Глава 14
Такута

– Так, держи ровнее. – Такута отчаянно пытался натянуть ритуальное одеяние на мужчину средних лет, церемония которого должна была состояться уже вечером. Тело не слушалось, то и дело выскальзывая из рук Сэма и никак не желая ровно сидеть на столе. Наконец, совладав с ним, мужчины перенесли его на расстеленный на полу кусок холщовой ткани, завернув его так, чтобы его можно было транспортировать, взявшись с обоих концов.

– Хорошая работа, Сэм! – улыбнулся Такута.

Сэм улыбнулся в ответ. Когда Тэми уехала, между ними всё ещё оставалось напряжение, но Такута действительно не находил в себе ресурсов злиться или осмыслять произошедшее, а потому выбрал свой любимый путь – притвориться, что всё идёт своим чередом. Конечно, в его сознании всё ещё носились спутанные мысли о том, что именно Сэм запустил цепную реакцию происходящего сейчас. И что благодаря ему Такута, возможно, больше никогда не увидит Тэми, не успеет помочь Рэйре, да и вообще вряд ли останется на свободе…

– Тейна Такута, – наконец начал Сэм, будто бы угадав его мысли, – могу я вас спросить?

– Ну попробуй, – усмехнулся тейна матэ.

– Почему мы до сих пор здесь?

– Что ты имеешь в виду?

– Я имею в виду… Почему вы всё-таки не уехали? И почему… позволили мне остаться? После всего, что случилось?

– Честно сказать, Сэми, я и сам не знаю. Я не мог оставить всё это, – он окинул лабораторию взглядом, – такому растяпе, как ты. Но в то же время мне неизвестен другой растяпа, который мог бы с этим справиться.

– Вы злитесь на меня? – неуверенно спросил парень.

– Злость – сложное чувство. Не припомню, чтобы я на кого-то в жизни злился. Разве что проклятый Ри вечно выводит меня из себя. Что же касается тебя… Ты сделал свой выбор. Может, неосознанно, но сделал. И он был явно не в мою пользу.

– Я не хотел, правда…

– Я верю, – Такута задумался, – да, пожалуй, я тебе верю. И наверное, всегда верил, потому и до сих пор пытаюсь тебя понять. Послушай… если я не успею…

– Тейна Такута, не говорите так! Мы что-нибудь придумаем!

– Не перебивай. Если я не успею, то пообещай, что добьёшься разрешения на защиту и сделаешь всё, чтобы она попала домой.

– Но кто будет меня слушать? Тем более в научном сообществе. Тем более в гвардии…

– Я не знаю, Сэми. Но я однажды понял одну замечательную вещь: сколько бы плохого ты ни сделал, ты всё ещё можешь попытаться сделать что-то хорошее.

Такута шёл к пещере, наслаждаясь лёгкостью во всём теле. Апрель в Маре типично южный, и ночами воздух был уже совсем тёплым, а потому не требовал ношения тяжёлого плаща и плотной рубахи. Тейна матэ очень хотел верить, что получит ответ от сообщества раньше, чем угодит в зал суда, чтобы стоять там с видом набедокурившего ребёнка и слушать, как озвучивают его совсем не детский приговор. Однако он прекрасно понимал, что время играет не в его пользу. До заседания оставалось меньше недели, а новостей всё не было. Поэтому он старался почаще навещать Рэйру и пытаться дать ей всё, что не успел. Он садился на холодный каменный пол, и она клала мощную лапу ему на бедро, а после сидела не шелохнувшись, пока он говорил. Даже если она и не понимала его до конца, Такуте всё равно было важно найти хоть какой-то контакт с ней. Ему всё же казалось, что у него получилось дать ей понять, как люди отличаются друг от друга: как многие из них умны, амбициозны и добры сердцем, а не одержимы жаждой крови и золота. Зачастую Рэйра поворачивала голову в его сторону, будто бы внимательно глядя на него несуществующими глазами. Единственное, что не встречало её реакции, – это просьбы Такуты показать ему, где её дом. Он неоднократно говорил ей, что поможет вернуться, если она позволит ему это сделать и покажет, куда идти. Но в такие моменты она отворачивалась, а иногда и вовсе отходила и скрывалась в темноте. Такута не мог понять почему, но продолжал попытки.

