Палуба скрипела под ее ногами, паруса хлопали на ветру, в просоленном воздухе над головой кружили и вопили морские птицы.

– Клянусь мертвыми! – пробормотала Рикке.

Город лежал широким, кремового цвета полумесяцем, вытянувшись вокруг исхлестанного ветрами серо-зеленого залива. Сплошная масса стен, мостов, бесконечных зданий, жмущихся друг к другу, как балянусы при низкой воде; реки и каналы, тускло поблескивающие между ними. Надо всем этим возвышались башни, а также огромные трубы, высотой не уступавшие башням, пачкавшие небо своим бурым дымом.

Нет, она слышала, что Адуя – большой город. Это все слышали. Если кому-нибудь доводилось побывать в Адуе, по возвращении они скребли в затылке и говорили: «Это большой город». Однако Рикке все же не ожидала, что она окажется настолько большой. Здесь можно было бы поместить сотню Уфрисов, и еще осталось бы место для сотни Карлеонов. Ее глаза никак не могли совладать с масштабом. Количество зданий, количество кораблей, количество людей – словно муравьи в муравейнике. В тысяче муравейников. При одной мысли об этом у нее начинала кружиться голова. Или, может быть, кружиться больше, чем прежде… Рикке опустила взгляд к палубе, потирая виски. Она и без того чувствовала себя достаточно незначительной.

– Клянусь мертвыми, – повторила она, раздувая щеки.

– Адуя! – сказал моряк, стоявший рядом с ней. – Центр мира!

Это был кряжистый пожилой человек с густыми бровями, короткой седой бородкой и лысой головой, которая, казалось, была выкована на наковальне: сплошные бугры и плоскости.

– Поэты зовут ее Городом белых башен. Нынче их цвет, правда, ближе к серо-коричневому. Прекрасный вид, верно? На расстоянии. – Он наклонился ближе: – Но поверь мне, вблизи там сплошная вонь.

– Так бывает с большинством вещей, – буркнула Рикке, хмуро поглядывая на Лео.

Молодой Лев широко улыбался навстречу ветру, стоя рядом со своими беззаботными дружками – вся гребаная команда гребаных молодых героев… гребаных молодых мудаков. Рикке высосала из десен сок чагги и сплюнула в бурлящую воду.

Она без конца придумывала новые реплики, которыми могла бы его поразить. Жемчужины мудрости и остроумия, каких он никогда не дождется от своих идиотов. Он бы погиб на круге, если бы не ее Долгий Взгляд! А обращается с ней так, словно она какая-то помеха.

Она уже взвинтила себя до достаточно разъяренного состояния, когда он откинул голову и разразился своим громким, открытым, сердечным смехом – и в ней осталась лишь печаль из-за того, что они разошлись, и зависть из-за того, что он смеется не с ней, и чувство, что ее предали: не только Лео, но и она сама, и весь мир. Правду сказать, ей чертовски его не хватало. Но будь она проклята, если станет извиняться! Это он должен извиняться перед ней, на коленях просить прощения! Однако как можно ненавидеть человека, у которого задница словно…

Он посмотрел в ее сторону, и она поспешно отвела взгляд. Если бы он заметил, что она смотрит на него, это каким-то образом прибавило бы очко в его пользу. Но не смотреть на Лео означало смотреть на того лысого ублюдка, который продолжал рассматривать ее, словно она представляла для него немалый интерес.

– Кто ты вообще такой, черт подери? – спросила она.

Это прозвучало несколько грубо, но ее неудачно окончившийся роман, ее постоянно горячий и саднящий глаз, а также неделя-другая морской болезни значительно истощили ее терпение.

Его улыбка только сделалась шире. Голодная улыбка, словно у лисы при виде курятника.

– Мое имя Байяз.

– Что, как у Первого из магов?

– В точности так. Я и есть он.

Рикке моргнула. Вероятно, стоило бы дать ему в челюсть за наглую ложь, но в его поблескивающих зеленых глазах было что-то такое, что заставило ее поверить.

– Н-да… неплохо.

– А ты Рикке. Дочка Ищейки. – Она уставилась на него, и он снова улыбнулся. – Знание – это корень любой силы. При моем роде занятий необходимо знать, кто есть кто.

– И чем же ты занимаешься?

Он наклонился к ней, практически прошипев ей в лицо:

– Всем!

