я закажу самый большой, самый плотный английский завтрак в истории человечества, и съем его у себя в гостиной, глядя на прекрасный вид из окна. И придумаю всему, что случилось, четкое и логичное объяснение. Потом позвоню Бронвин, и мы решим, когда я наконец встречусь с братом. А после этого – дизайнеру и попрошу сделать ремонт во всей квартире. Мы простучим все стены и найдем все тайные проходы. Но сначала – выспаться».

Напевая себе под нос, Мифани открыла кабинет и включила свет. И оказалась совершенно не готова увидеть там за столом крупного голого и мокрого мужчину.

– Добрый вечер, ладья Мифани Томас. Позвольте представиться. Я – Грааф Эрнст фон Сухтлен.

Мифани уставилась на него.

«Ну как же без этого, – устало подумала она. – После самого долгого дня и самой долгой ночи в истории я никак не могла обнаружить у себя в кабинете голого мужика. Еще и Правщика. Хорошо, что у него хотя бы есть кожа».

– И откуда вы появились? – спросила Мифани небрежно, раскручивая усики своего сознания, чтобы захватить нервную систему бельгийца. Давалось это нелегко. После кошмарного поцелуя с Норманом ее мозг одолевала усталость. И все равно ее удивило, когда ее силы соскользнули, коснувшись его плоти.

«Он босс, – поняла она. – Лучший организм из всех, что они сумели создать. Возможно, у де Леувена был бы такой же иммунитет, если бы у него получилось нарастить кожу».

– Может, вы помните сердце, которое получили по почте некоторое время назад? – спросил бельгиец.

Мифани уклончиво кивнула. Его получила Томас, а она только читала об этом.

– Так вот, оно было мое.

Мифани понадобилось немного времени, чтобы усвоить эту информацию.

– Простите, я не понимаю. Так вы решили зайти, чтобы забрать его назад? – спросила она.

– Нет, это моя вина… кажется, я непонятно объяснил. Я вырастил себя из того сердца в морозильнике вашей научной лаборатории.

– Понимаю. И много времени это заняло? – тихо спросила Мифани.

– Процесс начался спустя двадцать четыре часа после того, как сердце изучили ваши ученые, – снисходительно ответил Правщик.

– О, это впечатляет, – произнесла Мифани.

Оценив свое положение, она с сожалением осознала, что сняла пистолет с лодыжки еще в Верхнем доме. Почти в равной степени ее огорчало, что диван стоял слишком далеко и у нее не было иного выхода, кроме как сесть на один из заведомо неудобных стульев. Но о том, чтобы пройти к дивану, не могло быть и речи.

– Вы не опасались, что они могли обнаружить в том сердце что-нибудь необычное? – спросила она.

– Мы очень осторожны, – заявил бельгиец. – К тому же никто из вашей организации не способен обнаружить эту технологию. Она совсем новая и очень экспериментальная. – Мифани кивнула. – Простите, что занял ваше место, – продолжил бельгиец. – Пока вас ждал, я обнаружил, что это кресло гораздо удобнее стульев, которые стоят перед столом. Но если желаете, я могу пересесть. – И, к ее ужасу, начал подниматься.

– Нет! Не нужно! – вскричала Мифани. – Прошу, не вставайте!

«Пусть то, что у него скрыто под столом, там и остается».

Также она не горела желанием увидеть нечистоты, которые стекали с него на кресло, пока он в нем сидел.

«Придется купить новое, – решила она. – Если выживу».

Мифани села на неудобный стул – на тот, который не был испачкан слизью.

– Могу я поинтересоваться, как вам удалось подняться из лабораторного холодильника ко мне в кабинет, еще и совершенно голым, и не привлечь внимание никого из персонала?

– Ну, сейчас же ночь, – ответил он. – Уборщики уже ушли. Охранники делают обходы, но от них легко скрыться, если умеешь зависать на потолке. К тому же это тело невидимо для камер.

– Круто. И вы пришли ко мне в кабинет.

– Да, – подтвердил он.

Затем повисла пауза, показавшаяся Мифани неловкой, но ничуть не смутившая Правщика.

