Москва

Работать Лагунову совсем не хотелось. Работы было много, притом спешной и неотложной.

Он включил компьютер, достал папку с документами, но дальше этого дело не пошло. Лагунов встал, открыл окно и вдохнул влажный весенний воздух.

Виной всему была Татьяна. Он с удовольствием думал о ней, и никакая работа не шла на ум. Он и дальше думал бы о ней, вспоминая запах ее волос, ощущая прикосновение ее рук и то, как стало ему жарко от этого прикосновения, если бы в дверь не постучали.

В кабинет зашла секретарь, Лагунов закрыл окно и напустил на себя важный вид.

— Звонил господин Лунин, просил передать, что приедет к вам через полчаса.

— Хорошо, — ответил Лагунов.

Дверь тихонько закрылась. Само определение «полчаса» Лагунов не любил. Для него полчаса очень короткое время. Начинать работу на полчаса не стоило, только сосредоточишься и надо прерываться. Знать бы еще, как определяет эти полчаса Лунин. Хорошо, если для Игоря полчаса — это почти пять минут, а если у школьного друга полчаса — как час или больше?

Он не успел проанализировать разные варианты определения слова «полчаса» и еще не решил, чем себя занять, как Лунин подъехал к адвокатскому бюро.

— Ты заметил, что я строго раз в полгода обращаюсь к тебе за помощью. — Лунин пожал Роману руку и плюхнулся на стул. — Очередные проблемы.

— Мы, собственно, и видимся только, когда у тебя проблемы.

— А где взять время?

Судя по тому, как Лунин быстро достал документы, времени у него было в обрез.

— Я оставлю папку, а ты, как освободишься, посмотришь, что здесь можно сделать. На меня грозятся опять в суд подать. Сразу говорю — никаких гаражей мы не строили.

— Где ты только находишь врагов такого мелкого пошиба?

— Да одного неудачника вытеснил с рынка, вот он никак не может успокоиться.

— Ты мне утвержденный план застройки привез?

— Нет. Сам же знал, что надо взять, и забыл, — хлопнул себя по лбу Лунин. — Завтра завезу.

От кофе и коньяка Игорь Лунин отказался.

— Игорь, — спохватился Лагунов, — у тебя в компании нет вакансии дизайнера?

— Если тебе лично надо, то, конечно, найду. Но при условии, что дизайнер женского пола и сама хорошенькая, — хохотнул Игорь Лунин — ходок, знаток и любитель женского пола. — Значит, у тебя дизайнер? — уточнил на всякий случай Лунин перед тем, как покинуть кабинет.

Вечером Лагунов заехал в знакомый двор и, найдя удобное место, припарковал машину. И если бы не нарастающая в душе тревога, он бы изо всех сил радовался предстоящей встрече с Татьяной.

— Проходите, у меня гости были, — Татьяна открыла дверь и посторонилась, чтобы Лагунов зашел в квартиру. — Заходили мамины приятельницы. Они вместе в школе когда-то работали, бабушку помянули.

Татьяна улыбнулась Лагунову, но глаза ее при этом остались грустными. Не дожидаясь, пока он снимет пальто, она пошла на кухню.

— Хотите, я вам ужин разогрею?

— Хочу, — сказал Лагунов. — И еще — я нашел тебе работу. У моего знакомого есть строительный холдинг. И есть вакантная должность дизайнера. По твоей специальности.

— Правда? — Татьяна вернулась из кухни и стояла в коридоре, наблюдая, как Лагунов вешает пальто. — Знаете, как обрадовалась бы бабушка. Только жаль… — Татьяна недоговорила до конца, но Лагунов понял, о ком она жалеет. — Мойте руки, а я ужин принесу в гостиную.

В ее присутствии Лагунов начинал волновался. Волнение было приятным, и ему нисколько не хотелось есть.

— Мамины подруги после ее похорон наведывались к бабушке. Она любила, когда они приходили и вспоминали маму. — Татьяна подвинула Лагунову хлебницу. — Мы тогда еле справились с бабушкой. После похорон у нее и начало сердце прихватывать. А того, кто совершил наезд, так и не нашли, — вздохнула Татьяна. — Да, мне кажется, особо и не искали. Кто мы — маленькие люди.

Лагунов потупил глаза в тарелку и обрадовался, что в тусклом свете торшера не разглядеть его побледневшего лица.

— Вы чего не едите?

— Давай лучше чай.

— Чай так чай. — Татьяна забрала тарелки и пошла на кухню.

Он встал из-за стола, расслабил галстук и подошел к окну.

В плохо освещенном дворе кто-то выгуливал щенка. Тот пытался освободиться от ошейника. И когда не получилось, стал прыгать на хозяина, требуя свободы.

Лагунов засмотрелся и немного пришел в себя. Он даже не заметил, как Татьяна вернулась из кухни и теперь стояла рядом с ним и смотрела в пустой двор. И ему подумалось, что вот так, рядом с ней, в этом полумраке, он готов простоять целую вечность, а то и две.

На оконном стекле он поймал отражение ее взгляда и улыбнулся.

— У вас наладились отношения с Лерой? — прервала молчание Татьяна.

— В смысле — наладились? — Лагунов неотрывно смотрел в окно.

— Тогда, в музее, мне показалось, что у вас случилась размолвка.

— Таня, у нас не было никакой размолвки.

Собачник наконец-то сжалился над щенком и снял ошейник. Щенячье счастье не имело границ. Щенок носился по мокрым клумбам и от радости, со всей собачьей дури, прыгал на хозяина. И она успела подумать, что у Романа все наладилось в личной жизни.

— Размолвки нет, — повторил Лагунов, — как нет и такого понятия, как «мы». Лера моя старая знакомая. Когда-то давно у нас был роман. Я чуть не женился на ней. А потом я не виделся с ней пару лет. Ты же не видела, чтобы она проведывала меня в больнице.

Выгул щенка закончился, и хозяин, беспечно снявший ошейник, теперь никак не мог заманить его обратно в подъезд.

— Не видела, — эхом ответила Татьяна. — Значит, она вам разонравилась?

В оконном стекле Татьяна смотрела на него и ждала ответа и смутилась, встретившись с его взглядом.

— Она мне нравится, если ты имеешь в виду, что она красивая женщина. Если ей нужна будет моя профессиональная помощь, я ей помогу. Но я не хочу, чтобы у меня с ней были дети, не хочу просыпаться с ней утром в одной постели, мне совсем неинтересно, чем она живет. Я не люблю ее…

Он вдруг подумал, что в жизни все намного проще, чем кажется. Между «люблю» и «не люблю» нет промежуточного варианта. И самые важные вопросы имеют только два коротких ответа: «да» или «нет». И только порой, в силу своей воспитанности, в силу привычки и хорошего тона, мы не можем ответить на них однозначно. Но единственно правильные ответы мы всегда сами знаем, даже если отвечаем на них неправильно.

— Роман, почему я вам не нравлюсь?

Если бы она задала вопрос иначе, если бы вопрос был поставлен в другой форме: «Я вам нравлюсь?» — он бы коротко ответил «да», а так получалось, что надо строить доказательства от обратного утверждения.

Он повернул ее лицом к себе и поцеловал. Ответ получился длинным, и он был счастлив, как никогда до этого в жизни.

Лагунов перевернулся на живот и лежал в своей излюбленной позе. Он слышал, как проснулась Таня, как поцеловала его между лопаток и быстро встала с кровати. Он слышал, как потом зашумела и полилась вода в ванной.

Водопровод в доме был старый, и надо было немного подождать, пока вода соберется с силой, зашипит и потечет по трубам.

— Таня, мне надо поговорить с тобой, — вместо приветствия сказал Лагунов, зайдя на кухню. Он был полностью готов, осталось только надеть пальто и можно уходить.

Предчувствие чего-то недоброго медленно опустилось ей на плечи.

Татьяна убрала турку с плиты и с испугом посмотрела на Лагунова.

— Таня… — Роман замялся, — после того, что между нами было, я должен тебе все рассказать. Иначе, я не смогу жить. С тобой не смогу жить, — уточнил Лагунов.

Она смотрела на Лагунова глазами собаки, которую хозяин выгнал из дома. Купили щенка, растили, столько сил потратили на выработку и закрепление различных условных рефлексов и навыков, а он подрос и не оправдал ни потраченных средств, ни времени. Одним словом — не оправдал надежд хозяина. Вот и выгнали на улицу. А как им сказать, что верности не учат. Она или есть, или ее нет.

— Таня, твоя мать погибла под колесами моей машины.

В квартире стало тихо, и только было слышно, как в гостиной тикали часы и в ванной из крана капала вода.

— Как это?

— Дорога была скользкая, — голос Лагунова звучал еле слышно. — Твоя мать ждала маршрутку. Было темно, она вышла на проезжую часть. Машину занесло в сторону, и я не успел перехватить руль.

— Она… сразу умерла?

— Да. Когда я подошел к ней, она была уже мертва.

— И ты скрылся. Мне следователь сказал, что ее так и бросили лежать на асфальте.

Она вдруг на глазах повзрослела и стала чужой.

— За рулем моей машины был другой человек. Хотя это меня не оправдывает.

— Даже если следователь и знал, кто совершил наезд, то замял дело, да и обвинить тебя было бы сложно. Ты бы себя сам защитил, — устало сказала Татьяна.

— Ты хочешь, чтобы я сел в тюрьму?

— Тогда мне больше всего хотелось, чтобы виновного нашли и наказали. А потом стало все равно. Время что-то меняет в нас самих.

— Таня, как мне теперь быть?

— Да никак. Роман, выходит, ты мне помогал только, чтобы загладить свою вину. И суд, и продажа компании, и похороны бабушки… И даже переспал со мной… Все правильно. Как адвокат, ты можешь рекомендовать этот вариант всем своим подзащитным. Действует.

— Таня, я всегда знал, что ты дочь погибшей Ярославской. Мне Андреева сказала, — признался Лагунов. — Поначалу, ты права, я все делал не для тебя, а для твоей погибшей матери. А потом… Я и сам не знаю, как это получилось… Я люблю тебя. Очень.

— Роман, уходи и не приходи сюда больше никогда. Тогда и маме, и бабушке будет легче на том свете. И мне тоже. Прошу тебя, уходи.

Она сказала это так тихо, что было слышно, как в ванной из крана капает вода и тикают в гостиной часы, отсчитывая время, которое лечит.

Саша проснулась внезапно. Показалось, что кто-то тихонько ее позвал. Она повернулась в теплой постели, коснулась губами плеча Стрельникова. Павел крепко спал.

«Я скоро рехнусь с этими голосами, с этой работой».

Саша закрыла глаза, но уснуть так и не удалось. Она тихонько, чтобы не разбудить Стрельникова, встала и пошла на кухню.

За окном светились чужие окна. Начинался новый рабочий день.

В семь часов утра, наспех позавтракав, они выехали в Ильинск.

Стрельников всю дорогу критиковал Сашины навыки вождения. А водитель из нее был действительно слабенький. На поворотах ее «подрезали» умельцы запретной езды, когда на светофоре загорался зеленый — сигналили спешащие. И только выехав за город, «Хонда» Андреевой уверенно набрала скорость.

— Где кладбище? — первое, что спросил Стрельников, заехав в поселок.

— Не знаю. Отвезу тебя в центр села. Возле магазинов народ постоянно толчется. Там и спросишь.

Саша притормозила метров за сто, сразу за развилкой, и Стрельникову пришлось дальше идти пешком.

Возле магазина действительно уже собрались первые покупатели. Местный народ с появлением Стрельникова оживился. Незнакомый мужчина в столь раннее время — для поселка целое событие.

Теряясь в догадках, чей же это родственник, они стали наперебой рассказывать, как быстрее добраться до кладбища.

Идти, оказалось, недалеко.

В самом конце проулка Стрельников свернул направо, и там, за поворотом, сразу показался ветхий, местами зияющий дырами кладбищенский забор.

Дойдя до него, Стрельников, осмотревшись, решил, что проще пролезть здесь, чем искать центральный вход. Мужчина, внезапно появившийся из-за такой же ветхой часовни, подтвердил правильность его намерения.

— С центрального не зайдешь. Воды по колено, — безапелляционным тоном заявило помятое запойное лицо.

— Я ищу могилу бабушки, вы не подскажете, где последние захоронения?

— Ты, видать, не сельский? Не помню, чтобы ты раньше здесь был. Память на лица у меня знаешь какая! Раз увижу — и на всю жизнь!

— Я из Киева. У меня бабушка похоронена на вашем кладбище.

— Похоронена, говоришь? А ты, поди, внук будешь? И не знаешь, где могила? — с укором спросил мужчина. — Найти теперь здесь хоть своих, хоть чужих трудно. Вымирает село. Когда я из армии вернулся, народу тысячи три было. А теперь и сотни три не наскребешь. Да и те, считай, одни старики. Когда, говоришь, померла твоя бабка?

— После Нового года. Мне позвонили уже после похорон. Теперь вот вырвался, приехал на могилу. Терехова Антонина Михайловна.

Стрельников перехватил взгляд смотрителя и достал бумажник. Настроение у смотрителя после вчерашнего перепоя заметно улучшилось.

— Иди за мной, а то до вечера будешь бродить здесь. После Нового года, говоришь, преставилась? Значит, надо идти, — он на минуту задумался. — Ладно, топай за мной.

Смотритель, обнадеженный оплатой услуги, ловко маневрируя между могилами, направился в глубь кладбища.

— Родом сам откуда будешь?

— Из Киева. Бабушка в медицинском центре умерла.

— Тьфу, ты! Что ж ты сразу не сказал, что бабка твоя больничная, — мужик резко обернулся, сплюнув себе под ноги. — Тех хоронят на другом конце! Наши норовят поближе ко входу или в центре кладбища, а тем без разницы, где лежать. Все равно никто их могилы не проведывает. Вот народ-то нынче пошел! Наши местные тетки на поминки занесут по конфете и вся память. А так, чтобы приезжал кто, такого не было. Ты первый. Или бездомные они? Хотя, бездомных-то, кто б лечил? Лечение нынче дорогое. Вот я в прошлом году…

Пришлось возвращаться и слушать сетования смотрителя на медицину.