На подходе к пещере он вдруг заметил огни неподалёку от входа. На мгновение его сердце замерло. Люди? Тейна матэ бросился вперёд и, заметив справа от себя знакомую повозку, ускорился. Влетев в пещеру, он увидел картину, которой опасался больше всего на свете. Перед ним стоял капитан Ри в сопровождении ещё одного Охотника, который оттаскивал тяжело раненного товарища к стене. В центре же лежало грузное чёрное тело Рэйры с широким полуторным клинком, искусно вогнанным в лёгкое. Она всё ещё дышала, но вздохи скорее напоминали предсмертные хрипы, а струйка крови из приоткрытого рта стекала вниз, смешиваясь с огромной багровой лужей на полу. Такута на подкашивающихся ногах приблизился к ней, миновав Ри, который, к его удивлению, не сдвинулся с места, чтобы помешать. Не помня себя, Такута опустился на колени рядом с Рэйрой, чувствуя, как кровь моментально пропитывает тонкие шаровары ещё горячей влагой. Чудовище зарычало и с трудом выкинуло вперёд когтистую лапу, полоснув по груди Такуты, однако её сил хватило лишь разорвать рубашку и оставить под ней две неглубокие царапины. Такута подвинулся чуть ближе и аккуратно погладил её по блестящей от крови морде.

– Как же ты так, – сбивчиво шептал он, – как же так вышло…

Рэйра сипло заверещала. Такута снял перчатку с правой руки и снова коснулся головы монстра. Спустя несколько секунд картинка перед его глазами переменилась.

Последнее, что видел Такута в свои прошлые визиты, – воспоминания Рэйры вплоть до момента встречи с ним, когда она вдруг почувствовала знакомый запах и позволила этому неведомому существу находиться в её жилище. Но сейчас он мог наблюдать всё то, что она видела в последние месяцы. Как из неизведанного существа, причинявшего ей боль своими медицинскими манипуляциями, он превращался в того, кто заставил эту боль исчезнуть. Как она впервые прикоснулась к нему и, к своему удивлению, обнаружила, что это помогает ей понимать его речь так же хорошо, как она понимала своих сородичей на расстоянии касания. Такута видел, как его слова из неразборчивого набора звуков с каждым днём превращались для неё в нечто осознанное. Как сознание монстра выходило за рамки привычных природных понятий: таких как животное, человек или опасность, и начинало распознавать такие концепции, как добро, зло и понимание. Как Рэйра, даже чувствуя, что его запах меняется на резкий мужской и невероятно сильно ощутимый для её чуткого нюха, самостоятельно подавляла в себе агрессию, появившуюся уже в первые дни уменьшения дозы раствора. Чудовище, «неразумное животное», которым видели его остальные, подавляло собственную природу, чтобы принять чужое для неё существо, просто проявившее к ней доброту! Монстр, способный лишь на жестокие убийства, узнавал маленького человека, ежедневно навещавшего её, и искренне радовался его присутствию! И в те моменты, когда Такута умолял Рэйру помочь вернуть её домой, она отворачивалась, зная, что за пределами пещеры её ждёт враждебный и опасный мир. Её дом остался за тысячи километров отсюда, и, даже пройдя сквозь опасности, боль и острые клинки, ждущие на этом пути, она вернулась бы к опустевшему пепелищу, где уже давно никого не осталось. Где все похожие на неё давно уснули. Как её дитя и все, к кому она была привязана. Но здесь, в этой пещере, даже несмотря на ежегодные вторжения враждебно настроенных людей, она впервые за многие годы увидела кого-то, кто попытался её понять. Она вдруг начала осознавать, что люди – не монстры и не каждый из них таит угрозу. И ей не хотелось менять место, где её наконец-то приняли, на призрачную надежду вернуться в свою выжженную пустошь, где остались лишь камни да сухой ветер.

Такута отнял руку от её головы и огляделся, стараясь разглядеть хоть что-то замутнёнными и наполнившимися влагой глазами. Вокруг были разбросаны совсем свежие трупы молодых Охотников, которых ещё минимум пять месяцев не должно было здесь быть. Среди них была и высокая женщина, чьи светлые волосы пропитались кровью, а изуродованное лицо почти невозможно было различить. Один из парней, который еще дышал, но был готов испустить последний вздох, лежал на земле, а рядом с ним стоял его товарищ с руками, перепачканными в крови. Очевидно, именно его меч торчал между рёбер Рэйры, которая… проклятье, Такута не мог в это поверить. Рэйры, которая по его же собственной вине потеряла бдительность и утратила свою враждебность перед людьми. А они, по иронии, именно сейчас узнали о её слабых местах.

