– Мой отец очень высокого мнения о вас.

Взгляд постоянно прищуренных глаз инквизитора Тойфель обратился к Савин, оторвавшись от мелькающего за окошком солнечного пейзажа, однако она ничего не ответила. Назвать ее внешность суровой значило ничего не сказать. Она казалась высеченной из кремня. Ее подбородок и скулы выпирали, нос был плоским и слегка кривым, с двумя отчетливыми морщинами поперек переносицы из-за не сходящей с лица хмурой гримасы. Ее темные волосы были присыпаны сединой и стянуты сзади в узел, тугой, как удавка убийцы.

Савин блеснула своей искусно сконструированной бесхитростной улыбкой, той самой, на которую ее собеседники обычно не могли не ответить:

– А он не из тех людей, кто привык сыпать похвалами.

Тойфель сопроводила это признание едва заметным кивком, но продолжала хранить молчание. Комплиментами из некоторых людей можно выудить больше, чем пытками, и как обнаружила Савин, комплименты, отнесенные к какой-либо уважаемой третьей стороне, бывают наиболее эффективны. Но замки Тойфель не поддавались таким простым отмычкам. Она спокойно покачивалась в такт толчкам кареты, с лицом неприступным, как банковское хранилище.

Савин невольно заерзала, ощутив внезапный приступ боли. Ее месячные, безупречно выбрав момент, наступили раньше обычного: знакомая тупая боль внизу живота и с задней стороны ляжек, время от времени перемежающаяся острой болью в заднице в качестве недолгого облегчения. Она привычно напрягла все мускулы, чтобы выглядеть абсолютно расслабленной, и вынудила свою улыбку стать еще более яркой.

– Он говорил, что вы выросли в Инглии, – продолжала она, решив сменить направление.

Тойфель наконец заговорила, но ограничилась самым минимумом.

– Это так, миледи.

Она напоминала Савин одну из машин Карнсбика: раздетая до несущих конструкций, состоящая из углов, не допускающая сожалений. Никакой ненужной плоти, никаких ненужных украшений, и уж будьте уверены, никаких ненужных сантиментов.

– И работали в угольной шахте?

– Работала.

И с тех пор, похоже, ни разу не меняла одежду. На ней была поношенная рубашка с закатанными до локтей рукавами и кожаными вставками, как носят рабочие. Штаны из грубой ткани, заправленные в туго зашнурованные рабочие ботинки, один из которых был дерзко выставлен в центр пола кареты, словно заявляя претензию на территорию. Нигде ни намека на женственность. Есть ли на свете женщина, которая бы меньше заботилась о том, как она выглядит? Савин незаметно поерзала в своем новом платье, тщетно пытаясь переместить шов, натиравший ее взмокшую подмышку. Она бы никогда в этом не призналась, но, черт возьми, как же она ей завидовала, особенно на этой жаре!

– Уголь меняет мир, – заметила она, незаметно опуская локтем окно, чтобы впустить побольше воздуха, и обмахиваясь веером немного быстрее.

– Так я слышала.

– Но меняет ли он его к лучшему, вот вопрос? – тоскливо пробормотал мальчик.

Он поднял голову, и по его бледным щекам разлился румянец, а большие, печальные, как у лягушки, глаза обратились к Тойфель. Она окинула его тем же спокойным критическим взглядом, каким смотрела на Савин. Взгляд, оставлявший ему самому судить, стоило ли ему открывать рот. Парень снова уставился в пол, еще крепче обхватив себя обеими руками.

Они, несомненно, представляли собой странную пару. Женщина из кремня и мальчик из воска. По ней не прочесть и намека на эмоции, у него все чувства написаны прямо на лице. Меньше всего таких людей можно заподозрить в причастности к инквизиции. Однако Савин полагала, что как раз в этом и состояла идея.

– Вы ожидаете столкнуться с проблемами в Вальбеке? – спросила она.

– Если бы это было так, – отозвалась Вик, – ваш отец скорее всего не рекомендовал бы вам ехать.

– Он так и сделал. Я еду по собственному почину. И мне кажется, он вряд ли послал бы вас, если бы там не имелось хотя бы некоторых проблем. Я права?

