– Его запаковали в коробку, – сообщил Юранд, печально глядя в огонь.

– Кого? – спросил Гловард.

– Барниву. Чтобы отослать семье.

Белая Вода скривился, ощупывая здоровенный синяк, приобретенный во время битвы.

– Вроде так всегда поступают? С мертвыми?

– Его пересыпали солью, но думаю, к тому времени, как его довезут, он уже…

– Что, теперь ты метишь на роль бывалого вояки? – оборвал Лео, которому вовсе не нравился этот разговор. Он не хотел думать о Барниве. Не хотел думать о том, что, вероятно, каким-то образом был причастен к его смерти. – Мне еще нужно победить в этом гребаном поединке. Может быть, завтра вам придется упаковывать в коробку меня!

– Но тебя-то не надо никуда посылать, – возразил Белая Вода, недоуменно морща лоб. – Твоя мать же тут, в лагере!

Лео скрипнул зубами.

– Я имею в виду, что мне нужно сосредоточиться. Мне жаль, что так вышло с Барнивой. Он был храбрым воином и хорошим другом. Всегда был рядом, когда он нужен. – Лео почувствовал, что его голос немного дрожит. – Если бы он не прикрыл меня своим щитом…

Возможно, он был бы до сих пор жив. Все его занудные лекции об ужасах войны сейчас начинали казаться мудрыми предостережениями. Лео никогда бы не подумал, что может пожалеть об их отсутствии.

– Мне чертовски жаль, что так вышло с Барнивой, но нам придется оплакать его позже. В настоящий момент мы должны сделать так, чтобы его жертва не оказалась напрасной. Его, и Риттера, и всех других… – Его голос снова задрожал, черти б его драли. Лео ощутил приступ гнева. – Мне нужно, чтобы вы все сосредоточились. Проклятье! Я должен выбрать, каким оружием буду драться на круге. От этого выбора может зависеть моя жизнь.

Юранд выпрямился.

– Прошу прощения. Я просто… – И он снова обмяк. – В коробке…

– Копье, – сказал Антауп. – Дальность, скорость, изящество…

– Изящество! – хохотнул Белая Вода. – На круге нет места для изящества!

Гловард закатил глаза, словно никогда не слышал подобной глупости:

– А после того, как Стур увернется от твоей зубочистки и приблизится вплотную, тогда что?

– Твои предложения? – спросил его Антауп, изящно приподняв бровь. – Здоровенный боевой топор тяжелее самого Лео, которым он успеет дважды взмахнуть, прежде чем его разнесут на куски?

– Топоры бывают и маленькие, – слегка обиженно отозвался Гловард.

– Копье слишком громоздко для поединка на ограниченном пространстве, – Йин, поморщившись, снова потер ушибленную щеку. – Топор – оружие простое, крепкое, удобное в ближнем бою.

– Если речь о ближнем бое, то меч более многосторонен. – Антауп стал показывать жестами: – Колющий удар, рубящий удар, выпад, удар рукоятью…

Гловард снова закатил глаза.

– Вечно ты про этот чертов удар рукоятью! Меч – это слишком очевидно.

– Меч – это классика!

– Вы все упускаете один момент, – прервал Лео. – Ты можешь выбрать оружие, но никогда не знаешь, будешь ли ты сражаться им сам или вручишь его своему противнику, а драться будешь тем, что принес он. А значит, выбирать нужно то, что подходит для тебя, а для второго ублюдка – нет.

– Это, например, что? – нахмурился Гловард.

– Я не знаю! Поэтому и спрашиваю у вас совета!

– Может, тебе стоит спросить у кого-нибудь умного? – Теперь Йин расшатывал зуб, расположенный за ушибленной щекой, проверяя, крепко ли он сидит. – Например, у твоей матери?

– Мы сейчас не в самых лучших отношениях, – сварливо отозвался Лео. – Она вообще не в восторге от всей этой идеи с поединком.

Последовало короткое молчание; Антауп с Гловардом обменялись многозначительными взглядами. Затем Юранд придвинулся вперед, весь открытость и честность. В уголках его глаз отражались языки пламени. Лео не мог отрицать, что на него производило воздействие, когда он так делал.

– А ты не думаешь, что… может быть… тебе стоило бы ее послушать?

