О редком и частом причащении
Мне казалось, что обычай редко причащаться зародился в новые времена, а, оказывается, эта традиция была и в первые века по Рождестве Христовом — удивительно! Уже в IV веке святитель Иоанн Златоуст выступал против редкого причащения: «Многие причащаются этой Жертвы однажды во весь год, другие дважды, а иные — несколько раз. Слова наши относятся ко всем, не только к присутствующим здесь, но и к находящимся в пустыне, — потому что те [тоже] причащаются однажды в год, а нередко — и раз в два года. Что же? Кого нам одобрить? Тех ли, которые [причащаются] однажды [в год], или тех, которые часто, или тех, которые редко? Ни тех, ни других, ни третьих, но причащающихся с чистой совестью, с чистым сердцем, с безукоризненной жизнью. Такие пусть всегда приступают; а не такие [не должны причащаться] и один раз [в году]» (Беседы на Послание к Евреям 17:4).
И от кого исходила традиция редкого причащения — от людей подвижнического устроения, пустынников… Почему — потому ли, что им надо было преодолевать огромные расстояния до храма? Или же они, начиная и заканчивая день чтением Евангелия, Псалтири, молитв, не ощущали необходимости в частом причащении? У святых отцов встречается интересное указание о том, что есть такое понятие, как духовное причащение: если подвижник постоянно держит ум в слове Священного Писания, он может и редко причащаться, даже раз-два в год, но его духовное состояние таково, что единство с Богом никогда не нарушается. Это все очень тонкие материи, не касающиеся собственно таинства Причащения. Пустынники не занимались мирскими делами, их образ жизни — труд и молитва, умное созерцание, погружение в священные тексты; многие из них сами составляли молитвы. Они были в Духе Божием…
Есть такая притча про трех простецов, рыбаков, которых выбросило на остров в Белом море, они так молились Святой Троице: «Трое Вас и трое нас, Господи, помилуй нас!» Потом к ним приплыл архиерей и научил их молитве «Отче наш». Они обрадовались, но тут же забыли слова и побежали за лодкой по воде, спросить, как правильно. Ну что им сказать: как молились, так и дальше молитесь. Эти простецы были в Духе. А быть в Духе Божием — это значит Христос верою вселяется в сердца ваши (Еф. 3:16–17).
Верою Христос вселяется в сердца наши — мы внимаем слову Божию и силу слова Его в себя вбираем. Это и есть духовное причастие для подвижника, ведущего внимательную, строгую жизнь. У пустынников была практика исповедания помыслов: монах почувствовал свою неисправность, пришел к духовнику, пал на колени, исповедал греховный помысел — и его духовное состояние восстановилось, в нем опять заиграл Дух, снова явилась сила Божия. Но мы-то живем в миру, встали утром и крутимся: детей в школу отвести, на работу не опоздать, и пошло-поехало… Как себя сохранить, ну как? Не знаю. Только вижу, что я обновляюсь во время Причастия. Когда я служил и причащался два раза в неделю, то чувствовал, что у меня восстанавливается баланс внутреннего духовного состояния. Сейчас служу только воскресную литургию и в праздники и ощущаю, как мне не хватает еще одной литургии. Два-три раза в неделю причащусь — и то, что у меня было, снова приходит ко мне — ясность мысли, внутренняя сила. Священники по опыту знают, откуда все рождается.
Святитель Феофан Затворник Вышенский в свое время был за то, чтобы как можно чаще причащаться. Святой праведный Иоанн Кронштадтский тоже на этом настаивал и удивлялся, почему приступали к Причастию один-два раза в году. Он просто не мог этого вместить: вот он выходит с Чашей, в его руках — Христос, вот Его Тело, вот Его Кровь, как же не причащаться? «Приидите, ядите, Сие есть Тело Мое… Сия есть Кровь Моя… Пийте…» И я всегда воспринимал этот призыв на литургии как обращение к нам. Кого же тогда приглашает Христос — только одного священника? Или всех, кто стоит в храме? Этот открытый призыв Бога, обращенный к Своей Церкви, к Своим чадам, должен быть во главе угла!
И вдруг — никто не готов, в храме причащаются только два человека — ну что это такое, это же вообще, получается, не Церковь! Телец упитан и заклан, трапеза уготована, а мы стоим, боимся подойти к Чаше. Находим какие-то ложные оправдания… Да, мы не праведники, но правда Божия в том, что Бог уже оправдал тебя, Он тебя уже освятил, Он тебя искупил — возьми эти Дары искупления, оправдания, Его честные Кровь и Тело, и прими с верой!