– Простите, а зачем вы пришли ко мне в кабинет? – не выдержала она.

– Ах да. Я пришел сюда тайно, чтобы поговорить с вами. Это может вас удивить, Мифани Томас, но последние несколько десятилетий Wetenschappelijk Broederschap van Natuurkundigen проникало во властные круги Шахов, – сказал он. – А также запустило экспериментальную учебную операцию, финансируемую Великобританией, и в качестве солдат в ней принудительно участвуют британские граждане. Братство создало оружие массового поражения, основанное на новом способе применения нашей технологии, и его поддерживает еще больше британских граждан в видном британском городе. И вообще, наши агенты работают по всей вашей организации, на всех уровнях, включая… – тут он сделал выразительную паузу, – само Правление!

– Вау, – равнодушно отозвалась Мифани. – Так, э-э, как? – спросила она. – Как вы проникли?

– О, завербовать вашего служащего довольно легко, – сказал он, немного разочарованный слабостью ее реакции. – Их бесит, что их считают людьми второго сорта. Как бы хороши они ни были, они навсегда останутся обычными и не смогут подняться выше определенной планки. Зато пешки щеголяют своими особыми способностями, парят по коридорам и печатают щупальцами. А служащие, бедолаги, смотрят на них с завистью и знают, что никогда не дождутся должного уважения. Хотя, конечно, обратить всех служащих мы не могли. Но тем, кто испытывал эту зависть, мы предложили возможность роста. Не для того, чтобы они смогли ополчиться против вас, а чтобы хоть раз смогли посмотреть в зеркало и увидеть там незаурядную личность.

– А с членами Правления как? – спросила Мифани.

– Ну-у, – вздохнул голый бельгиец. – Для неординарного человека нужна обычная и предсказуемая приманка, на которую он и клюнет. – Он откинулся на спинку кресла. – Богатство. Власть. Просто взятки. Один из них получил существенное продление жизненного цикла.

«Ну, да, бессмертие. Старая сказка», – подумала Мифани, мысленно закатывая глаза.

– И таким образом мы обрели над вами власть, – заключил он.

– Печально, – сказала Мифани. – И что теперь, Грааф Эрнст фон Сухтлен? Будете мстить за унижения, обрушившиеся на вас после острова Уайт? Разнесете Шахов? Без нас-то вы легко захватите всю Англию. А потом и Америку! Не знаю, насколько теперь вы сильны, но наверняка сможете одолеть Кроатоан, особенно если он будет без нашей поддержки. В мире без Шахов для вас открывается масса возможностей.

Мифани гордилась тем, что держалась так спокойно, но пока она говорила все это, резко осознала, какими могут стать последствия падения Шахов.

– Вторжение никогда не было нашей целью, – фыркнул бельгиец. – Тем более после первой неудачной попытки, которая, хотел бы заметить, почти полностью являлась инициативой правителя моей страны. Нет, это был ложный маневр, чтобы показать вам что-то в одной руке, а другой – приставить вам к горлу нож. Да, Шахи контролируют тайный мир. Вторжение? Я вас умоляю! – Он презрительно фыркнул. – Мир стал меньше с тех пор, как мы сражались в последний раз, Мифани Томас. Мы не можем завоевать страну тайно и не можем допустить, чтобы наше существование предали огласке. Как не могут и Шахи. Но некоторые тайны хранить можно, и эта тайна – из таких. – Он изогнул бровь, и Мифани сглотнула комок в горле, пытаясь понять смысл его слов.

– Так что, вы захватите Шахов? – спросила она. – Силой?

– Эта идея нашла одобрение в высших эшелонах Братства, – ответил он тоном, лишенным всяких эмоций.

Мифани вспомнился безкожий бельгиец, говоривший из резервуара. У того в голосе ощущалась злоба, ненависть, а в теле – жажда крови.

– Не сомневаюсь, – сказала она.

Какое-то мгновение они просто смотрели друг на друга через стол. Душа, существовавшая не одно столетие, и разум, проживший всего пару недель.

– Грааф фон Сухтлен, можно вопрос? – Он едва заметно кивнул. – Вы один из двух основателей Правщиков?