– Серьезно? Вот сейчас?

– Ну, она, наверное, лучший тактик из всех, кого я знаю…

– То есть ты не думаешь, что я справлюсь?

– Никто не верит в тебя больше, чем я! – Юранд откашлялся, взглянул на других и немного отстранился. – Больше нас. Но поединок… это всегда риск. Может случиться все что угодно. Я не… Мы не хотим, чтобы тебя… ранили.

На последнем слове его голос пропал, превратившись в хриплое карканье. Словно он не мог заставить себя сказать «убили». Хотя все они знали, что исходом может быть лишь победа – либо Великий Уравнитель.

– Ты хорошо владеешь кнутом? – спросил Антауп.

Лео воззрился на него.

– Ты серьезно?

– Я как-то видел, как одна гурчанка кнутом выхлестывала мечи у людей из рук. Это было такое представление. Люди выходили из публики, и… в общем, было на что посмотреть. Потом она еще наполовину стащила платье с одной девчонки, вообще никак ей не повредив.

И он улыбнулся, погрузившись в воспоминания.

– То есть что, ты предлагаешь мне кнутом стащить одежду со Стура Сумрака?

– Нет, но… просто я думал о чем-нибудь, с чем он не умеет управляться, и…

– Мне бы стоило отхлестать кнутом всю вашу шарашку! – послышался голос Рикке.

Она подошла к ним, как обычно двигая языком катышек чагги вдоль нижней губы и неторопливо покачивая своей лохматой головой. Лео был рад ее видеть. Очень рад. При виде нее он всегда чувствовал себя лучше. Даже без всякого Долгого Взгляда ей всегда удавалось каким-то образом видеть сквозь всю чепуху, все наносное, видеть самую суть. Она помогала ему видеть суть. Знают мертвые, сейчас ему не помешало бы немного ясности!

– Женщина, мы здесь говорим об оружии! – прорычал Гловард.

– Я это слышу, мужчина, – откликнулась Рикке, – и слышу, что вы говорите своими задницами! То, что ты приносишь на круг в своих руках, значит гораздо меньше, чем то, что ты приносишь в своей голове. – Она постучала кончиком пальца по собственному черепу. – Сомневаюсь, что от вас много помощи насчет первого, а со вторым вы вообще одна гребаная по-меха!

– И сколько поединков ты выиграла? – негодующе вскинулся Йин.

– Больше, чем вы все вместе взятые, – резко заверила она. – А теперь деньтесь куда-нибудь, мне надо поговорить с моим чемпионом.

Возможно, они привыкли повиноваться матери Лео, а Рикке позаимствовала у нее манеру командовать; в любом случае, они покорно поднялись и начали собирать свои вещи.

– Не уходите далеко! – напутствовала она. – Вы понадобитесь Лео, чтобы держать щиты!

– Что это на тебя нашло? – спросил у нее Лео.

Рикке высокомерно фыркнула, так что кольцо, продетое в ее носу, зашевелилось.

– Изерн сказала, что я должна взять вожжи в свои руки.

– То есть что, я теперь лошадь?

– Угу. И тебя необходимо пришпорить.

– Этим обычно занимается моя мать. – Лео ощутил приступ нервозности, вдруг заново осознав, что вскоре ему предстоит драться насмерть. – И вот, когда мне больше всего ее не хватает, она меня покинула!

– История, конечно, печальная, но как мне кажется, она видит это по-другому. Понимаешь, Лео, она привыкла всем командовать. А сейчас она беспомощна. Может быть, даже напугана.

– Ей-то чего бояться? Это ведь мне предстоит драться с Большим Волком! Она должна быть здесь!

– Ты неделями ныл, что она постоянно торчит у тебя за плечом. А теперь, стоило тебе вылезти из-под ее юбки, и тебе ее уже не хватает? Клянусь мертвыми, Молодой Лев мог бы и обойтись без своей матери!

Лео набрал в грудь воздуха и выдохнул сквозь сжатые губы.

– Ты права. Я ведь всю жизнь мечтал сразиться на кругу. – Он обхватил руками голову. – Три тысячи чертей, Рикке, с какой стати мне так хотелось драться на кругу?

