Часть II

– Не забудь: сперва трубы по восточной стороне, – наставлял Сарлби, опираясь на свою швабру. – Эти только что погасили. Там пока что жарче, чем в печи Делателя.

Трубочист был старый трясущийся пьяница с косым глазом, от которого разило примерно поровну распивочной и братской могилой: два запаха, знакомые Броуду лучше, чем ему бы хотелось.

– Я свое дело знаю, – буркнул старик, даже не подняв на них глаза.

Он и его команда прошествовали мимо. Четверо мальчишек, перепачканных сажей, голодного вида, нагруженные щетками и прутьями. Самый маленький насвистывал на ходу. Он одарил Броуда улыбкой, в которой не хватало пары зубов; тот попытался ответить тем же, но обнаружил, что улыбки у него кончились.

– Черт побери, старый пердун все пьянее с каждым разом, как я его вижу, – заметил Сарлби, хмурясь вслед этой жалкой процессии.

– Если бы я уже не зарекся от спиртного, его вид мог бы стать решающим доводом в пользу умеренности, – отозвался Броуд.

– Вообще-то гребаный стыд, конечно, – совать в трубы таких малышей. Сколько лет этому младшему, как ты думаешь?

Броуд молча продолжал мести. В Стирии он узнал, что существует множество вещей, о которых лучше просто не думать. Самые счастливые люди, которых ему доводилось встречать, как правило, были и самыми глупыми, и едва ли это совпадение.

– Знаешь, их ведь покупают в домах призрения. Ребятишки без родни, без всякой надежды. Практически рабы. – Сарлби утер лоб и наклонился ближе к Броуду. – Им натирают колени и локти рассолом. До красноты, утром и вечером, чтобы загрубить, понимаешь? Чтобы кожа стала как стелька. Тогда они могут лазать в горячие трубы и не обжигаться.

– Да, гребаный стыд… – Приподняв глазные стекла, Броуд потер потную переносицу, потом снова водрузил стекла на место. Снаружи жарит лето, внутри весь день кипят котлы; жара в пивоварне стояла словно в печи. – В мире вообще полно грустных историй.

– Это точно. – Сарлби невесело хохотнул. – Я знаю одного беднягу, который живет в подвале возле реки, там, на Луговой улице. Так у него с потолка течет так сильно, что ему приходится каждый день отчерпывать воду, словно это не дом, а дырявая лодка! Как там, кстати, твоя семья, устроилась?

– Малмер нашел нам квартиру на горе, посередине склона.

– Поди ты! Прямо целую квартиру? – Сарлби проговорил это, высоко задрав нос и подражая говору благородных, насколько он его понимал.

– Если можно назвать так две комнаты. Они стоят денег, но моя дочка нашла себе работу горничной, и жена тоже немного зарабатывает шитьем. Шьет, правда, в основном саваны.

– Лучшая одежда в городе в последнее время.

– Верно. – Броуд глубоко вздохнул. – Лидди всегда хорошо управлялась с иглой. Да и вообще со всем, что только попадало ей в руки. Из нас двоих все таланты достались ей.

Сарлби ухмыльнулся.

– Не говоря уже о симпатичном лице, сметливом уме, чувстве юмора… Напомни-ка, а что ты вложил в ваш брак?

– Честно говоря, не имею ни малейшего представления.

– Ну что ж, тебе повезло, и твоей семье тоже. Там, на горе, жить не так уж и плохо, по крайней мере смога меньше. Кто-то же должен оказаться наверху, верно? Кто-то должен жить хорошо, пока другие страдают.

Броуд бросил на Сарлби взгляд поверх стекол:

– Ты когда-нибудь перестанешь меня доставать?

– Это не я, это твоя совесть.

– О да, конечно. Ты просто снабжаешь ее боеприпасами.

– Если ты вдруг устанешь от колющего чувства, ты знаешь, что можно сделать. – Сарлби положил Броуду руку на плечо и продолжал вполголоса ему на ухо: – Ломатели собираются, брат. Нас все больше с каждым днем. Грядет Великая перемена! Это всего лишь вопрос времени.