Обратно Стрельников шел более уверенно, не отставая от своего провожатого, не цепляясь о поваленные кресты.

— Что ж вы за кладбищем так плохо смотрите? Могил совсем не видно, кресты повалены.

Мужчина обернулся. Было видно, что он силится что-то такое сказать, пообиднее, но ничего, видать, на ум не пришло, и он только сплюнул, махнув на Стрельникова рукой.

— Это еще тебе повезло, что приехал весной. Летом так все зарастает, что не разберешь, на кладбище ты или в лесу. Вот тогда действительно могилу не отыщешь.

— Сельсовет куда смотрит?

— Тоже мне скажешь — сельсовет. Денег нет. Кто будет задарма работать? Никто. Я один остался. За всеми не усмотришь. Вот ты, к примеру, часто будешь сюда наведываться? — не преминул уколоть Стрельникова пьянчужка.

— Нет, — честно признался Стрельников.

— То-то и оно. Уедешь в свой Киев и поминай как звали. И не один ты такой, — смягчил тон смотритель, вспомнив о бумажнике. — Все вы такие. Вон там твоя бабка лежит, если больничная, — махнул рукой в самый дальний край кладбища. — Дальше не пойду.

— Помяните всех. — Стрельников протянул деньги.

Смотритель, довольный таким поворотом дел, взял деньги и поковылял между могил, продолжая вполголоса сетовать на жизнь.

Стрельников проводил взглядом удаляющуюся фигуру и огляделся вокруг. В нескольких шагах виднелись сравнительно свежие могилы с одинаковыми, как близнецы, крестами, без полагающихся цветов и венков.

Стрельников достал телефон и сделал первый снимок. Воронье испуганно взметнулось с веток, тревожа криком покой усопших.

Март не заладился с первого дня, как не заладилась весна в этом году. Сама погода мало волновала Задонского. Суеверным он никогда не был. Только, как ни крути, а первый день марта начался неудачно. А дальше проблемы навалились и начали расти как снежный ком. Вначале Круглов со своими подозрениями, потом Крапивин. Не попади тому вожжа под хвост, смотри, и дожил бы до глубокой старости, а так…

Никакой неприязни по отношению к Сергею Николаевичу Крапивину лично у Задонского не было. Теперь придется искать нового врача, но это уже проблема Елены. Ее проблемы, вот пусть сама и решает.

Задонский на минуту прикрыл глаза и также быстро открыл, после чего широко улыбнулся сам себе. Такое простенькое упражнение, придуманное им самим, помогало быстро переключиться на другие вопросы.

Психологический прием сработал и на этот раз.

Антон пролистал еженедельник. До решения последней проблемы оставались считаные дни. Он опять закрыл глаза, посидел несколько секунд, снова открыл и улыбнулся. Улыбка, как он ни старался, получилась натянутой.

Натянутую, как маска, улыбку, равно как и собачий восторг, и ничего не значащий вопрос: «Как дела?» — он терпеть не мог. Ибо четко знал, что никому его дела неинтересны.

Каждому человеку интересны только личные дела и ничьи больше. О своих делах Задонский никому и никогда не рассказывал. Достаточно того, что он знал простые и всеми забытые правила: чтобы найти общий язык с собеседником, надо найти его «конек», те самые «его дела». Именно то, что волнует человека или отравляет в данный момент его бесценную жизнь.

А то, как обстоят его, Задонского, дела, им все равно. Главное — на ходу ухватить невидимую нить разговора и потянуть ее на себя. Манипулятивному приему он с легкостью обучился в университете.

Собеседник, не подозревая о расставленных сетях, подпадал под его обаяние и выговаривался. Облегчив душу, сдувался, как шарик, теряя при этом свою значимость.

В такой момент он умело преподносил решение проблемы, и собеседник, а чаще собеседница принимали это решение за свое. Со стороны могло показаться, что платили они Задонскому вовсе не за его помощь, а за свою находчивость и прозорливость. Только, как показывала жизнь, решения без его помощи почему-то не приходили в их светлые головы. И они опять обращались в агентство, записывались на прием к психологу, то есть к Антону Задонскому.

За такие консультации он брал сущие гроши и принимал только одного человека в день, тем самым поддерживал свою профессиональную форму.

Это только Людмиле до сих пор кажется, что их свела судьба. Если бы она знала, сколько он приложил усилий, чтобы познакомиться с ней.

— Антон Игоревич, какие будут распоряжения?

Эвелина задавала вопросы правильно поставленным голосом. Он внимательно посмотрел на девушку. Несмотря на молодость, она была самой толковой среди всех предыдущих секретарш. А главное — правильно вела себя: не строила ему глазки, не раздражала глупыми вопросами, все распоряжения выполняла четко и в срок. Любую телефонную проблему могла решить самостоятельно. Одним словом — толковая девочка.

— Никаких. Я ненадолго уеду. Часа через два вернусь.

Задонский посмотрел на часы. Надо ехать в центр, выразить соболезнование, а главное — успокоить Елену.

— К вам посетитель, — дверь снова тихо открылась, и Эвелина застыла на пороге. — Сказал, что вы ему срочно нужны. Пусть ожидает?

— Пусть заходит.

Задонский успел открыть ноутбук, создавая видимость работы, когда в кабинет зашел мужчина. Повинуясь неясному внутреннему чувству, Задонский поднялся навстречу посетителю.

— Я племянник Агнессы Харитоновны Блинниковой, Павел Стрельников.

Мужчина протянул широкую тяжелую руку, сверкнув «Роллексом», всем своим видом выказывая дружелюбие, но Задонский сразу уловил опасность и даже растерялся. Это состояние длилось долю секунды.

— Тетя о вас много говорила.

— Чем могу помочь? — На побледневшем лице Задонского появилась вымученная улыбка.

— Я по делам в Киеве и хотел на пару дней забрать тетю домой. Давно не виделись, сами понимаете, хотелось бы пообщаться. А она говорит, что лечение нельзя прерывать. Да и мне, честно говоря, и самому не хотелось бы ее забирать из вашего центра. Ну, сами понимаете…

Стрельников при этом развел руками, улыбнулся белозубой улыбкой, мол, понимай, как хочешь. Задонский суть просьбы уловил на ходу и облегченно вздохнул.

— Да-да. Забирать, потом привозить опять в центр. Я вас понимаю. Но это не проблема. В центре предусмотрены номера для родственников. Сразу предупреждаю — не гостиница, номера люкс нет, а все остальное вполне пристойно. Правда, это платно, сами понимаете, центр частный, — Задонскому показалось, что опасность миновала.

«Откуда взялся этот чертов племянник? По документам, никаких родственников нет. Сам же проверял».

— Я не привередлив. Тетя говорила, что красота там у вас: воздух, тишина, — мечтательно проговорил Стрельников, блеснув золотой оправой стильных очков.

— Вам секретарь даст все координаты. И если у вас больше нет ко мне вопросов, тогда не смею вас задерживать.

Задонский снова поднялся из кресла и пожал на прощание протянутую руку.

— У меня еще вопрос по поводу вашего фонда. — Стрельников заметил, как Задонский напрягся. — Я могу немного помочь деньгами. Вы говорите, не стесняйтесь. Сам знаю, благотворительность обходится дорого.

От искренней готовности Стрельникова помочь у Задонского немного отлегло от души.

— Нет-нет. Мы сотрудничаем с пенсионным фондом, с собесом, так что спасибо. — Задонскому хотелось, чтобы этот Стрельников побыстрее убрался восвояси. — Но деньги никогда лишними не бывают, — быстро исправился Антон, видя недоумение на лице Стрельникова. — Этот вопрос, если вам будет интересно, мы сможем обсудить в центре. Я там часто бываю, а сейчас, к сожалению… — Антон красноречиво посмотрел на часы, всем видом показывая, что время посещения истекло, затем протянул тисненую визитку и еще раз пожал Павлу руку. Рука на этот раз у Задонского оказалась холодной и влажной.

«Что же ты так занервничал? Я тебе деньги, можно сказать, предлагаю просто так, а ты взял и отказался. От денег просто так не отказываются», — сделал вывод Стрельников.

Дверь за посетителем закрылась. Улыбка медленно сползла с лица Задонского. И не только руки стали влажными, вся спина у Антона покрылась липкой испариной.

«Откуда взялся этот племянник? Покупатели уже смотрели квартиру и внесли задаток».

От мысли, что потенциальные покупатели могут появиться в квартире, когда там будет Блинникова с племянником, по телу пробежала дрожь, обдав холодом.

Антон со злостью набрал номер Елены Евгеньевны. Но, по закону подлости, та не отвечала.

Через час Задонский уже был в Ильинске.

За два дня, проведенных в центре в качестве племянника Агнессы Харитоновны, Стрельников неожиданно расслабился.

Городская жизнь, наполненная шумом и постоянной суетой, осталась где-то на краю света. В этом богом забытом уголке даже время застыло и текло, не подчиняясь земным законам.

Единственное, что подчинялось закону, — режим дня. Завтрак, потом прогулка с Агнессой Харитоновной в саду, затем следовал обед и тихий час, в результате которого почти безжизненный центр еще больше погружался в звенящую тишину. Стрельников валился на кровать и тоже засыпал.

Саша, сидя в ординаторской, невольно прислушалась.

Еще несколько дней тому назад она могла слышать тяжелые шаги Крапивина.

Сергей ходил с военной выправкой, чеканя по паркету шаг. И можно было безошибочно определить, куда направился Крапивин: на обход или на очередной перекур. Но сейчас это уже в прошлом.

Утром Елена убрала личные вещи Сергея в бумажный пакет. Личных вещей было мало: фотография жены в деревянной рамочке, забытый еженедельник, несколько свежих рубашек, бритвенный набор — вот, пожалуй, и все. Пустые бутылки, стоящие под столом и в шкафу, убрала санитарка. Кабинет без Крапивина осиротел.

Саша села за рабочий стол Крапивина и включила компьютер.

Синий экран сразу мигнул и, не требуя пароля, развернулся рабочий стол. Она не спеша начала просматривать папки. В них, кроме компьютерных игр, ни одного файла не было.

Но где-то должны быть истории болезни пациентов, листы назначений. В конце концов, он писал выписки и эпикризы умерших.

Тогда где вся эта документация?

Она еще раз внимательно, но безрезультатно пересмотрела каждую папку. Никакой рабочей информации в них не было.

Потом она направилась на плановый обход на второй этаж.

В палату Агнессы Харитоновны заходить не стала. Из палаты доносились голоса. На чаепитие, организованное Стрельниковым, пришли две новенькие пациентки. Они поступили на днях, уже без Крапивина, и их оформляла Елена.

Обход на первом этаже она также провела бегло, но только по другой причине. Своих немногочисленных пациентов она хорошо знала.

Единственным, заслуживающим пристального внимания, был Васильцов. Даже удивительно, как он мог оказаться в центре, который всеми силами старался не заниматься такими тяжелыми больными.

Саша с удовольствием открыла дверь палаты, где пахло микстурами, апельсином и еще… надеждой. Она любила свою работу.

Она никому не могла рассказать, даже Стрельникову, боясь, что он еще подумает, что она обыкновенная выскочка, возомнившая в этой глуши невесть что о себе. Только результаты ее работы были налицо. И это ее несказанно радовало.

Был бы рядом Владимир Иванович, тот бы сразу все заметил, как замечал все мельчайшие изменения у больных. Он никогда ничего ей не говорил во время совместного обхода, только мог посмотреть лучистыми глазами, и все становилось понятно. Она, Александра Андреева, молодец!

И здесь она тоже молодец, и Коля Васильцов — молодец! Медицина не может объяснить такой феномен, как воля к жизни. Кажется, впору руки опустить, пересесть в инвалидную коляску, со временем впасть в депрессию и изводить своими упреками тех, кого совсем недавно любил и берег. Но откуда-то берутся силы. Вот и сейчас, стоило Саше появиться в палате, как Васильцов расплылся в улыбке на пол-лица.

Нет ничего страшнее моральной и душевной инвалидности, а физическое увечье — дело поправимое. И Коля Васильцов из первой палаты тому подтверждение.

— Как дела?

— Сегодня с ходунками сам встал и стоял минут десять, пока на массаж не позвали. Еще немного и домой, правда?

— Правда, — согласилась Саша. — Как только сделаете первые шаги, сразу домой!

Она еще поговорила с Колей Васильцовым, постучала молоточком по его стопам, уколола их тоненькой иглой и осталась довольна его реакцией. После этого Саша принесла на пост листы назначения, тем самым прервав увлеченную беседу медсестрички со Стрельниковым.

Оставив своих подопечных старушек, он пытался подбивать клинья к дежурной, рассказывая очередной анекдот. Роль доброго молодца ему удавалась значительно хуже, чем роль племянника. Только скучающая медсестра этого не замечала и рада была любому собеседнику, лишь бы время скоротать. Подумаешь, серьезный попался посетитель, но все же веселее, чем смотреть сутками опостылевший телевизор.

Стрельников незаметно кивнул Саше.

Этот кивок мог значить что угодно, только Саша знала — ключ от архива у него в кармане. Она, не привлекая внимания дежурной, направилась в левое крыло.

С поста трудно понять, куда она направилась, даже если задаться целью.

В левом крыле располагались столовая, массажные кабинеты и две палаты. С левого крыла запасным выходом можно попасть на второй этаж, а еще можно спуститься вниз, в водолечебницу, а оттуда, если надо, в подвал. Только кто будет спускаться в подвал, не включив предварительно свет на распределителе?

Саша открыла дверь в темный коридор водолечебного отделения и прислушалась. В холле работал телевизор. Неразборчивые звуки последних новостей эхом доносились сверху. Повар, делая последние приготовления на завтра, уронила на пол крышку, громыхнула кастрюлей.

Саша включила припасенный фонарик. Луч света уперся в стену, от чего коридор показался бесконечным. Она дошла до конца подвального коридора, когда ее догнал Стрельников.

— Паша, как ты думаешь, дежурная ничего не заметила?

— Нет. На тебя она не смотрела, а меня позвала Агнесса Харитоновна. Но я обещал еще вернуться на пост.