Она взяла его за запястья, опустила его руки вниз:

– Никто не помнит, как была одержана победа, все помнят только, кто победил. Дерись крепче.

– Хорошо.

– Дерись нечестно.

– Ладно.

– Лев победил волка.

– Угу.

– Нет, не «угу»! – Она обеими руками взяла его лицо. – Лев победил волка! Я видела это!

Ее большие светлые глаза были полны уверенности, и это придало ему духа. Придало храбрости. Он снова почувствовал себя собой. Молодой Лев! Она была как раз тем, что ему было сейчас нужно. Родник веры в пустыне сомнений. Не зря говорят: каждому хорошему мужчине нужно, чтобы рядом с ним была хорошая женщина. Ну, может, не рядом, но хотя бы под ним.

– Я люблю тебя, черт подери, – вымолвил он.

Ее брови взлетели на лоб. Почти на такую же высоту, как и у него самого. С какой стати он это сказал? Позволяет любой эмоции уносить себя бог весть куда, как всегда говорила его мать.

– Я хотел сказать… не в смысле прямо-таки люблю, – принялся запинаться он.

А в каком тогда смысле, черт возьми? Как это называется, когда женщина тебе не только любовница, но еще и друг? С ним никогда не случалось ничего подобного.

– Или… может быть, я действительно это и хочу сказать…

– Тогда пообещай мне одну вещь. – Она обхватила ладонью его затылок и притянула к себе, так близко, что они почти соприкоснулись носами. – Пообещай, что ты прикончишь этого ублюдка!

Лео оскалил зубы.

– Обещаю! Прикончить ублюдка – в этом же и весь смысл! За тебя. За твоего отца. За Риттера. За Барниву… – Он вдруг улыбнулся: – Меч Барнивы! Вот что я возьму!

– Хороший выбор. Наверное.

Лео взглянул в сторону моста и почувствовал новый прилив печали, за которым тотчас последовала нервная дрожь.

– Я только надеюсь, что мне он принесет больше удачи, чем ему.

– Тебе не понадобится удача. – Рикке повернула его лицо к себе и поцеловала его, мягко и серьезно, с абсолютной уверенностью. – Я видела это.

На назначенном месте уже собирался народ. По всей видимости, пролитые вчера реки крови только подогрели в людях жажду новой. Клевер, после того как сам проиграл в поединке, потерял вкус к подобным развлечениям, однако его попросили подержать щит для наследника Севера, а это считалось немалой честью. Было благоразумно по крайней мере явиться вовремя.

Место для круга выбрали невдалеке от моста, там, где схватка кипела наиболее горячо – добрых шести шагов в поперечнике, оно было размечено колышками и веревкой. Траву выстригли под корень, плотники сколотили помосты с сиденьями, чтобы большим людям было лучше видно, как решаются судьбы Севера. Чтобы Черный Кальдер со Скейлом Железноруким и Ищейка с леди Брок не упустили ни одной пролитой капли крови – в конце концов, будет обидно, если она упадет в грязь незамеченной.

Погода стояла подходящая. Голубое небо постепенно выцветало к горизонту, там, где солнце утомленно опускалось к вершинам холмов. Высоко в небе большой косяк гусей, гогоча, направлялся к югу. Их не особенно заботили людские дела – кто выиграет, кто проиграет, кто будет жить, а кто умрет. Приятно знать, что гуси будут все так же хлопать крыльями независимо от исхода поединка. Хотя это скорее всего послужит слабым утешением для того из героев, кто закончит день с мечом в зад-нице.

Люди, которые держали щиты вокруг места поединка, должны были следить за тем, чтобы никто не ушел с круга, пока дело не будет закончено. Каждая сторона старалась отобрать для этой задачи самых свирепых бойцов, и надо отдать им должное, более молодые действительно сверкали друг на друга воинственными взглядами поверх выстриженной травы. Тем, кто постарше, однако, дело было не в новинку, и они приберегали свои лицевые мышцы для того времени, когда от них будет что-то зависеть. Некоторые из Названных Скейла и Ищейки, хотя и стояли по разные стороны, болтали друг с другом как старые друзья. Имена большинства из них были знакомы Клеверу: Красная Шляпа и Оксель, Плоский Камень и Бродд Молчун, Лемун Известка из-под Йоуза и Греган Пустоголовый с Западных Долин. И Гвоздь тоже был здесь – бесцветные волосы торчат словно пух чертополоха, сам весь в окровавленных повязках после вчерашней драки.