– Хорошая работа, Мэй. – Ри подошёл к выжившему парню и похлопал его по плечу.

– Капитан, даже не верится, что мы это сделали! Эй, Туанга, держись, – парень перевёл взгляд на истекающего кровью товарища, – мы тебя вытащим! Мы герои, представляешь?

– Мэй, мне больно, – прохрипел умирающий Охотник.

– А ну прекрати, слышишь? – успокаивал его Мэй, сразивший чудовище. – Мы уже возвращаемся. Скоро нас будут награждать на главной площади. Слышишь, Туанга? Все будут смотреть на нас! Как мы и хотели, помнишь?

– Не надо, Мэй. – Ри приблизился к Туанге, лежащему на земле, и внезапно вонзил свой меч в живот парня, отчего тот издал последний сдавленный крик и, обмякнув, распластался на полу.

– Что вы делаете, капитан?! – Мэй резко вскочил, непонимающе глядя на Ри.

– Он бы не выжил. Нельзя было заставлять его мучиться.

– Его можно было спасти!

– Мне очень жаль, Мэй. С такими ранами не выживают. Правда ведь, тейна матэ?

Капитан повернулся в сторону Такуты, смотрящего на них остекленевшим взглядом. Мэй тоже повернулся в его сторону, глядя на Такуту глазами, полными боли и надежды услышать хоть что-то, что поможет ему справиться со смертью друга. В это время клинок Ри резко пронзил парня сзади, выйдя через грудную клетку, наполнив взгляд Мэя невероятным страхом.

– Капитан… ч-что в-вы…

– Прости, Мэй. – Ри положил руку на его плечо и грубо выдернул клинок, заставив парня упасть на колени и, закашлявшись, закатить глаза и замолчать навсегда.

Капитан молча стоял и ещё несколько минут оглядывал пещеру пристальным взглядом. Такута поднялся на ноги, не ощущая своего тела, и побрёл к выходу. Остановившись перед ним, он повернул голову к Ри, в последний раз вглянув на него. Капитану стало не по себе от осунувшегося побледневшего лица с абсолютно пустыми глазами, будто бы смотрящими сквозь него. После этого Такута отвернулся и медленно двинулся вперёд, спустившись на тропу среди скал. Ри отбросил меч в сторону, проводив тейна матэ взглядом. Конечно, стоило бы избавиться и от него, не оставив свидетелей, но почему-то капитан был уверен, что этот человек больше не проронит ни слова. К тому же до его суда оставалось пять дней.

Повозка тряслась и подпрыгивала на каждой кочке. Отхлебнув из фляги, Такута тут же пролил на себя добрую половину её содержимого, однако лишь равнодушно поморщился и, проведя рукой по влажной рубашке, снова уставился в окно. Зелёные рисовые поля постепенно сменялись хвойными лесами и пыльными равнинами.

В свою первую неделю на западе Такута занимался преимущественно тем, что пил. Во вторую – тем, что пил ещё больше. Местные очень любили варить Фени́ – настойку из яблок, орехов и кокоса, и её стойкий запах насквозь пропитал все западные таверны. Своего рода «визитная карточка» этих мест.

Такута остановился в Хонэ – небольшом городке у океана. На фоне Мары здесь царила в некотором роде первобытность – люди чаще всего занимались исключительно натуральным хозяйством и шумной городской суете предпочитали умиротворение.

Кружка из толстого стекла упала со стойки, с грохотом покатившись по полу. Такута покачнулся на стуле, равнодушно проводив её рассеянным взглядом.

– Не теряй, – усмехнулся старик в помятой шляпе, ловко подобравший пропажу и поставивший её перед Такутой.

– Опять ты, – пробормотал Такута. Старик вот уже несколько дней донимал его своей навязчивой компанией, отвлекая от полуосознанного самобичевания среди кабацкого гула.

– Уже нашёл, где остановишься? – скрипучим голосом спросил тот, будто бы они были старыми друзьями, непринуждённо общающимися в вечер Пятого.