— Кто бы сомневался, — прыснула со смеху Саша, представив Стрельникова в роли обольстителя.

— Ты не смейся, а лучше скажи, чем мы занимаемся?

В голосе Стрельникова слышался нескрываемый смех. Нет, нет, она была ему безмерно благодарна. Только как объяснить Стрельникову то, на что не хватает земных обиходных слов. Никак.

— Мы занимаемся… — она перебирала слова в уме, чтобы объяснить это занятие, — мы занимаемся поиском улик.

Кажется, так обычно говорили герои ее любимых сериалов. А еще ей, как и все тем же героям, было нисколько не страшно. Главный мужчина всей ее жизни стоял рядом. Она протянула в темноте руку и ухватила его за бок.

— Ты что, пристаешь ко мне?

— Нет. Только проверяю, ты ли это.

Стрельников повернул ключ в замке и открыл дверь:

— Добро пожаловать, конспиратор! Свет здесь включается?

— Нет. Надо тоже с распределителя. Обойдусь фонариком.

В комнате все было так, как и раньше, только на столе виднелся размазанный след от папки. Кто-то за это время смотрел документы, стерев тонкий слой пыли. Неприятный холодок пробежал между лопаток.

— Я тебя закрою снаружи. Для надежности, чтобы не сбежала, — уточнил Стрельников. — Работай. Не страшно? Может, мне остаться?

— Ты что, а если заметит медсестра, что ключ отсутствует? Я сама справлюсь. Если я вдруг кому-то срочно понадоблюсь, ты сразу сюда, — напутствовала Саша.

Стрельников на два оборота ключа закрыл дверь.

Шаги вскоре стихли, и она приступила к планомерному просмотру папок. Ни одной фамилии из списка, добытого Стрельниковым, на кладбище не было.

Может, пьяный смотритель что-то напутал или просто соврал Стрельникову, чтобы не бродить по кладбищу. Хотя все правильно. Ничего никто не напутал. Папки из архива забрали. След остался на столе. И забрали сразу после смерти Сергея.

Тогда где они? Выходит, ничего она не найдет здесь. Придется еще раз внимательно просмотреть компьютер Сергея, пока тот… не исчез из ординаторской, как исчезли папки из архива.

Где-то наверху заскрипела дверь, донесся смех, и все стихло. Воздух начал сгущаться, и она увидела, наблюдая со стороны, как Елена Евгеньевна открыла дверь архива, включила свет и направилась к стеллажу у самой стены. Высокие шпильки приглушенно стучали по бетонному полу. Она уверенно просунула руку за пластиковый стеллаж и достала черную, перетянутую резинкой папку, после чего выключила свет и вышла из архива.

В дверях ключ повернулся на два оборота, Стрельников толкнул плечом дверь и ввалился в комнату, и тогда видение исчезло.

— Как результат?

— Ничего нет. Папки Елена забрала.

— Откуда ты знаешь?

— Видела.

Стрельников вздохнул. Привыкнуть к возможностям и способностям жены он, как ни старался, никак не мог.

— Что будем делать?

— Искать в кабинете Елены.

— Ладно. Сначала надо достать ключ. Взламывать дверь я не умею, — признался Стрельников. — Жди меня в ординаторской.

С того момента как Стрельников произнес эти слова, прошло хороших три часа, если не больше. Она даже успела вздремнуть.

Саша включила светильник и посмотрела на часы. Так и есть — половина первого.

Дверь тихонько открылась. Стрельников шел так тихо, что она даже не услышала его шагов.

— Ты что, пил? — Саша принюхалась.

— А ты как думала? Если ты и дальше будешь здесь работать, у меня есть шанс спиться. Смотри, — Стрельников разжал ладонь, на которой лежал ключ.

— Что это?

— Ключ от кабинета Елены.

— Где ты его взял?

— Убил охранника и забрал ключ. — Стрельников рассмеялся и прижал к себе Сашу. — Ох, и распустил тебя Владимир Иванович. Совсем ничего не знаешь о технике безопасности. Дубликаты ключей, на случай пожара или наводнения, или еще чего, есть у охранника. Вот пришлось побеседовать. И результат сама видишь.

— У тебя в банке тоже ключи от всех помещений у охранника?

Саша вспомнила свои приключения.

Выходит, тогда в кабинет Стрельникова, в случае необходимости, запросто мог зайти охранник?

— Ну, ты сравнила. В банке все на автоматике. К тому же здесь больные люди. Вдруг чего, надо открывать двери, выводить и выносить их. Короче, спасать.

— Паша, — она терлась щекой о его плечо, — я не знаю, что бы я делала без тебя. Ты теперь посиди в холле, а я быстренько в кабинет и обратно. Я тебе сейчас книгу дам, ну, чтобы правдоподобно было. Вдруг медсестра проснется. Скажешь, что у тебя бессонница.

— Только свет не включай. Окна кабинета Елены выходят прямо на будку охранника.

Ему не хотелось отпускать Сашу от себя. От ее дыхания стало тепло не только его плечу, но всему телу. Он отстранил ее от себя, понимая, что еще мгновение и никуда он ее не отпустит.

— Саша, я тебя люблю.

Он с удовольствием прошептал словосочетание одними губами. Раньше, сколько себя помнит, он никому не говорил этих слов. Кроме первой жены. Только это было давно. Потом эти слова утратили для него свой истинный смысл и могли значить что угодно. Эти слова он слышал неоднократно. И никогда не верил, потому что они могли значить что угодно: мне хорошо с тобой и может быть так же хорошо с другим мужчиной. Мне нравится с тобой спать, но с другим было тоже не плохо. Я могу остаться с тобой, потому что ты… И могу уйти к другому. Я тебя люблю до тех пор, пока мне удобно быть с тобой, а потом…

Он сказал Саше вечное «люблю» с единым смыслом — я буду с тобой всегда и везде. Я не оставлю тебя никогда.

— Я тебя тоже. Люблю.

И он ей верил…

Людмила приехала в центр в разгар рабочего дня. Только никакого разгара не было.

В центре стояла тишина. Немногочисленные пациенты, справившись с обедом, готовились к тихому часу. Она всегда старалась приехать именно в это время, чтобы избежать ненужных встреч с персоналом. Больных, шныряющих по центру, Людмила боялась.

Она боялась всего, что хотя бы отдаленно напоминало о старости и немощности. До встречи с Антоном она никогда особенно не думала о возрасте. Без малого сорок — разве это возраст?

Она прекрасно отдавала себе отчет, что выглядит гораздо моложе своего возраста. И если бы не просьба Антона чаще бывать в центре, чтобы все было под контролем, она ни за какие деньги не приезжала бы сюда, где, кажется, все дышало болезнью, старостью и безысходностью. Да и что, собственно, держать под контролем, она тоже не знала.

Брезгливо морщась, Людмила посигналила. Будь ее воля, она бы всех этих местных охранников давно бы уволила и пусть бы работал вышколенный персонал из города. Сколько она об этом говорила Ивану.

Только ответ был один и тот же — где они, сельские мужики, оставшись без копейки, еще найдут работу в деревне? Будут только больше пить.

Ей было глубоко наплевать на проблемы местного безработного населения, но спорить с мужем по многолетней привычке она все же не стала.

Последнее время она не то что не спорила, а даже старалась меньше разговаривать с мужем.

Когда все это закончится? Когда она получит вожделенную свободу?

Спроси у Людмилы, что такое свобода, она бы точно не смогла бы ответить. Может, свобода вообще не имеет определения? Тогда почему к ней все стремятся? И что она будет делать с этой свободой?

К радикальной борьбе за эту пьянящую свободу она не была готова. Только Антону виднее. Он сказал, что такой женщине, как она, не хватает свободы. И она после того разговора действительно ощутила прутья золотой клетки, в которой ее запер Иван. А ведь раньше ее все устраивало. Даже его частые командировки нисколько не напрягали. Бизнес есть бизнес. Раньше она даже эту фразу произносила с Ивановыми интонациями.

Когда же она разлюбила мужа? Или не любила его никогда?

Охранник наконец-то соизволил нажать кнопку пульта, и ворота медленно разъехались в разные стороны.

Она влюбилась в Ивана с той первой неожиданной встречи в гостях. Ей надо было больше думать о выпускных экзаменах, а она, отложив учебники, мечтательно закрывала глаза и представляла новую встречу. Только никаких встреч не было, а она все жила в ожидании чуда. Чудо, как и полагается чуду, случилось внезапно, спустя полгода.

Незадолго до выпускного вечера она с подругой бесцельно бродила по дорогущим бутикам. Ничуть не смущаясь своей бедности, они глазели на витрины, обсуждая наряды. На ее стройной фигурке смотрелось бы любое платье. Если бы не цена…

Без малейшей зависти Людмила прикидывала, какой должен быть оклад ее матери, медсестры городской поликлиники, чтобы купить наряд. Зарплаты хватало только на короткий рукав.

В разгаре девичьих обсуждений Людмила не заметила, как припарковалась машина и откуда-то взялся Иван Савицкий. Сердце замерло, а потом застучало необычно громко, да так, что, казалось, и Савицкий услышал. Перед ней стоял принц!

Только принц мог знать: и чем вызвано их веселье, и зачем девушки присматривают наряды.

Смутилась она лишь, когда Савицкий спросил, какое платье она себе выбрала. Показать на красное, кричащее с витрины платье, словно специально сшитое для нее, она уж точно не могла. А потом Савицкий пригласил ее с подругой в ресторан. Подруга отказалась, сославшись на дела, а ей пришлось ехать с Иваном.

Пробежав взглядом меню, Людмила пожалела, что так неосмотрительно приняла приглашение. В блюдах она не разбиралась, а стоили они, как рукав от платья.

Платье на выпускной она сшила себе сама, все по тому же вызывающему фасону с витрины. Правда, не красное, а синее в мелкий белый горошек, чтобы служило и в повседневности.

Иван позвонил в дверь поздно вечером. В круглой красной коробке с бархатной лентой лежали заветное красное платье, снятое с манекена, и черные босоножки на тонкой шпильке.

На выпускной вечер Иван не пришел. Причина была веская — бизнес.

Домой Людмилу провожал Валерка — первая школьная любовь. Может, Валерка тогда не дорос до серьезного ухаживания, а может, по жизни был другим. Она никогда их не сравнивала. Они были совершенно разные, как с разных планет. Только к Савицкому ее все больше и больше тянуло и не столько душой, сколько неопытным юным телом, жаждущим ласки.

Валерка мечтал стать летчиком, или полярником, или, на худой конец, артистом. Она каждый раз смеялась над ним и не могла толком понять, когда он шутит, а когда говорит правду. Сама-то она точно знала, чем будет заниматься, и без колебаний отвезла документы на Выборгскую улицу в Международный институт моды и дизайна.

Первый курс пролетел как во сне. Помнится только одно — было по-настоящему радостно, хорошо и… свободно.

В конце первого курса Иван опять появился в ее жизни так же внезапно, как и пропал. Ждал с цветами возле института. Потом были ресторан и проводы домой. Бродить по паркам и весенней набережной времени у Савицкого не было. Она даже толком не поняла, когда Иван сделал ей предложение. Она с легкостью ответила «да».

Подруги завидовали, мать тихонько плакала. Красивая жизнь, предложенная на блюдечке с голубой каемочкой, приводила ее в восторг. Ни о какой разнице в возрасте она не задумывалась, равно как не задумывалась о неудавшейся семейной жизни будущего мужа. У нее все получится. Она сможет сделать его счастливым, а заодно и себя.

Дело неуклонно шло к свадьбе. Все эти поездки в салоны, магазины и рестораны она воспринимала как полеты на Луну. Все было каким-то нереальным. Она кружилась в белом свадебном платье и была готова купить любое, только Ивану каждый раз хотелось чего-то другого. Под конец, устав от переодеваний и демонстраций, Иван сам выбрал ей платье. Нельзя сказать, что выбранное платье — предел мечтания, были и куда лучше, только спорить с будущим мужем в присутствии посторонних Людмила не стала.

Миф о семейном счастье развеялся через пару месяцев после свадьбы.

Иван уехал за границу. Ей показалось, что он кого-то боится и попросту бежит. Сам он ничего не стал объяснять, боясь, что в девятнадцать лет она не поймет взрослых мужских проблем. Ей было обидно до слез.

В тот год она еле окончила второй курс института. Все мысли были заняты свалившимися на мужа неприятностями, а потом Иван и вовсе отговорил ее от учебы. Это было понятно сразу — при его деньгах жена работать не будет.

Свекровь, невзлюбившая Людмилу с первого дня, вернее, с того дня, как они съехали от нее после свадьбы, только подливала масла в огонь, прозрачно намекая сыну, что молодая жена, дай свободу, рога наставит. К советам матери Иван прислушивался всегда.

Потом Иван купил квартиру, и она полностью занялась благоустройством нового собственного жилища. Огромная квартира в старом центре Киева, с выходом на Андреевскую церковь, вызывала плохо скрываемую зависть подруг. Везет же некоторым! Все сразу и в полном шоколаде!

Некоторое время институтские приятельницы заходили часто, прогуливая ради этого лекции. Рассказывали новости, обсуждали преподавателей и своих парней, восхищались ее дорогими нарядами.

Только Ивану эти девичьи посиделки пришлись не по душе. Он никогда не делал по этому поводу никаких замечаний, только демонстративно перемывал чашки и проверял содержимое рабочего стола, словно там могли храниться если не государственные секреты, то уж секретные документы компании точно.

Никаких секретных бумаг в рабочем столе и в помине не было.

Все, что представляло интерес для конкурентов, Иван хранил в банковской ячейке, а менее важные документы — в своем кабинете в надежном германском взломостойком сейфе. И вообще во взрослой жизни ее мужа не было места никаким посиделкам, да и вообще ничему, что не связано с бизнесом.

Со временем подруги и сами перестали наведываться. Темы разговоров исчерпали себя. Новых преподавателей Людмила не знала, студенческая жизнь ей была неинтересна, с мужчинами, о которых судачили подруги, она не была знакома.

