Глава 14

Слушая гостью, Кадри с аппетитом расправлялась с дарами шведского стола. Маруллу она видела второй раз в жизни. Первый – когда они приезжали с Димитрой в ее родительский дом на западном побережье. Что приятно поразило Кадри в Марулле сегодня – то, что перед ней был совсем другой человек. Если в прошлый раз Марулла квохтала заботливой глуповатой мамашей-клушей – про таких мать Кадри говорила с презрительной усмешкой: из категории «больше одной вместе не собираться», – то сейчас перед Кадри сидела жесткая, расчетливая и чуждая сантиментов женщина. Да, она немного кокетливо ограничивала порции еды в своей тарелке, но при ее комплекции и возрасте такой подход был всего лишь досадной необходимостью.

– У Димитры только и речей что о тебе: Кадри то, Кадри сё… Вот, хочу познакомиться с тобой поближе.

– Давайте знакомиться. Только не будем ходить вокруг да около, – Кадри смотрела в упор на Маруллу, спокойно, но с вполне угадывавшимся во взгляде вызовом. – Что именно вас интересует?

Дими не умела лгать и скрывать. Наверняка проболталась мамаше об их постельных играх. Да, собственно, какая разница – проболталась и проболталась. Когда Кадри прилетела на остров, Света через свои знакомства и семейные связи мужа нашла Ди-митру. Димитра работала официанткой в модном баре-ресторане в самом центре городка и была не против сдать половину квартиры, что она сама снимала.

Кадри уже обладала солидным опытом совместного съема жилья в Лондоне. Такая жизнь имеет плюсы и минусы. Когда все вокруг осточертеет – а у всех случаются такие моменты, – конечно, соседи не самый лучший вариант. Зато если становится одиноко – и кто может избежать этих дней? – тогда соседка воспринимается как помощь, посланная тебе небом.

Когда Кадри пришла к Дими первый раз, та носилась кругами вокруг гладильной доски. У нее никак не получалось нормально выгладить форменную рубашку. Дими подпрыгивала как мячик, гремела пыхающим паром утюгом, злилась. Ее лицо раскраснелось. Кадри засмеялась – дай сюда, сейчас все сделаем, – и в несколько минут отгладила рубашку так, что можно было ставить свет и устраивать фотосессию на тему «Дими – самая сексапильная официантка в городе».

Дими завизжала от радости, опять подпрыгнула и поцеловала Кадри в щеку. Эта взбалмошная смешная девчонка просто покорила строгую холодную Кадри с первых минут. Шаг за шагом их отношения менялись: «мать – дочь», «подруга – подруга», а затем и «любовница – любовница». До Дими Кадри никогда не была с женщиной и поразилась, насколько легко, воздушно и ненавязчиво все у них получилось с самого первого раза.

Дими не ревновала Кадри к мужчинам. Кадри однажды спросила – почему? Дими стала тихой, серьезной, несколько минут молчала, а потом едва слышно произнесла:

– Ты можешь быть с кем угодно. Все равно любишь ты только меня.

Поначалу Кадри воспринимала их игры просто как новое ощущение, но со временем почувствовала, что Мышка значит для нее больше, чем просто живая кукла в постели. Ей больше нравился даже не секс, а неповторимое ощущение тепла, исходящего от Димитры. Это ощущение растворяло тяжелый осадок, что скопился в душе Кадри за годы. Конца-краю тому осадку и сейчас не было видно. Но стало его определенно меньше. И Кадри точно знала имя этой причины.

– Кадри! – Марулла подняла бокал «секс-он-зебич». – А скажи, тебя устраивает твоя жизнь?

Нормальный заход для начала.

– Что вы имеете в виду?

– Кадри, я имею в виду твою работу.

Кадри едва заметно поморщилась. Если это гадство назвать работой. Если это «подай – принеси – пошла вон» можно назвать «тем, что устраивает». Если жалкие девять сотен евриков за месяц каторги, в позе цирковой собачки, с улыбкой на лице… если есть клеточки в мозгу, что постоянно включены и всегда помнят, сколько у тебя осталось денег до зарплаты, – это нормально?!

– Нет, Марулла. Меня не устраивает моя работа, – сказала, как отчеканила.

Больше десяти лет Кадри имела такую работу. Только это не Кадри имела работу, а работа имела ее. День-ночь – сутки прочь. Дни ползли серой бесконечной лентой и сложились в десятилетие. Счетчик перескочил на второй круг. Иногда Кадри хотелось сделать что-нибудь непотребное. Дать в рожу особо наглому клиенту у стойки. Отвесить пендаль тупой уборщице, промахивающейся мимо луж с ботинок гостей в холле отеля. Наконец, послать Зерваса на хер.