– Что? А, да…

– У тебя, парень, работа хоть есть? А то сидишь тут целыми днями как сыч!

– Да что ж вы за мной ходите? – недовольно пробурчал Такута. – Если вы не заметили – я не ищу компании.

– Не знаю, приглянулся ты мне. – Старик улыбнулся, обнажив наполовину сохранившиеся зубы. – Слушай, парень, я помощника ищу. У меня ферма на старых плантациях у окраин. Платить много не смогу, но урожай добротный. Могу выделить койку на чердаке. Руками-то работать умеешь?

– Вроде того, – ответил Такута, отхлебнув из тяжёлой кружки.

– Тогда приходи, если надумаешь. Знаю, что ты весь такой из себя мрачный, но по глазам вижу – душа у тебя добрая. Только тяжёлая. А труд, он, знаешь, душу очищает от гадости всякой. Это я по себе знаю.

Тейна Вамэ оказался неплохим человеком. Сварливым, конечно, но в меру для своих лет. Работа на его ферме была грязной: следить за плантацией, простирающейся на много метров в ширину, и двумя садами плодовых деревьев, а также помогать на скотном дворе. Такута немногое успевал, не имея опыта возни с землёй и садовым инструментом, однако старик разве что прикрикивал на него иногда. Но он будто бы чувствовал, что для его нового работника всё это – лишь способ отвлечься от чего-то, что он старательно пытается забыть.

– Эй, парень, взгляни-ка!

Такута никак не мог привыкнуть, что тейна Вамэ называет его «парнем». Он уже давно не ассоциировал себя с кем-то молодым и беззаботным. Впрочем, старым он себя тоже не чувствовал, хотя в прошлом на фоне Сэма ощущал себя просто гуру мудрости и обстоятельности. Старик подошёл к Такуте своей привычной шаркающей походкой, немного заваливающейся на левый бок, и протянул ему мятый листок с неразборчивыми каракулями.

– Что это? – растерянно спросил Такута.

– Помнишь ту дамочку, которую ты искал?

– Помню, – ответил Такута. Как только он немного пришёл в себя после случившегося, он принялся разыскивать Тэми. По счастливой случайности ему как раз встретился торговец из Нау’Хеа, которому он отсыпал внушительную горсть своих последних золотых монет, лишь бы тот разыскал Тэми в той деревушке, куда она собиралась. Однако торговец приезжал несколько раз в месяц – и каждый раз без ответа. Такута не терял надежды, то и дело донимая его, но тот с уверенностью клялся, что никого похожего в их местах нет. К тому же в таком маленьком поселении вообще трудно пропустить прибытие кого-то нового.

– Я тут на прошлой неделе встретил своего дружка из столицы, он в канцелярии работает. Поболтал с ним немного, и вот, письмецо мне передал. В Ва’Као твоя подружка, там приют для раненых лошадей. Говорят, уже пару месяцев там работает, и вроде как даже неплохо.

– Я… спасибо, тейна Вамэ, – пролепетал Такута.

– Слушай, парень, – продолжил старик, – у меня тут ячмень дозревает через неделю. Помоги с уборкой, а потом можешь ехать, если захочешь.

– Спасибо, – выдохнул Такута, – но я пока не решил.

– Не решил он, – нахмурился старик, – я два года назад жену похоронил. С тех пор вообще человеческий облик потерял. Нельзя человеку одному быть, неправильно это. Такие люди уже не люди вовсе, а монстры какие-то. Когда один, то душа будто бы засыпает. Ты уже вон какой лоб здоровый, а всё таскаешься с мрачным видом и не говоришь ни с кем. Думаешь, я не вижу, что ты до хрена учёный? Видали мы таких. Такие ни в жизнь не будут коров доить да кукурузу собирать. Уж не знаю, чего там у тебя такого приключилось, что тебя так жизнь потрепала, но ты кончай с этим. Ты это сам наверняка знаешь, что человек во всём отражается. Что делает, куда ходит, о чём думает. И в тех, кого любит. Вот ты хоть кого-нибудь любишь?

– Я не знаю, – Такута потупил взгляд, – не приходилось как-то в жизни думать об этом.