Вик даже не моргнула. Эту женщину было ничем не прошибить.

– А вы предвидите проблемы? – спросила она, отвечая вопросом на вопрос.

– На мой взгляд, это всегда благоразумно. Мне принадлежит доля в тамошней текстильной фабрике.

– Помимо других предприятий.

– Помимо других предприятий. У меня там есть партнер, некий полковник Валлимир.

– Бывший командующий Первым полком королевской гвардии. Он оказался слишком негибким, чтобы служить под началом Миттерика. Достаточно ли он гибок, чтобы служить под вашим началом?

По всей видимости, Вик разбиралась не только в собственных делах, но также и в чужих.

– В чем интерес подчинять своим прихотям гибких людей? К тому же, партнеры бывают полезны. Всегда есть кто-то, чтобы наблюдать за производством. Кто-то, с кем можно разделить риск.

– Кто-то, на кого можно свалить вину.

– Вам следовало бы заняться бизнесом.

– Не уверена, что мне хватит безжалостности. Инквизиция мне больше подходит.

Савин вознаградила эту эскападу тщательно отрепетированным спонтанным взрывом смеха.

– Фабрика была убыточной. Проблемы с рабочими, я полагаю. Я всегда говорила, что ткани следует носить, а не инвестировать в них. – Она щелчком сбила незаметную пылинку с вышитого манжета своего дорожного жакета. – Среди ткачей множество бывших солдат. Это люди, привыкшие к насилию и склонные таить обиды. Когда гильдии разорились, все они оказались без руля и без ветрил, ощущая урон как для своих карманов, так и для своей чести.

– Что заставило вас переменить решение?

– Как обычно, я поняла, сколько денег на этом можно заработать. И теперь внезапно оказывается, что моя фабрика приносит прибыль!

– Что, конечно же, просто замечательно! – вставила Лизбит, которая никогда не могла сказать ничего стоящего, но которую это никогда не останавливало.

Хуже всего, что с тех пор, как ее сделали временной компаньонкой, она говорила свои глупости все более самоуверенным тоном. Если так пойдет и дальше, Савин придется задушить ее еще до того, как они прибудут в Вальбек, не дожидаясь возвращения Зури с Юга.

– Что, действительно, просто замечательно, – согласилась Савин. – Однако стремительность и размеры прибылей вызывают у меня… некоторые подозрения.

– Вам следовало бы пойти в инквизиторы.

– В этом корсете? Очень маловероятно.

И тут Тойфель наконец улыбнулась. Всего лишь небольшой изгиб в уголке губ. Взвешенный, как и все ее выражения. Словно она просмотрела свой бюджет и решила, что может себе это позволить.

– Кажется, вы предпочитаете держать свои мысли при себе, – заметила Савин.

Уголок губ приподнялся чуть выше.

– Возможно, дело в том, что их не так уж много.

Это едва ли можно было счесть насмешкой. Просто они обе знали, что Тойфель видела, и перенесла, и преодолела такое, с чем Савин никогда не придется столкнуться. С чем она никогда не осмелится столкнуться. Тойфель не нужно было прятаться за париками и пудрами. Она пребывала в неколебимой уверенности, что она вырезана из закаленной огнем древесины и при желании может сломать Савин пополам своими жилистыми шахтерскими руками.

Савин поняла, что старается повернуться так, чтобы прикрыть свой клинок. Она уже жалела, что надела его. Как дешево и нелепо это выглядело сейчас, когда напротив сидела женщина, резавшая людей, чтобы заработать себе на жизнь!

Вик сидела, вытянув одну ногу. Застарелая боль в бедре давала себя знать, и на каждом ухабе толчок, проходя через карету, пронизывал болью ее тело от колена до поясницы, но она не собиралась елозить, выбирая более удобную позицию, которую все равно не сможет найти.

