Доброму человеку всякий день праздник, или Весело, весело встретим Новый год
Календарь на компе показывал 31 декабря.
А вообще, народ тут календарями особо не пользовался, надо сказать. Попы, конечно, строго следили за православными праздниками, а вот тот же Новый год как-то и не праздновался. Точнее, праздновался, но… Ну, сами посудите. По факту тут существовало аж четыре даты Нового года: 1 января на европейский манер, 1 марта по древнему обычаю, 22 марта, в день равноденствия и еще 1 сентября. Желающим гульнуть — на радость, а простым смертным — головная боль.
Ничего, теперь будет порядок и строгие календарные даты. У нас, конечно, на Лысой горе, а все эти разгильдяи Гороха, пусть празднуют, как хотят, нам до них дела нет. Пока жива моя техника, проблем с датами не будет. Синхронизации точного времени уже конечно нет, но пара-тройка минут в год, это совсем пустяк.
Ну, короче — 31 декабря. Новый год на носу!
И нос мой, надо сказать, чутко улавливал ароматы с кухни, добиравшиеся даже до Канцелярии. Великий труженик Иван Палыч старался изо всех сил, а я всячески помогал ему тем, что удерживал себя от походов на кухню, дабы не отвлекать поваров дельными советами.
Как я и ожидал, детский утренник благосклонно подействовал на общий настрой во дворце и народ с энтузиазмом носился по коридорам в предновогодних хлопотах в предвкушении праздника. Мои хлопоты начались из-за склероза. Не моего, конечно.
Я сидел за столом и задумчиво смотрел, как Михалыч с Аристофаном складируют в углу кабинета разномастные бутылки и отчаянно спорят о пропорциях самогона и коньяка, запасенных для праздничного стола. Что-то было не то.
Маша на диванчике поверх очередного романа поглядывала на шумящих спорщиков и брезгливо морщила носик. Бесенята, как обычно скакали в моём кресле. Дизель накручивал генератор. Калымдай в связи с женитьбой у нас показывался теперь гораздо реже. Олёна пошла на конюшню поболтать с Максимилианом. А я скучал. Нет, дел было полно, только вот делать-то ничего и не хотелось, да еще эти крики. Я тоже поморщился:
— Ну чего вы так орёте-то? Было бы из-за чего спорить. Самогон у нас только Аристофан хлещет, значит, его поменьше. Коньяк почти все пьют — его побольше. Пиво совсем не надо, лучше на утро оставим. Ну, девчонки вина возможно выпьют… Машуль, вы с Олёной вином заливаться будете или коньяком?
— Олёна может и вашей ужасной водки выпить, — задумчиво протянула вампирша.
— Деда, слышал? Надо пару бутылок хорошей водки найти.
— А я, мсье Теодор, вы же знаете, практически совсем алкоголь не употребляю, продолжала Маша. — Пару-тройку бутылочек белого сухого для меня возьмите и несколько бутылок игристого и достаточно.
— Игристого, ага. Игристого? Шампанское! Блин, мы забыли про шампанское! А без шампанского это как без ёлочки или оливье!
— Кислятина, босс, — поморщился Аристофан. — И пузо потом раздувается от пузырьков конкретно.
— Согласен, — кивнул я. — Только кто же тебя заставляет его вёдрами глушить? Выпьем по бокальчику чисто символически и всё.
— Нету у нас твоего шампанского, внучек, — отмахнулся дед. — Вона, стащи у царя-батюшки мозельского али божоле какое, да и успокойси, не сбивай меня со счёту.
— Не-не, шампанское надо обязательно. Неужели во дворце никто его не пьёт? Даже Гюнтер?
— У нас народ простой, — Михалыч взболтнул жидкость в бутыли и подозрительно осмотрел очередную бутылку, — рядовым — самогон, енералам — коньяк, бабам — чай с водкой и пряник на закуску.
— В Лукошкино можно шампанское купить? — я поднялся с лавки. — Мне всё равно за Варей съездить надо.
— Я с вами, мсье Теодор, — роман полетел на пол, а Маша вскочила, торопливо дожёвывая бублик.
— Даже и не сомневался. Одевайся, поехали.
* * *
В Лукошкино было снежно, морозно, как всегда суетливо и ску-у-учно. Никаких тебе нарядных ёлок, гирлянд из разноцветной бумаги, досрочно пьяных монстриков по углам, ничего такого праздничного. Дикари.
Радовали только ребятишки, носящиеся на санках и затевающие нешуточные бои в свежепостроенных снежных крепостях. Ну, еще где-то недалеко восторженно орали мужики. Надо понимать — очередной хоккейный матч, устроенный Никитой. Я хмыкнул — каждый развлекается, как может, осуждать не буду, но и смотреть не пойду.
— Машуль, а где тут лучше шампусика прикупить? На базаре у заезжих купцов поспрашивать?
— Не забивайте голову глупостями, мсье Теодор. Идите спокойно к мадмуазель Варе, а шампанское вам я раздобуду в Немецкой слободе.
— Да? Ну и отлично. Пару бутылок, Машуль, больше не надо. Только не задерживайся у Кнута Гамсуновича, умоляю, Маш. Через часок подходи к Варе — домой отправимся, там дел еще жуть сколько.