В один прекрасный момент она осталась одна. Часы, привезенные Иваном из Англии, с их чопорным нарочитым боем, превратились в орудие пыток. Она судорожно по сто раз на дню смотрела на замершую стрелку. Под конец дня от безделья она уже не находила себе места. В семь вечера принималась за приготовление ужина.

Она пыталась устраивать скандалы. Скандалы у нее получались какие-то вялые и скучные.

Иван обнимал юную жену за плечи, заглядывал в глаза, нежно гладил по спине и спрашивал, что случилось на самом деле. И был при этом далеко от нее. А что она могла ответить?

Еще через пару лет она возненавидела мужа.

Антон сказал, что ей нужна свобода. И он готов дать ей эту заманчивую свободу.

Людмила встряхнула остатки неприятных воспоминаний и открыла дверцу машины. Молодой охранник, ушлый парень, оценивающе осматривая с ног до головы хозяйку, всегда вовремя поспевал помочь выйти из машины. А этот хорошо, что ворота открыл.

«Я вас всех уволю, к чертям собачьим. Осталось недолго».

Стрельников с непривычки долго возился на кухне, пытаясь приготовить ужин. Сунув в духовку пиццу, он взялся за салат — мелко нарезал овощи, купленные на Бессарабском рынке. Невзирая на старания, кубики получились разных размеров.

Критически посмотрев в салатник, он аккуратно выловил самые крупные и еще раз прошелся по ним ножом. Теперь перец выглядел неприлично мелким. Вместо кубиков тарелку украшали красные крошки.

«Перемешается, и недочеты будут не видны, — решил Стрельников и щедро полил салат оливковым маслом. — Как женщины справляются со всем этим хозяйством изо дня в день? Или у них за плечами дополнительное образование по кухонным делам?»

Кухню он не терпел с детства. Единственное, что мог толково сделать, — бутерброд. О мытье посуды он вообще старался не думать. Любая работа, не требующая творческого подхода, превращалась в пытку, вызывая мгновенную скуку и усталость. И так, сколько себя помнит. Софья, зная эту особенность единственного внука, к домашним делам его никогда не привлекала. Нужда заставит — научится.

Павел обвел взглядом кухню и остался доволен собой.

На квадратной тарелке лежала сочная пицца, пахнущая какими-то несуществующими приправами, глубокая салатница, до половины заполненная овощами, выглядела вполне аппетитно. Осталось только открыть вино и зажечь свечи. По поводу свечей он ничего не знал, а вот красное вино заблаговременно поставил на час в холодильник.

Запах еды просочился в ванную. Саша набрала побольше воздуха в легкие и окунулась с головой. Через минуту на поверхности образовались пузырьки воздуха.

Саша достала мочалку и налила на нее гель. Вязкая жидкость сквозь поры медленно сочилась в ванную до тех пор, пока не образовалась зеленая пахучая пена. Ей больше всего хотелось отмыться от невидимой липкой грязи, прилипшей не столько к телу, сколько к душе.

После контрастного душа стало немного легче, давящий обруч спал с головы.

— Паша, я люблю тебя.

Саша прошептала признание, уткнувшись Стрельникову в спину.

— Я тебя тоже.

Он повернулся всем корпусом, заслонив окно, целуя ее мокрые, пахнущие волосы.

— Я даже не представляю, что бы делала без тебя.

— Значит, я должен был появиться в твоей жизни хотя бы для того, чтобы ты знала, что делать.

Как только Стрельников убрал посуду со стола, Саша положила перед собой два распечатанных списка, похожих, как близнецы. На них были одни и те же фамилии, только в разной последовательности.

На первом листке она напечатала фамилии пациентов, переписанные из историй болезни, которые Елена Евгеньевна так опрометчиво оставила в незапертом шкафу.

Внезапная смерть Крапивина ее напугала настолько, что она сразу бросилась изымать все документы умерших пациентов. Не может она отвечать за тех, кто официально не числился за вверенным ей центром.

Фамилий было восемь. Последней была Вероника Ивановна. Судя по датам, пять женщин поступали на оздоровление с разрывом в три месяца, а последние — в одном и том же месяце. С таким же разрывом все они и умерли.

На второй листок она перепечатала фамилии со снимков, сделанных на сельском кладбище. Их тоже было ровно восемь.

— Паша, я вот смотрю на эти списки и ничего не понимаю.

— Что тебе непонятно?

— Жили себе одинокие старушки, потом благотворительный фонд предложил им оздоровиться. Я внимательно просмотрела их выписки из поликлиник по месту жительства и ничего серьезного не нашла. Кроме возраста, им и жаловаться было не на что. Тогда что их привело в центр?

Салатник Стрельников вымыл последним, затем критически осмотрел его и, оставшись довольным результатом непосильного труда, взял тарелки и подошел к Саше.

— Одиночество.

— В смысле?

— Саша, — Стрельников поставил тарелки на край стола и начал тщательно их вытирать, — все они одинокие женщины, а благотворительный фонд предложил то, чего подсознательно им не хватало, — общение. Вряд ли они за последние годы где-то отдыхали, а тут такая возможность. Зачем отказываться? Хотя, может, кто и отказался, только мы о них никогда не узнаем.

— Возможно, — согласилась Саша. — Тогда организатор должен быть хорошим психологом.

— Бесспорно. Центр выбран недалеко от города, можно вернуться в любой момент домой, да и оздоровление предлагали всего на пару недель, чтобы не волновались за квартиру. Конечно, могло быть все иначе. Это лишь предположение.

Стрельников расставил тарелки, потом перетер ножи и вилки. Оказалось, что кухня не такое уж и страшное занятие, если что-то делаешь для любимой женщины.

— Агнесса говорила, что она очень обрадовалась, когда неожиданно получила путевку на оздоровление.

— А кто ей выдал эту путевку? Поликлиника?

— В том-то и дело, что путевку Агнессе принесла девушка. В солидном, как она говорила, конверте, с печатями и на конверте, и на путевке. Еще девушка оставила номер стационарного телефона, на случай если она откажется от оздоровления.

— А как их вообще лечили? Докторов в центре нет.

— Как это нет? Елена, Сергей. Теперь только Елена, — исправилась Саша.

Она опять представила, как бодро входил в палату Сергей, говорил старушкам комплименты, присаживаясь в кресло, измерял давление и терпеливо, в который раз, слушал их старые истории. Умел отставной полковник нравиться женщинам.

— Пациентов не лечили, а только оздоравливали. Для этого назначали массаж и лечебную физкультуру. Правда, на ночь какую-то микстуру все принимали. Может, снотворное, может, витамины. Потом все умерли. Никто не выписался из центра.

— Саша, а если все умерли от старости? — вернулся к своему предположению Стрельников.

— Даже если предположить, что смерть наступила от старости, то как-то уж странно она наступила. И почему умерли пациенты только со второго этажа? Может, на них испытывали какое-то лекарство, которое называли «микстурой»?

Предположение прозвучало нелепо.

— Это как? — Теперь пришел черед удивляться Стрельникову.

— Обычно. Берут добровольцев с определенной болезнью — одним дают лекарство, другим — пустышку. Проводят курс лечения. Потом проводят обследование, делают вывод об эффективности лекарства. Я говорю глупости. Какое испытание лекарства на старых людях? Наверное, я просто устала и не вижу ни в чем смысла.

— Саша, смысл лежит в другой плоскости, потому ты его не видишь. Смысл — деньги. Посиди, я сейчас.

Она готова была верить в испытание лекарств, в поголовную порчу, только откуда у бабушек деньги? Пусть у них пенсии какие-то особые, но все равно, разве это деньги по нынешним временам?

Она опять вспомнила цены в ресторане. Пенсия на один хороший ужин.

Стрельников пошел в гостиную. Она слышала, как он шуршал какими-то бумагами, и уже спустя минуту Павел разложил на столе развернутую карту города с нарисованными красными кружками.

— Вот смотри, что мы имеем. Я отметил адреса, где проживали раньше умершие. Приблизительно, конечно, но суть не меняется. Первая пациентка Рыбакова проживала на улице Малоподвальной. Дальше, Величко — улица Ольгинская, Крикунова — бульвар Леси Украинки…

Стрельников соединил кружки. На карте вырисовывалась кривая, охватившая, как змея, центр старого Киева.

— Теперь ты понимаешь, в чем интерес?

— Жилье? — Саша завороженно смотрела на карту.

— Не просто жилье, а запредельно дорогая недвижимость в центре столицы. Вот тебе и деньги.

— Но это же уголовное дело, Паша. Это же криминал чистой воды. Не может быть, чтобы…

— Еще как может.

— А доказательства?

— Будут. У нас есть адреса тех, кто лечился в центре. И если моя версия верна, а она верна, то все квартиры должны быть проданы через одно агентство недвижимости. Продажей и оформлением документов должен заниматься один доверенный человек. А завтра с утра мы все проверим.

— Допустим, ты прав. Что нам потом делать? Идти в полицию?

— Я думаю, вначале надо поговорить с твоим отцом.

— Хочешь, я поеду с тобой?

— Нет, я встречусь сама. Только ты не думай, дело не в тебе.

Тревожная мысль, что Савицкий может как-то быть причастен ко всему этому, не давала ей покоя до утра.

Она ворочалась в постели, прислушивалась к ровному дыханию Стрельникова. А потом на улице стало сереть, и пришел долгожданный рассвет.

Проснувшись, Саша привычно потянулась рукой к Стрельникову. Там, где он недавно лежал, еще ощущалось тепло его тела.

Настроение было прекрасное. С тех пор как приехал Павел, она была счастлива, как никогда. Это ощущение счастья не покидало ее ни на минуту.

Если бы не встреча с отцом, если бы не этот город! Будь она дома, это было бы все, о чем только можно мечтать. А потом пойти на работу, где Елизавета, Владимир Иванович и Дудник. Все это вместе и есть счастье!

— Завтрак готов! — донеслось из кухни.

И в это время затрезвонил лежащий на тумбочке телефон.

Саша, не глядя на высветившийся номер, поднесла трубку к уху. Невзирая на отличную связь, она не сразу поняла, кто пытается с ней говорить.

Татьяна навзрыд плакала ей в самое ухо.

Саша ее не останавливала и не уговаривала успокоиться. Потом в трубке стало тихо, Татьяна вытерла слезы.

— Роман мне все рассказал, — Татьяна подавила слезы, сделав поглубже вдох. — Как погибла моя мама, как все случилось. Саша, как мне с этим жить? Я не знаю.

— Таня, за рулем был не он. Я сама все видела. Твоя мать умерла сразу, даже не поняв, что произошло. Ее нельзя было спасти.

Таня снова начала плакать, но уже тихонько.

— Я не знаю, чем тебе помочь. Я вернусь домой, и мы сразу с тобой встретимся, помянем твою бабушку. А что касается Лагунова, оставь все как есть. Хорошо, что он тебе все рассказал. Ему легче станет жить, и ты теперь знаешь, как все произошло.

— Вы знаете, кто был тогда за рулем?

— Нет. Не знаю, — подумав, ответила Саша. — А прощать или не прощать Лагунова ты решишь сама. Прислушайся, что говорит твое сердце. Таня, помнишь, о чем мы говорили, когда встретились в первый раз?

— Конечно. Вы мне рассказали, как погибла мама.

— А еще?

— Она просила меня обязательно кого-то простить, только я не знала кого. Вы думаете, она говорила о Романе? — ошарашенно спросила Татьяна.

— Они лучше нас видят будущее, а мы — только прошлое. Лагунов хороший человек. Но, как быть дальше, решать только тебе.

— Завтрак готов! — второй раз напомнил Стрельников.

— Не хочу завтракать. — Саша отключила телефон, вышла на кухню и, обняв Стрельникова сзади, потерлась щекой о его плечо. — Мне Таня звонила.

— Откуда и что за Таня?

— Из Москвы. Помнишь, мы ее подвозили домой, ты еще говорил, что напоминает тебе какую-то девушку? Кажется, ее Варей зовут.

— Варю помню, а твою знакомую — смутно, — честно признался Стрельников. — Кстати, Варя живет в Киеве, если, конечно, за это время никуда не переехала. Надо Софье позвонить, пусть поищет в моей записной книжке ее городской телефон. А вдруг… Что хотела Таня?

— Ничего. Приедем домой, приглашу ее к нам в гости. И, может, не одну, — загадочно улыбнулась Саша.

— Я кофе сварил. Будешь?

Саша кивнула.

— Во сколько ты встречаешься с отцом?

— Договорились в обед.

— Тогда завтракай, и до обеда мы все успеем.

Что именно они успеют до обеда, Стрельников не стал объяснять.

Выйдя из дома, она с сожалением посмотрела на припаркованную возле подъезда машину.

— На метро быстрее, — объяснил Стрельников, поймав ее взгляд. — Подземка не знает ни пробок, ни заторов.

По первому адресу дверь никто не открыл. Пришлось ни с чем возвращаться обратно к метро. Благо не надо толкаться в переполненном автобусе.

На площади Льва Толстого в квартире, где проживала покойная Ирина Владиславовна Земина, квартиру снимала молодая семья. Естественно, их не было смысла спрашивать, как квартирная хозяйка приобрела квартиру да еще и через какое агентство.

Повезло им только с третьего раза.

Павел нажал на звонок. В квартире послышался шорох, шаркающие шаги, после чего дверь приоткрылась.

— Вам кого, молодые люди? — На счастье, женщина оказалась приветливой и доброжелательной.

— Извините за беспокойство, мы проводим соцопрос. Нас интересует, довольны ли вы работой агентства «Золотая весна», через которое приобрели квартиру?

— Боюсь, я вам ничем не помогу. Мы действительно недавно купили квартиру. И очень довольны, но только агентство другое — «Крещатик-Плюс».

Остальные квартиры тоже были приобретены через агентство «Крещатик-Плюс». Они попрощались и, спустившись на первый этаж, решили зайти в ресторан неподалеку.

— Что же нам делать с этим? — спросила Саша, как только официант, приняв заказ Стрельникова, отошел от их столика.

Этот вопрос ее волновал со вчерашнего вечера с той лишь разницей, что тогда у нее еще оставалась хотя бы слабенькая надежда на то, что Стрельников ошибается в своих предположениях.