Пожалуй, в чем-то странно, что люди, которые несколько часов назад стремились убить друг друга, теперь весело общались, топая ногами и дуя на пальцы, полируя ободки своих щитов, со вкусом обсуждая давно прошедшие битвы, битву только что законченную, а также ту, которая предстояла. Но так уж обстоит дело: воины, даже из разных лагерей, всегда имеют больше общего между собой, чем с кем-либо другим.

«Самая одинокая из профессий», – пробормотал Клевер. У пастухов, может быть, тоже не особенно много друзей, но от них, по крайней мере, не так часто требуют убивать тех, которых удалось завести.

– Йонас Крутое Поле!

Клевер дернулся, услышав хриплый шепчущий голос; звук его старого имени пугал и одновременно действовал возбуждающе. Рядом с ним стоял крупный человек, держа на руке помятый щит; ветер колыхал его серые волосы вокруг поросшего серой щетиной лица, обезображенного таким шрамом, рядом с которым Клеверов мог показаться царапиной. И в самой середке этого шрама, на том месте, где должен был находиться глаз, сверкал яркий шар мертвого металла.

– Да никак это Коул Трясучка! Я больше не зовусь Крутым Полем. Обнаружил, что большое красивое имя притягивает к себе людей с острым оружием, которые так и норовят откромсать кусочек себе.

Трясучка ответил усталым кивком, явно рожденным из горького опыта.

– Мир полон нетерпеливых идиотов, это как пить дать.

– Ну вот, не хочу пополнять собой их число. Так что теперь я просто Клевер.

– В том круге небось рос клевер, да? Где ты дрался.

– Точно. Каждый раз, когда чувствую этот запах, снова вспоминаю, каково это – быть побитым.

Трясучка снова ответил усталым кивком, глядя куда-то в направлении холмов.

– Надо бы нам с тобой как-нибудь поговорить. Как подобает старым боевым коням вроде нас.

– Это ты боевой конь, Трясучка. Я-то скорее ворона, подбирающая объедки.

– Не то чтобы мне не нравилась эта роль; у тебя неплохо получается…

Трясучка глянул в сторону Гринуэя, который вышагивал с таким видом, будто это он собирался сразиться с Молодым Львом, и вдобавок был уверен в своей победе.

– Не сомневаюсь, что многие нетерпеливые идиоты видят в тебе вполне забавную фигуру. – Он наклонился ближе и понизил голос, точнее заговорил еще более хриплым шепотом, чем прежде: – Но мы-то оба знаем, кто ты есть.

Клеверу доводилось слышать, будто Коул Трясучка может видеть своим металлическим глазом мысли людей. Чепуха, разумеется. Но он и оставшимся видел немало – побольше, чем многие другие. Это было, наверное, самое серьезное имя на Севере среди тех, кто еще отбрасывал какую-то тень. Трясучке не требовался волшебный глаз, чтобы проникать в суть вещей.

Клевер перевел дыхание.

– Н-ну, что скажешь, нам всем приходится играть теми картами, какие нам сдали.

– Некоторым. А некоторые убивают тех, кому достались лучшие карты, и играют ими вместо своих. Что этот Стур Сумрак представляет собой как боец?

– Я бы не хотел с ним драться.

– Благоразумный человек прилагает все усилия, чтобы вообще не драться.

– По крайней мере в честном поединке.

Они помолчали, наблюдая за тем, как народ заполняет свободные места, со стороны Союза и со стороны Севера. Воины, слуги, женщины, все больше и больше, пока из них не составилась гомонящая толпа, простирающаяся во всех направлениях.

– А каков он как человек? – спросил Трясучка.

– Примерно то, чего ожидаешь от того, кого называют Большим Волком. Во всяком случае, не лучше. А как насчет Брока?

Трясучка пожал плечами:

– Примерно то, чего ожидаешь от того, кого называют Молодым Львом. Определенно не хуже.

– Ха! Мы с тобой такие умные, знаем все ответы; я порой удивляюсь, почему мы идем за этими ублюдками.