Есть чудная молитва святителя Иоанна Златоуста, которая читается, когда священник выносит Чашу: «Верую, Господи, и исповедую, яко Ты еси воистину Христос, Сын Бога живаго, пришедый в мир грешныя спасти, от нихже первый есмь аз». Иоанн Златоуст истинно говорит, что недостоин, потому что он первый из всех грешников, так он себя ставит. Вот правильный подход к Причастию! Когда будет такой подход, люди побегут к Причастию, оно будет их изнутри переплавлять, менять их сознание.
Иоанн Богослов, любимейший ученик, который на Тайной Вечере лежал на груди Христа, говорит: «Если я скажу, что я безгрешен, я буду ложь пред Богом» — Если говорим, что мы не согрешили, то представляем Его лживым, и слова Его нет в нас (1 Ин. 1:10). Но рожденное от Бога не делает греха к смерти: Всякий, рожденный от Бога, не делает греха, потому что семя Его пребывает в нем; и он не может грешить, потому что рожден от Бога (1 Ин. 3:9).
В 8-й молитве перед Причащением читаем: «Несмь доволен, Владыко Господи, да внидеши под кров души моея; но понеже хощеши Ты, яко Человеколюбец, жити во мне, дерзая приступаю». Ты хочешь этого! Я не достоин, но я прихожу, потому что Ты сказал: «Придите и едите, пейте…» Мы всегда будем недостойными. Даже люди святой, правильной духовной жизни не могут почитать себя достойными. Преподобномученица великая княгиня Елизавета Феодоровна писала своей подруге Зинаиде Юсуповой: «…Есть Он — конечно же, Он зовет тебя, иди к Нему, езжай не колеблясь в маленькую ореандскую церковь, причастись, возьми с собой сына, ему это точно будет во благо… в Божественной силе всегда есть потребность. Мы, земные существа, не можем дать покоя страждущей душе, но Он, Который дает скорби, дает и силы, а мы иногда забываем просто приходить к Нему, думаем, что надо подолгу готовиться ко святому Причащению, чтобы быть его достойным. Но когда мы бываем достойны? Никогда. Так будем же как дети, придем к Нему со слезами, испросим у Него прощения, и Он откроет объятия, готовый утешить нас. Он все понимает и все прощает, только пойдем, просто пойдем к Нему».
Не ставь на первое место свой грех, забудь сейчас о нем, а поставь на первое место в сознании: «Бог». Вот Бог стоит и тебя призывает. А грехи, когда готовишься к Причастию, читаешь дома Канон покаянный, молитвы, там их и оставь. Ты сделал все необходимое, а теперь идешь в церковь и только. Идет литургия, ты подошел к Чаше… Забудь и про себя, и про все — вот совершенно правильный подход.
Когда преподобного Антония Великого спросили: «Какая самая высокая добродетель?», он ответил: «Дар рассуждения». Не подвиг, не распятие ветхого человека со страстьми и похотьми, хотя и это в какую-то свою меру мы можем совершать, да… Но все-таки, когда мы стоим на грани мира духовного и мира нашего, обыденного, необходимо прибегать к рассуждению. Внутренне, сердцем чувствовать и видеть жизнь Церкви.
Время — наш крест, век наш — это наш крест. XIX век свое принес, XXI век — что-то он еще принесет… Но Слово-то Божие останется то же, Евангелие то же, Бог один и тот же…
Святитель Феофан Вышенский говорил о том, что надо как можно чаще причащаться. Святой праведный Иоанн Кронштадтский — он ликовал, вынося Чашу, и даже, есть такая запись, чуть ли не по второму разу давал Причастие, чтобы только почувствовали, какая сила — Святые Тайны. Эти подвижники и другие, в отдельных монастырях, в Оптиной пустыни, жили литургией, причащением. А народ, не приученный к деятельной духовной жизни, был пассивным. Слово Божие то же, каноны великолепные, прекрасные те же, но духовное пробуждение коснулось лишь части церковных людей. Если посмотреть жития оптинских старцев, сборники их поучений и ответов на вопросы, то видно, что это была сплошная немощь человеческая, чувствуется, что люди тянулись к Церкви, но еще не жили по-настоящему по-христиански. Таково было состояние общества, церковного общества, Церкви. Духовность еще не раскрылась во всей полноте. Одни только святые старцы, преподобный Серафим Саровский и другие, открывали и сейчас так же для нас открывают пути духовной жизни. И тот, кто искал, стремился к Богу, уяснял эти пути, — люди духовные — были во все времена.
Духовность раскрылась, когда после революции начались гонения. Вот тогда все поняли, что Церковь как собрание верующих поддерживается только Евхаристией и частым причащением: сегодня ты жив, а завтра тебя арестуют, храм взорвут… Появилась жажда богообщения.
А в послевоенные годы открытых храмов было мало, и некоторые священники не желали, чтобы больше народу причащалось, потому что приходилось много исповедовать. Но как поисповедовать 500–600 человек за полчаса? В тех условиях спасала общая исповедь.