— Надо срочно поговорить с твоим отцом. — Стрельников увидел, как тень пробежала по лицу Саши.

— Паша, ты думаешь, он в этом замешан?

— Не знаю. Скорее «да». Хотя аферу можно провернуть и без него, но сложнее. Деньги, заметь, огромные, дело поставлено на поток. Для этого надо мозги иметь.

— Может, это Елена?

— Теоретически может. А практически одной ей не справиться.

— И всех этих старушек попробуй найти.

— Стариков найти несложно. Достаточно иметь нужного человека в собесе. Даже в поликлинике можно узнать. За деньги можно купить любую информацию. Затем они получали путевку в центр. От кого — мы не знаем.

— Агнесса говорила, что путевку приносила девушка, а оплачивал путевку благотворительный фонд «Рука помощи», возглавляемый Задонским. Получается слаженная и довольно короткая цепочка. Людей задействовано мало. Но все равно за этим всем стоит тот, кто все это организовывает и контролирует.

— Ты думаешь, мой отец?

— Может, и отец, — неуверенно сказал Стрельников, — а может, Задонский. Но вместе им было бы сподручней.

Он перевел взгляд с Саши на потолок.

Потолок, сделанный из каната, ему нравился. Да и не только потолок. Тридцать километров каната, потраченного на интерьер ресторана, образовывали стада морских барашков на стенах и потолке и напоминали Стрельникову о море, Севастополе и родителях.

— Давай я поеду с тобой.

— Я должна сама поговорить с ним.

Оставив Стрельникова в одиночестве пить кофе, Саша поехала на Крещатик. И вот теперь, не чувствуя ног от усталости, она сидела в кафе, ожидая Савицкого.

Тоненькая пластиковая папка, по которой она нервно барабанила пальцами, содержащая всего две странички, обжигала руку.

Саша боялась этой папки, как боялась, что Савицкий не поверит информации, а еще хуже — начнет оправдываться, и она все поймет. От этих мыслей Саше стало совсем противно на душе.

В огромное окно, похожее на экран кинотеатра, Саша увидела, как из подъехавшей машины медленно вышел Иван Андреевич. Неуверенной старческой походкой он шел ко входу в кафе.

Мужчина, словно вставленный в обрамление дорогой одежды, теперь отдаленно напоминал Ивана Андреевича.

Когда-то давным-давно, еще в детском саду, она вместе с остальными детьми фотографировалась в бутафорском костюме. Мальчишки понарошку превращались в космонавтов и капитанов дальнего плавания.

Саша выбрала костюм принцессы. Уж очень красивым было огромное бирюзовое платье с маленькой блестящей короной на голове. На фотографии все оказалось чужим, только веселые глаза, улыбка и сложенные на груди руки принадлежали ей. Вот такая получилась принцесса.

Вблизи Иван Андреевич еще больше походил на бутафорный снимок. Одежда висела, как с чужого плеча, лицо осунулось.

Заказав негазированную воду, Савицкий непонимающим взглядом смотрел на Сашу. Ей даже показалось, что он ее не узнает.

— Как вы себя чувствуете?

— Как я себя чувствую? — переспросил Иван Андреевич. — Как всегда. Хорошо.

— Скажите, вы лекарство принимаете? Может, вам жена дает какие-то таблетки?

Вопрос сорвался неожиданно.

В памяти всплыл эпизод, когда в подвале женщина тоже говорила о больном муже. Выходит, там были Людмила и Задонский? Как она не догадалась раньше!

— Таблетки? Люда? Нет. Устал я сегодня. День тяжелый.

Савицкий отвечал с запинками, обдумывая каждое слово.

— У меня несколько вопросов к вам по поводу центра.

— По центру? Так это лучше к Вере. Я позвоню. Она все решит. А я домой.

Иван Андреевич пожал Саше руку, лежащую на пластиковой папке, и, не прощаясь, направился к выходу. Она молча наблюдала за отцом, даже не заметив, как на папке оказалась визитка. На черном фоне красовались тисненные золотом данные Дмитриевой Веры Васильевны.

Не притронувшись к остывшему кофе, Саша растерянно смотрела в окно. Савицкий также медленно возвращался к машине.

Повертев визитку, Саша достала телефон и позвонила по указанному на ней номеру. Она ни минуты не сомневалась, что Иван Андреевич, выйдя из кафе, забудет обещание и никому не станет звонить.

Договорившись о встрече с Дмитриевой, Саша вызвала такси.

К коммерческому директору Саша зашла после короткого доклада секретаря.

В кабинетной тишине Вера Васильевна внимательно просматривала почту. Часть писем складывала в папку для Савицкого, часть оставляла себе. Не представляющие интереса рекламные буклеты, не раздумывая, отправляла в урну.

Красивая полиграфия завлекала скидками на залежалый товар, предлагала выгодное сотрудничество, кричала о распродаже все того же, как полагала Вера Васильевна, залежалого товара.

На прием незапланированных посетителей Дмитриева явно не была настроена.

— Вера Васильевна, Иван Андреевич звонил, просил помочь девушке.

Секретарь посмотрела в записную книжку, чтобы безошибочно представить Александру Андрееву, но заместитель Савицкого мгновенно, как опытный экономист, разложила вошедшую в кабинет женщину на составляющие цифры.

Казалось, только цифры и способна была воспринимать строгая дама в синем деловом костюме. Когда дебет совпал с кредитом, Дмитриева кивнула, и секретарь закрыла дверь, так и не представив Александру.

— Проходите, присаживайтесь. Вы дочь Ивана. Он много говорил о вас.

Вера Васильевна улыбнулась, черты лица разгладились, и строгость во взгляде пропала.

— Вера Васильевна, отец никогда обо мне не вспоминал. Он вам позвонил и сказал, что у меня проблемы. Ведь так? Я давно не в том возрасте, чтобы расстраиваться из-за этого.

Саша запоздало подумала, что не стоило так начинать разговор с незнакомой женщиной, которая всего лишь хотела выставить Савицкого в лучшем свете.

— Вы правы. Не делай лучше, чем есть, иначе получится, как всегда. Но… — Вера Васильевна развела руками. — Иван мне действительно звонил, только я толком не поняла, чем могу вам помочь? Последнее время Ивана Андреевича сложно понять.

— Я, собственно, поэтому и приехала. И еще… — Саша запнулась.

Говорить Дмитриевой об истинной причине приезда или не говорить вообще ничего и никому, кроме Савицкого, она и сама еще не знала.

Саша внимательно посмотрела поверх головы Дмитриевой.

Красные отблески горящих факелов заполнили все пространство вокруг Веры Васильевны. Такие, как Дмитриева, не предают и не прощают предательства. Не ударят в спину, но сами всегда наготове принять удар.

Ей бы мужчиной родиться. С такими женщинами сложно. Реалистка, не страдающая от угрызений совести. Хорошая мать, может, не такая открыто ласковая со своими детьми, но способная до последнего верить в свое чадо. И сказала, что отец вспоминал о ней, тоже подсознательно, как мать, защищая от обиды неразумное дитя.

Саша открыла сумку «на-все-случаи-жизни» и выудила тоненькую папку.

Она успела выпить принесенный секретарем кофе и съесть бутерброды, а Вера в который раз просматривала и сравнивала записи.

— Я, честно говоря, о центре никогда не думала. Сама понимаешь, не мой профиль, — Вера Васильевна отложила в сторону бумаги. — По бухгалтерии замечаний никаких. Деньги за аренду получаем вовремя, без задержек. Там, правда, аренды той, так — одно название.

— И больше никакой проверки с вашей стороны не было?

— А что проверять? Найти закономерность в смерти этих стариков, я думаю, никто не нашел бы. Для этого специалисты или криминалисты нужны.

Вера Васильевна была права.

В документации полный порядок. Она сама убедилась. Женщины, поступившие в центр, все преклонного возраста и умирали от старости.

В чем вина центра? Нет вины. Да и кто стал бы копаться в историях болезни? Никаких родственников у них не было. На этом и строился весь расчет.

— Вера Васильевна, вы-то сами верите, что в центре могли убивать стариков из-за квартир?

— Верю.

Дмитриева нисколько не удивилась. Убивают и за меньшее. За что и как убивают, Вера Васильевна знала не понаслышке.

— Когда с Иваном начало твориться непонятное, — продолжала Дмитриева, — я как-то подумала о центре, но совершенно по другой причине. Просто ухудшение его состояния совпало с арендой второго этажа Задонским. Тип, скажу вам, тот еще.

— Вера Васильевна, откуда этот Задонский взялся?

Дмитриева задумалась:

— Люда с ним познакомилась на какой-то вечеринке. Мне сам Иван об этом говорил.

Ей никогда не было дела до личной жизни Савицкого. О каких-то похождениях и незапланированных командировках она, конечно, догадывалась. Главное — к работе это не имело никакого отношения. А уж до жизни домохозяйки Людмилы ей и вовсе не было дела.

— Вера Васильевна, что делать со всем этим? — Саша красноречиво посмотрела на открытую папку.

Сколько раз за последние два дня она уже задавала этот вопрос?

— Не знаю. Надо говорить с Иваном. Только ты сама его видела.

— Его надо срочно положить в больницу. Как это сделать?

— Это как раз не проблема. А с этой папкой… Если хочешь, я положу ее в сейф.

Саша согласно кивнула.

Потом Вера Васильевна начала кому-то звонить, договариваться о Савицком. Их где-то должны были ждать через час.

Саша не вникала, где и кто. Все равно она никого не знала в этом городе, и незнакомые фамилии ей ни о чем не говорили. Дома она все сделала бы сама. В Москве были Владимир Иванович и Елизавета. Там был Степанков. Было к кому обратиться за помощью и советом.

Наконец, Дмитриева дозвонилась до Савицких.

Вначале Вера Васильевна звонила Ивану Андреевичу на мобильный. То ли он не слышал, то ли уже плохо соображал и на настойчивые звонки никак не реагировал. Пришлось звонить на городской.

В кабинете раздавались длинные протяжные гудки. К телефону долго не подходили. Наконец, подняли трубку, и послышалось равнодушное женское «а-лё».

Вера Васильевна рассказала наспех придуманную историю Людмиле, потом Ивану Андреевичу, затем — снова Людмиле, только более эмоционально и красочно.

Вскоре вопрос был решен.

Дмитриева распрощалась с Людмилой и положила трубку.

Через два часа, усадив плохо соображающего Савицкого в машину Дмитриевой, они подъехали к воротам городской психоневрологической больницы на улице им. Фрунзе. Ожидавшая в приемном отделении Инна Васильевна быстро осмотрела Савицкого, задала на ходу пару вопросов и выписала направление на госпитализацию.

Саша все это время отрешенно смотрела на потолок.

Старая побелка местами отстала и грозила в любой момент посыпаться на головы. Желтоватые разводы, следы многочисленных потопов на втором этаже красноречиво говорили о непобедимой бедности городской больницы.

Она прикрыла глаза, стараясь не думать ни о психбольнице, ни о больных, ни о Савицком, которого увезли на каталке.

— Сейчас начнем капать физраствор. Пичкали его какой-то гадостью, — голос Инны Васильевны вывел Сашу из прострации. — А завтра решим, что делать дальше. Сегодня дежурит мой аспирант, так что ни о чем не беспокойтесь.

— Инна, Иван ничего не принимал. Я бы знала.

Вера Васильевна говорила сестре таким тоном, что спорить было бесполезно. Не принимал, и точка.

— Можно подумать, если бы Иван принимал «Виагру» или таблетки от глистов, что, кстати, не такое уж и безобидное средство, то вся ваша компания, вместе с тобой, должна об этом непременно знать?

— Я тоже спрашивала отца о лечении, — вмешалась в перепалку Саша. — Но он сказал, что лекарства не принимает.

— Необязательно принимать. Его можно, скажем, добавить в суп, в чай, на хлеб намазать, — стояла на своем Инна Васильевна. — Завтра сделаем анализы, найдем антидот, и будет наш Иван, как новенький. — Да что вы так смотрите на меня? Будет жить ваш Иван. Куда ему деваться? А вы езжайте домой.

Машину Вера Васильевна вела так же уверенно, как годами вела сложную бухгалтерию Савицкого.

Ехали они молча. Говорить было не о чем.

Вера, внимательно следя за дорогой, думала о завтрашнем дне, планировала встречи, которые необходимо провести теперь уже вместо Ивана.

— Ты как завтра с утра? — Вера Васильевна задала вопрос, лишь бы не молчать.

— Я еще сегодня вечером заеду в больницу. Посмотрю, как он. Я здесь с мужем. Завтра собирались возвращаться домой.

Саша тяжело вздохнула.

Найти в столь позднее время Инну Васильевну не составило труда. Профессор Дворникова была еще на работе. Будучи ярко выраженной «совой», Инна Васильевна предпочитала вечернюю смену. Если бы можно было полностью изменить график работы, то Дворникова первой была бы «за».

Вечерние часы, когда разъехались коллеги, кафедру покинули шумные студенты и не отвлекают вопросами аспиранты, для Инны Васильевны были самыми плодотворными. За это время она успевала сделать главное — отобрать истории болезни тяжелых больных, которыми с утра она займется лично и покажет студентам.

Инна Васильевна просмотрела свои записи и, немного подумав, вычеркнула знакомую фамилию Савицкого. Случай, скажем, интересный и незаурядный для клинического разбора, только с криминальным подтекстом. Но именно об этой стороне и не хотелось думать. Конечно, если бы это был не Иван, а кто-то другой, она сразу бы сообщила в полицию.

Стук в дверь отвлек Инну Васильевну от раздумий. Она отложила историю болезни Савицкого в сторону и посмотрела на часы.

— А я-то думаю, кто в такое позднее время ко мне? Проходи, Сашенька, присаживайся.

— Как отец?

— Нечем тебя порадовать. Состояние тяжелое, но стабильное. И то хорошо.

— Я могу его увидеть?

— Конечно. Пойдем.

Инна Васильевна поправила халат, взяла историю и направилась к выходу из кабинета.

Никакие объяснения Дворниковой не потребовались. Она все поняла, переступив порог реанимационного блока.