– Должно быть, это большая ответственность.

– Должен признаться, порой я думаю, что мне следовало брать пониже.

– Разве у тебя не должно быть посоха?

– Я оставил его дома. Какой большой сундук ни бери, он никогда туда не влезает. А магия, знаешь ли… – он задумчиво сощурился, глядя на город, – …в наши дни выходит из моды.

– Говори за себя, – отозвалась Рикке, передвигая во рту катышек чагги и прикусывая его с другой стороны. – Меня судьба наградила Долгим Взглядом.

Как раз в этот момент она уловила туманный призрак тонущего корабля: клоня мачту в их направлении, он черпал бортом штормовую волну. Рикке откашлялась, изо всех сил пытаясь не обращать внимания на призрачных матросов, сыплющихся в соленую пучину.

– Или прокляла, трудно сказать, – поправилась она.

– Как захватывающе! И что же ты видела?

– В основном всякие непонятные штуки. Призраки, тени… Видела стрелу и меч. Видела черную дыру в небе, в которой было знание всего на свете. Видела, как волк проглотил солнце, а лев проглотил волка, а потом льва проглотил ягненок, а ягненка проглотила сова.

– И что же это знаменует?

– Разрази меня гром, если я знаю!

– Что ты видишь, когда глядишь на меня?

Рикке отвела взгляд и нахмурилась.

– Человека, которому стоило бы говорить больше правды и есть поменьше мучного.

– О-о! – Байяз положил широкую ладонь на свой живот. – Воистину глубокие откровения!

Рикке ухмыльнулась. Надо признаться, он начинал ей нравиться, даже несмотря на то, что она не имела понятия, стоит ли верить хоть одному его слову.

– И что же привело Первого из магов в Адую?

– Мне пришлось чересчур долго задержаться на лежащем в руинах Западе мира, выполняя требования моих чрезвычайно неблагоразумных братьев и сестер. Они погрязли в прошлом. Их глаза закрыты для будущего. Но я люблю останавливаться в Адуе всякий раз, как выпадает возможность. Стараюсь делать все возможное, чтобы никто не уничтожил то, что я построил. – Он прищурился, глядя на бухту, забитую судами всевозможных видов, форм и размеров. – Способность людей причинять себе вред никогда не перестает меня изумлять. Они обожают идти своим путем, даже если он явственно ведет их к обрыву. А у Союза много врагов.

Рикке подняла брови, глядя на бескрайний город:

– Неужели находятся глупцы, способные затеять с ними войну?

– Конечно! Гурки, прежде чем их империя развалилась, словно непропеченное безе. Бетод, вопреки моему совету. Потом Черный Доу – вопреки моему совету. Потом Черный Кальдер. Вопреки моему совету.

– Похоже, твои советы не настолько популярны, как тебе бы хотелось, – заметила Рикке, глядя в сторону.

Байяз испустил разочарованный вздох, словно гувернантка в Остенгорме, когда она пыталась объяснить Рикке, что такое хорошие манеры.

– Иногда следует позволять людям совершать ошибки, если они этого хотят.

Рикке заслонила глаза от брызг, когда их корабль принялся пробираться сквозь дикую неразбериху судов, направляясь к кишащим людьми пристаням. До нее уже доносился отдаленный гомон голосов, грохот телег, треск грузов, ударяющихся о доски настила.

– Сколько же народу здесь живет? – прошептала она.

– Тысячи. – Первый из магов пожал плечами. – Может быть, уже миллионы. С каждым днем Адуя разрастается ввысь и вширь, затмевая даже великие города древности, если не великолепием, то по крайней мере масштабом. Сюда стекаются люди из всех стран, со всего Земного Круга. Темнокожие кантийцы бегут от хаоса, царящего в Гуркхуле, бледнокожие северяне ищут здесь работу, жители Старой Империи пытаются начать жизнь заново. Искатели приключений из новообразованного королевства Стирии, торговцы с Тысячи островов, жители Сулджука и Тхонда, где люди поклоняются солнцу. Больше людей, чем можно сосчитать – живут, умирают, работают, размножаются, карабкаются друг на друга…

И Байяз широко развел руки, охватывая ими весь этот чудовищный, прекрасный, бескрайний город:

– Добро пожаловать в цивилизованный мир!

Юранд смотрел на Адую, прищурив глаза от брызг:

– Клянусь Судьбами, ну и вырос же город!