– Ну и дурак же ты, Двенадцать тебя разбери, – рявкнул тейна Вамэ, – во-первых, хоть себя полюби, а во-вторых, научись уже башкой думать. «Не знаю», – передразнил он Такуту, – кто знать-то будет? Для чего тебе Двенадцать котелок дали? Чтобы есть в него? Человек всегда всё знает, просто врать себе не надо, вот и всё.

– Тейна Вамэ, а ваша жена… Какой она была?

– Хорошей женщиной, – сухо пробормотал старик, – но страдала всю жизнь.

– От чего?

– Двенадцать её одарили или прокляли, я уж не знаю. Она говорить не могла от рождения, но всё понимала, и даже слишком. Вот ты слова не проронишь, а она уже знает, что ты хочешь сказать. Видит твои мысли. В городе как об этом узнали, так все её стали сторониться. Считали невесть кем, будто она чудовище какое. А я её сразу приметил, не любил разговорчивых людей. Они всё болтают без умолку, а понимать друг друга не хотят. Мы с Хайму больше тридцати лет вместе прожили. Люди её боялись просто до смерти потому, что она их истинную суть видела, вот эти все мысли тёмные, которые у тебя глубоко внутри сидят. А я не боялся. У меня мысли разные, но они все мои, а значит, что в них плохого может быть? Вот такой я человек. Надо будет – могу всем напоказ выставить, и пусть только скажут что-нибудь! Лучше уж в их глазах быть чудовищем, чем не быть собой.

– Тяжело, наверное, так жить, – понимающе проговорил Такута.

– Нелегко, конечно. У неё в голове целый мир был, и иногда взгляд такой тоскливый становился – видно было, как хочет что-то сказать, а слова не идут. Но она писала много, каждый день. Иногда думаю, что за всё золото, потраченное на чернила, можно было бы целый коровник купить.

– И вы всё читали?

– Не всё. Она для меня столько писем написала, я их все прочёл. Иногда заходил к ней в комнату и остальное читал. Она никогда не возражала. Но ты же не знаешь всех мыслей людей? Вот и я не мог знать. А вот старая ведьма могла, – усмехнулся он, – да хранит её огонь.

– Думаю, она была хорошим человеком, – улыбнулся Такута.

– Все мы монстры в какой-то степени, – отмахнулся старик, – но я ни разу не пожалел, что с ней связался. Если тебе интересно будет, то её комната на втором этаже стоит нетронутой. Можешь почитать, только писем ко мне не трогай. Не на что тебе там смотреть, – подмигнул тейна Вамэ.

Такута не мог поверить, что у него наконец-то появилась возможность встретить человека, похожего на него, пусть и не лично. После того как тейна матэ покинул Мару, его переполняло такое отчаяние и пустота, что ему хотелось просто сбежать от всего этого, лишний раз не напоминая себе о напрасности своих стараний. Ему казалось, что и жизнь его была напрасна, и отчасти поэтому он всё же принял решение бежать от неё. Хотя, конечно, главной причиной был приближающийся суд и смерть единственного существа, державшего его в Маре. Выезжая за её ворота, Такута чувствовал, как оставляет за спиной что-то мутное, чёрное и вязкое, не дающее ему спокойно дышать. Неужели это тот самый город, в который он приехал несколько лет назад? Яркий и шумный, с каменистыми улочками и гирляндами бумажных фонарей вдоль домов, с загорелыми лицами и звучанием барабанов, доносящимся из трактиров… Теперь Мара казалась совсем другой. Тёмной, холодной и чужой. Может, всё дело было в том, что Такута из прошлого верил, что многое обретёт здесь, но нынешний Такута понимал, что он всё потерял.

Конечно, бегство на запад не помогло забыться и не очистило сознание от болезненных воспоминаний. Зато ароматные настойки и полный отказ от какой-либо рефлексии хотя бы на время заглушили их. Ещё и приглашение тейна Вамэ пришлось как нельзя кстати – тяжёлый труд помогал очистить разум и постепенно стереть из памяти очертания прошлой жизни, а вместе с ней – и прошлые надежды, всю жизнь терзавшие Такуту своей несбыточностью.

Однако, только лишь он оставил мечты найти хоть крупицу того мира, которому сам принадлежал, судьба сыграла с ним вот такую нелепую шутку. Кто бы мог подумать, что именно здесь он наткнётся на следы женщины, что когда-то переживала то же, что и он?