– Один из первоначальных инвесторов, да, – ответил он, кивнув.

Слой жидкости на нем немного истончился, и на теле сильнее проступили мышцы.

– Вам сотни лет и вы владеете знаниями Wetenschappelijk Broederschap van Natuurkundigen, величайшей силы в истории. За века вашей жизни в Шахах сменялись главы, а вы лишь накапливали опыт. Я и представить не могу силу способностей, которые заключены в вашем теле, но подозреваю, что вам даны все преимущества, какие только может дать ваша организация. Силы, какую вы описали, хватит, чтобы победить Шахов даже не покидая Бельгию. Так зачем вы явились ко мне? Тайком, в одиночку и без одежды?

Правщик, едва заметно кивнув, улыбнулся.

– Вот в чем вопрос, – сказал он. – А каков, по-вашему, ответ?

– Вы же знаете, что Шахи никогда не сдадутся вам, – заявила Мифани. – Этого не произойдет, даже с предателями в Правлении.

– Это верно.

– Мы дадим бой. Может, мы даже победим в этой ужасной войне, но Англия никогда не останется прежней. Вам будет тяжело скрыть международный конфликт, и это, – тут она сбавила тон, – наша задача. Защищать – в тайне. И вы тоже явились сюда тайно. Скрылись не только от Шахов, но и от собственного партнера.

Массивный мужчина, сидевший в ее кресле, внезапно оцепенел, и Мифани осознала, какая она крошечная в сравнении с ним. Его пальцы крепко сжимали дерево ее стола, и она, пусть и не способная контролировать его мышцы, ощущала ту силу, что в них заключалась.

– Вы пришли сюда, мистер фон Сухтлен, потому что не хотите вступать с нами в бой. Не хотите больше от нас скрываться. Вы знаете, что мы не захотим… не сможем позволить вам нормально существовать. С вашим-то прошлым. Я думаю, вы пришли обсудить с нами условия союза, а не капитуляции. Вы хотите объединить наши организации, не так ли?

Он улыбнулся.

«Кажется, я все-таки переняла дипломатические навыки ладьи Томас», – подумала Мифани.

Грааф фон Сухтлен уселся поудобнее и принялся рассказывать свою историю.

– Что ж, очень увлекательно, – сказала Мифани. – И вот, несколько веков спустя, вы уже сидите голый в моем кресле. Цепочка событий, конечно, очевидна.

– Остальную часть истории вы знаете, – холодно ответил бельгиец. – Я уверен, что Шахи подробно ее задокументировали. Наш приход к власти, нашу связь с правительством, попытку завоевания, вынужденное сворачивание деятельности.

– Да, однако то, что было после этого, немного туманно. Всего лишь несколько намеков на ваше присутствие в Европе, – сказала она. – Но вы соблюдали осторожность.

– Мы были вынуждены, – с сожалением ответил бельгиец. – Ведь очень много наших первичных ресурсов было утрачено. Мы были лишены своих владений и стали близки к полному разорению. К счастью, я всегда старался быть готовым ко всему. Позиции для отступления, скрытые средства и ресурсы. Нам понадобился не один десяток лет, чтобы вернуться к тому уровню технологий, который был прежде. Несколько наших мастеров, handwerksmannen, погибло, когда Шахи дали нам отпор. Были уничтожены ключевые наработки. Нас с Гердом заставили смотреть на собственную смерть. Но к тому времени мы, конечно, уже имели новые тела. Сидели в десяти футах от наших и ваших королей и поджаривали собственные трупы. А потом, когда дыхание остановилось и убрали кровь, мы просто прошли мимо членов Правления Шахов и элиты двух стран и оказались на воле.

Мы восстанавливались, учились заново, продолжали внедрять новшества. Хотя наши исследования, конечно, уже имели меньший размах. Богатство сильно поскромнело. И нам приходилось быть более скрытными. Но мы все равно набрали мощь. А потом… Да, боюсь, тогда-то и началась порча.