Только понимала: это ничего не изменит. Ни клиенты, ни уборщицы, ни зервасы не переведутся. Она просто лишится работы, а они только поменяют имена и лица. Все останется так, как есть. Менять нужно себя, причем изнутри. В старших классах гимназии две одноклассницы-уродки из богатых семей стали травить Кадри. У Кадри не было ни нормальной одежды, ни обуви, ни парфюма – ничего. Ничего, кроме роста, длинных ног и красоты. Вот эти две сучки и упражнялись в остроумии. Остроумие было тупым, как они сами, но действовало на нервы.

Однажды Кадри пришла домой, в ванной покопалась в шкафчике, нашла пустой пузырек из-под духов, налила немного зеленки и разбавила водой. На следующий день после уроков Кадри пошла за одной из идиоток. Когда та скрылась в своем подъезде, Кадри зашла следом, затолкала ее в лифт и нажала кнопку последнего этажа.

В лифте немного придушила, держа перед ее лицом пузырек с зеленой жидкостью, медленно и спокойно сказала по-русски:

– Это кислота. В следующий раз она будет на твоем свинячьем ебальнике. Рыло слезет до костей.

На последнем этаже отвесила пинок, выкинула из лифта и спокойно поехала вниз. Больше Кадри никогда не слышала ни единого слова в свой адрес. Тогда это сработало. Но теперь площадка молодняка кончилась, и физическое воздействие перестало быть аргументом. Менять нужно было себя. Это означало: нужно перескочить на другой эшелон, более высокий – как это делает электрон. Вот он на одной орбите, а теперь – получил квант света и перескакивает на другую, более высокоэнергетическую. Механизм понятен. Электрон может быть сколько угодно красивым, умным и способным. Но пока он не поглотит квант, он никуда не сможет сдвинуться со старой орбиты.

– Я вот что… Мне уже не до работы, я устала, да и получается плохо. Отец Дими старше на семнадцать лет, с него тоже довольно. – Марулла спокойно и уверенно посмотрела на Кадри, сделала небольшую паузу и продолжила: – Димитра ребенок и всегда им будет. Такой она родилась. Так получилось.

Кадри молчала. Марулла взяла Кадри за руку и тихо сказала:

– У нас большая ферма. И выходит, что уже не одна – у моей сестры похожая ситуация. Нам нужен управляющий. И не просто управляющий, – тут она запнулась. – Нам нужен управляющий и член нашей семьи. Деньги не должны уходить из семейного круга.

Кадри стало ясно – Марулла обо всем в курсе. А потом ей стало смешно: вот уж не ожидала, что Мышка, ее Мышка, станет тем самым фотоном. Хотя – почему нет? Она же светлая. Она во всем светлая.

– Марулла, я могу подумать?

Марулла наклонилась к Кадри и тихо провела ладонью по ее щеке. Ладонь была теплой, нежной и едва ощутимо пахла парфюмом. Проводив Маруллу до машины, Кадри собралась в раздевалку – ее смена давно кончилась. Раздался звонок от секретарши шефа:

– Кадри, я знаю, вы еще здесь. Зайдите, пожалуйста, к управляющему.

Зервас встал из-за стола, жестом пригласил присесть на низкое кресло возле кофейного столика, сел сам. Он был спокоен и серьезен – ни малейшего намека на фамильярность. И без обиняков начал.

– Я думаю, тебе пора двигаться дальше. Ты достойна позиции заместителя управляющего отелем. Да, у тебя нет образования. Но мы не будем формалистами. Мы отправим тебя на трехмесячную стажировку в Лондон. По возвращении возглавишь одну из служб. Если справишься – добро пожаловать, новый заместитель управляющего.

Пауза повисла надолго.

– Я могу подумать?

Зервас кивнул и встал с кресла, дав понять, что аудиенция окончена.

Кадри почему-то вспомнилась Наташа. Ее дети. Бестолковый муж. Вот что меня ждет с Михалисом. Хотя проблема не в нем, и не в Марулле, и не в Зервасе, и даже не во мне. Проблема в чем-то другом. И тут внезапно пришло понимание. Настолько ярко, что Кадри вздрогнула. Цикл. Суточный цикл. Люди живут – нет, люди существуют – внутри суточного цикла. Изо дня в день в каждой человеческой жизни происходит одно и то же. В детстве разнообразия побольше, а потом – да, названия разные, декорации разные. Но суть одна.

Каждое утро человек просыпается, чтобы ночью уснуть, а на следующее утро проснуться снова. Внутри круга – еда, работа, секс, деньги, дети, водка, отдых, еще хоть тысячу категорий назови. Но круг от этого не перестает быть кругом. Круг характеризуется тем, что замыкается сам на себя. И в круге этом нет места для одной-единственной вещи. Нет места для смысла жизни.