Прорвавшись мимо бдительного дедка на воротах, я взлетел на крыльцо Вариного терема и тут же наткнулся на могучую тётку Пелагею.
— Здрасте, тёть Пелагея! С наступающим!
— На кого? — опасливо взглянула вверх тётка.
— Не-не, это я в смысле, что Новый год завтра.
— А где мой дед?
— Вообще-то, дед он мой, а ваш — Михалыч, — хмыкнул я. — Не отпустили его сегодня — дела, Новый год, сами понимаете…
— А сам всё-таки припёрси? — подозрительно глянула на меня домоправительница.
— А я на секундочку, тёть Пелагея, Варю заберу и назад, — я понизил голос. — А завтра вечерком, ждите нас в гости. Мы с дедушкой к вам с ночёвкой заявимся, посидим, Новый год отпразднуем, то, сё…
Пелагея хихикнула, но тут же насупила брови:
— А боярыню на ночь забрать хочешь, охальник?
Слава богам, вмешалась Варя, высунув нос на крыльцо:
— Ой, Федя! Пелагея, корова старая, да что ж ты гостя на улице морозишь-то?!
Варюша у меня суровая. Может и в ухо залепить, если что не так покажется. Не-не, не меня, конечно, это я про челядь.
— Варюш, здравствуй! А я за тобой. Собирайся давай, сейчас к нам отправимся Новый год встречать!
— Вот же… — начала вредная тётка, но получив тычок в спину, пошла собирать хозяйку в дальнюю дорожку, а Варя хитро улыбнувшись, поманила меня в сени.
— Даже не поцеловал, — притворно надула она губки, когда я протиснулся внутрь. — Вредный ты, Федька у меня, совсем не уважительный. Ну что стоишь, улыбаешься? Целуй, давай!
Ой, да с удовольствием!
Варюша была такая мягонькая, округлая, тёплая, что я никак не смог сдержать себя и ограничиться одними поцелуями.
— Развратник ты, Федька, — горячо шептала мне Варюша в ухо, — ну куда полез-то, а? Ну вот что с тобой таким настырным поделать?
Наши поцелуи прервали одновременно с двух сторон. Из дома к нам вломилась Пелагея, а с улицы постучала Маша. Вот так всегда.
— Завтра к вечеру стол накрой, да не жадничай, подготовься, будто как царя встречать собираешься, — наставляла Варя Пелагею.
— Так я и есть царь, — хмыкнул я тихонько.
— Сходишь в отделение к участковому, — продолжала хозяйничать Варя, — скажешь мол, милостиво просим к нам отужинать и отновогодничать. Потом в Немецкую слободу девку пошлёшь — посла ихнего так же к нам позвать…
— Да он, небось, сам припрётьси, — отмахнулась тётка. — Как пожрать на дармовщинку, так гостей сразу полон дом!
— Пошлёшь девку, — с нажимом повторила Варя. — Дура ты Пелагея неотёсанная. Там же — Европы, культура, без галантного обхождения никак.
На крыльце звякнуло, я обернулся. Маша подмигнула и еще раз демонстративно встряхнула корзинку, из которой высовывались два бутылочных горлышка.
Я показал ей большой палец и кивнул. Действительно, пора уже домой.
* * *
— За стол сядем часиков в восемь, — оглашал я регламент, сидя в обнимку с Варей на диване и старательно выдыхая сигарный дым в сторону. — Ничего, Маш, потерпишь. Если совсем невмоготу — сходи на кухню, понюхай там немножко… Посидим, покушаем, выпьем умеренно, а там уже и полночь. Надо потом на гору подняться, около центральной ёлки с народом потусить. Аристофан, тропинку удобную на гору протоптали? Спасательные команды внизу готовы? Ларьки с алкоголем и горячими закусками стоят?
— Без базара, босс, — бес отложил в сторону отполированную медную ложку и потянулся за следующей. — Только тропинка там фиговая, босс. Снег так и сыпет, её типа и заносит реально.
Дед запряг Аристофана помогать начищать посуду. Серебряные ложки бес чистить категорически отказался, а вот медные надраивал с удовольствием, увлёкшись и сосредоточенно сопя пяточком.
— Это даже хорошо, — кивнул я. — Пока долезут до верха, как раз и протрезвеют немного.
— И нам в натуре трезветь что ли?
— Мы, Аристофан, как и положено начальству через потайной ход из библиотеки подымимся.
— Ага, ништяк, босс.
— Мсье Теодор, а вы так и будете в этом… — Маша неопределённо пошевелила пальчиками, — за праздничный стол садиться?
— А что не так? — я удивленно оглядел свою майку и джинсы.
— Праздник же, — устало пояснила она. — Все порядочные люди нарядно одеваются. Хотя… кому я это говорю? Бедная Варя…
— Ты у меня бедная, Варюш? — чмокнул я в волосы свою любимую.
— Ну, не бедная, конечно, — задумалась Варя, — но и особо богатой назвать нельзя. А вот Машенька правильно говорит — на праздник надо нарядиться.
— Спелись девки, — хмыкнул Михалыч.
— Да у меня ничего другого-то и нет, — растерянно протянул я. — Генеральский мундир точно одевать не буду.
— Ишо он меня склерозником обзывает, — фыркнул дед. — А про европейскую свою одёжку забыл?