Иван Андреевич неподвижно лежал в постели. От бледности, проступавшей даже сквозь щетину, он был похож на восковую неживую куклу. Черты лица заострились. Вместо моложавого Ивана Андреевича на койке лежал старичок.

— Не расстраивайся, — Инна Васильевна коснулась Сашиной руки. — Спит после капельницы. Пусть набирается сил.

— Можно я побуду с ним, а потом зайду к вам?

Саша опустилась на стул рядом с кроватью. Усталость, словно и ждала этого момента, навалилась со всей силой. Саша прикрыла глаза.

На мониторе, регистрировавшем работу сердца, все четче начало проявляться лицо Елены Евгеньевны.

Взяв ключ из выдвижного ящика стола, она направилась к шкафу. Повозившись с дверцами, достала бутылку с темной жидкостью и не спеша, аккуратно отлила ее во флакон. Остаток спрятала обратно в шкаф.

Вдруг она невысоко подбросила ключ от шкафа. Попытка так же легко поймать его не удалась. Ключ упал на паркет, сотрясая воздух, как самолет на взлетной полосе. Брелок в виде ярко-красного сердечка оторвался и закатился под стул.

Саша открыла глаза. На мониторе бежала кривая электрокардиограммы. Она наклонилась и внимательно посмотрела под стул. Никакого брелока нигде не было.

Это усталость дает о себе знать. Надо просто выспаться.

Саша взяла в свои руки сухую морщинистую ладонь Ивана Андреевича.

— Я никогда не думала о тебе. И ты обо мне тоже не вспоминал. Я не сержусь на тебя. И не виню. Нет. Только между родными людьми так не должно быть. Мы никогда не бережем тех, кто нам дорог. Потом сожалеем. Ты обязательно выздоровеешь. Я тебя познакомлю со Стрельниковым. Он очень хороший. Он тебе обязательно понравится. И если даже не понравится, не страшно. Я его люблю. Это самое главное из всего главного. А потом ты приедешь к нам в гости. Только один, хорошо? А потом у тебя появятся внуки. Я буду им рассказывать о бабушках, дедушках, прабабушках и прадедушках. Дети должны знать свой род.

«Род — сила. Сила поколений, стоящая у каждого за спиной. В минуты слабости и отчаяния на помощь идет вековая сила рода, его корней. Только надо позвать на помощь. А как позвать, если не помним деда, прадеда? Уходит сила. Мало свершает человек деяний. Все больше дела и делишки. Мельчаем от поколения к поколению. Детям в наследство куда чаще достается земное, бренное, дорогое и блестящее. Наделяем мишуру ценностью. Бесценное теряем и не жалеем».

Об этом ей давно говорил дед, словно предвидя, что ей предстоит пережить.

— Если бы не бабушка, я бы не приехала к тебе никогда. Она просила тебе помочь. Она простила тебя.

— Саша…

Иван Андреевич едва различимо позвал дочь, словно слышал весь ее безмолвный разговор.

— Теперь все будет хорошо.

— Ты что-то говорила о бабушке или мне послышалось?

— Послышалось. Спите. Я посижу возле вас.

— Саша, что со мной? Я умираю? Ну, это не ново. Я тебе говорил.

— Все уже позади. Завтра еще сделают анализы и скоро переведут в отделение. А теперь спите.

Иван Андреевич устало закрыл глаза.

Через минуту послышалось ровное дыхание. Савицкий спал.

Саша поднялась на третий административный этаж. Длинный коридор в целях экономии средств освещался одной тусклой лампочкой. Через неплотно прикрытую дверь из кабинета профессора Дворниковой падала полоска света.

Судя по разложенным на столе бумагам, Инна Васильевна, несмотря на поздний час, домой не собиралась.

— Я вам вызову такси. — Дворникова мигом оторвалась от записей.

— Спасибо, меня муж ждет в приемном отделении.

— Муж — это хорошо.

— Инна Васильевна, я вижу, что состояние отца ухудшилось.

— Ухудшилось. Только причина может быть и в отмене препарата. Скорее всего, Иван принимал его длительное время. Саша, я насчет этого и хотела поговорить с тобой. Если завтра ничего не изменится к лучшему, надо делать токсикологическую экспертизу. А для этого надо подавать заявку и сообщать в полицию. Понимаешь, о чем я говорю?

Саша только кивнула. Чего яснее. Покушение на жизнь.

— Этого можно избежать при условии, что мы получим образец препарата. Только где он его мог взять? Вера сказала, что пересмотрит все в кабинете. Только я не думаю, что Иван сам принимал какую-то гадость.

— Инна Васильевна, вы можете подождать еще день, от силы два?

— Сашенька, все зависит не от того, могу я ждать или не могу, а только от того, как будет себя чувствовать Иван. Больше я ничего тебе не обещаю.

— Спасибо вам, Инна Васильевна. Лекарство я вам привезу завтра. Я, кажется, знаю, где его взять.

Говорить Дворниковой о своем предположении Саша не стала.

Ничего не остается делать, как с утра поехать в медицинский центр. Она никак не могла даже предположить, что жизнь заставит ее еще раз вернуться в центр.

Вчера она успела попрощаться с временной работой. Сделала последний обход в палатах, провела занятие с инструкторами, напечатала им расписание работы на следующую неделю, вложила в истории болезни дневники наблюдения. И самое главное — выписала домой Колю Васильцова. Его лицо светилось от счастья.

Благодарил Коля сбивчиво и неумело, затем прошелся с палочкой по палате, хромая на левую ногу и под конец, смутившись, обнял Сашу, пообещав сплести для нее самую большую корзину.

Все было, как обычно, с одной только поправкой — это был последний рабочий день в центре. И было это вчера.

Хочешь насмешить Бога — расскажи ему про свои планы.

Стрельников постучал в дверь Елены Евгеньевны, подгадав время, когда чаепитие только начиналось. Захватив конфеты и шампанское, Павел зашел к главврачу, собственно, только попрощаться. Непредвиденные обстоятельства требовали его присутствия в Москве.

Людмила скользнула недовольным взглядом по Стрельникову. А потом, вспомнив, что она хозяйка этого центра, спросила, как он находит их работу.

Вопрос прозвучал излишне требовательно. По тону и виду было понятно, что ей совершенно неинтересно мнение Стрельникова и спросила она только из вежливости.

— Ваш центр мне понравился, но лучше не попадать в такие заведения. — Стрельников постучал по двери, изображая суеверие. — А если серьезно, то — высший класс. Дом отдыха. Пансионат. Когда Агнесса Харитоновна рассказывала мне об условиях, я, честно говоря, не поверил. Старикам свойственно преувеличивать. Но все оказалось даже лучше, чем она говорила.

— Мы рады, что вам понравилось, — безразлично заметила Людмила.

— Я хочу еще предварительно оплатить месяц пребывания, а дальше посмотрим. Думаю, тетя приедет к вам осенью.

Стрельников обернулся в сторону Елены Евгеньевны, дав понять, что отчет окончен.

— Конечно, никаких проблем с этим не будет. Ваша родственница может находиться здесь столько, сколько сочтет нужным, — улыбнулась Елена Евгеньевна.

— Это вам к чаю, — вспомнил о презенте Стрельников.

Он нисколько не сомневался, что Елена пригласит его к столу. Правда, на всякий случай, про запас, был еще и другой вариант развития событий. Но Елена Евгеньевна к появлению молодого, интересного мужчины отнеслась благосклонно.

Атмосфера в кабинете оживилась. На столе появились дополнительная чашка из сервиза, хранившегося за стеклом новомодного буфета, и бокалы для шампанского.

— Скажите, ваш центр давно сотрудничает с Задонским?

Вопрос он поставил правильно, а главное — вовремя. По сути, он ни к кому конкретно не обращался, но кто-то должен ответить.

Людмила медленно допивала шампанское.

Занятая своими мыслями, вопрос она пропустила мимо ушей, давая понять, что никакого отношения к Задонскому не имеет. Да и вообще, кто такой Стрельников, чтобы отвечать на его вопросы? Собрался ехать, вот и ехал бы себе. Так нет, надо обязательно испортить обед.

— Пару лет. А что? — В голосе Елены Евгеньевны послышалось напряжение.

Хмель вмиг испарился, и она внимательно посмотрела на Стрельникова.

— Это не мое дело, но показался он мне каким-то странным.

— И в чем же эта странность, если не секрет?

— Да какой там секрет. Я предложил ему спонсорскую помощь как благодарность, что он обратил внимание на мою тетю. Я смотрю, ей здесь нравится. Я сам как-то не подумал, что можно вот так, хотя бы на время скрасить ей одиночество.

— А он? — Елена бесцеремонно перебила собеседника.

— Взял и отказался. Вот это мне и показалось странным. В наше время отказаться от денег можно только в том случае, если…

Стрельников собирался развивать свои страшные догадки и предположения, как из коридора донесся шум.

— Что это?

Елена Евгеньевна растерялась. Она во что бы то ни стало хотела дослушать подозрения Стрельникова. Неизвестно, что он вынюхал в центре за неделю. Но сидеть, сложа руки, когда в коридоре стало плохо пациентке, она не могла по определению.

— Павел, посидите минутку, я разберусь, что там случилось, и мы договорим.

— Пожалуй, я тоже пойду. Дела.

Людмила безмятежно поставила бокал и направилась вслед за Еленой.

Он быстро обошел рабочий стол Елены Евгеньевны, открыл верхний ящик и достал ключи.

На связке их было всего три. Один самый маленький, явно от почтового ящика, дальше следовал подлиннее — от квартиры, — решил про себя Стрельников, третий ключ со звездчатыми вырезами на ребре никак не подходил к Сашиному описанию. Он опять провел рукой по ящику и зацепил пальцами за брелок. Через пару секунд ключи один за другим вдавились в мягкий пластик, оставив на нем четкие отпечатки.

Как и зачем оказалась на первом этаже Агнесса Харитоновна, никто не поинтересовался. Главное — ушиб, который получила женщина при падении и который наделал столько шума, был пустяковым.

Когда Елена Евгеньевна вернулась, Стрельников с удовольствием допивал чай. Чай был действительно вкусный. Казалось, в центре только чай и был настоящим.

Стрельников, узнав причину шума, возвращаться к прерванному разговору не стал и, справившись о состоянии тетки, направился в палату Агнессы Харитоновны. А потом и вовсе уехал из центра.

Саша стояла у окна, молча наблюдая, как Стрельников разговаривает с охранником. Потом открылись ворота, и машина, мигнув фарами, медленно выехала со двора. Что-то очень важное она постоянно упускала из вида. Саша начала перебирать в уме события последнего месяца.

Елена Евгеньевна чувствовала себя полноправной хозяйкой центра.

В этом ничего плохого не было. Кто-то должен нести всю ответственность за работу и жизнь центра. От Ивана Андреевича она явно не зависела. Тогда от кого она зависела и чего так боялась?

Людмила в центр приезжала почти каждый день. Дружили они между собой или только делали вид? Какие у них отношения? Вместе обедают, пьют чай. Людмила из того времени, что проводит в центре, большую часть просиживает в кабинете главврача. Может Людмила распоряжаться центром? Теоретически может. Но не больше. Чтобы провернуть такое дело, надо иметь изощренный ум. Мозги у Людмилы были, но все-таки не те.

Оставался Задонский.

Саша, вспомнив бритоголового мужчину, слегка поежилась. Этот мог все: и найти одиноких, состоятельных старушек, и организовать лечение за деньги фонда. Информации о благотворительном фонде Задонского в Интернете не было. Павел проверил. Скорее всего, фонда, как такового, у Задонского не было, а вот деньги были.

От этих умозаключений Саше нисколько не стало легче. А ведь лекарство, вернее, отрава, как-то попадала в центр. Допустим, это тоже все организовал Задонский. Но когда лекарство или то, что давалось под видом лекарства, принимали пациенты?

Все назначения она помнила наизусть. Лекарства бабушки принимали свои, пожизненные, прописанные участковыми врачами. Здесь, конечно, лекарства докупались, но упаковки она проверяла сама. Ничего необычного не было. Стандартные заводские пластинки. Инъекций никто не назначал. Тогда как пациентки могли принимать лекарство так, чтобы она не заметила?

Саша включила компьютер, на котором раньше работал Сергей Николаевич. Даже не работал, а играл в свои «войнушки». А может, не только играл?

Саша опять вернулась к тому последнему дню, когда Сергей Николаевич был жив.

В саду во время прогулки стало плохо его пациентке.

И что дальше? Она сказала Сергею.

Что же тогда было не так, как должно быть?

Он быстро выбежал из ординаторской, а она пошла на пост дежурной.

Когда она вернулась обратно, Сергей вынимал из принтера распечатанную стопку листов. Напечатать за время ее отсутствия он, естественно, не мог — времени не было. И пошел он с распечаткой к Елене. А утром его сбила машина.

Саша открыла компьютер, на котором еще совсем недавно работал Сергей. Если он только сделал распечатку, значит, документы должны быть в какой-то из папок.

Саша по порядку начала открывать папки с английскими названиями компьютерных игр.

Повезло ей только в предпоследней папке. Некоторые файлы оказались выписками из историй болезни, остальные — дневниками.

Последней датой, проставленной на виртуальной бумаге Сергеем Николаевичем, был день, предшествующий его смерти.

Может, их и распечатал в тот день Сергей? Как она не досмотрела раньше?

Между лопатками образовалось холодное пространство. Даже дышать стало трудно.

Наблюдения за пациентами Сергей Николаевич вел больше года. Она сразу же нашла знакомые фамилии с датами регистрации.

Вначале записи были короткие, потом симптомы описывались более подробно, состояние пациентов неуклонно ухудшалось с каждым днем. Дальше шел перечень лекарств, которые принимали пациентки, вплоть до самой смерти.

Саша несколько раз перечитала перечень. Ничего необычного в списке не было. Единственное, что роднило списки, это витамины. Назначались они не сразу, а спустя неделю, а то и две. И в это время начинало ухудшаться состояние.

Сергей данный факт выделил жирным шрифтом.

Холод между лопаток незаметно отступил.