– Сильно вырос, – согласился Лео.

И, тем не менее, Адуя казалась ему какой-то более маленькой, чем во время его последнего визита. Тогда он был всего лишь неотесанным деревенским парнем, хоть и сыном лорда-губернатора. Теперь он сам был лорд-губернатор, который победил в поединке прославленного воина, спас Протекторат и в одиночку одержал славную победу во имя короля.

Без сомнения, Адуя выросла. Но Лео дан Брок вырос больше.

Он поймал себя на том, что смотрит вбок – туда, куда постоянно бросал взгляды, как ни пытался удержаться. В сторону Рикке. Если бы она была рядом с ним, он мог бы показать ей все городские достопримечательности. Стену Казамира и стену Арнольта. Дом Делателя и купол Круга лордов. Район Трех Ферм с дымящими трубами новых мануфактур. Они могли бы вместе получать от всего этого удовольствие – если бы она не была такой надутой, упрямой сучкой. Он едва не погиб на круге ради нее! А она обращается с ним как с предателем.

Он уже накрутил себя до состояния горького негодования, когда вдруг, снова бросив на нее взгляд, увидел, как она размахивает руками в своей безумной манере, разговаривая с каким-то лысым стариком – и в нем осталось только чувство печали и вины, словно он сбился с правильного пути и не мог отыскать дороги обратно. По правде говоря, ему чертовски ее не хватало. Еще не так давно он сказал, что любит ее, и это было по крайней мере наполовину правдой. Однако будь он проклят, если станет извиняться! Это она должна просить у него прощения…

Она посмотрела в его сторону, и он едва успел отвести взгляд. Если бы она увидела, что он на нее смотрит, то сочла бы это мелкой победой. Все у нее было таким мелким! Почему она не может просто простить его, чтобы они снова вернулись к тому, как все было прежде?

– Похоже, для нас прислали комиссию по встрече, – заметил Гловард, показывая на кишащие народом пристани.

Лео вскинул голову. На набережной ожидала приличных размеров толпа под огромным штандартом с изображением золотого солнца Союза, и вторым – с перекрещенными молотами Инглии. Впереди выстроилась идеально ровная линейка всадников в доспехах и пурпурных плащах рыцарей-телохранителей. Почетная стража короля! Перед всадниками стоял человек с чудовищно широкими плечами и еще более чудовищной шеей, с коротким ежиком седых волос.

Юранд перегнулся через перила так, что, казалось, вот-вот упадет.

– Неужели это… Бремер дан Горст?!

Лео прищурился в ту сторону. Корабль скользил все ближе к пристани, капитан выкрикивал команды, матросы послушно кидались их выполнять.

– Ты знаешь, – проговорил Лео, еще больше оживляясь, – я думаю, ты прав!

Когда сходни заскрежетали по камням пристани, Лео позаботился о том, чтобы быть первым, кто сойдет на сушу. Он по-прежнему ходил с палкой, хотя бы для того, чтобы напоминать окружающим, что понес героическое ранение в благородной схватке. Ему навстречу двинулся человек с розовой просвечивающей лысиной и тяжелой цепью, указывающей на высокую должность. Одного жидкого подбородка ему, по-видимому, показалось мало, поэтому он отрастил к нему еще несколько, и теперь они растекались по его подбитому мехом воротнику.

– Ваша светлость! Я лорд-камергер Хофф, сын лорда-камергера Хоффа.

Он помедлил, словно ожидая услышать взрыв смеха. Его не последовало. Разумеется, бюрократы были досадной необходимостью, как сортиры, но это не значило, что Лео должен их любить. Особенно когда бюрократия становится семейным бизнесом.

– Позвольте вам представить…

– Бремер дан Горст! – Разумеется, ему теперь предстояло познакомиться с разными важными людьми, но есть что-то особенное во встрече с героем своего детства. Лео мог часами слушать истории, которые рассказывал ему отец о подвигах этого человека в битве при Осрунге, впитывая каждое слово. Как он в одиночку отразил натиск противника на мосту; как он возглавил последнюю атаку на холм Героев, прорубаясь сквозь северян, словно забойщик сквозь стадо овец. – Я однажды видел, как вы сражались с тремя противниками на показательном выступлении!