Часть наших handwerksmannen страстно увлечена этой проблемой. Они посвятили целые столетия тому, чтобы избавить человеческое тело от порчи и достичь непреклонного совершенствования. Только об этом и чешут языками. Молекулярный уровень. Ферменты. Органы. Но увы, они уделяли так много внимания мелким проблемам, что не заметили порчи в большем масштабе. Появилась нестабильность. В наших приоритетах возникли… перекосы, – сообщил Правщик, неловко поворочавшись в кресле. – Некоторые из нас стали непредсказуемыми.

– Непредсказуемыми? – переспросила Мифани.

«У вас с самого начала все было нормально с головой, – подумала она. – Ведь что может быть нормальнее, чем попытаться захватить Англию на лошадях с рогами?»

– Один из наших ведущих ученых, Ян, имел тревожную склонность отрезать себе пальцы на ногах. Те, конечно, отрастали обратно, но с ним едва ли можно было поговорить, не увидев, как он стягивает с себя ботинок.

– Как мило.

– Думаю, – задумчиво проговорил бельгиец, – некоторым просто не положено жить так долго.

– Но вы же не думаете, что все это могло быть вызвано генетическими проблемами? – зевая, спросила Мифани. Страх и напряжение боролись в ней с усталостью, но проигрывали.

– Ну, м-м… нет, не думаю, – ответил он.

– Нет, конечно, нет. А сколько тел у вас было?

– Я сбился со счета, – ответил Правщик. – Порой мне кажется, что мы привлекаем не тех. У моего двоюродного брата есть один решала, парень по имени Ван Сьок. Вот он – настоящее чудовище, и у него есть опасные наклонности.

«Ага, вроде срывания лиц с проституток», – подумала Мифани.

Она подумала, не сказать ли ему, что Ван Сьок мертв, но решила этого не делать.

– Как бы то ни было, – продолжил голый, – я обеспокоился…

– Из-за пальцев ног?

– Ну, не столько из-за пальцев ног…

– Вас не обеспокоили пальцы ног? – спросила Мифани, мысленно подталкивая себя к продолжению разговора.

– Нет, в этом не было никакого реального вреда, – небрежно ответил он. – Это даже не мешало его работе. Что меня беспокоило в этих пальцах, так это то, что эта привычка появилась недавно – то есть он прожил сотни лет без нее. А теперь она стала совсем уж непреодолимой.

– Угу.

«Настолько, что стала мешать его работе».

– Да, но я отвлекся. Я заметил еще ряд тревожных тенденций. Коммюнике стали проходить мимо меня. Герд стал более скрытным и отчего-то более посвященным в детали нашей международной деятельности. Прежде он довольствовался лишь кураторством мастерских. Он всегда жаждал наслаждаться роскошью, – заметил бельгиец, вздохнув.

«Это точно, – мрачно подумала Мифани. – Длинный лимузин, блестящий аквариум».

– Он всегда легко входил в раж, а сейчас зациклился на наших проектах в Великобритании. Я заподозрил неладное, но спрашивать его напрямик в чем дело не хотел. По крайней мере без очевидных оснований. Поэтому однажды вечером, когда он пошел в театр, я задержал его geheimschrijver.

– Его geheimschrijver? – переспросила Мифани.

– Ну, его «тайного писаря»… секретаря, – объяснил бельгиец. – Так вот, я его задержал, и кое-кто из моих подчиненных проник в его память.

Мифани напряглась, вспомнив о парне, который этим вечером пытался проделать то же самое с ней.

– Парень с чешуей? – приглушенно спросила она.

– М-м? О, нет… Я понимаю, что вы подумали, но такие модели годятся только для работы с людьми со стандартным, неизмененным мозгом. Нет, наши технические работники имеют улучшение, позволяющее им функционировать как коммуникаторы… телефоны. Они подключают свое сознание напрямую к телефонной сети и взламывают систему. Мы общаемся с ними, будто они – люди на другом конце провода, и они передают наши слова. Когда человек, которому мы звоним, отвечает, наш секретарь повторяет его слова своим голосом. Происходит это практически сиюминутно и отследить разговор невозможно.

«Это объясняет, почему у коллег малыша Алана ничего не получилось, – догадалась Мифани. – Зато факсы, думаю, они отправлять не умеют. Иначе куда бы они вставляли бумагу?»

