Глава 16
Закат

Уннтор аккуратно положил опустевший рог на стол.

– Пора, – сказал он.

Сигмар огляделся в поисках Тормунда.

– Выводи людей. Мы скоро подойдем.

Долговязый воин встал и подал знак остальным шведам, которые стали подниматься и поодиночке или парами двигаться к большой двери.

После сигнала Уннтора хуторяне-норвежцы сделали то же самое, и очень скоро в большом доме осталось лишь двое.

– Что ж, – сказал Сигмар.

– Время пришло.

– Да.

– Это ты их убил?

Сигмар замер и уставился на вождя.

– Нет, – сказал он наконец.

– Я все про тебя знаю. Не нужно скрывать. Это ты?

Швед расслабился, и нижний уголок его рта чуть дрогнул.

– Нет. Это не я.

Уннтор медленно кивнул.

– А ты?

Брови вождя поднялись.

– Нет, – сказал он.

– Прекрасно! Теперь, раз мы с этим разобрались, пойдем и спросим богов, был ли это мальчишка. – Они стали отходить от стола, не поворачиваясь спиной друг к другу, пока Сигмар не улыбнулся и не показал на свою кровать:

– Я буду там. Делай, что тебе нужно.

Старик стоял на месте, наблюдая, как швед идет по комнате. Только когда младший из мужчин встал у своей кровати и потянулся за свертком темной ткани, он направился к углу, в котором спал.

Хельга смотрела, как мужчины покидают дом. Они шли нестройной вереницей, но в ней была странная торжественность. Они выглядели серьезными и задумчивыми. «И никто из них не знает, что их маленький утиный выводок ничего не значит. Все уже решено».

Она посмотрела на Тири, стоявшую прямо, насколько это было возможно, с непокорно выставленной челюстью и сжатыми губами, готовую зубами выгрызть жизнь своего сына. «Как она и должна делать». Мужчины правят, так устроен мир. Но женщины, такие как Хильдигуннюр и Йорунн… Хельга посмотрела на собравшихся женщин. «Как все они, если подумать». Ни про одну из них нельзя было сказать, что она жаждет подчиняться мужчинам. Она вспомнила все значимые, важные решения, которые при ней принимал Уннтор. Или думал, что принимает.

Каждый раз, делая что-то, он делал это после долгих обсуждений с Хильдигуннюр.

Так кто же тогда истинный вождь Речного хутора?

Двери дома открылись. «Что ж, вот тот, кто кажется вождем».

Уннтор, сын Регинна, вышел из дома, одетый в темно-синюю рубаху и черные штаны. Тяжелый черный плащ свисал с его плеч, застегнутый серебряной фибулой размером с мужскую ладонь. Серебристая полоса трижды пересекала его руку. Хельга заметила, что многие мужчины стараются не пялиться. Величие вождя – в кольцах на его руке, и, хотя Уннтор никогда не любил похваляться, это, должно быть, был самый большой браслет, какой доводилось видеть собравшимся. Стоя прямо, отец выглядел не уставшим, сгорбившимся земледельцем, а легендарным воителем из древних историй.

Рядом с ним шел Сигмар, весь в черном, в простой, но хорошо сидящей, сшитой из дорогой ткани одежде. Хильдигуннюр сказала Хельге, что одеться придется как подобает случаю, а не как на весенних или зимних праздниках. «Что ж, особо радоваться нечему, это уж точно».

Она заметила Эйнара и придвинулась к нему.

– Старик хорошо смотрится, – шепнула она, но Эйнар лишь что-то пробурчал в ответ.

– Ты сегодня как разбуженный медведь! Что случилось? – спросила она, но Эйнар промолчал. Она осторожно коснулась его руки, но он отошел в сторону, и она ощутила, что контакт исчез.

«И ты тоже… Только не это».

Ей неожиданно показалось, что Эйнар был последним человеком, с которым она могла поговорить, и теперь он тоже отстранялся от нее.

Ее взгляд затуманили слезы.

– Поговори со мной, – прошептала она. – Пожалуйста.

Эйнар сглотнул, но ничего не сказал.

Она готова была закричать на него, на весь мир, но вереница мужчин приблизилась к большому камню, и настало время тишины.

Когда двое в черном подошли к камню, Уннтор разжал браслет и отдал его Сигмару. Украшение было массивное, тройного плетения. Взяв его, швед встретился взглядом с огромным норвежцем, и они кивнули друг другу, а потом Уннтор отошел назад и встал в один ряд с мужчинами.

Сигмар повернулся к камню, и Хельге показалось, что мир затаил дыхание. Лишь далеко на западе небо еще освещалось последними лучами солнца, но Яки зажег высокие факелы, рождавшие жар, тепло и тени. Темнота подкралась к ним с востока и уже протянула над домом свою медвежью лапу.

Браслет Уннтора блеснул в свете пламени, когда швед вознес его к небу.

– Клянусь честью Речного хутора! – провозгласил он.