— Забыл, деда, — я с сожалением снова глянул на свою любимую одежду.
— Иди-иди, Федька, — ткнула меня кулачком Варя, — не лентяйничай. Я хочу чтобы ты у меня самый красивый на празднике был.
— А я сейчас разве не самый красивый? Слышал, деда, как царя тут обижают?
— Иди, Федька, — повторил за Варей Михалыч. — Енто ж — бабы, и ежели им в голову что придёт… Машка! А ну положь сковородку!
— Ладно, — проворчал я, — докурю и пойду. Деда, а где он этот костюмчик-то?
— Сейчас принесу, внучек.
— А сама ты, небось, наряжаться не будешь? — повернулся я к Варе. — Как других эксплуатировать, так всегда пожалуйста, а сама-то?
— А тебе моё платье не нравится? — прищурилась Варя.
— Нравится! — поспешно заверил я, вскакивая с дивана. — Ещё как нравится. Просто прелесть, что платье, что содержимое. Ну, я пошел переодеваться.
* * *
К восьми часам, под недовольные вопли бесенят, я выключил комп и кивнул Дизелю мол, хватит, за стол пора. Заранее подготовленный плейлист с лёгкой музыкой я запустил со смартфона и, пристроив его около компа, провозгласил:
— Ну, наверное, пора!
Ой, как все вдруг почему-то засмущались! А потом и засуетились. Девчонки удрали к Маше в комнату, Аристофан рванул в казарму. Дед тоже поспешно зашаркал к себе, а мы с Дизелем недоуменно переглянулись и, пожав плечами, скромно пристроились на диванчике. Я старательно отводил взгляд от стола, уже накрытого, хотя так и подмывало стащить кусочек колбаски или просто макнуть палец в салат и, смакуя облизать его. Потерплю, куда ж деваться.
Неловкую тишину удачно разбавил своим приходом Гюнтер, торжественно провозгласив:
— Кресло Его Величества!
Два скелета втащили в Канцелярию кресло, поклонились Дизелю, совершенно проигнорировав меня и смылись.
— Гюнтер, присоединишься к нам? — без особой радости вежливо предложил я.
— Увы, Государь, — развел руками дворецкий, — у меня уже запланирована маленькая, но многообещающая встреча.
"Вот и слава богам, только этой кислой рожи нам тут не хватало", — мысленно привычно ругнулся я. Хотя, честно говоря, Гюнтер в последнее время перестал вызывать такое отвращение, как в первые мои месяцы проживания тут.
— Ну, если надумаешь — забегай.
Посидели, помолчали и я взглянул на часы:
— Не, ну ты глянь, уже начало девятого, а только мы с тобой готовы.
— Клац-клац!
— Во-во! Эх, Дизель, один ты, дружище, меня понимаешь!
Первым вернулся Аристофан. В светлом костюме европейского покроя, правда, почему-то в крупную клетку, но самое главное — с позолоченными рожками.
— Я, босс, — горделиво подбоченился бес, — Олень-золотые рога в натуре! Типа костюм такой маскарадный.
— В натуре олень, — хихикнул я. — Только в клеточку.
Бес хотел было обидеться, но тут вернулся Михалыч. Тоже в европейском, только строгом таком, щеголеватом сюртуке, сапожках, с заправленными в них брюками и, что совсем непривычно — с аккуратно расчесанной бородой.
— Ну, деда… — я в восхищении развел руками, — на улицу не выходи — девки на части разорвут!
Бесенят дед переодевать не стал, только напялил каждому черные матерчатые очки и широкополые шляпы, да еще и на боку у каждого висело по крохотной шпаге.
— Зорро? — понимающе кивнул я, а бесенята отсалютовали мне шпагами.
Я думал, что меня уже больше ничем удивить не получится, но тут наступил черёд выхода девчонок.
Маша появилась, хотя и в чёрной коже, но не в привычных брючках и жилетке, а в настоящем платье, да еще со шнуровкой спереди от самого главного женского достоинства — груди и аж ниже пупка, да такой свободной, что её белоснежное тело так и ослепляло, соблазнительно показывая кусочки себя то тут, то там.
— Где мои семнадцать лет? — вздохнул Михалыч, а Аристофан только присвистнул.
Олёна не стала мудрить и нарядилась в простое европейское платье, но с та-а-аким декольте… Я стал лучше понимать Никиту.
Я ожидал нечто подобного и от моей Вари, но из Машкиной комнаты вдруг выскочила обычная такая девчонка, каких я с удовольствием провожал глазом в своём времени.
Вот скажите, как они в этом времени умудрились сшить самые настоящие джинсы? Ну, не настоящие, конечно, но с заклёпками и даже потёртые в нужных местах. А на простом сером свитере, как раз там, где грудки сильно оттопыривали его, шла надпись в две строки:
"WINDOWS
MUST DIE!".
Сказать, что я был очарован и тронут — ничего не сказать.
Теперь уже дед восторженно присвистнул, а Аристофан прохрипел тихонько:
— Везет же боссу конкретно.