Шум толпы усилился, с одной стороны послышались одобрительные возгласы, с другой – недовольный ропот, и сквозь толкучку протиснулись Бетодовы сыновья. Менее похожей друг на друга пары братьев было еще поискать. Скейл Железнорукий, огромный, тучный, сверкающий золотом, расточал улыбки; Черный Кальдер, тощий словно древко копья, шагал с лицом мрачнее тучи.

– Я слышу много разговоров о верности, – заметил Трясучка, дождавшись, пока люди, правившие Севером уже почти двадцать лет, займут свои высокие места рядом с кругом.

Клевер фыркнул:

– Поскольку мы с тобой можем насчитать с дюжину мертвых хозяев на двоих, причем в падении многих из них оба принимали участие, я могу не стесняясь сказать, что верность слишком переоценивают.

– И все же неплохо иметь кого-то, кто был бы достоин твоей верности.

Одобрительные выкрики и недовольный ропот поменялись местами: на противоположные места неловко вскарабкался тощий пожилой человек с длинными волосами и заостренным лицом.

– Ты про Ищейку?

Он выглядел каким-то серым. Серая одежда, серые волосы, серое лицо, словно жизнь вытекла из него, оставив лишь сухую шелуху, которую может унести случайный порыв ветра.

– Я бы сказал, что он оставил свои лучшие годы позади, – заметил Клевер.

Трясучка не спеша перевел взгляд на Скейла и обратно. Он умел сказать многое, не тратя лишних слов.

– По крайней мере они у него были.

– И то верно. – Клевер устало вздохнул. – Я испытываю к Ищейке большое уважение, по правде сказать. Он единственный на Севере, из тех, кого я застал, кто завоевал какую-никакую власть и при этом остался хотя бы наполовину приличным человеком. Все остальные – Бетод, Девять Смертей, Черный Доу, Черный Кальдер… Говоря между нами…

Клевер аккуратно почесал свой шрам и понизил голос, насколько мог:

– Я бы сказал, это было больше похоже на соревнование на звание шлюхи года, а?

Трясучка медленно кивнул:

– Настоящий парад мудаков.

– С другой стороны, мудаки чаще всего выигрывают, разве не так? Может, я и слабый человек, но я предпочту быть на стороне победителей, даже если проигравшие лучше пахнут.

– Тебе бы стоило познакомиться с его дочкой.

– Чьей, Ищейкиной?

– Ага. Рикке. Не буду делать обещаний насчет ее аромата, но поговорить с ней стоит.

Трясучка кивнул в направлении помоста, на который с задней стороны карабкалась молодая девчонка, сплошные локти и коленки. Взобравшись, она втиснулась между Ищейкой и бледной, суровой женщиной из Союза, в которой Клевер угадал бывшую леди-губернаторшу Инглии.

Девчонка откинула с лица копну медно-каштановых волос, под которой обнаружились большие серые глаза – и у Клевера не осталось сомнений. Это была она. Та самая, что скатилась с горы прямо к его ногам. Та, которой он позволил ушмыгнуть дальше в леса.

– Мы встречались мельком. Мне показалось, это ноль без палочки.

– В таком случае ты ее недооценил.

Без сомнения, вид у нее был довольно симпатичный, но при этом и довольно сумасшедший: дикая, дерганая, поверх одного глаза намалеван крест, в носу продето толстое золотое кольцо, а на шее болтается куча цепей и побрякушек, словно она собиралась выучиться на какую-нибудь горскую колдунью, но пока что не дошла собственно до заклинаний.

– Ты уверен в этом? – спросил он.

– Я похож на человека, склонного фантазировать?

Клевер окинул Трясучку быстрым взглядом с головы до ног.

– Не намного больше любого из живущих. А я давно уже излечился от ложного представления, будто я прав в любом вопросе.

– Чем мудрее человек, тем больше он готов учиться.

Угол рта Трясучки подозрительно кривился, когда он наблюдал за Рикке, размахивающей руками словно мельница. Возможно, там был даже намек на гордость. Это было самое сильное проявление чувств, которое он позволил себе за весь разговор. Любой, кто умудрился высечь хоть какую-то искру из этого куска камня в форме человеческого лица, достоин того, чтобы к нему присмотреться, решил Клевер.