Кадри тогда было одиннадцать, и она еще оставалась бессмертной. Потому что каждый, кто не задал себе главного вопроса, – бессмертен. Кадри было одиннадцать, и в этот день она поняла, что жизнь конечна. Не просто жизнь конечна, а ее жизнь конечна. Она легла на пол и увидела муравья. Как он попал в квартиру, Кадри не знала. Она просто увидела его. Муравей полз… господи, какая глупость! Это с высоты твоего роста муравьи ползают. Но если перейти в их систему координат и оказаться на уровне их поверхности, они не ползают. Они ходят. Они бегают. Как угодно, но не ползком.

Кадри поняла: моя жизнь конечна, и жизнь муравья конечна. Зачем живет муравей? Он не задает вопросов. Он живет во благо своей муравьиной семьи, во благо своего рода. У него нет индивидуальности. У него нет страха за свою жизнь – лишь инстинкт самосохранения. Но если роду нужно, муравей без сомнения и сожаления жертвует собой. Смысл жизни муравья – его род.

А зачем живу я? У Кадри не было ответа. Отец как раз чистил аквариум.

– Пап, а зачем живет человек?

Отец повернулся и сказал спокойно, как само собой разумеющееся:

– Человек? Человек живет для того, чтобы, умирая, оставить этот мир лучше, чем он его получил при рождении.

– Папа, – спросила Кадри, – а что стало лучше в твоем мире?

– Ты.

Став старше, Кадри поняла: всякий, кто может не задумываясь ответить на вопрос о смысле жизни, уже не в круге. Пусть одним пальцем, пусть одной ногой, одним вдохом – но вышел за пределы круга. И если такой человек займется собой и миром всерьез, ничто не в силах его остановить.

Еще вчерашней ночью жизнь была беспросветной. Сегодня – новые возможности. Значит, есть повод для радости. Стоп, а есть ли он? Теперь можно поменять один круг на другой. Или на третий. А завтра – предложат четвертый, пятый. Что дальше? За полгода до того, как отца не стало, они смотрели фильм «Интервенция». Герой Высоцкого, сидя в застенках, в исподнем белье, сказал героине просто и буднично:

– Сейчас начнется допрос. Следователь сперва будет ласков. Он предложит папиросу, потом предложит жизнь. Папиросу можно взять, а от жизни придется отказаться.

Сегодня Кадри предложили не одну папиросу – две. Нет. Нельзя размениваться на папиросы.

Придя в пустую квартиру, Кадри приняла душ и быстро заснула. Проснувшись через пару часов, взяла пылесос. Тупая работа разгружала голову. Так все же – в чем смысл моей жизни? Быть объектом для мастурбации мистера Байрнсона? Нет. Управлять рабочими на ферме? Нет. Гонять персонал в отеле? Нет. Тогда что?

Мать иногда в сердцах говорила: Кадри, ты многого хочешь! Говорила с таким выражением, что за словами читалось совсем иное: много хочешь – да немного получишь. Навроде «каждый сверчок знай свой шесток». Если бы мать в нее верила! Но мать не верила ни в кого, даже в себя. Все, что какое-то время соприкасалось с ней, стремилось превратиться в тлен. Потому погиб отец. Потому сбежала Кадри. Потому сама мать уже стояла у последней черты.

Рефлекторно двигая щеткой пылесоса, Кадри словно поднялась над поверхностью жизни. На поверхности осталась другая Кадри, плоская, двумерная, лишенная объема и смысла. И все сразу стало ясно. Это «не те» обстоятельства. Это не те люди внутри обстоятельств. Это тот самый суточный цикл, и из него нет спасения, если…

Если сказать: ну все же так. И еще сказать: а что я могу? И пойти управлять фермой. Или отелем. Какая разница – на ферме звери, в отеле люди. И что? Да ничего! Как в американском кино, где человека приводят к следователю, сажают за стол, одна стена комнаты зеркальная. А с другой стороны за прозрачным зеркалом те, кто изучает того, кого привели. Нужно выходить из круга. И разбить зеркало. И отказаться от жизни. От такой жизни. Потому что это – не жизнь. На самом деле мое место должно быть там, среди тех, кто с другой стороны стекла!

Перед закатом Кадри шла в «Лидл». А он шел навстречу. Он был другой. Он был большой, наивный и родной. Он был из другого мира. Он прошел мимо, а у нее земля ушла из-под ног. Но он повернулся и пошел за ней. Она не увидела. Но она почувствовала.