Общая исповедь началась с Иоанна Кронштадтского, потому что к нему в Андреевский собор приходило по десять тысяч кающихся, и он физически не мог у каждого принять исповедь. Но он говорил им слово, пронизанное такой энергией благодати, что люди каялись, рыдая и бия себя в грудь… А потом священники накладывали им на голову епитрахиль и причащали эту толпу по нескольку часов.
Вот я, молодой священник в московском храме, пришел служить литургию, и настоятель мне говорит: «Иди, батюшка, исповедуй, там сегодня человек четыреста исповедников, а к „Отче наш“ ты уже должен исповедь закончить и прийти в алтарь». Как? Как?! Я и не знал, кто такой Иоанн Кронштадтский, книг его не читал, тогда православная литература не издавалась, но я почувствовал, что если я не скажу людям слово от души, от сердца, чем я сам живу, то они будут причащаться такими, какими пришли. И вот я выходил, сперва подобрав короткий текст из Евангелия, например: Если не покаетесь, все погибнете (Лк. 13:3), брал его за основу и прямо на ходу начинал развивать тему. Если это был праздник, то выбирал текст из тропарей праздничного канона, из стихир, в них всегда найдешь зерно, где отражена потребность христианской души приступить к Богу с глубоким раскаянием. Минут 15–20 я говорил, смотришь, у одного слеза потекла, у другого… Я увидел, что слова доходят до сердец, и понял, что так и надо делать. А потом читал общую молитву, чтоб Господь всем, кто каялся, простил грехи, и накладывал епитрахиль; что-то экстренное можно было исповедать в этот момент.
На приходе служили два-три священника, а в праздник на раннюю службу приходило причаститься человек 600 и на позднюю столько же. Столько даже причастить одному священнику невозможно, поэтому и нужно было, поисповедовав, сразу идти помогать. За режимом следили власти, из исполкома приходили: «Что-то у вас службы затянулись… Вы там давайте, вовремя заканчивайте, чтоб в двенадцать часов народу не было в церкви…» А уж если воскресенье приходилось на какой-нибудь советский праздник, то даже расписание меняли, раннюю и позднюю не служили, а служба свершалась одна, в восемь часов утра — до десяти. Демонстрация идет, в рупор что-то кричат, музыка играет, а тут в храме народ стоит… Верующие все это знали и никаких претензий к священникам не предъявляли. Но священник сам понимал, что надо что-то сделать, чтобы зажечь в людях хоть маленький огонек веры, покаяния, любви к Богу, понимания, что мы не делаем в жизни самого важного…
В любых ситуациях нельзя угашать в себе искренность. Как Иоанн Кронштадтский говорил — я ссылаюсь на него, потому что много читал его и мне очень близки его слова, — что священник должен в своих молитвах истинствовать, чтобы слово не расходилось с внутренним настроением, молитвой, и совершает ли он панихиду, молебен или требу, надо чувствовать, что везде Один и Тот же Бог, к Которому мы обращаемся, Которого умоляем. Должна быть молитвенность, не пустозвонство, а подлинное служение Богу.
Вот таким образом обходились в самые неудобные времена… Помню, я скорбел, когда мне снова и снова поручали проводить исповедь и я не служил литургию и не причащался. Тогда я сказал себе: «Ты идешь делать дело Божие, приобщить эти души ко Христу, через тебя, через очистительные молитвы, через покаяние они причастятся Ему. Разве же ты посторонний, разве ты этим не служишь Богу?» И мне это давало такую радость, душа ликовала — вот оно, духовное причащение: Бог рядом с тобой, и духовная благодать тебя не оставляет, делает причастником.
Сейчас другое время. Сейчас многие из тех, кто давно ходит в храм, исповедуется и причащается, стали тяготиться однообразием своей исповеди: им тяжело в сотый раз говорить одно и то же, а священнику, как они считают, — слушать. Но нет, не надо к этому так относиться, не надо профанировать, к духовному должно относиться по-духовному, а исповедь — духовный акт. Самому ли тебе скучно или ты озабочен какими-то условностями, боишься, что батюшка от тебя устал, — забудь это все.
Некоторые редко причащаются, потому что по состоянию здоровья не могут поститься как положено. Но и это нельзя ставить во главу угла. У меня уже несколько лет диабет, и мне приходится есть мясо; в прошлом году я пытался начать пост «чистеньким» — один день, два я продержался, а потом стала кружиться голова, и я чуть не падал. Если б я не ел рыбу во все дни поста, что со мной было бы, не знаю…
Во главу угла надо поставить веру. Верую, что Причастие — это установление Христа, Тайная Вечеря, Его Тело и Кровь. И Он зовет нас — как Иоанн Златоуст сказал: «Несмь доволен, Владыко Господи, да внидеши под кров души моея; но понеже хощеши Ты, яко Человеколюбец, жити во мне, дерзая приступаю…» Ты хочешь, Ты говоришь: «Придите и едите…» Что это — не благоволение Божие, не глас Божий? Ты благоволишь! Тогда я все оставляю, и иду, и причащаюсь. Надо осознать, почувствовать, что для тебя Христос, Его Евангелие является нормой жизни, что ты многое испытал, но ничего лучшего не нашел, тогда не будет никаких лишних колебаний.