Бесенята завизжали и запрыгали вокруг Вари, Дизель клацнул восхищенно и забыл вернуть челюсть на место, а я, вправив свою, закрыл наконец-то раззявленный рот и горделиво приосанился. А потом скрутил сразу две фиги, потыкал ими в коллег и побежал переодеваться обратно в джинсы и майку, оставив смущенную, но довольную Варюшу, наслаждаться произведенным эффектом. У двери в свою комнату я, правда, не удержался и оглянулся полюбоваться на её упругую попку, туго обтянутую джинсами. Какой еще Новый год?! Пора уже спать ложиться!
Царь-батюшка, заявившийся, пока я переодевался, нарядами нас не порадовал и даже дежурный кожаный плащ не накинул. Он просто сидел в кресле в длинном халате, с нацепленной в качестве маскарадного элемента, дедморозовской бородой на тесёмочках.
— Класс, Ваше Величество! — я показал ему большой палец. — Ну, милые дамы и совсем не милые господа, пора за стол, пока Государь весь оливье в одиночку не умял!
И вот только теперь наступил момент истины, то долгожданное мгновенье, к которому я готовился более полугода, то астральное осознание многогранности мира, слияние с вселенной, острое чувство своего единения с ней, глубокое погружение в бездну космоса и полное отрицание тёмной материи вкупе с тёмной же энергией, ибо сейчас для меня всё озарялось божественным белым светом великого познания: я поднёс ко рту первую ложку оливье.
Я понюхал салат раз, другой, потом запихнув его в рот, прикрыл глаза и стал медленно жевать, внимательно прислушиваясь к ощущениям.
Канцелярия затаила дыхание, только Кощей фыркнул, да бесенята тихо завыли от нетерпения. Я их понимаю. За эти полгода я умудрился всех достать этим оливье и теперь коллеги с надеждой смотрели на меня, в ожидании чуда и избавления их от постоянных рассказов о составе, вкусе, запахе и подробных отчётов о попытках неутомимого Иван Палыча, подобрать-таки нужные пропорции для майонеза.
Я тщательно пережевал, проглотил, открыл глаза, медленно обвёл взглядом присутствующих и широко улыбнулся:
— Оно самое!
И потянул к себе всю миску с оливье.
А через минуту я уже возмущенно орал, прижав миску к груди и обхватив её двумя руками:
— Да это совершенно не съедобно! Вы точно такое есть не будете!.. Убери лапы, Аристофан, не доводи до греха!.. Деда, ну вот ты куда лезешь?! Кушай свою морковку, она от склероза помогает! Не дам! Брошу всё и в Турцию эмигрирую, но не дам!.. Не трогайте салатик, гады!!!
Варя гладила меня по руке, Маша фыркала над шпинатом, Олёна утаскивала с тарелки Аристофана большой аппетитный кусок мяса, Аристофан же, вцепившись в край миски с моим салатом, орал мол, "делиться надо в натуре!", Михалыч пытался образумить меня "да вон, Федька, в углу цельное ведро с ентим салатом стоит!", Дизель в полном восторге клацал челюстью в такт "Джинг белс" на смартфоне, бесенята вопили от счастья и прыгали на коленях Кощея, а сам царь-батюшка задумчиво улыбался и разглядывал нас сквозь бокал с перекатывающимся от края к краю, коньяком. Праздник начался.
Через час к нам присоединился и Калымдай, удравший с семейного торжества у Агриппины Падловны, но, к сожалению, обещавший Тамарке вернуться еще до полуночи.
А еще через час в Канцелярию ворвался взмыленный бес из Аристофановой банды:
— Горыныч прилетел!
Мы рванули на выход. Я свистнул по пути четверке скелетов, шатающихся в коридоре без дела и они, подхватив кресло вместе с царем-батюшкой, проворно потащили его за нами.
На улице мы облепили Горыныча со всех сторон:
— Здорово, Горыныч!
— С наступающим, змеюка ты подколодная!
— Ах, какой шарман!
— Холодно, блин, — пропищала левая голова. — С наступающим, бандиты! А мы вам к праздничку апельсинов с мандаринами привёз!
— Спасибо, дружище! — обрадовался я. — Очень кстати!
— А ну-ка, пульни в натуре, Горыныч, — попросил Аристофан, — конкретно ради праздничка!
Он влил в каждую пасть по бутылке и Змей, довольно заурчав, запрокинул головы и выдал три струи пламени, закрутившиеся в высоте в мощный огненный столб. На вершине Лысой горы радостно заорали ранние гуляки.
— Пора мне, — вздохнула правая голова отстрелявшись. — Холодрыга тут у вас.
— А праздничный ужин? — удивился Михалыч, а из дворцовых ворот скелеты уже тащили три освежёванные коровьи туши.
Когда с ужином было покончено, девчонки платочками и снегом расчистили окровавленные драконьи морды, чмокнули Горыныча и он, тяжко вздохнув, замахал крыльями, поднимая тучи снега и медленно взлетел. Сделал над нами круг, снова выдал фирменный салют и громко хлопая крыльями, повернул на юг.
Мы помахали ему вслед, подпрыгивая на морозе и побежали обратно в Канцелярию греться.
* * *
За временем я следил по наручным часам. За пять минут до полуночи царь-батюшка произнес традиционное теперь, ежегодное поздравление своему народу:
— Ну, будем!
Все дружно зааплодировали, выпили и посмотрели на меня.