– При мне они присмирили его, ввели различные приспособления и загрузили записи. К своему большому разочарованию, я узнал, что Герд контактировал с нашими лазутчиками в Шахах и готовил их к государственному перевороту. Тут я должен отметить, что один из двойных агентов в вашем Правлении особенно приветствует перспективу насильственной революции. Однако это было бы весьма благоприятно. И если честно, – продолжил Правщик, – то, что я узнал, стало заметным ударом. Ведь это я руководил их вербовкой и идеологической обработкой. Это было моей стратегией с самого начала. Я лично курировал становление Лагеря Гай, а также развитие и размещение грибкового оружия массового поражения. О, да, – подтвердил он, увидев, что Мифани изогнула бровь, – такое маленькое страшненькое существо. Оно подчиняет себе людей и после активации может поглощать значительные площади.

– И все это делалось с прицелом на слияние двух организаций? – сухо спросила Мифани.

До этого момента она была расслаблена. Отчасти из-за усталости, но бельгиец производил такое приятное впечатление, что… ну, она, конечно, совсем не забыла, что он сидел голый и был извечным врагом, но не старалась держать эти факты в уме. Но то, что он упомянул грибковый культ в Бате, возвратило ее к ужасной реальности. А от того, как он небрежно описывал взлом воспоминаний, ее и вовсе бросило в дрожь.

– Ладья Томас, не забывайте, что в глазах Братства Шахи – не дружественная сила. Это противник, который разрушил наши усилия и принудил к разорению. Мне пришлось наблюдать, как сносят мои дома, как убивают моих друзей. Мой труп был сожжен, а прах – развеян над океаном. Лишь благодаря особо хитрой уловке своего тела я сумел выжить. И я не постесняюсь сказать, что после того, через что мы прошли, никаких мирных соглашений с Шахами в наших планах не было. Более того, нашей первичной целью было скрыть от вас свое существование, а затем – причинить вам столько боли, сколько сумеем.

– И что же случилось? – спросила Мифани.

– Аж диву даешься, как течение жизни способно изменить человека, – задумчиво ответил бельгиец. – У кого-то оно, допустим, вызывает желание отрезать пальцы на ногах. У меня же – простить Шахов. Собственная злоба стала казаться мне мелочной, и, наблюдая за тем, как ваша организация расширяется и процветает, я осознал, что она стала представлять собой идеальный орган власти, какой только мог сложиться в подобных обстоятельствах. Да, конечно, у него были недостатки, он был подвержен причудам человечества, но зато служил благородной цели. Я стал надеяться, что мы можем встретиться без обид. На протяжении многих лет я обсуждал эту возможность с братом, и спустя какое-то время он уступил. Я продолжил процесс внедрения и продолжил заводить среди Шахов сообщников. Я делал это не потому, что желал вам навредить, а потому, что Шахи по-прежнему нас опасались, а я хотел, чтобы они увидели: примкнуть к нам – в их лучших интересах.

– И для этого нужно было нам угрожать? – спросила Мифани.

– Нужно было показать взаимную выгоду, – дипломатично ответил бельгиец. – Или, возможно, действовать методом кнута и пряника. Если бы мы раскрылись, а Шахи решили, что не могут смириться с нашим дальнейшим существованием… что ж, умирать мы не собирались.

– А-а. – Мифани кивнула.

– Недавно же стало очевидно, что брат разочаровался в моих идеях. Он посчитал, что подготовленные нами средства следует использовать, чтобы калечить, а не… – Он умолк и, скривившись, покачал головой.

– А не что?

– А не править.

Мифани вымученно улыбнулась.

– Он принимал решения, все больше исходя из личной ненависти. Пару месяцев назад я узнал, что он выбирал субъектов для Лагеря Гай из числа потомков солдат, воевавших на острове Уайта. Это было так мелочно и сделало операцию гораздо более уязвимой, чем следовало бы. И я чувствовал, что эта мелкая месть была лишь верхушкой айсберга. Затем, – продолжил бельгиец, – я устроил так, чтобы брат на несколько недель плотно занялся делами, а сам переместил себя сюда, чтобы увидеться с вами и заключить что-то вроде соглашения.