Воины-щитоносцы уже начали выстраиваться вдоль края круга, за ними теснился народ, стремясь урвать местечко с самым лучшим видом на бойню.

– Ну что ж, Трясучка, старый пень, если тебе действительно захочется потолковать, дай мне знать. – Клевер поднял с земли свой щит и шагнул, высматривая, куда ему встать. – Мои уши всегда открыты для разговора о том, как сделать жизнь лучше.

Рикке надеялась, что ее ненависть к Стуру Сумраку растает, когда она наконец увидит его лицо – потому что ее ненависть к нему уже начинала становиться непосильным бременем. Она поглядит ему в глаза и увидит, что он совсем не тот монстр, который вопил о своих надеждах на ее кошмарную смерть, который спалил сад ее отца и перебил множество ее хороших знакомых, а просто человек со своими привязанностями и страхами, как и любой другой – и ее ненависть испарится.

Однако, как зачастую случается с надеждами – и ненавистями, – все вышло не совсем так, как она рассчитывала.

Будущий король горделиво вышел на круг под дикие вопли своих сторонников. Его восхваляли, ему аплодировали, его хлопали по спине, а он стоял посреди всего этого со своей мокроглазой ухмылкой, словно свадебный гость, который в предыдущую ночь перепихнулся с невестой.

– Это Сумрак? – вполголоса спросила Финри дан Брок, которая сидела рядом с Рикке, бледная и напряженная, не очень удачно стараясь прикрыть свое горе храброй миной.

– Да, это он.

Рикке прищурилась, жалея, что не может посмотреть сквозь него. Увидеть какую-то подсказку насчет того, что он собирается делать. Какую-нибудь слабость, которой Лео сможет воспользоваться. Или просто его надвигающуюся смерть.

Однако Долгий Взгляд не подчинялся ее желаниям, и все, что она смогла увидеть на его лице, – это его гребаную сводящую с ума ухмылку, словно это он был тем, кто может смотреть в будущее, и для него там не предвиделось ничего, кроме новых побед. Стур взглянул в ее сторону, и его волчья усмешка расширилась еще на зуб с каждой стороны. Он не спеша подошел к ней через добрую половину круга.

– Так, значит, это ты Рикке? – окликнул он, медленно обводя ее с ног до головы своим мокрым взглядом, приоткрыв рот и показывая кончик языка. – Ты симпатичнее, чем я представлял.

Она ответила таким же неторопливым взглядом, только ее рот был искривлен презрительной гримасой.

– А ты примерно такой урод, как я и ожидала.

– Говорят, ты можешь видеть будущее. И как, ты уже видела тот момент, когда ты будешь у меня сосать?

Раздался взрыв насмешливого хохота. Рикке стиснула кулаки.

– Нет. Только то, как ты будешь побит на круге.

Стур только усмехнулся, услышав это:

– Ну, тут-то ты врешь, это я точно знаю. Может быть, ты врешь и насчет того, о чем я спрашивал?

Он сально подмигнул ей и повернулся прочь. Подмигнул ей, ублюдок! Рикке ощутила, как в ней вздымается ярость, еще горячее, чем прежде.

– Насчет этого не волнуйся! – завопила она ему в спину, вскакивая и тыча в воздух скрюченным пальцем. – Когда Лео сложит тебя пополам, ты сможешь сам у себя отсосать!

Этим она заслужила несколько смешков, по крайней мере со своей стороны, плюс несколько мрачных взглядов со стороны Стуровых щитоносцев. Среди них она опознала Гвоздя – тот глядел прямо на нее, задумчиво сдвинув бесцветные брови. Она свернула язык трубочкой и плюнула в его сторону. Он ухмыльнулся и отвесил ей небольшой поклон.

– Полегче, – буркнул ее отец, придерживая Рикке за локоть. – Только глупцы и трусы не могут обойтись без грубостей. К Стуру, может быть, относится и то, и другое, но ни то, ни другое не относится к тебе.

– Подмигивать он мне будет, дрочила сраный! – прорычала она. – Ничего, мы еще посмотрим, как его будет трахать боров, мерзкого ублюдка! Как его вздернут на колючке и вырежут на нем кровавый крест! А потом я пошлю его папаше его кишки в шкатулке. С травами. Чтобы он ничего не унюхал, пока не откроет!