— Скоро уже, — я не отрывал взгляд от часов, держа под рукой смартфон с заготовленным треком Курантов. — Разливайте пока шампанское… Терпи, Аристофан, надо. Потом своим самогоном зальёшься… И не забудьте — под бой Курантов считаем удары, а на последнем выпиваем, заранее загадав желание!
Ни Аристофан, ни даже Тишка да Гришка, не испортили торжественного момента, а терпеливо дождались двенадцатого удара, а вот тогда уже та-а-ак заорали…
И я знаю, что загадала Варя — я сам то же самое загадал. Когда я нагнулся поцеловать её, то в глазах увидел нашу большую семью и то ли десять, то ли двенадцать детишек, точно я не разглядел.
— А теперь в натуре — подарки! — завопил Аристофан и кинулся к маленькой ёлочке около компьютерного стола, вокруг которой были свалены свёртки с подарками.
Маше досталась золотая ложка с лёгким намёком на постоянное обжорство.
Олёна получила цветную фотографию Никиты в деревянной резной рамочке.
Варя вытащила из своего свёртка золотую цепочку с медальоном, куда я вставил свою маленькую фотографию.
Михалыч с удовольствием нацепил на себя фартук с надписью: "Лучший в мире дед!".
Дизель счастливо разглядывал защитные перчатки из толстой кожи с вышитыми буквами "Д" на каждой и порывался запустить генератор.
Мы с Аристофаном достали большие глиняные кружки и на его была выпуклая надпись "Крутой бес", а на моей просто и скромно: "БОСС". Я был растроган.
Тишка да Гришка счастливо обнимали искусно вырезанные из дерева и раскрашенные фигурки Волка и Зайца из "Ну, погоди!", а рядом с ними обреченно ожидали своей участи две большие крынки со сгущенкой. Это от меня бонус за примерное поведение на Новый год.
А Кощей (он давно на неё заглядывался) получил авторучку и пять запасных стержней.
Обиженных не было.
Мы с Аристофаном тут же обновили свои кружки, гулко стукнув их друг о друга и как оказалось — в суете перепутали напитки. Вытерев слёзы после ужасного самогона, я вдруг почувствовал, что устал и очень хочу спать. Однако эти изверги потащили меня гулять. И правильно сделали. Я бы точно, так и рухнул там в кабинете, а пока мы носились по дворцу, мне немного полегчало и я снова был готов к подвигам.
Два скелета тащили за нами большую корзину, заполненную самогоном и кренделями и каждого попавшегося нам в коридоре, мы заставляли выпить, проорать "С Новым годом!" и отпускали, вручив в награду крендель.
Сначала мы отправились на кухню, где преподнесли Иван Палычу красивый резной серебряный половник, который дед откопал в сокровищнице фон Дракхена и заботливо его припрятал. Потом пошли в бухгалтерию, но почему-то оказались на конюшне. Ну, ничего, нам всё равно сюда надо было завернуть. Максимилиан без нас не скучал, весело празднуя с молоденькими кобылками, но нам обрадовался, а я с тихим злорадством вручил ему "Excel для чайников". Пускай просвещается. Читать-то он обожает, только фиг чего поймёт!
Перед уходом, Аристофан вдруг прослезился и щедро плеснул самогона в овёс:
— Не скучай тут, братан в натуре!
А вот в бухгалтерии мы задержались надолго. Агриппина Падловна получив от нас набор целебных трав для похудания, доставленных Калымдаем прямиком из Китая, растрогалась и ни за что не хотела отпускать нас. Калымдаю и Тамарке мы вручили какой-то невероятный, непонятно чем именно, но очень магический символ плодородия от ацтеков, который выклянчили у Горыныча, хранившего его в своей пещере.
После гостеприимной бухгалтерии моё сознание снова помутилось, хотя никаких гнилушек и местных пирогов из болотной тины я не ел. Помню, что мы всей толпой стояли в бывшей камере царя-батюшки, шикали друг на друга, хихикали и по очереди хлопали висящего Кешу по плечу, ну или, кто до чего смог достать. Как мы охрану не растревожили, ума не приложу.
— Да тише вы, паразиты, — шипел на нас самый трезвый Михалыч. — Ить стрельцы сейчас набегут, порубят всех на кусочки!
— Всех? — поразился я. — И Варю? И Его Величество?! А ну, Аристофан, прикрой меня с флангов! — Я, загородив Варюшу могучей спиной, принялся закатывать рукава несуществующей рубашки. — Да я ща этим стрельцам… Дед, выламывай дверь — на прорыв пойдём!
Уже и не помню, что мне помешало снести под корень тюрьму и водрузить над Уралом чёрное знамя Кощея, но я старался, уж поверьте.
Вернувшись под Лысую гору, царь-батюшка шёпотом обложил всех матом, а в голос заявил, что уже стар для таких гулянок и очень хочет спать. Выглядел он и правда, неважно, пошатывался, хватался за стены, иногда даже начинал петь что-то. Ну а что вы хотите? Почти полгода на цепях провисеть без еды и питья.
— Жалко батюшку, — всхлипнула вдруг Олёна и даже поперхнулась анжуйским, которое они с Машей по очереди прихлёбывали из большой бутылки.
— В натуре? — удивился чему-то Аристофан. Потом задумался на секунду и взревел: — Пошли конкретно Гороху морду набьём! А чего это он типа на нашего царя наехал?! Братва-а-а!!! Наших бьют!