Не обращая внимания на лорда-камергера, Лео схватил силача за руку. Его ждал неприятный сюрприз. «Можно многое сказать о человеке по его рукопожатию», – всегда говорил Лео отец. Рука Горста оказалась поразительно вялой и безвольной.

– Я бы не советовал повторять это в реальном сражении.

Голос Горста был еще более шокирующим, чем его рукопожатие. Лео едва мог поверить, что столь мощная шея может породить настолько женоподобные вибрации.

– Кажется, мне говорили, что мы родственники? – продолжал он, когда они начали садиться на лошадей. – Впрочем, какая-то седьмая вода на киселе.

Свою палку Лео бросил Юранду. Будь он проклят, если позволит себе выглядеть инвалидом в глазах человека, перед которым так преклонялся! Он настоял на том, чтобы самому взобраться в седло, невзирая на боль в ноге, в животе, в боку, в плече.

– Как поживает… ваша матушка? – послышался странно писклявый голос Горста.

– Жива и здорова, – удивленно ответил Лео. – Рада, что война закончилась. Она возглавляла наши силы, когда на нас напали северяне…

Тут он подумал о том, в каком свете это его выставляет.

– По крайней мере, она давала мне превосходные советы, – поспешно добавил он.

– Она всегда была очень понимающей.

– Я знаю, что вы спасли жизнь моему отцу при Осрунге, он всегда любил рассказывать эту историю. Но я понятия не имел, что вы были знакомы и с моей матерью тоже.

Горст несколько уязвленно взглянул на него.

– Мы были хорошими друзьями… одно время.

– Вот как. – Впрочем, Лео потратил достаточный кусок своей жизни, беспокоясь о чувствах матери. Он резко сменил тему: – Я был бы ужасно рад потренироваться с вами, раз уж я здесь, но… боюсь, я не совсем в форме. Может быть, вы позволили бы мне понаблюдать?

– Увы, так много дел требуют внимания вашей светлости! – Лорд-камергер без приглашения просочился в их разговор. – Его величеству не терпится лично приветствовать вас!

– Что ж… я, разумеется, всецело в распоряжении его величества.

Лео тронул шпорами своего коня и пустился шагом вслед за двумя знаменосцами.

– Как и мы все, ваша светлость. Впрочем, сперва его преосвященство архилектор хотел бы обсудить с вами предстоящее торжество в вашу честь.

– С каких это пор инквизиция занимается устройством парадов?

Лорд-камергер осторожно откашлялся.

– Ваша светлость вскоре обнаружит, что не многое в Адуе происходит без одобрения архилектора Глокты.

Один из двух штандартов, которые несли перед Молодым Львом и его торжественным шествием, запутался в бельевой веревке, так что им всем пришлось сидеть в своих великолепных седлах, ожидая, пока его выпутают. Самого Лео было почти не видно за лебезящей толпой разряженных жополизов. Даже Юранда и Гловарда оттеснили в задние ряды, и с каждым поворотом они отдалялись все дальше и дальше. Похоже, фальшивое восхищение незнакомых людей значило для Лео больше, чем его друзья, его родные или его любовница. Если она все еще была его любовницей. Если она вообще ею когда-нибудь была.

Брови Рикке взлетели на лоб: из боковой улицы показалась целая колонна темнокожих солдат под сверкающими золочеными флагами, держа копья на изготовку. Только когда одна из повозок проехала прямо сквозь них, она поняла, что на самом деле никаких солдат здесь не было.

– Клянусь мертвыми!

Она прикрыла ладонью левый глаз: он был горячим, чесался и саднил так, что ныли зубы.

– По-прежнему видишь всякое? – вполголоса спросила Изерн, весело чавкая своей чаггой. – Прими это как доказательство того, что луна особо тебя отметила, и возрадуйся.

Рикке все больше чувствовала ностальгию по тем временам, когда люди просто считали ее сумасшедшей.

– Если это значит быть особенной, я бы предпочла быть самой обыкновенной.

– Что скажешь, мы все хотим того, чего у нас нет.

– И это все? Я-то думала, ты здесь, чтобы помочь мне с моим Долгим Взглядом!

– Я сказала, что постараюсь понять, есть он у тебя или нет, а потом помогу его открыть. После этой битвы и поединка уже всем понятно, что он у тебя имеется и что он открыт шире некуда. – Изерн ухмыльнулась ей. – Никто не говорил, что я смогу сделать так, чтобы эта пакость закрылась.