Броуд поежился – то ли от его дыхания на своей шее, то ли от чувства, что ему доверили тайну, то ли от ощущения рискованности обсуждаемого предмета, то ли просто от липкой жары. Когда-то он тоже хотел все переменить. Прежде, чем отправился в Стирию и узнал, что вещи не меняются так вот запросто.

– Ну конечно, – хмыкнул он. – И тогда каждому выдадут по собственному дракону, чтобы летать, и по собственному пряничному замку, чтобы жить. Чтобы можно было есть стены, если вдруг проголодаешься.

– Я знаю, Бык, я не глупец. Я знаю, как устроен мир. Но, может быть, нам удастся хоть немного распределить богатства. Вытащить этих ублюдков из их дворцов на горе, а тех бедняков – из их подвалов на Луговой улице. Обеспечить каждому человеку честную плату за честный труд. Чтобы больше не было подведенных часов и штрафов, и девочек, которых заставляют работать по ночам. Чтобы мясники не продавали испорченное мясо, пекари не разбавляли муку мелом, а трактирщики не подливали в эль тухлую воду. Может быть, нам удастся добиться хотя бы, чтобы малолетним детям не дубили кожу рассолом – уже это будет неплохо, а? Как ты думаешь?

– Да… это будет неплохо.

Броуд должен был признать, что в этой небольшой речи было не так уж много пунктов, с которыми он мог бы поспорить.

– Никогда не знал, что ты такой оратор, Сарлби.

Где-то в глубине пивоварни что-то загремело.

– Я взял слова у людей получше меня, – отозвался Сарлби. – Тебе бы прийти к нам на встречу, послушать Ткача. Вот кто быстро бы сдвинул твои мозги в правильном направлении!

Откуда-то слышались звуки, похожие на приглушенные крики.

– Я не могу себе позволить такие мысли, – сказал Броуд чуть ли не с сожалением. – Я больше не пытаюсь исправить мир… С тех пор, как мы впервые взобрались на эти лестницы, наверное. Ко второму разу уж точно. У меня и без того достаточно проблем. Мое дело – держаться тише воды ниже травы. Приглядывать за семьей.

Снова грохот, еще громче. Внезапно из устья одной из печей, которые они только что погасили, вырвалось облако сажи.

– Какого черта? – Сарлби шагнул в том направлении. – Эй! Мы тут вообще-то подметаем!

В трубе что-то гулко завозилось, заскребло, потом изнутри вылетело новое облачко сажи, и следом – пронзительный вой. Броуд похолодел, услышав его. Голос вибрировал от боли и паники.

– Я не могу выбраться! – Похоже, это был один из маленьких трубочистов. – Я не могу выбраться!

Броуд и Сарлби обменялись взглядами, и на лице товарища Броуд увидел, как в зеркале, свой собственный ужас и беспомощность.

– Он застрял! – выдавил Сарлби.

Выронив швабру, Броуд метнулся к печи, взобрался на скамью рядом с дымоходом. Огонь в печи горел весь день; кирпичи были горячими даже снаружи.

Снова послышался грохот, звук соскальзывающего тела, и крики мальчика превратились в бессмысленный, нечленораздельный визг.

Дымоход был построен не лучше, чем большинство других построек в Вальбеке, и Броуд впился в крошащийся цемент пальцами, ногтями, словно надеялся голыми руками выдрать кирпичи, чтобы добраться до мальчика – однако это было невозможно.

– На, держи!

К нему подбежал Малмер и сунул ему в руки лом. Броуд вырвал у него орудие и принялся ковырять слабый цемент, тыча, царапая его острием, сыпя вокруг кирпичной крошкой, шипя проклятия. Он слышал звуки изнутри: мальчик больше не вопил о помощи, только кашлял и тихо подвывал.

Наконец один кирпич вывалился, и поток жара, хлынувший из отверстия, заставил Броуда отдернуть лицо. Он всунул конец лома в дыру, налег на него, как на рычаг, и сумел вытащить еще несколько кирпичей.