С трудом отрываясь от чтения заметок, в которые он с каждым днём всё сильнее погружался, Такута отправлялся в свою спальню на чердаке уже глубокой ночью, рискуя снова провести день в состоянии сонной мухи. Но ему было невообразимо интересно погружаться в мир совсем незнакомой ему женщины, которая на всё смотрела своим особым взглядом. Он испытывал радостное волнение, будто бы нашёл что-то очень ценное среди бесконечных песчинок на берегу.

В один из вечеров Такута спустился на первый этаж, когда на небе уже давно зажглись звёзды, а назойливые мотыльки принялись слетаться на свет фонарей на веранде. Неожиданно Такута обнаружил там тейна Вамэ, сидящего на ступеньках и перебирающего струны домбры.

– …Сколько бы, милый, ты книг о себе ни писал, нужные стро… – старик запнулся, не попав по струне, – строки вовек, – он снова оступился и немного раздражённо закончил строчку, – вовек подобрать бы не смог! Тьма тебя разбери, проклятое ты корыто! – выругался он на притихшую домбру.

– А по мне, так хорошо звучит, – улыбнулся Такута, присев рядом с ним.

– О, а я тебя и не заметил, – спохватился старик, – я обычно при людях-то не играю. Никак уж мне не даётся это дело.

– Это ведь песня вашей жены, правда?

– Правда-правда, – кашлянул тейна Вамэ, – я вообще не любитель музыки, особенно эту дрянь, – он легко постучал пальцем по домбре, – в жизни бы в руки не взял! Но когда песни её нашёл, решил попробовать. Не знаю уж правда, как она бы их спела, но что-то пытаюсь придумать.

– Мне понравилось, – поддержал его Такута, – и песня хорошая.

Он принялся рассматривать звёзды над головой, в то время как старик снова вернулся к сбивчивому бренчанию и не совсем разборчивому бормотанию в такт.

– А ты чего не уехал-то? – спросил он после продолжительной паузы, – ячмень-то мы давно собрали, а ты всё тут околачиваешься.

– А вы когда-нибудь подводили своего друга? – тихо спросил Такута.

– Ну, было пару раз. Но друзья на то и друзья, чтобы не держать обид. – Тейна Вамэ почесал в затылке.

– Может, обиды бы мне и простили, да только вот я сам не могу себя простить. Как будто моя жизнь была одной большой ошибкой.

– Больно сложные мысли у тебя, – фыркнул старик, – чего это ошибкой-то? И разве ж это повод не сбежать отсюда к человеку, который тебя там ждёт?

– Самое ужасное – это когда тебя ждут, но не верят в то, что ты на самом деле придёшь. Представляете, какую нужно было прожить жизнь, чтобы в итоге так и не появилось существа, которое могло бы тебе доверять?

– Так кто ж в этом виноват-то? – усмехнулся тейна Вамэ. – Кто ж тебе мешал быть хорошим человеком?

– Когда тебя с самого детства приучают, что ты чудовище… хочется вообще никем не быть. Но пытаясь быть никем, я и остался ни с чем. Не сделал ничего хорошего и потерял всё дорогое.

– Ну ты и зануда! Едва пушок на рыльце вырос, а уже рассуждает о том, что жизнь кончена.

– Не кончена, – горько улыбнулся Такута, – просто она как будто бы не начиналась. Я так старательно гнался сам не зная за чем, что, кажется, пропустил всё остальное.

– Так навёрстывай, – рявкнул старик, – и не заливай мне в уши свои тоскливые речи! Проваливай спать, не мешайся! А завтра, – его голос подобрел и смягчился, – прочти последние письма Хайму. Глядишь, хоть она тебя чему-нибудь научит.

На этом записи хинэ Хайму оборвались. Ещё раз пробежавшись глазами по последним страницам, Такута нашёл на задней обложке маленькое стихотворение, написанное совсем неразборчивым почерком:

Такута ещё долго не мог прийти в себя. Он то и дело прокручивал в голове слова хинэ Хайму, удивляясь, как точно они попали в его сердце. Он никогда не знал эту женщину, но так прекрасно её понимал. И так горько ему было осознавать её последние слова, словно он представил на её месте себя – старого и немощного, прожившего пустую жизнь, полную потерь, и вдруг понимающего, что всё это время он шёл не туда. Был просто жертвой, которой он сам же и выбрал стать. Но может, вместо того чтобы убежать в слезах от компании дразнящих его детей и зарыться в книги, пятилетний Такута должен был прокричать во весь голос: «Я человек!», заставив самого себя в это поверить?