– Просто великолепно, мать твою так, – пробормотала Рикке, понукая свою лошадь в надежде отыскать местечко, где можно было бы продохнуть.

Впрочем, в этом треклятом городе это было не так-то просто. Во имя мертвых, ну и воздух! Душный, липкий, полный странных запахов. В ее глотке першило, дыхание перехватывало, глаза слезились, словно от потухающего костра. А шум! Болботание на десятке незнакомых языков, мольбы, крики, драки, все пихают друг друга, стремясь куда-то дальше, словно бесконечно куда-то опаздывают. Лязг молотков, скрип колес, треск огней, и всего этого так много, что все звуки сливаются в сплошной низкий гул, от которого дрожит земля. Как будто сам город живой – и мучается, злится, отчаянно пытаясь освободиться от заполонившей его человеческой заразы.

– Какой прогресс!

Снова Байяз. Он окинул одобрительным взглядом огромные стройки по обеим сторонам дороги, с их возвышающимися подъемными кранами и путаницей веревок и лесов, на которых кишели перекрикивающиеся рабочие.

– Трудно поверить, насколько все изменилось за такое короткое время! Взять этот район, Три Фермы – я помню, когда здесь действительно были три фермы! И они стояли довольно далеко от городских стен. Город прорвался за эти стены, и тогда построили новые, и он прорвался и за них тоже, и теперь Три Фермы так застроены мануфактурами, что во всем округе не найдешь и клочка травы! Сплошь железо и камень.

Рикке смотрела, как одна из лошадей впереди задрала хвост и опросталась на мостовую. Этого добра на улицах по-прежнему было навалом.

– Железо и камень! Что в этом хорошего?

Байяз фыркнул так, словно сама идея «хорошего» была сплошной тратой его драгоценного времени.

– Это нечто столь же неотвратимое, как прилив. Золотой прилив индустрии и коммерции. Больше нет пределов тому, что может быть продано и куплено. Не так давно я видел магазин, где не продавалось ничего, кроме мыла. Целый магазин – для мыла! Когда ты достигнешь моего возраста, тоже научишься плыть по течению.

– Ха! Я-то думала, знаменитый волшебник будет ехать впереди всех, вместе со знаменитостями, а не тащиться в хвосте с отребьем.

Байяз улыбнулся. Первый из магов был таким ублюдком, которого нелегко пронять.

– Носовая фигура расположена впереди корабля, она переносит все невзгоды, ветра и волны, принимает на себя все риски и пожинает всю славу. Однако правит кораблем неприметный парень, запрятанный где-то далеко позади. – Он блеснул улыбкой в сторону головы колонны. – Ни один правитель, который чего-либо стоил, не правил, стоя во главе.

– Похоже, эту мудрость надо запомнить, чтобы по ней жить, – буркнула Рикке.

– Боюсь, это последняя, которую я могу тебе предложить на настоящий момент.

И Байяз остановил свою лошадь возле огромной парадной лестницы какого-то здания. Оно было огромным – что-то между крепостью и храмом, с гигантскими колоннами спереди и каменной резьбой со всех сторон, – но удивительно скупым по части окошек.

– Что это за место? Школа для волшебников?

Рикке не особенно нравилось, как оно выглядит. Куча серьезных людей, которые входили и выходили из дверей, огибая какого-то хорошо одетого парня с листками бумаги, свисающими из безвольно опущенной руки, и непонятным выражением ужаса на лице.

– Не совсем, – отозвался Первый из магов. – Это банк.

– Мастер Байяз?

К ним подошел ничем не примечательный человек, чтобы подержать повод, пока волшебник будет спускаться с лошади.

– А! Это Йору Сульфур, член нашего ордена магов.

– А я Рикке, – представилась Рикке. – Рифмуется с…

– Да-да, – перебил Сульфур, поднимая голову и улыбаясь ей. – Дочь Ищейки. Которую судьба благословила Долгим Взглядом.

– Или прокляла, – отозвалась Рикке, колеблясь между подозрительностью и удовлетворением, что ее легенда идет впереди нее.

– Надеюсь, мы еще сможем поговорить позже, – сказал ей Байяз. – Молодые женщины, рожденные с Долгим Взглядом, встречаются в последнее время поистине редко.