Савин дан Глокта выглядела расслабленной и безмятежной: одна нога небрежно заброшена на другую, сверкающий носок безукоризненно начищенного ботинка высовывается из-под расшитого подола платья, стоящего, вероятно, больше, чем весь экипаж – а экипаж тоже был не из дешевых. Вик никогда не встречала женщину, которая бы больше заботилась о том, как она выглядит, хотя ей и довелось однажды провести ужасные полчаса, скрываясь за портьерами на одном из приемов королевы Терезы.

Ни одна волосинка в бровях Савин, ни одна ниточка в ее одежде, ни одна крупинка ее пудры не выбивалась из общего ряда, даже на этой жаре. Вся она была настолько фарфорово-совершенной, что когда она двигалась, говорила, дышала как все нормальные люди, это каждый раз вызывало удивление. На ее поясе висел смехотворный маленький клинок с изукрашенным камнями эфесом. На ней была крошечная бесполезная шляпка, прикрепленная к волосам хрустальной шпилькой. Она изящно обмахивалась веером, сделанным из радужно переливающихся пластинок ракушек, взад-вперед, взад-вперед… На ее голове возлежало гнездо золотистых косичек, которое только полный болван мог бы принять за ее настоящие волосы. Или вообще за настоящие волосы. Если бы в мире существовала какая-либо справедливость, она выглядела бы нелепо. Однако Вик прекрасно знала, что справедливости нет – и она выглядела эффектно.

Может быть, Вик и сама выглядела бы так же, если бы ее отца не забрала инквизиция? Если бы его семью не выслали в Инглию вместе с ним? Может быть, она тоже сидела бы вот так, в парике, на сооружение которого ушел месяц, постукивая носком такого же восхитительно-кошмарного ботинка, лучась самодовольством, словно кошка у кухонного очага?

Но Вик давным-давно уяснила, что «может быть» – это игра, в которой нет победителей. В конечном счете победителей нет почти ни в одной игре.

– У тебя остались эти сладости, Лизбит? – спросила Савин.

Горничная, лишь немногим менее выхоленная, чем ее госпожа, извлекла из своего саквояжа полированную коробочку. По карете распространилось ароматное облако, и внутри обнаружилось не менее дюжины маленьких засахаренных фруктов, каждый в своем гнезде из мятой бумаги. Рот Вик наполнился слюной. Когда тебе приходилось голодать, пища начинает затрагивать особое место, и тебе уже никогда не вернуться к прежней беспечности.

– Не желаете ли? – промурлыкала Савин.

Вик перевела взгляд с ее элитных сладостей на ее элитную улыбку. В лагерях все имело свою цену и, как правило, с мучительными процентами. Глядя в глаза Савин дан Глокты, твердые и блестящие, как глаза дорогой куклы, Вик поняла, что, даже если обшарит всю Инглию, едва ли найдет более безжалостного кредитора. Задолжать ей хотя бы на волос – значило задолжать слишком много.

– Нет, это не для меня.

– Полностью вас понимаю! Я их тоже не могу есть. – Савин со вздохом потянулась, прогнув спину и уперев одну руку в свою невероятно тонкую талию. – Я и так уже словно сосиска, втиснутая в чересчур тесную шкурку.

Она не то чтобы насмехалась. Просто они обе знали, что в одном волоске на лобке Савин больше манер, денег и красоты, чем Вик могла бы собрать со всех своих знакомых. Она сидела на невидимой подушке из власти и привилегий, зная, что может купить или продать Вик по малейшей прихоти.

Савин предложила свою коробочку мальчику:

– А как насчет вас, молодой человек?

Щеки Огарка покрылись красными пятнами. Можно подумать, что богиня спустилась к нему с небес, чтобы предложить вечную жизнь.

– Я… – он бросил взгляд на Вик. – Можно, я возьму одну?

– Если леди Савин говорит, что можешь, значит, можешь.

Савин улыбнулась еще шире, чем прежде:

– Конечно, можешь!

Он протянул дрожащую руку, вытащил одну конфету из затейливой бумажки и уселся, воззрившись на нее.

– Она стоит, наверное, дороже, чем твои башмаки, – заметила Вик.

Огарок поднял с пола одну ногу, показывая грязный башмак с потрескавшимся языком, вывалившимся наружу, словно у собаки на жаре.