– И выбрали старинный трюк – отправить сердце в другую страну и вырастить себе новое тело? – спросила Мифани.

– Ну да, – подтвердил Правщик.

– И это был единственный способ связаться со мной, который вы смогли придумать? – сказала Мифани. – Неужели ни разу не возникало мысли использовать другой трюк – взять и позвонить? Или, вот совершенно случайная мысль, не думали выманить меня из ночного клуба?

– Думаете, вы приняли бы предложение, полученное в таких обстоятельствах? – мягко спросил фон Сухтлен.

«Нет», – призналась себе Мифани, вспоминая, какой гнев охватил ее тогда в машине безкожего бельгийца.

– К тому же только в виде сердца я мог уехать незамеченным. У брата уже разыгралась паранойя – хотя, признаю, она была оправдана, ведь я действительно допрашивал его помощника. Он прослушивал телефоны, и я не мог допустить, чтобы Герд допросил моего, поэтому не мог ему звонить. Даже за входами и выходами из лабораторий теперь велось наблюдение. К своему глубокому разочарованию, я обнаружил, что стал практически пленником. Не мог шагу ступить без ведома брата. – Бельгиец вздохнул, и его лицо помрачнело, когда он задумался о былом. – Я оставил сердце в почтовом ящике. Его отправили в почтовую службу, передали курьеру, и тот доставил его вам.

– Простите, но вы отправили в коробке свое собственное сердце? – спросила Мифани. У нее начинала как-то по-эшеровски болеть голова.

– Хотите знать, как я это сделал? – спросил бельгиец, заметно просияв. – Это довольно увлекательно. Новейшая технология. Экспериментальная.

Но едва он набрал в грудь воздуха, Мифани его оборвала, отчаянно стремясь предотвратить дальнейшую лекцию.

– Не сомневаюсь, что увлекательно, но технические подробности мне сейчас не интересны.

– Да, конечно, – произнес бельгиец, и она почувствовала в его голосе некоторое разочарование. – Простите, э-э… правильно же говорить «умники»? Так вот, умники бывают заразными. То есть просто берете образец, чтобы вырастить сердце, и из него вырастает тело, у которого останутся все воспоминания, что были на тот момент у вас.

– Так значит, вас может быть двое одновременно? – изумилась Мифани, быстро соображая.

– Нет, создание образца – это основательный процесс, при котором передаются жизненно важные компоненты. Исходное начинает распадаться уже через час. Оно способно протянуть ровно столько, чтобы успеть сложить образец в коробку, раздеться и зайти в душ. Потом останки превращаются в жидкость. Образец же, ко времени, когда будет доставлен, вырастет в сердце и на пару недель сделает паузу, а потом регенерация продолжится и он превратится в полноценного человека. Его можно даже расчленить и срастить обратно. – Он гордо посмотрел на Мифани, и она кивнула. Это замечание показалось ей мерзким, но смысл она вроде бы поняла.

– И для этого человека, который вырастает из сердца, можно выбрать пару способностей, – продолжил бельгиец. – Но, конечно, совсем не таких, какие можно привить посредством хирургии. И это несколько рискованно.

– Да? – спросила Мифани.

– Известно, что некоторых из ранних испытуемых при этом резко разжижало. Но мы это более-менее исправили, и я был готов к этому риску. Брату я сказал, что уединюсь в своих покоях, а он всегда относился с пониманием, когда мне час от часу требовалось поразмышлять, что-то просчитать, и он предоставил меня самому себе. Но даже если бы он взломал мою дверь, тела найти бы не смог. Таким образом, – продолжил бельгиец, – мы вольны сами прорабатывать детали нашего слияния. Я могу представить его брату как свершившийся факт. А если Герд его не примет, я уверен, объединенные силы Wetenschappelijk Broederschap van Natuurkundigen и Тайной службы Шахов Ее Величества сумеют подчинить себе и его, и всех, кто встанет на его сторону. – Довольно улыбнувшись, бельгиец откинулся на спинку.