Она увидела, что отец глядит на нее во все глаза, и вид у него весьма озабоченный.

– Что? – рявкнула она, сдвигая плечи. – Думал, во мне не может быть ненависти к человеку?

– Я просто говорю: будь осторожна. Если будешь ненавидеть человека так сильно, ты дашь ему власть над собой.

– Может быть. Но она вернется в грязь вместе с ним. – Ее голос звучал жестко даже для нее самой. – Великий Уравнитель спишет все долги.

Улюлюканье и насмешки, несшиеся с их стороны круга, превратились в радостные крики, когда Лео протолкался сквозь толпу. Его друзья шли следом.

Отец наклонился ближе к Рикке:

– А любовь к человеку в тебе может быть? – Она подняла на него глаза, захваченная врасплох. – Я стар, Рикке, но не слеп.

Лео вздрогнул, когда стена щитов с лязгом замкнулась за его спиной – словно узник, услышавший поворот ключа своего тюремщика. Он сказал, что любит ее. Не то чтобы она подозревала его во лжи. Просто сомневалась, что он когда-либо любил кого-то больше, чем себя.

– В нем есть вещи, которые я люблю. – Например, великолепный живот, какой редко где увидишь. – А есть которые не очень. – Например, раздувшаяся от самомнения голова, какую редко где встретишь.

– Можно ненавидеть что-то в человеке и все равно любить его. Это нелегко – видеть, как твой любимый человек входит на круг.

Рикке стиснула кулаки так, что ногти впились в ладони.

– Проще, если еще больше ты ненавидишь второго ублюдка.

Шум начал стихать, когда на выстриженную траву ступила Изерн-и-Фейл со своим длинным копьем в руке, медленно жуя. Дождавшись, пока вокруг воцарится нервная тишина, она засунула катышек чагги языком за нижнюю губу.

– Мое имя Изерн-и-Фейл! Мой папаша, Круммох-и-Фейл, был судьей, когда Девять Смертей дрался с Фенрисом Наводящим Ужас. Он был известный подонок. – Смех, согласные выкрики. – Но зато известный! И поскольку он к тому же был горцем, то лучше всего годился на роль нейтральной стороны – по крайней мере, лучшего было не найти.

Она задрала подбородок и ткнула пальцем в свою грудь:

– Я не менее известна, чем он! Главным образом своим острым умом и сногсшибательной красотой. – Снова смех. – Так что, поскольку я еще и горянка, на мою долю, похоже, выпало судить этот поединок.

Она сверкнула глазами в сторону Стура:

– Однако я должна с самого начала объявить, что терпеть не могу этого говнюка, который там стоит, и в принципе не прочь прикончить его собственноручно!

Поднявшийся хохот только добавил Рикке нервозности.

– Не могу не восхититься твоей честностью, – отозвался Стур.

– Ты хоть комариным членом можешь восхищаться, меня это мало волнует. Однако судить поединок – это священная ответственность и так далее, и все такое гребаное прочее, так что можешь рассчитывать на то, что я рассужу вас по всей со-вести.

– Мне-то что, – сказал Стур. – Когда я буду стоять над его трупом, судить будет особо нечего. Ты только скажи, когда начинать, а с остальным я справлюсь.

– Полегче, паренек! – одернула его Изерн. – Луна любит, когда вещи делаются согласно заведенному порядку, так что сперва будет представление участников, потом ставки, потом выбор оружия. Не беспокойся, я не стану тратить время, раздувая ваши и без того распухшие имена больше, чем будет необходимо. Итак, здесь, по мою…

Она на мгновение задумалась, нахмурила брови, взглянула на Лео, затем на свои руки, затем перевела взгляд на небо, потом прищелкнула пальцами:

– Левую! По мою левую руку стоит Лео дан Брок, сын Финри дан Брок, новоиспеченный лорд-губернатор Инглии, которого люди зовут Молодым Львом по причине его молодости и героического самомнения. Если он настолько же хорош в бою, насколько хорош собой, то схватка обещает быть интересной.