Кое-как этого агрессивного пьянчугу удалось успокоить, велев ему налить всем и дружно выпить за здоровье Кощея. Сам Кощей тоже хорошенько приложился за своё здоровье и совсем ослаб. Пришлось нам тащить его прямиком в библиотеку, правда, завернув на секундочку в хранилище к Виторамусу. Пожилой хранитель артефактов получил от нас блокнот со встроенным в переплёт калькулятором и был просто счастлив, хотя совершенно не понял, что это такое и для чего оно нужно.
— Др-р-ружище, — хлопнул я его по плечу на прощание, — это т-т-акая вещь… У-у-у… Я тебе завтра расскажу, как её… им… пользоваться. Или оно? Или ём… Деда, как правильно сказать?.. Ну чего ты сразу — "балбес-балбес"? Тут же… ик!.. дамы!
— Босс, — слезливо протянул Аристофан, — не ругайся на дедушку. Он хороший. В н-н-натуре. Пошли лучше салют запускать?
— Гений! — я притянул беса за рожки и чмокнул в лоб. — Вот без базара в натуре — гений! Пошли! Только налей еще всем по чуть-чуть.
Царя-батюшку мы так и забыли у Виторамуса, хотя сразу честно отправились в библиотеку, уложить баиньки Его Величество. Зато вволю похихикали над Гюнтером, который рассекал в одних кружевных подштанниках, пытаясь прикрыть от наших глаз белокурого монстрика, загородив его своим холёным дворецким телом. Все были в восторге и, вручив Гюнтеру банку с китайской же мазью для разглаживания морщин, дружно вломились в кабинет царя-батюшки.
Змеепингвин фон Дракхен сидел в большой колбе наполовину заполненной какой-то зелёной жидкостью и грустно чесался. Похоже, в Кощее опять проснулся великий ученый. Огонь под колбой был небольшой и мы не стали вмешиваться в эксперимент, только положили рядом петушка на палочке — выйдет же когда-нибудь Дракхен из колбы, вот и покушает.
— Давай, босс, укладываем в натуре Кощея и пошли наверх салют запускать, — прошептал Аристофан.
— Верно. Деда, хватай за ноги, ты, Аристофан — за руки и тащите в спальню, сейчас я вам дверь открою. Уф-ф-ф… тяжёлая какая дверь… Ну, уложили? За это надо выпить. Наливай, Аристофан.
— Федь, а Федь, — дед резко выдохнул и занюхал самогон бородой. — А Кощей-то где?
— Во ты, дед, в натуре нажрался! — хохотнул Аристофан. — А кого мы сейчас в спальню-то реально тащили?
— Деду больше не наливать, — хихикнул и я, — вон же она на кровати лежит! Разуй глаза, деда!
— Кто — она? — почесал в затылке Михалыч.
— Олёна, — пожал плечами я. — Аристофан, а из чего ты самогон гонишь? Вон как деда-то попёрло.
— А Кощей? — дед потряс головой и протянул стакан.
— А он уже спит, дедушка Михалыч, — ласково сказал Аристофан, разливая по стаканам.
— В натуре, — подтвердил я. — Ну, давайте за…
— А в кровати кто? — перебил меня дед.
— Не, ну ты, дед, ваще! — заржал бес.
— Машка! Машулечка! — крикнул я. — Тоже спит что ли?… Варюш, разбуди, пожалуйста Машу, пусть хоть она деду скажет, кто там на кровати лежит!
Варя только вздохнула и покачала головой.
— Вот видишь, деда, тебе и Варя говорит, что на кровати Олёна валяется.
— А Кощей?
— Да сдался тебе этот Кощей в натуре! — Аристофан сунул стакан в карман. — Погнали салюты запускать!
Винтовая лестница из библиотеки на вершину Лысой горы была такая длинная и крутая, что Аристофан дважды скатывался вниз, а нам с Михалычем приходилось ждать его, разбавляя тоскливое ожидание самогоном. Ну, это я приврал на счет тоскливого. Скучать нам не давала Маша.
— Пьянь… пьяньчуги они обе… оба, мадмуазель Варя! — сдавала нас с потрохами милая вампирша. — Как я с этими паразитами тут намучалась, ты себе и представить не можешь! Подтвердите, мсье Теодор! А еще мешок яблок…
— Подтверждаю, — торопливо перебил я Машу.
— Во-о-от! — Маша покачала указательным пальцем. — А наш дедушка Михалыч — главный хулиган и алкоголик!
— И за это надобно выпить! — икнул дед. — А потом пойдём собачку какую хорошую поищем.
— Может, хватит вам? — робко спросила Варя.
— Так мы же еще фейер… фюрер… тьфу ты! Мы же еще салют не запускали! — удивился я.
— Мы же по чуть-чуть, — не меньше меня удивился дед.
— В натуре, — подполз к нам Аристофан. — Ща вмажем и дальше пойдём.
И мы пошли и добрались до самого верха, вот так-то! Не такие мы уж и пьяные были, просто устали сильно. И, кстати, дверь мы выламывать не стали — сразу поняли, что раз на люке стоит ёлка, то мы её запросто уроним вниз, если ломиться начнём. А вы говорите — пьяные… Обидно. А мы вон как о народе заботимся, праздник им портить не хотим.