Вместе с ними вылетело облако сажи, и он закашлялся. Его стекла запорошило пылью. Рядом с ним Сарлби схватился рукой за неровный край отверстия, охнул от жара, сорвал с себя передник и обернул вокруг ладоней.

Броуд воткнул лом в глубину дымохода и налег всем телом, дрожа от усилия, рыча сквозь стиснутые зубы. От печи отломился большой блок кирпичей и обрушился вниз, открыв черное зияющее отверстие. Из него что-то торчало. Две черные обгоревшие палки. На конце одной из них Броуд увидел ботинок.

Как там было жарко! Как в домне. Броуд чувствовал, как по его лицу льется пот. Штаны мальчонки тлели и дымились, плоть на его ногах блестела и была покрыта волдырями. Броуд ухватил их, потянул, но его руки соскользнули. Сперва он решил, что это был слой пепла. Потом понял, что это кожа.

– Проклятье! – рявкнул Сарлби, снова берясь за лом. Посыпались кирпичи и известковая крошка, и наконец мальчик скользнул в объятия Броуда, окутанный облаком сажи.

Его тело было таким горячим, что не дотронешься. Броуду потребовалось немалое самообладание, чтобы не выронить его.

– Клади! – проскрежетал Малмер, взмахом руки сметая со скамьи насыпавшийся мусор и одновременно хлопая мальчика по дымящимся волосам, чтобы вытряхнуть угли.

– Черт!.. – прошептал Сарлби, прижав ко рту тыльную сторону ладони.

Мальчик не двигался. И не дышал. Учитывая, насколько он обгорел, может быть, оно было и к лучшему. В воздухе пахло жареным мясом – словно утренний бекон на сковородке.

– Что теперь? – прокричал Броуд. – Что теперь делать?

– А что тут сделаешь. – Малмер глянул вниз, двигая заросшей седой щетиной челюстью. – Он мертв.

– Спекся, – прошептал Сарлби. – Спекся заживо… мать-перемать…

– Я думал, ты сказал «западная сторона»…

Обернувшись, Броуд увидел старика-трубочиста. Рядом с ним стоял тот малыш, глядя во все глаза.

– Я думал, ты сказал…

Его голос оборвался бульканьем: Броуд схватил его за ворот и поднял в воздух, с размаху прижав к разрушенному печному щиту. Он беспомощно цеплялся за кулаки Броуда, пытаясь их разжать – жилистые напряженные пальцы поверх татуировок на костяшках.

– Я не знал… – Его лицо было мокрым от слез, от дыхания тошнотворно несло спиртом и гнилью. – Я не знал…

– Хватит, – услышал Броуд чей-то голос. Низкий голос, мягкий, успокаивающий. – Полегче, здоровяк. Отпусти его.

Броуд был словно взведенный арбалет, натянутый чересчур туго: столько напряжения звенело в его теле, что было проще спустить тетиву, чем ослабить ее. Ему потребовалось сделать над собой мощное усилие, чтобы не переломить трубочисту хребет об эту печь. Чтобы разжать руки, отпустить засаленную куртку старика, шагнуть прочь от него, позволив ему соскользнуть на пол рядом с котлом, где он уселся, дрожа и шумно всхлипывая.

Малмер похлопал Броуда по груди:

– Ну вот. Так-то лучше. Насилием ничего не добьешься.

…Ни сейчас, ни когда-либо еще. Он знал это. Знал это уже многие годы. Но то, что он знал, редко имело что-либо общее с тем, что он делал.

Броуд снова перевел взгляд на мальчика: пестрое тело, лежащее на скамье, черное с красным… Заставил себя разжать ноющие кулаки. Стащил с лица грязные стекляшки и какое-то время стоял, тяжело дыша.

Он посмотрел на Сарлби и Малмера: два расплывчатых пятна в свете ламп.

– Ладно… Где проходят эти ваши встречи?