Вот, значит, с какими бумагами пошел Сергей к Елене Евгеньевне. Да, после этого наивно было бы думать, что его не заставят замолчать…

От монитора Саша оторвалась, когда во двор заехала машина.

Она подошла к окну. На улице охранник опять разговаривал со Стрельниковым. Через пару минут он был в ординаторской.

— Ключи получились как родные. Дело за малым. — Стрельников говорил ей все прямо в ухо, щекоча губами мочку.

Стало тепло и спокойно. Она готова была так стоять с ним целую вечность.

— Елена уехала, ее машина ехала мне навстречу. Саша, давай я сам поищу лекарство.

— Нет. Ты не знаешь, где искать.

— А ты?

Саша закрыла глаза и еще сильнее прижалась к Стрельникову. Что искать и где, она точно знала.

— Пойдите прогуляйтесь с тетушкой.

В подвале с крана со сбитой резьбой уже давно сочилась вода. Потом кто-то открыл кран на втором этаже, и вода под напором, почувствовав свободу, побежала сильнее. И к тому времени, когда Стрельников с Агнессой Харитоновной вернулись с прогулки, в коридоре образовалась лужа. И началась суета…

Постовая медсестра побежала за охранником, нянечки бросились в подвал. Вслед за ними спустился Стрельников, довольный своей проделкой, и перекрыл на время воду. Потом приехал сантехник, и вскоре нарушенный покой в центре был восстановлен.

Этого времени хватило, чтобы Саша успела зайти в кабинет Елены, открыть шкаф и из початого флакона отлить лекарство. После того как сантехник уехал, а персонал занялся своими прямыми обязанностями, Саша и Стрельников навсегда покинули центр.

— Больше всего мне хочется никогда сюда не возвращаться.

Саша обернулась и посмотрела на отдаляющееся здание реабилитационного центра.

— Даже страшно подумать, до чего могут довести благие намерения. Павел, как мне сказать отцу, что его травила собственная жена? Или вообще ничего не говорить?

— Скажешь ты или не скажешь, ничего от этого не изменится. Все равно он все узнает, и если не от тебя, то от полиции.

— Паша, давай, когда вернемся в Москву, купим вино. Помнишь, ты мне обещал продолжение легенды?

— Обязательно, — пообещал Стрельников.

Ночью ей снилась бабушка. Она сидела в кресле, сложив красивые руки на подлокотнике. Женщина улыбнулась одними губами. И еще она поняла, что это последняя встреча.

Саша пыталась сказать ей что-то очень важное. Может, что отец идет на поправку или что мужчина, который сейчас спит возле нее, и есть мужчина всей ее жизни. О нем можно говорить только самым близким людям. Но сколько у нее этих самых близких людей…

Саша перевела взгляд со Стрельникова на кресло, в котором уже не было бабушки. И от того, что бабушка ушла, не простившись, ей стало грустно.

Стрельников в очередной раз менял билет на поезд в надежде, что делает это в последний раз. Женщина за стеклом кассы понимающе улыбнулась.

Стрельников вернулся домой, когда обед был почти готов.

Саша легко представила, как Павел начнет снимать куртку, цепляя ее на вешалку. Как будто в подтверждение ее предположений в прихожей грохнул свалившийся с ноги спортивный ботинок.

Стрельников снимал обувь, не наклоняясь, зацепив носком ботинка за пятку. И вот наконец-то ботинок свалился, и Стрельников запрыгал на одной ноге, сбрасывая другой.

— Ты не пробовал разуваться по-людски? — Саша потерлась о его плечо.

Мягкий ворсистый свитер щекотал лицо.

— Пробовал, не выходит. Как дела в больнице?

— Лучше. Да что я говорю, отлично. Отца перевели из реанимации в палату. Если бы ты знал, что он принимал! Повезло, что крепкое сердце.

— Билеты взял, так что если ты никуда в ближайшие несколько часов не вляпаешься, то мы завтра уедем домой!

— Клятвенно клянусь, — Саша вытянулась в струнку, — без твоего разрешения никуда, никогда, ни во что не вляпываться!

— Ты много не готовь. Мы приглашены в гости.

— Мы? В гости?

— Помнишь, я тебе рассказывал, как в юности был влюблен в одну девочку? Девочка выросла, вышла замуж и живет в Киеве. Нашла мне Софья ее телефон. Я пока слонялся по вокзалу, позвонил ей на городской. — Стрельников, улыбаясь, выкладывал на стол купленные продукты. — Позвонил, и она ответила. Представляешь?

Идти в гости к совсем незнакомым людям Саше вовсе не хотелось. Она с большим удовольствием посидела бы дома.

— Саша, если тебе действительно не хочется никуда идти, я перезвоню Варе, извинюсь, и мы останемся дома.

— Мы обязательно пойдем в гости. Неизвестно, когда еще выпадет такой случай.

Варя Круглова ожидала гостей к ужину. За исключением подруг, она никогда не принимала гостей без Олега. А подруги так часто бывали в их доме, что перестали быть гостями.

Звонок был таким неожиданным, что она скорее бы поверила, что звонят из созвездия Гончих Псов, но что это Павел, да еще из Киева, было трудно себе представить. В первые минуты она даже растерялась, но Стрельников говорил и смеялся в трубку, и снова говорил, и ей пришлось дать этому земное объяснение.

Созвездие Гончих Псов засело в ее голове и мешало сосредоточиться на ужине. Две собаки, норовившие вырваться из крепких рук Волопаса и наброситься на Большую Медведицу, замерли во Вселенной. И еще она все время думала об Олеге. На душе непонятно от чего было тревожно. Непрошеные слезы то и дело без причины появлялись на глазах.

Дети забежали на кухню, наперебой пересказывая мультик. Она ничего не понимала из детского лепета и только поддакивала, кивая.

Мальчики Ванька и Санька появились в семье нечаянно.

Прожив в браке десять лет, они с Олегом смирились с бездетностью.

В начале супружеской жизни обследовались, лечились, но все безрезультатно. А потом махнули рукой. Не судьба — вынесли себе вердикт и жили до тех пор, пока Варю не начали беспокоить постоянные боли внизу живота. Ни к какому доктору она не собиралась идти. Цистит, заработанный в детстве от купания в холодной воде, давал о себе знать каждый раз, стоило промерзнуть ногам. А на УЗИ цистит приобрел черты маленькой темной точки, которая стала через семь месяцев полноценным мальчиком Ванькой. А через год на свет появился орущий Санька.

Когда возле подъезда остановилось такси, стол был накрыт, дети были накормлены и смотрели с няней мультики.

Варя в последний раз критически осмотрела себя в зеркале. Невысокого роста, с мальчишеской стрижкой, в лосинах и длинной синей тунике Варя выглядела отлично — без излишеств и в то же время стильно.

С бьющимся сердцем она направилась к двери, за которой стоял мужчина, чуть не ставший ее судьбой. Но сейчас, через столько лет, она опять волновалась перед встречей, как в той далекой юности. Только волнение было другое — сугубо женское. Так может волноваться только женщина, будучи давно и безвозвратно замужем.

Варя распахнула дверь и растерялась.

На пороге с охапкой ее любимых белых хризантем стоял Павел Стрельников. Она не могла сказать, что за двадцать лет, что они не виделись, он не изменился. Конечно, изменился.

Из худенького нескладного мальчика он превратился в возмужавшего молодого человека. Возраст прибавил килограммы, уменьшил количество волос, и вместо шевелюры сейчас красовался короткий «ежик», тронутый сединой. Неизменной остался только уверенный, спокойный взгляд. Мысли вихрем пронеслись в голове.

Потом Павел обнял хрупкую женщину, в которую был влюблен, которой носил до квартиры сумку, дарил дешевые цветы и думал, что она и есть его судьба.

— Варька, сколько же мы не виделись? Ты похорошела, выросла. Дай еще на тебя посмотрю!

Стрельников отстранил ее от себя. И никаких двадцати лет, казалось, не было между ними.

Варя перевела взгляд на стоящую на лестничной площадке женщину. Ей стало неловко от мысли, что она надеялась увидеть Стрельникова одного. Извечная женская ревность…

Они стояли и смотрели друг на друга.

Стрельников опомнился первым и радостно сжал еще раз в охапку Варю, оторвав ее от пола. Потом он знакомился с детьми и дарил подарки, и говорил, говорил…

Они ели мясной пирог, запивая его красным вином, и вспоминали далекую юность. За короткое время надо было рассказать почти всю свою жизнь: о себе, о знакомых, родителях, друзьях и подругах…

Саша, чтобы не мешать разговору, незаметно покинула гостиную.

Огромная квартира располагалась на двух уровнях, от чего напоминала частный дом. В холле рос двухметровый абутилон, напоминавший клен, — последний крик моды. На втором этаже работал телевизор. Судя по воплям, доносившимся с экрана, дети смотрели мультик.

Щемящая боль безвозвратной утраты сжала все внутри.

Саша присела на диван, чувствуя, что от этой боли нет спасения.

— Тетя, ты плачешь, — маленькая детская ручка требовательно дернула Сашу за руку.

— Нет, малыш, взрослые не плачут, — Саша быстро смахнула слезу и посадила малыша рядом.

— Я не малыш, я Ванька. Санька — малыш. Он младший. Я старший.

О своем превосходстве в возрасте мальчик говорил с гордостью.

— Пойдем играть с нами в прятки. Перед сном нам мама разрешает, когда папы нет, — поделился секретом «старший» Круглов.

Саша раздумывала, как не обидно отказать малышу, но голос няни, не терпящий возражений, расставил все по своим местам. И Ванька покорно поплелся на второй этаж.

Вернулась она в гостиную, когда Стрельников с Варей рассматривали фотографии.

На столе рядом с чашками лежал бежевый альбом с обручальными кольцами на обложке — свадьбу уже просмотрели. Варя с интересом листала толстый альбом, лежащий на коленях Стрельникова, то и дело комментируя события, предшествующие фотосессии.

Семейство Кругловых оказалось очень фотогеничным. Прямо на Сашу смотрели веселые дети. Они были так похожи друг на друга, что было трудно определить — кто есть кто.

Дальше фотографии запечатлели семью на даче. Мужчина, посадив отпрысков на одно колено, тепло улыбался в объектив, обнимая свободной рукой Варю.

Женщина в коротких джинсах и яркой майке смотрелась по-домашнему. От фотографии веяло теплом и уютом.

Саша ни капельки не сомневалась, что там дальше, куда не достал объектив фотокамеры, готовился шашлык.

— А это мы встречаем Олега, — Варя провела пальцем по фотографии. — Я первый раз с детьми сама за рулем. Страху натерпелась. Ванька всю дорогу норовил отстегнуть ремни безопасности.

Саша, как завороженная, смотрела на обычную фотографию.

На первом плане стоял улыбающийся Круглов с дорожной сумкой. Позади мужчины на огромном стеклянном строении бросалась в глаза синяя надпись на двух языках: «Киев».

В объектив попали низко плывущие облака и посторонние люди. Но от неудачно выбранного ракурса фотография только выигрывала.

Саша хотела отметить, что Варя прирожденный фотограф, как неимоверная тяжесть разлилась по телу.

— Жаль, что нет Олега. Надеюсь, в следующий раз обязательно познакомитесь. Должен был прилететь позавчера, а прилетит только послезавтра.

— К тому времени мы, надеюсь, будем в Москве.

Стрельников обнял Сашу за плечи. И в этот момент ее голову сжал невидимый обруч.

Перед глазами все поплыло. Стены растворились в розовом тумане.

Саша увидела себя со стороны. Вот она стоит в подвале, прислонившись к стене. Даже холод ощутила. Она не могла, как ни напрягалась, рассмотреть мужчину, только неразборчивый голос долетал до нее. Слова сливались. В них было что-то пугающее, безобразное, страшное и неотвратимое.

К горлу подкатила тошнота, дышать стало тяжело. Квартиру заполнил гул приземляющегося самолета.

Саша четко видела, как самолет зашел на посадку. Потом перед глазами появилось табло с бегущей строкой, которое внезапно превратилось в экран. И Саша, как в кино, увидела мужчину, прошедшего таможенный досмотр. Вот он взял дорожную сумку, оглянулся в поисках знакомого лица.

Саша видела, как к Круглову подошел мужчина и, взяв его сумку, направился к выходу. Саша хотела запомнить номер машины, увозящей Круглова, но цифры расплылись.

Дышать стало еще тяжелее, и она начала падать в пропасть.

Внезапный удар отбросил ее тело на капот машины. К ней бежали люди, по небу плыли, как на фотографии, низкие весенние облака. Боль от раны постепенно стихла, начали появляться стены, мебель, и комната приобрела обычный вид.

— Саша, что с тобой? — Стрельников тряс Сашу за плечо.

— Пейте воду. — Варя, не на шутку перепуганная, хлопотала возле Саши.

— Мне лучше. Уже лучше. Извините. Скажите, вы знаете Антона Задонского? — тихим голосом спросила Саша и опять закрыла глаза.

Казалось, не закрой она глаза, люстра упала бы прямо на нее со всеми многочисленными висюльками.

— Конечно, знаю. Антон — партнер мужа по бизнесу. У них совместная компания. А что?

— На вашего мужа будет покушение. Он погибнет, когда вернется из командировки.

В гостиной повисла тишина. Было слышно, как тикают часы, в детской засмеялся кто-то из мальчишек.

— Как покушение? На мужа? — Варя опустилась на диван.

Стакан с недопитой водой выскользнул из ее рук и упал на белый пушистый ковер. Верить в сказанное никому не хотелось. Все было похоже на тяжелый сон.

С тех пор как Иван неожиданно уехал в командировку, Людмила на удивление засыпала сразу, без снотворного.

Тревога, не покидающая в последнее время, отступила. Она опять, как в юности, почувствовала себя счастливой.

Сонно посмотрев на часы, Людмила поднялась с постели и так, в одной ночной сорочке, не набрасывая халат, подошла к окну.

Будь ее воля, она ходила бы по квартире нагишом, любуясь своим телом без грамма лишнего веса, только Иван таких вольностей не признавал и не поощрял, считая, что все должно соответствовать норме. Только кто придумал эту норму конкретно для их отношений, так и осталось без объяснений.