И еще раз кстати — о Шмат-разуме мы почти сразу вспомнили, вот так-то. И через мгновение уже стояли в своих продуваемых насквозь костюмчиках под большой праздничной ёлкой.
— М-м-мать! — заорал Аристофан. — Холодина-то в натуре какая!
— Салют! — заорал и я, обхватывая Варюшу руками. — Запускайте уже!
Народ радостно взвыл и тут же не слабо так бабахнуло и небо раскрасилось разноцветными огнями. Гуляки заорали еще сильнее, а Михалыч тоже заорал, только прямо мне в ухо:
— Вертай нас обратно, внучек! Помёрзнем же на хрен!
Наш поредевший коллектив, едва очутившись в Канцелярии, тут же кинулся к столу.
— Всё, — прочавкал Аристофан, одной рукой держа в окорок, а другой, разливая по стаканам. — Больше типа гулять не пойдём в натуре.
— Мне больше не наливай, — предупредила его Маша. — Такой вонючий этот твой самогон… Дедушка, а подайте мне, пожалуйста, вон ту бутылочку с мозельским.
Скрипнула дверь и вошёл Дизель, неся на руках дрыхнущих бесенят.
Михалыч сразу заохал, засуетился и понёс Тишку с Гришкой к себе в комнату.
— А где мы их потеряли? — растерянно спросил я у Вари.
— Они с нами вообще не ходили, — вздохнула Варя и погладила меня по руке. — Феденька, тебе спать не пора?
* * *
Проснулись мы с Варей далеко за полдень.
Я сбегал в ванную, украдкой опрокинул там дедов антипохмелин и уже бодрячком вернулся в кабинет.
Пока Варя плескалась в ванной, дед, расставляя миски для завтрака, поведал мне последние новости:
— Всё в порядке, внучек, не переживай даже. Убитых уже похоронили, раненые все как есть в лазарете валяютьси…
— Убитых?!
— Ну а как же, внучек? — удивился дед. — Какой же енто праздник без смертоубийства? Но всё чинно, без излишеств, семь штук всего гуляк и уложили. А вот раньше бывало, как вспомню…
— Ох, ладно. А наши где?
— Да кто где, — пожал плечами Михалыч. — Машка спит еще, соня такая. Олёну еще утром бесы приволокли и в Машкину комнату кинули. — Дед захекал: — Полдворца от хохота плачет, обсуждая как Кощеюшка утром наконец-то до комнаты своей добрался, а в евойной кровати наша Олёнка бессовестно дрыхнет!
— Не прибьёт он нас?
— Не прибьёт, — отмахнулся дед. — Царь-батюшка у нас отходчивый. Это ежели бы мы ему сразу под горячую руку попались…
— А Аристофан?
— Уже умотал со своими бандитами дальше праздновать, — кивнул дед.
Варя свежая, розовая и до невозможности аппетитная, присоединилась к нам и сразу же уселась мне под бочок.
— Живой, Федька?
— Да чего мне сделается, Варюш? — затораторил я. — Да там и всего-то ничего не было, так, по пять капель чисто символически, ты же сама видела, да и то, если бы не дед с Аристофаном, я бы вообще пить не стал, а так, просто за компанию по рюмочке опрокинули.
— Во, брешет, аж завидно, — дед поставил перед нами миску вчерашнего салата. — Али тебе, девонька, чего попривычнее положить? Щей или каши?
— Спасибо, дедушка, салат тоже вкусный.
— Ага, салат — классный, — подтвердил я. — С собой в Лукошкино захватим вечером.
— А сейчас что делать будем?
— Я сейчас быстренько к Кощею смотаюсь, а потом, если захочешь, по дворцу погуляем или в цирк сходить можно.
Я зря переживал — Кощей на нас совсем не злился.
Когда я зашел к нему в кабинет, он стоял около всё той же колбы с фон Дракхеном и задумчиво раскачивался с носка на пятку.
— А, Федька? Ну, доволен своей гулянкой? Поставил-таки дворец вверх дном…
— Да я же не для себя старался. Ваше Величество, для народа, а главное — для вас.
— Ну да, ну да… Только давай больше такие масштабные гуляния не проводить. И хлопотно и дорого и голова на утро болит.
— Раз в год, Ваше Величество, — поклялся я, — на Новый год. А что это вы с Дракхеном вытворяете, если не секрет.
— Есть у меня одна задумка, Федь. Да только никак подобраться к этому гаду не могу. Вроде и выжали вы из него все соки, ан, нет, колдовством он плотно окутан. Доберусь до него — расскажу.
— А Лиховида Ростиславовича вы использовать не пытались?
— А, кстати, — кивнул Кощей. — Я с вашими гулянками совсем забыл о нём. Иди-иди, — тут же засуетился царь-батюшка и полез шарить по ящикам стола, — и куда же это я его сунул?
Увлеченная натура. Уважаю.
* * *
А, знаете, наверное и всё уже. Про самое важное — как мы во дворце Новый год встречали и маленькие и взрослые, я вам доложил. Сейчас еще немного про Лукошкино расскажу, закручу интригу на будущее в эпилоге, да можно будет и за следующий отчёт приниматься.
Итак, Лукошкино.