– Они достались мне бесплатно. Снял с мертвеца.

И он засунул конфету себе в рот.

– О-о…

Его глаза расширились.

– О-о!

Он закрыл глаза и принялся жевать, буквально растекшись по своему сиденью.

– Вкусно? – спросила Лизбит.

– Как… солнце, – промычал мальчик.

– Вообще-то тебе бы стоило сказать «спасибо».

– Не беспокойся. – Савин умело это скрыла, но Вик заметила, как досадливо дернулось ее лицо.

Савин снова протянула ей коробку:

– Вы уверены?

– Нет, это не для меня, – повторила Вик. – Но вы очень добры.

– Сомневаюсь, что с этим многие бы согласились.

– Если бы все соглашались, у меня бы не было работы.

Вынуждая себя не морщиться, Вик подтащила к себе вытянутую ногу и до конца опустила окно.

– Тормози! – крикнула она кучеру. – Отсюда мы пойдем пешком.

– И правда, необходимо с осторожностью относиться к тому, с кем тебя видят. – Савин широко распахнула глаза. – Моя мать любит говорить, что репутация дамы – это все, что у нее есть. Ирония в том, что сама она имеет просто ужасную репутацию.

Карета с грохотом остановилась.

– Порой начинаешь ценить вещь только тогда, когда выбросишь ее прочь, – пробормотала Вик.

Вальбек был скрыт за холмами к северу от них, но Вик, спрыгнув в глинистую колею, сразу же увидела дым тысяч городских труб, размазанный ветром в большое грязное пятно поперек неба. И, кажется, запах тоже уже ощущался – пока что всего лишь едкое пощипывание в глубине горла.

– Это весь ваш багаж? – спросила Савин, когда Огарок стащил вниз их заляпанные сумки, притороченные на крыше поверх груды чемоданов.

– Мы путешествуем налегке, – отозвалась Вик.

Она натянула свою потрепанную куртку, заставившую ее тут же сгорбиться, словно старый работяга.

– Завидую вам! Мне порой кажется, что я не могу выйти из дома без дюжины сундуков и вешалки для шляп в придачу.

– Богатство иногда бывает таким бременем, да?

– Вы даже не представляете, – ответила Савин.

Лизбит захлопнула дверцу экипажа.

– Спасибо вам за конфету, миледи! – охрипшим голосом позвал Огарок.

– О, такие замечательные манеры заслуживают награды!

И Савин бросила ему через окно всю коробку. Ойкнув, Огарок поймал ее, едва не выронил, умудрился снова подхватить и наконец крепко прижал к груди.

– Я не знаю, что сказать… – еле слышно произнес он.

Савин улыбнулась – открытой, беззаботной улыбкой, полной тщательно отполированных жемчужных зубов.

– В таком случае, пожалуй, лучше всего будет промолчать.

По мнению Вик, это было лучше всего почти в любом случае. Савин дотронулась веером до края своей великолепной шляпки:

– Счастливой охоты!

Веер щелкнул, кнут хлопнул, и карета, дернувшись, покатила дальше к Вальбеку. Огарок в грустном молчании провожал ее взглядом, заслонив глаза ладонью от полуденного солнца. Вик распустила волосы, сунула руку в придорожную канаву и тщательно расчесалась пятерней, следя, чтобы грязь покрыла волосы до самых кончиков.

– Это обязательно делать? – спросил Огарок.

– Мы идем к отчаянным людям, малыш, – сказала она с хрипотцой в голосе, как говорят рабочие. – Так что и выглядеть должны соответственно.

Она протянула руку и размазала грязь по его щеке. Экипаж Савин окончательно скрылся за деревьями. Мальчик вздохнул, по-прежнему крепко сжимая полированную коробочку.

– Никогда не встречал такой, как она, – шепотом проговорил он.

– Это точно. – Вик похлопала по затекшей ноге, пробуждая ее к жизни, шмыгнула носом, отхаркнулась и сплюнула на дорогу. Потом протянула к мальчику руку, щелкнув пальцами: – Ну, дай, что ли, одну попробовать.