Она указала копьем на Стура:

– Что означает, что этот экземпляр находится справа от меня, и это Стур Сумрак; ну, сами знаете, сын Кальдера Черного и наследник цепи Бетода, которого люди зовут Большим Волком – уж не знаю почему, может, у него самая большая и волосатая задница на всем Севере или еще что-нибудь. Он побил на круге Стучащего Странника, хотя мы все знаем, что старик к тому времени просто отжил свое… Ну как, все довольны?

Лео ничего не ответил. Он не сводил глаз со Стура, так, словно они были на круге одни.

Стур пожал плечами, по-прежнему улыбаясь:

– Я всем доволен.

– Ублюдок, ублюдок, гребаный ублюдок! – прошипела Рикке сквозь плотно сжатые губы. Она прикусила свой катышек чагги так сильно, что у нее болело все лицо, изо всех сил напрягаясь, чтобы ощутить в животе тошноту, почувствовать, как глаз становится горячим, и увидеть, как перед ней появляется какой-нибудь призрак будущего. Однако ничего такого не происходило.

– Тогда ваш следующий вопрос! – провозгласила Изерн. – По какой причине эти два дурака решили прикончить друг друга? Главным образом, как и полагается в поединках, для удовлетворения своего мужского самолюбия; однако есть и еще один момент, касающийся нашего щедрого Северного чернозема. Победивший получит здоровенный кусок этого добра, который люди называют Протекторатом и который простирается от реки Белой до Каска и включает в себя город Уфрис. Если победит Стур Сумрак, этот кусок перейдет к королю Скейлу. Если победит Лео дан Брок, он останется в руках Ищейки и в любящих объятиях Союза. Все довольны такими условиями?

Тишина. С той стороны, где сидела Рикке, никто не выглядел особенно довольным.

– Ищейка, вождь и глава Уфриса? – позвала Изерн.

– Да, – устало отозвался отец Рикке.

– Брок, лорд-губернатор Инглии?

– Да! – рявкнул Лео.

– Скейл Железнорукий, король Севера?

– Да, – пророкотал Скейл, тряся брылями и подавляя отрыжку, словно это был уже третий поединок, который он наблюдал за это утро. – Приступай к делу, женщина!

– Сейчас приступлю, гора сала!

Изерн воткнула копье в землю и щелкнула пальцами в сторону Трясучки:

– Одолжи-ка мне твой щит, красавчик!

Тот оглянулся через плечо, словно сперва решил, что она обращается к кому-то другому, потом швырнул ей щит. Изерн ловко поймала его и поставила ободом на землю.

– Ну что, Брок, ремни или краска? – Впрочем, щит Трясучки был так измочален, что краски на нем оставалось только несколько упрямых пятнышек внутри углублений.

– Краска, – ответил Лео.

Изерн завертела щит, люди принялись орать, гикать и улюлюкать. Рикке услышала, как леди Финри рядом с ней тихо охнула, прикрыв глаза ладонями.

– Он победит, – сказала ей Рикке.

– Откуда ты можешь знать?

Рикке взяла ее холодную влажную ладонь и пожала ее.

– Он победит! – повторила она, стараясь, чтобы это прозвучало как несомненный факт, хотя ее собственная голова гудела от сомнений.

Может быть, она и могла его отговорить. Но сейчас было уже слишком поздно.

Щит с грохотом упал на землю.

– Ремни внизу, – объявила Изерн. – Тебе выбирать, Большой Волк.

Стур поймал взгляд Рикке и пожал плечами, еще небрежнее, чем обычно, словно мысль о поражении ему и в голову не приходила:

– Пускай он выбирает.

– Выбирай, Молодой Лев.

Лео покачал головой.

– Пускай он выбирает.

– Мужчины! – Изерн закатила глаза. – Никогда не могут решить, что им нужно. Ладно, будете драться каждый своим оружием.

Она швырнула щит обратно Трясучке, вытащила из земли свое копье и указала его острием на людей, которые стояли по периметру круга, уже сомкнув обращенные вовнутрь щиты в сплошную стену, так, что ободы скребли друг о друга:

– А вы смотрите, не выпускайте этих двоих, пока дело не решится. И не вмешивайтесь больше, чем будет необходимо!

Она сплюнула сок чагги, вытерла подбородок и кивнула, словно все наконец-то было устроено к ее удовольствию.

– Ну ладно, за дело!