Домой к Варе мы заявились, как и обещали, под вечер, перенесясь с помощью Шмат-разума прямо во двор терема. Я бережно прижимал к груди ведро с оливье, Варя тащила корзинку с подарками, Михалыч на ходу расчесывал бороду, а Маша, едва опал взметнувшийся от переноса снег, кинулась на шею Кнуту Гамсуновичу, стоически поджидавшего нас на морозе.
Коротко поздоровавшись с послом, мы быстро утащили его в терем на разморозку, хотя тут больше действовала Маша, сразу же уведя посла в какую-то комнатушку, чтобы хорошенько растереть ему ноги. Ага, мы поверили, покивали и пошли проверять, как Пелагея справилась с праздничным столом.
Едва я успел оттяпать заднюю ногу запеченному поросёнку, как заявились гости.
Никита пришёл не один, украдкой разведя руками мол, попробуй, избавься от них — бугай Митька, а за ним и баба Яга, белыми лебедями вплыли в горницу. На сегодня, в честь праздника было объявлено перемирие и мы все, даже вредная Яга и интеллектуал Митька, старались вести себя прилично. Посидели мы хорошо, душевно, правда, в самом начале немного побуянил Никита:
— Гады! Сволочи! Буржуи! Митька, подымай немедля всю милицейскую сотню, а потом беги к царю — пусть войско даст с пушками! Воевать пойдём Лысую гору! Вот почему такая несправедливость?!
— Никитушка, касатик, ну успокойся ужо, — тянула его на лавку баба Яга, другой рукой пытаясь удержать Митьку, ринувшегося подымать народное ополчение. — Напишет мне Федька рецепт ентого салата, чтоб ему пусто было, да я тебе, голубь мой сизокрылый ишо и лучше приготовлю!
Немного успокоить участкового удалось подарком. Я распечатал наконец-то его сочинения и теперь торжественно протянул ему увесистую книгу в толстом кожаном переплёте. Никита был рад и даже не стал возмущаться, хотя и заметил, конечно, надпись на обратной стороне, сделанную вредным Аристофаном: "Ментовские сказки". А я вот и не заметил. Но я и не мент.
Когда Никита, немного успокоившись, вновь зачавкал салатом, в тереме наступил мир и покой. Бабка ревниво косила глазом на Олёну, пристроившуюся под боком участкового, Митька двумя руками загребал еду, Маша кокетничала с Кнутом Гамсуновичем, все время подливая вина в его бокал, Михалыч перемигивался с тёткой Пелагеей, а мы с Варей умиленно наблюдали за ними.
Посол с Машей, впрочем, скоро засобирались в Немецкую слободу, а мы с Никитой, выйдя проводить их, остановились на перекур в сенях. Курил я, а Никита только морщился и прислушивался, стоя на шухере у дверей в комнату — как бы не нагрянула тётка Пелагея с метлой и не выгнала нас на мороз.
— Слышь, Федь, — внезапно протянул он, — а что мне Олёна говорила, будто бы к лету её твой Кощей освободить собирается?
— Так и есть, — я выдохнул дым и поморщился от горечи, — при всех он пообещал. А что?
— Да ничего собственно, — замялся Никита, а потом вдруг решился: — Жениться хочу.
— О, класс! Горячо поддерживаю — Олёна у нас славная девушка.
— Угу. А ну, как не отпустит Кощей её? Криминальный элемент всё-таки, веры ему нет.
— Ты это брось, — покачал я головой. — Кощей у нас пацан реальный, слово держит без базара.
Теперь поморщился участковый:
— Ну и жаргончик у тебя…
— В натуре, — хихикнул я, а потом сказал уже серьёзно: — Не переживай, всё будет в порядке. Я на Кощея надавлю если что. Да не будет там никакого "если что", вот увидишь.
— Хорошо бы…
— Кстати, — решил я порезвиться, а заодно прощупать обстановку, — а как там Кощей поживает?
— Нормально поживает, — пожал плечами Никита. — Висит себе, отбывает пожизненный срок… Только бабка моя говорит — ненадолго это, так что радуйся. Говорит мол, долго никакие стены его не удержат.
— Посмотрим, — теперь я пожал плечами и хихикнул мысленно. — Ну что, пошли наверх?
А после полуночи, когда гости засобирались домой, к нам пришёл Дед Мороз. И подарил нам с Никитой по майке. Самой настоящей, современной, ну из нашего с вами времени, майке. Да еще с надписями. У Никиты на спине древнерусским шрифтом, но в нашем написании: "Первое Лукошкинское отделение милиции". А у меня спереди — латинская буква "F". Фантомас, наверное. Откуда он их берёт тут и майки и картриджи? Вот бы канал пробить в моё время, это же озолотиться можно! Хотя, нет, не надо засорять этот мир дарами цивилизации, тут и так здорово.
Деда Мороза мы напоили чаем и водкой, а когда он пошел дальше по своим новогодним делам, с ним ушли и наши гости. Михалыч, приобняв тётку Пелагею, отправился почитать ей книгу на ночь, а мы с Варей наконец-то остались одни. А уже в её спальне, торопливо стягивая с себя джинсы, я подумал: "Вот бы было прикольно, если бы вместо Деда Мороза к нам заявился бы Дед Кощей!"