– Почти так же редко, как маги, – хмыкнула она.

Сульфур улыбнулся еще шире, не отводя взгляда от ее лица, и она поняла, что его глаза разного цвета: один голубой, один зеленый.

– Мы, реликты эпохи магии, должны держаться вместе.

– Почему бы и нет? Я не то чтобы осаждена поклонни-ками.

– Возможно, это временно. – Байяз окинул ее оценивающим взглядом. Словно мясник, оглядывающий стадо, прикидывая, сколько предложить за него владельцу. – Однако кто может сказать, что готовит нам будущее?

– Да уж, – пробормотала Рикке, глядя, как он взбирается по ступеням вместе со своим кучерявым прихвостнем, – это был бы гребаный фокус, вот уж точно!

Трясучка сидел в седле, крутя кольцо, которое он носил на мизинце, и поглядывая на банк с выражением, мрачным даже для его лица.

– Что это с тобой? – спросила Рикке.

Он повернул голову и сплюнул в сторону.

– Никогда не доверял банкам.

Человек, которого называли «Костлявым» – главный палач короля, архилектор Глокта – сидел сгорбившись за гигантским письменным столом, заваленным бумагами, и, хмурясь, подписывал одну бумагу за другой. Наверняка смертные приговоры, подумал Лео. Бескровно приводимые в исполнение одним росчерком пера.

Его преосвященство заставил Лео оскорбительно долго ждать. Наконец он поднял голову. Поморщился, наклоняясь, чтобы опустить перо в чернильницу, и улыбнулся ему. На этом худом, восковом, изможденном лице с глубоко въевшимися морщинами от болезненных гримас, с зияющей дырой на месте четырех передних зубов, улыбка казалась настолько же тревожаще неуместной, как нога, вывернутая в колене в противоположную сторону. Если внутренняя порочность выражалась во внешнем безобразии – а Лео никогда не сомневался, что так оно и есть, – то архилектор был еще более мерзким существом, чем о нем говорили. При том, что мерзостей о нем говорили немало.

– Ваша светлость! Простите, но мне трудно подниматься, – проговорил он, протягивая руку.

– Разумеется, – Лео прохромал вперед, тяжело опираясь на трость. – Я и сам в настоящее время не особенно резво двигаюсь.

– Ну, вы-то, будем надеяться, вполне излечитесь. – Отвратительная улыбка Глокты расплылась шире. – Для меня же, боюсь, этот корабль давно уплыл.

Он выглядел так, словно сильный ветер мог разметать его в клочья, однако костлявая рука, обтянутая почти прозрачной кожей в старческих пятнах, сжала руку Лео гораздо крепче, чем огромная лапища Бремера дан Горста. «Можно многое сказать о человеке по его рукопожатию», – всегда говорил его отец. Рукопожатие этого старого калеки напоминало кузнечные клещи.

– Я должен поздравить вас с вашей победой, – продолжал Глокта после того, как некоторое время молча разглядывал Лео. – Вы сослужили короне великую службу.

– Благодарю, ваше преосвященство. – Хотя кто мог бы это отрицать? – Однако я сделал это не один. Погибло много хороших людей. Много добрых друзей… погибли. И казна Инглии понесла огромные убытки.

Лео вытащил тяжелый свиток, который дала ему мать:

– Правление провинции попросило меня ознакомить советников его величества с финансовым отчетом по кампании. Учитывая отсутствие какой-либо поддержки со стороны короны во время войны, они ожидают – а вернее, требуют – материальной помощи, чтобы справиться с ее последствиями.

Лео репетировал эту речь во время поездки и был вполне доволен тем, как она прозвучала. Все же он мог управляться с этими бюрократическими штучками не хуже любого другого! Однако Глокта взглянул на свиток с таким видом, словно ему под нос подсунули собачью какашку. Он поднял взгляд и посмотрел Лео в глаза.

– Торжество в вашу честь состоится через три дня. В параде примут участие около четырех тысяч солдат, также будут присутствовать иностранные высокопоставленные лица и члены Закрытого и Открытого советов. Шествие начнется возле дворца, пройдет намеченным маршрутом через город, обойдет стену Арнольта и вернется к площади Маршалов. Там его величество обратится с речью к первым гражданам Союза и вручит вам памятный меч.

– Все это звучит… просто чудесно!

Лео не мог сдержать улыбки. Вот об этом он мечтал в детстве, собственно говоря.