– Ну да, – сказала Мифани, – это все звучит здорово, но боюсь, у меня для вас плохие новости. Во-первых, в вашей экспериментальной технологии еще осталась пара изъянов. Сердце развивалось не недели, а месяцы. И что бы вы там ни придумали, чтобы скрыть это от вашего двоюродного брата, у вас не вышло… – И Мифани вкратце изложила ему последние известия о его брате.

– …так что, судя по всему, ваш двоюродный брат погиб… убит при штурме, – неловко закончила Мифани.

– Погиб, – отрешенно повторил бельгиец.

Он откинулся на спинку с ошеломленным видом. Мифани поерзала на своем неудобном стуле и подумала, не выразить ли ей соболезнования.

«Может, сказать официально от имени Шахов?» – мелькнула мысль.

Но она решила, что любые ее слова сочувствия сейчас прозвучат грубо и неискренне. Пока он так сидел перед ней, Мифани позволила себе хорошенько его рассмотреть. На вид ему было лет тридцать пять, а телосложение – как у человека, регулярно занимающегося физическими упражнениями. Волос, когда она только вошла в комнату, у него совсем не было, но за время их разговора на голове бельгийца проросла щетина.

– Погиб, – снова тихо повторил он. Мифани молча кивнула. – Но это, пожалуй, к лучшему, – добавил он, вздохнув. – Герду было бы тяжело свыкнуться с новым положением. Ему вообще в последнее время много с чем было тяжело свыкаться.

«В том числе с возможностью отследить факс», – пренебрежительно подумала Мифани и попыталась прогнать эту жестокую мысль.

– Грааф фон Сухтлен, я не уполномочена осуществлять слияние между нашими организациями, – мягко заметила Мифани. – Понимаете, это предложение необходимо представить всему Правлению. – Он кивнул. – И конечно, придется также задействовать Кроатоан. Да, кстати, каковы ваши намерения в отношении американцев? Зачем вы отправляли к ним своих агентов?

Фон Сухтлен будто бы растерялся и бессильно покачал головой.

– В Лос-Анджелесе задержали агента Правщиков, – объяснила Мифани.

– А-а, похоже, Герд активировал один из наших планов на случай непредвиденной ситуации, – сказал он. – Если Шахи узнают о нашем присутствии в Британии, мы позволяем обнаружить одного из наших менее востребованных оперативников в США. Это должен был быть отвлекающий маневр, чтобы сбить с толку Кроатоан и убедиться, что они не предоставили нежелательную поддержку Шахам.

– Хех, – отозвалась Мифани. – А активизация грибковой фермы в Бате, говорите, тоже была одним из таких планов? А куб плоти в Рединге?

– Я тут ни при чем, – ответил бельгиец озадаченно. – Похоже, это Герд сымпровизировал.

Мифани пристально посмотрела на него и пожала плечами.

«Я на это не куплюсь, – подумала она, – но этот хмырь наверняка должен был знать, что активация подобных планов исключит возможность любых соглашений. Уверена, его безкожий братец выбрал тот вариант, который предназначался для самых крайних случаев, и рассчитывал, что получится обезоруживающий удар».

– Что ж, как я уже говорила, начать переговоры невозможно до тех пор, пока не соберутся все заинтересованные лица. И все же мне было бы интересно услышать некоторые из предлагаемых вами условий. Вы голодны? Меня, например, все дико бесит спросонья, а вы вообще пробыли в холодильнике несколько месяцев!

– Я бы выпил чашечку кофе, – признался бельгиец.

– Кухня не будет работать еще несколько часов, – сказала Мифани, – а кофе-машина в кабинете сломана. У меня в квартире есть другая, довольно сложная, но, думаю, я с ней разберусь. Вам какой?

Мифани встала и повернулась к портрету Грантчестера – его глаза привлекли ее внимание.

«Наверное, скоро кто-нибудь скажет его убрать», – подумала она.

– Черный с сахаром, пожалуйста, – сказал Правщик и начал подниматься с кресла.

– Пожалуйста, сидите, – поспешно попросила Мифани.

«Хотя бы до тех пор, пока я не найду халат», – подумала она, возможно, с легким сожалением.

Все-таки он был весьма хорош собой.