Вера — это мост, по нему мы переступаем через пропасть между нашей падшей природой и Господом, Который пришел спасти нас, из персти взятых, от тлена. Верой преодолевается страх, что я недостоин соединиться со Христом. Когда есть вера, человек видит свое недостоинство — да, но что же поделать, Господи… Поплачешь иногда, скажешь: «Господи, Ты видишь, какой я, ложь пред Тобой, хочу исправиться и опять то же самое делаю. Но без Тебя не могу жить!» Я без Христа не могу жить, я чувствую, когда приму Тело и Кровь Его, что мне легче дышится и появляются силы. Чего же еще искать, о чем думать? Сама практика церковной жизни так и совершается, поэтому людям не надо страшиться, а надо молиться и утверждаться в том, что нам открыто Богом. Укрепляться в вере, и тогда вера осветит изнутри.
Многие теперь причащаются часто, настолько часто, что возникли новые недоумения: надо ли каждый раз исповедоваться, тем более если каяться особо не в чем и за малое время человек нагрешить не успел. Да, бывает такое стечение обстоятельств, что через два дня после воскресенья наступает двунадесятый или престольный праздник; смотришь тогда, если твой прихожанин человек воцерковленный и он готовился, действительно жаждет Причастия, и ты знаешь, насколько искренне он кается, — ну что ж, покаялся — иди причащайся, что мешает? Ничто не мешает. Краеугольное правило таково: если ты не сделал смертного греха, можешь причащаться хоть каждый день. Но только если серьезно готовился — галок не ловил, у телевизора не сидел, молился дома и на богослужении. А если день-два прошел, а ты подумываешь: «Не причаститься ли мне еще разок?» — тогда воздержись, ты проигнорировал саму суть, не приблизил себя ко Христу, а, наоборот, отдалил от Него. Надо слушать свою совесть, это все-таки голос Божий в человеке. Если ты разумно, собранно провел время и чувствуешь, что совесть тебя не обличает, иди, причащайся. А если тебе внутренний голос говорит: «Нет, ты дурно провел эти дни, даже не прочитал утренних и вечерних молитв, не исполнил элементарных правил подготовки…» Зачем тогда?
Иоанна Кронштадтского как-то спросили на собрании священнослужителей: «Батюшка, вот вы каждый день совершаете литургию, а как же вы успеваете вычитывать священническое правило и правило ко Причащению? Мы, священники, когда подряд идут праздники, изнемогаем от чтения правил: после праздничной службы еле к двум часам домой приходим, и ведь надо еще проповедь подготовить…» А он ответил: «Бывало, обстоятельства так складывались, что ни времени, ни сил не было прочитать положенные каноны, но никогда я не оставлял правила ко Святому Причащению». А правило ко Святому Причащению можно прочитать за полчаса. Это пример очень поучительный.
Вообще, когда прихожане спрашивают, как часто можно причащаться, я смотрю на человека: только начал он ходить в церковь — лучше приступать к Причастию раз в месяц, человеку воцерковленному — два раза в месяц, а если случится день ангела или какие-то другие даты, праздники, то можно и три раза в месяц.
Думаю, что все-таки нет необходимости учащать. Внутренне я стою на позиции Иоанна Златоуста — важно не количество, важно то, как ты будешь причащаться. Чувствуешь, что причастился формально; глядя на кого-то, решил через день снова подойти к Чаше, — это несерьезно и безответственно. По-настоящему жаждешь ты Причастия как того, что тебя соединит с Христом? Если да, подходи, пожалуйста, и да не в суд или во осуждение будет. Но смотри, како опасно ходиши: не примирился с кем-то, в сердце засела претензия, озлобленность — надо отложить, пока душа не очистится от этой скверны, потому что еще апостол Павел предупреждал, обращаясь к первым христианам: Да испытывает же себя человек, и таким образом пусть ест от хлеба сего и пьет из чаши сей. Ибо, кто ест и пьет недостойно, тот ест и пьет осуждение себе, не рассуждая о Теле Господнем. Оттого многие из вас немощны и больны и немало умирает (1 Кор. 11:28–29). Бог не терпит формального отношения ко Причащению.
Покаявшись, «с верою и любовию приступим, да причастники жизни вечныя будем», как поется во время причастия на постовой литургии Преждеосвященных Даров.