– Вы будете ехать бок о бок с кронпринцем Орсо, – прибавил Глокта.

– Прошу прощения? – переспросил Лео. Его улыбка мгновенно померкла.

Веко архилектора затрепетало, и на его щеку скатилась слеза. Он аккуратно смахнул ее кончиком мизинца.

– Его высочество недавно тоже одержал славную победу: усмирил восстание в Вальбеке…

– Он повесил несколько крестьян! – Весь день Лео был настолько доволен собой, что это внезапное потрясение оказалось вдвойне неприятным. – Едва ли это можно поставить ря-дом…

– Вот именно, – отозвался Глокта. – В конце концов, он наследник престола, а вы внук изменника. С его стороны это великая милость – согласиться разделить с вами славу.

Лицо Лео горело, словно ему дали пощечину. Черт побери, это и действительно было пощечиной, причем пощечиной его гордости, которая была гораздо более чувствительной, чем лицо!

– Я победил Стура Сумрака в поединке! И пощадил его жизнь!

– В обмен на что?

– На то, что его отец и дядя уйдут с нашей земли, оставив Ищейке его Протекторат, который будет и дальше существовать и защищать Инглию!

– И никаких дальнейших уступок? – спросил Глокта, поблескивая глазами в глубоких, обведенных темным глазницах. – Никаких гарантий, что это будет исполнено?

Лео захлопал глазами, сбитый с мысли:

– Ну как же… у северян существует кодекс чести…

– Даже если допустить, что это так – вы не северянин.

– Это кодекс воинов! Где бы они ни были рождены! А я был воспитан среди северян! – Лео скривил губы, оглядел калеку с головы до ног. – Впрочем, вам этого не понять.

– Вот как? А каким образом, вы думаете, я стал калекой? «Кодексы чести», боюсь, не стоят даже бумаги, на которой они никогда не были написаны. Вы могли взять Стура в заложники. Могли привезти его к королю, чтобы обеспечить в дальнейшем хорошее поведение Скейла Железнорукого. Вместо этого вы не взяли с него ничего, кроме слова.

Лео не знал, что приводит его в большую ярость: то, что Глокта был очевидно не прав, или то, что в его словах, возможно, все же что-то было. Может быть, бюрократические штучки все же были несколько сложнее, чем он думал.

– Но я победил! – В его голосе уже слышалась та же упрашивающая нотка, что и в его пререканиях с матерью. – Я побил весь Север, черт подери! Причем без единого солдата из Адуи. Я рисковал жизнью…

– Вы рисковали не только своей жизнью, которая принадлежит вам и которую имеете полное право потерять, но также и интересами Союза, к которым это ни в коей мере не относится. И хотя лично я склонен смотреть на ваш поступок снисходительно, есть люди, которые назовут его безрассудным.

Лео едва мог поверить своим ушам.

– Я… Я подружился с будущим королем Севера! Я солдат, а не чертов дипломат!

– А должны быть и тем, и другим. – Глокта был неумолим. – Вы теперь лорд-губернатор. Один из самых влиятельных людей в Союзе. Один из наиболее значимых слуг его августейшего величества. Вам попросту нельзя и дальше продолжать думать своим мечом. Вы меня понимаете, ваша светлость?

Лео мог только сидеть и смотреть, ошеломленный этим неуважением, этой несправедливостью, этой вопиющей неблагодарностью. Он не испытывал особенной любви к Закрытому совету, еще когда прибыл в Адую. Один разговор с этим отвратительным кабинетным червем – и он понял, что его попросту тошнит от всей этой конторы.

– Клянусь гребаными мертвыми, – прошептал он на северном наречии.

Архилектор то ли принял это за согласие, то ли попросту сделал вид, что принял.

– Если не ошибаюсь, после меня с вами хотел перемолвиться словом лорд-камергер. Что-то по поводу налоговых сборов с Инглии за последнее время. Не стоит заставлять его дожидаться. – Он кивнул в сторону свитка, который, как Лео только в этот момент осознал, все еще находился в его стиснутом кулаке. – Возможно, вам стоит предъявить ваши военные дол-ги ему.

Глокта снова взял перо и придвинул к себе следующий документ из груды.

– По всей видимости, лорд-губернатор должен быть не только воином и дипломатом, но еще и бухгалтером.