Людмила прислушалась к царящей в квартире тишине.

Какое счастье, что не надо готовить чай по тому особому рецепту и ждать, чтобы Иван под любым предлогом обязательно его выпил.

Мысль о муже испортила так хорошо начавшийся день.

Людмила взяла телефон, лежащий на тумбочке, и, примостившись с ногами в кресле, просмотрела пропущенные звонки.

Звонила только Вера.

Савицкий и раньше особенно не баловал ее своими звонками, но чтобы вообще не звонить? Такого раньше не было.

Людмила в очередной раз набрала номер Савицкого, стараясь смотреть мимо фотографии, всплывшей на дисплее телефона. Вскоре гудки прервались, экран погас, и лицо мужа исчезло.

«Иван умер, — подумала Людмила. — Ему стало плохо в самолете или в купе поезда. Ему никто не смог помочь. Сердце не выдержало».

Она и сама, провожая Ивана в офис, понимала: муж — не жилец на этом свете. Может, командировка и к лучшему. Умер не у нее на глазах. Только как Вера ничего не заметила и отпустила Ивана в поездку, не отговорила, не забила тревогу? Вот вам и сторожевой пес Савицкого. Скоро некого и нечего будет сторожить. Фирму она продаст сразу. Только вначале уволит Веру.

Телефон, лежащий на коленях, резко зазвонил.

От неожиданности Людмила встрепенулась, почувствовав, как затекли в неудобной позе ноги.

Звонящее чудо века упало на пол. Она недоуменно смотрела на неизвестный номер, боясь услышать то, к чему давно была готова. Звонить могли только из полиции.

Людмила поднесла телефон к уху и ответила. Обычное «да» прозвучало сухо, как треснувший орех.

В трубке, не обращая никакого внимания на треснувший орех, Дмитриева по-деловому продиктовала адрес больницы, в которой находится Иван. Просила не волноваться, так как, собственно, уже нечего волноваться — Иван идет на поправку.

Слушать дальше утешения Дмитриевой она не могла и отключила телефон.

Что подумает о ней Вера, ей было все равно. Людмила, как во сне, опустилась на пушистый ковер.

«Иван идет на поправку, — засмеялась Людмила. — Такого не может быть! Это глупая ошибка! Это — неправда!»

Ей хотелось об этом кричать на всю квартиру. И пусть слушают соседи. Ей плевать на все законы надуманного приличия!

Людмила, уткнувшись лицом в ковер, подавила крик и только застонала.

В аэропорт «Борисполь» он приехал заблаговременно.

Оставив машину на платной парковке, он вошел в терминал «F», когда на табло высветилась задержка рейса Амстердам — Киев.

Ничем не примечательный мужчина направился в центр зала в поисках свободного места. Он не любил наблюдать за людьми. Было бы проще закрыть глаза и не думать ни о чем. Но мужчина по многолетней привычке внимательно следил за движением потревоженного муравейника.

Люди с тяжелыми сумками и сумочками постоянно двигались на первый взгляд беспорядочными потоками. Но это только на первый взгляд. Цепкий глаз зафиксировал молодую пару, сдавшую после регистрации багаж.

Молодая пара, скорее всего, отбывала в свадебное путешествие. Совсем молоденькая девушка держала за руку юного мужа. Женщина в возрасте давала последние, никому не нужные наставления.

Он нисколько не сомневался, что молодые люди не будут выполнять ничего из сказанного ей. Они даже не слышали наставлений — так были заняты собой и предстоящим отдыхом.

Он бы точно не выполнял ничьих указаний, не будь указания частью его работы.

Мужчина смотрел на пару до тех пор, пока они не скрылись из вида, поднявшись по эскалатору на второй этаж. Профессионально окинув взглядом зал первого этажа, он спокойно достал из небольшой спортивной сумки предусмотрительно купленную в киоске газету и углубился в чтение.

Он знал, как выглядит со стороны. Даже профессионалу было бы трудно его вычислить: заурядный мужчина средних лет, спортивного телосложения, которых сотни проходит через терминалы Бориспольского аэропорта.

Тем не менее по привычке он продолжал внимательно следить за движением в зале. Возле киоска, где он купил газету, появился мужчина и стал увлеченно рассматривать яркие обложки журналов. Он давно знал этот классический прием, когда, рассматривая витрину, можно незаметно следить за интересующим объектом.

Его профессионально натренированный мозг фиксировал все подряд, чтобы вычленить при необходимости главное. Но мужчина купил газету и на время пропал из вида.

Он еще раз посмотрел на табло — через двадцать минут самолет зайдет на посадку. И вот тогда он боковым зрением увидел молодого мужчину. Он не мог себе объяснить, что необычного было в незнакомом мужчине, сидевшем от него через ряд, но интуитивно ощущая опасность, не спеша сложил газету, бросил ее в сумку и направился поближе к зоне таможенного контроля.

Он напряг зрение. Весь движущийся муравейник исчез, словно переместился на второй план реальности. Его интересовал только один пассажир. И вот наконец в зеленом коридоре появился мужчина, лицо которого полностью совпадало с фотографией.

Олег Круглов, быстро пройдя таможенный контроль, получил багаж и всматривался в толпу встречающих. Антона среди них не было.

Круглов пожалел, что не оставил свою машину на платной стоянке. Такси он не любил. Не любил хамоватых водителей с их навязчивыми разговорами.

Правда, тридцать семь километров по Борис-польскому шоссе, через Южный мост до Киева — это не бог весть какое расстояние. Можно и перетерпеть, но так сложилось, что в аэропорт за ним всегда приезжал Антон.

Круглов еще раз огляделся и, не увидев Задонского, направился к выходу.

— Он прилетел. Да. Никто не встречает, — коротко отрапортовал наблюдатель и направился вслед за Кругловым.

Он вел объект профессионально от терминала до остановки такси, пока не заметил высокого мужчину, шедшего навстречу Круглову. О чем они говорили, наблюдатель не слышал, только держал их в поле зрения.

Незнакомый мужчина, подошедший к Круглову, извинился за задержку и, подхватив сумку, направился к машине стоящей возле терминала.

Наблюдатель доложил, что объект уехал.

Незаметно оглядевшись по сторонам, он вернулся обратно.

В левом крыле терминала располагался небольшой уютный ресторанчик. В ожидании пиццы, которую готовили здесь по какому-то особому рецепту, он с удовольствием сел пить кофе.

Дело сделано. Осталось только получить остаток денег и ждать следующего звонка от работодателя.

За этими приятными мыслями он и не заметил, как к нему направились двое неприметных мужчин. Все произошло настолько молниеносно, что он не успел даже открыть рот, чтобы спросить обычное в такой ситуации: «В чем дело?» — как наручники застегнулись на запястье.

На мгновение перехватило дух — ему, как старому знакомому, улыбнулся мужчина, отиравшийся возле газетного киоска.

Людмила несмело приоткрыла дверь палаты. Ее заплаканное лицо осунулось и постарело, а приводить себя в порядок не было никаких сил.

Она отодвинула стул подальше от кровати, на которой лежал выздоравливающий Савицкий, и опустилась на него.

— Я все знаю, — тихо проговорил Савицкий, открыв глаза.

— Вот и хорошо. Врать не придется.

— Люда, зачем ты это делала? Ладно, я тебе мешал, но в чем виноваты перед тобой те одинокие, никому не нужные женщины?

— Я ненавижу тебя, — голос Людмилы звучал безжизненно. — Скажи, почему ты не умер?

— Не знаю. Может, не истекло мое время.

Савицкий замолчал. Злость на Людмилу прошла.

— Ты сама додумалась или Задонский подсказал?

— Откуда ты знаешь о нем? — встрепенулась Людмила.

— Ко мне следователь приходил. Задонский и Елена задержаны. Тебе придется тоже отвечать. Я найму тебе лучших адвокатов.

— Не надо.

— Пойми, я не ради тебя стараюсь. Не хочу, чтобы мое имя лишний раз полоскали злые языки. Им только повод дай. А бизнес, сама знаешь, этого не любит. Сегодня вечером к тебе приедет мой адвокат. Ты слышишь меня?

Людмила сидела, не шевелясь. По бледному лицу текли слезы.

— Как я буду жить без него? Ты не знаешь? — Она пугающе безразлично посмотрела на Ивана.

— Люда, ты в себе? — Савицкий попытался встать.

От резкого движения закружилась голова, и он снова опустил голову на неудобную подушку.

— Мы никогда не были счастливы вместе. А знаешь почему? Потому что ты не мог купить счастья. Ни себе, ни мне. Не трать деньги на адвоката. Я сама себе адвокат. Что будет с Антоном?

— Смертная казнь у нас отменена. Получит пожизненный срок, в лучшем случае ему грозит лет пятнадцать. У тебя будет достаточно времени для передач, — зло заметил Савицкий.

— Мне тогда будет под шестьдесят. Я буду старая и ему не нужная, — она криво улыбнулась. — Иван, почему ты не умер?

— Люда, опомнись, его задержали за организацию покушения на соучредителя компании, а потом уже вышли на все его дела в центре. Правда, он говорит, что все организовала Елена. Но тебе лучше знать, кто из них и что организовывал.

Савицкий устал от разговора. Он только хотел напомнить Людмиле, что вечером к ней заедет адвокат, но в палату зашла медсестра, и он устало закрыл глаза.

— Пожалуйста, выйдите из палаты, — обратилась к Людмиле медсестра. — Я подключу капельницу.

В больничном дворе Людмила беспомощно опустилась на мокрую от дождя скамейку. Светлое пальто запачкалось.

Антон говорил, что ей к лицу светлая одежда. Она красиво сочетается с ее черными волосами. А еще он говорил, что она станет свободной и он позовет ее замуж.

Людмила закрыла лицо ладонями и, не сдерживаясь, громко зарыдала. Никто из прохожих на плачущую женщину не обращал внимания. Горе у человека.

Опомнилась Людмила только в квартире. Не заперев входную дверь, не снимая пальто, она прошла на кухню и начала судорожно искать флакон с лекарством. На дне флакона болталось несколько капель. И тогда она со всей силы запустила его в зеркало. Стекло разбилось и посыпалось на пол. Вот из-за этих недостающих капель Иван и остался жив.

Людмила вспомнила, как утром готовила чай и, задумавшись, не сосчитала капли. Опомнившись, хотела вылить чай в раковину и заварить новый, но флакон оказался пустым, и она оставила все как было.

Наутро от передозировки лекарства Ивану стало совсем плохо, и она была благодарна, что Вера настойчиво потребовала Ивана на работу. Ей было все равно, куда он уехал, только бы скорее окончились ее мучения. А получилось… Взяли и спасли.

В спальне она нашла снотворные таблетки и обрадовалась.

Приехавший адвокат вызвал «Скорую». Подоспевшая бригада еле успела откачать Людмилу.

До отъезда оставалось четыре часа, когда Стрельников и Саша приехали в больницу.

Саша, поднявшись по знакомой лестнице, не заходя в ординаторскую, направилась в палату, куда перевели из реанимации Савицкого.

Иван Андреевич скучал в одноместной палате. Судя по цвету лица и лежащей на постели газете, дела шли на поправку.

Щемящее чувство комом подкатило к горлу. Поставив пакет с продуктами на столик, Саша с болью смотрела на осунувшегося, постаревшего мужчину. Молча сжала холодную тонкую руку человека, который продолжал оставаться ее отцом, человека, который был на волосок от смерти.

— Вот… все пишут, комментируют, — Савицкий невольно прикрыл глаза. — Ко мне опять следователь приходил. Задавал вопросы. Центр закрыли. Вот так. Благое дело принесло горе и страдание. Почему так вышло?

Риторический вопрос Савицкого повис в воздухе.

Саша не стала на него отвечать. Говорить о человеческих пороках не было смысла. Да и Савицкий спросил это просто так, скорее думая о том, как станет объясняться с друзьями, как данный факт скажется на его репутации и бизнесе. Не до философии.

Саше стало неловко от того, что она прочитала мысли отца. Родителей не выбирают.

— Мы уезжаем. Я бы осталась, но… Тебе уже ничто не угрожает.

— Саша, я все слышал там, в реанимации. Если бы ты не говорила о своем муже, о жизни, о матери, я бы никогда не смог вернуться сюда. Спасибо тебе… Дочка. Пусть у тебя все будет хорошо, — еще слабый голос Савицкого дрогнул, по впалой щеке потекла непрошеная слеза и закатилась в поседевшую бороду.

Саша наклонилась и прижалась к его щеке. От бороды и усов стало щекотно, как в детстве.

— Ты тоже береги себя… отец.

Отцом Ивана Андреевича она назвала впервые. Слово само неожиданно слетело с губ. Она хотела сказать ему что-то важное, то, что сама поняла за эти две недели, но открылась дверь, и в палату зашли Стрельников, Инна Васильевна и Вера.

Заговорили они так же, как и вошли, все вместе. И только когда Вера Дмитриева протянула бумаги Савицкому, Инна Васильевна их выпроводила из палаты, пригрозив запретить посещения на неделю.

Вечером Стрельников и Саша, расположившись в вагоне фирменного поезда, возвращались обратно в Москву. Мимо проплыла окраина города, потом за окном начали мелькать огни дачных поселков, и только проехав Белую Церковь, они устало вытянулись на полках.

Под равномерный стук колес Саша, готовая провалиться в сон, вспомнила, что обещала позвонить.

Агнесса Харитоновна звонку обрадовалась.

— Как вы? — осторожно спросила Саша.

— Сашенька, я так ждала твоего звонка. Вот, опять обживаюсь в квартире. Словно заново на свет родилась. Немного приду в себя и обязательно съезжу в Ильинск на кладбище. Мы ведь обещали встречаться здесь, в Киеве, да вышло все иначе. Я уже и службу заказала в Михайловской церкви.

Последние слова Агнессе Харитоновне дались с трудом, и она тихонько заплакала в телефонную трубку.

Саша только успела попрощаться, как поезд въехал в зону без сотового покрытия. Трубка, прижатая к уху, замолчала.

Мелкий весенний дождь стучал в окно спального вагона, смывая с него грязные разводы.

Назад: Москва

Дальше: Эпилог