– Нет, ну ты глянь! – ахнул тейна Вамэ, листая за завтраком сводку новостей, принесённую со вчерашней вылазки на рынок. Такута лениво поднял взгляд и снова уткнулся в тарелку с уже давно размокшими в молоке кукурузными хлопьями.

– С ума сойти, – продолжил старик, – слыхал о капитане Ри? Хотя ты, похоже, вообще ни о чём не слыхал…

Услышав знакомое имя, Такута спешно проглотил содержимое ложки и уставился на старика.

– О нём вся Охайя гудела! Говорят, убил ту самую тварь, что бушевала на юго-востоке!

– Так и что он? – поинтересовался Такута, пытаясь скрыть любопытство.

– Найден мёртвым в особняке Охотников! Представляешь, в петлю залез! Ну не дурак ли?

– В петлю? – пробормотал Такута.

– Это всё от хорошей жизни. Живут там, как сыр в масле катаются, деньги лопатой гребут, медали получают, а им всё неймётся. О чём ему вообще было беспокоиться? Нет, ну ты скажи мне!

– Я не знаю, – Такута опустил глаза, – может, с чем-то смириться не смог.

– Чушь, – старик перевернул страницу, – просто эти махаки с юга совсем забыли, для чего мы все здесь, на земле. Видели бы Двенадцать это позорище – навсегда бы от нас отвернулись, я тебе точно говорю.

Такута вышел на веранду и присел на ступеньки, закурив уже привычную сигарету. Он перевёл взгляд со своих пыльных ботинок на кукурузные заросли, колышащиеся впереди. Исполинские зелёные стебли стремились в чистое голубое небо, будто отражавшее в себе океан, чей шум доносился даже сюда. Терпкий травяной дым смешался с летним воздухом, сразу же защипав в носу. Тэми была права: жизнь на западе совсем другая. Гвардейцев в городах можно пересчитать по пальцам. Да и те – в основном ленивые наёмники, которым ни до чего нет дела. И работы у них тут не много – максимум пара кабацких драк в месяц, половина из которых заканчивается куда более шумным примирением. Лучшее место, чтобы залечь на дно, не правда ли?

Такута не мог выбросить из головы мысли о Ри – неужели он правда это сделал? Что-то наконец заставило сломаться самого беспринципного человека, которого он знал? Было ли дело в пережитых потерях? В невозможности себя простить? Или в том, что после убийства Рэйры Ри ощутил, как жизнь утратила смысл? Как в той старой сказке про кота, вечно преследующего изворотливую мышку. Кем бы он был, если бы ему наконец удалось её поймать?

Иногда Такута оглядывался вокруг и не мог поверить. Он удивлялся – неужели всё это произошло с ним? Охотники с их невыносимым капитаном, Мо, Рэйра, Сэм, Тэми? Все эти годы работы в Маре? Неужели когда-то его занимали те вещи, что сейчас кажутся далёким чужим вымыслом? Среди рутинных дней, после которых руки не отмываются от земельной черни, оседающей под ногтями, прошлое начало казаться какой-то нелепой выдумкой. Но сегодняшняя новость снова вернула Такуту к реальности.

Он всё же не чувствовал радости от того, что столь нелюбимый им человек наконец дал фатальную слабину. Да, пусть в Ри и не виделось ничего хорошего, но он был человеком, как никто другой повлиявшим на эту историю. С него она началась… И, видимо, с ним и закончится.

Такута сделал очередную затяжку и проводил взглядом немногочисленные облака, скользящие над головой. Наверное, всё это было хорошим знаком для него. За последние годы он был настолько одержим, что совсем забыл, как быстро меняется мир. Сейчас же Ри, пусть и косвенно, напомнил ему об этом. Так что можно сказать – это был его прощальный подарок.

Тейна матэ затушил истлевшую сигарету о потрескавшуюся землю, снял запачканные перчатки и медленно зашагал в сторону дороги через кукурузное поле.