Он медленно опускал браслет; серебро искрилось в свете факелов, танцующая змейка в руке Сигмара неумолимо приближалась к цели. Мерцала черная поверхность чаши – омут тьмы глубже и страшнее ночного неба.

«Врата бездны». В воображении Хельги сталкивались образы: когти разбивают ровную черноту, жилистые лапы поднимаются, норовя прорваться в их мир, челюсти распахиваются в неслышном вопле, что-то прорастает…

Видения разлетелись на осколки, как только браслет коснулся темноты. В свете, отразившемся от медленно тонувшего серебра, были видны вспышки красного, круги, расходившиеся от нанесенной погружением раны. Сигмар действовал уверенно. Браслет уходил все глубже – вот он скрылся наполовину, вот на две трети, – и пальцы шведа неумолимо приближались к наполнявшей чашу крови.

Хельга не удержалась и поморщилась, когда рука Сигмара, сжимавшая конец тройной спирали, погрузилась в кровь; она выдохнула, лишь когда погружение прекратилось.

– Клянусь Мидгардом! – прогремел голос Сигмара.

– МИДГАРД! – разорвали надвигавшуюся ночь голоса мужчин.

– Я прошу совета у богов Асгарда!

Шепот листьев над головами предупредил их за мгновение до того, как из ниоткуда налетел ветер, трепавший одежду и ерошивший волосы, – и снова исчез. Все, кого видела Хельга, смотрели во все глаза и обменивались взглядами.

Сигмар глубоко вдохнул и крикнул в небеса так громко, как только мог:

– Скажи нам, Один! Видел ли ты, как Вёлунд, сын Бьёрна, убил украденным ножом своего отца и брата своего отца?

Тишина была абсолютной. Один вдох… Два вдоха…

Если бы кто-то издал хоть звук, они бы не услышали…

…звук капли, упавшей на мокрую поверхность.

– С-смотрите! – выкрикнула Хильдигуннюр. – Один!

Все глаза устремились к резному идолу Всеотца. На дереве появилась темная полоса, бравшая начало из единственного неприкрытого глаза.

– Это кровь!

– Он видел! – Это был голос Йорунн.

– Боги ответили! – проревел Сигмар. – Асгард ответил!

Рядом с Хильдигуннюр расплакалась Тири, и Руна с Аглой тут же повернулись к ней, обнимая безутешную женщину.

– Мальчик мой! – прорыдала она, но остальные слова утонули в плечах ее родственниц.

«Правильно. Прячь свое лицо, женщина». Хельга была поражена жаром, пылавшим в груди. Это было всего лишь хитроумное представление, призванное обмануть… кого?

Она огляделась. Это дело рук ее родителей – ее приемных родителей – тут сомнений не было. Жители долины расскажут соседям, как скверный мальчишка убил сначала дядю, а потом отца. Но Сигмар и Йорунн? Разве они этому верят? А Руна? А Аслак?

Казалось, что под монотонный напев Сигмара небо темнеет быстрее, чем обычно. Когда он поблагодарил богов за помощь, вылил кровь к их ногам и помолился о плодородии и долгой жизни, с севера налетел холодный ветер, от которого Хельга поежилась. Как будто боги услышали, как он творит это – это непонятно что, – и не были впечатлены.

Ей было тошно. Слишком много всего. Это место и эти люди казались ей чужими – мать и отца она такими никогда не видела, а Эйнар… Она почувствовала укол в груди, а потом на нее нахлынула волна стыда, потому что она вспомнила, зачем они здесь собрались.

Что случилось с Бьёрном? Кто может ей рассказать? И что она может сделать?

«Спроси у него». Мысль просто появилась, приземлилась, как птичка на ветку. «Задай вопрос». Она не сдвинулась с места, почти не обратила на нее внимания. «Да. Что-то не сходится. Спроси Бьёрна. Иди и взгляни на тело. Давай – прямо сейчас». Желание узнать едва не заставило ее сорваться с места, ринуться к сараю, в котором покоился Бьёрн, готовый к завтрашнему погребению.

Едва – но не заставило.

Хельга все еще чувствовала рядом с собой напряженные мышцы, и глаза, смотревшие на богов пристальнее, чем они того заслуживали. Она все больше и больше уверялась в том, что Вёлунд этого не делал – а значит, убийца до сих пор был среди них, и скорее всего, не обрадовался бы тому, что она вынюхивает подробности убийств.

Она чуть не прозевала, как Сигмар завершил церемонию. Летнюю ночь придавило молчанием, и лишь иногда его нарушал треск факелов. Все знали, что должно случиться утром, но торопить события никому не хотелось.

– На поминках мы подумаем над этим, – сказал Уннтор. – Пойдемте, друзья. Боги сказали, а наше дело – их услышать.

Он развернулся и направился к дому. И хуторяне, и шведы были только рады пойти следом.

Хельга тащилась позади всех. Ее ждала работа – и каким-то образом ей нужно было улизнуть и разузнать побольше, прежде чем ночь сменится утром.

Поминки медленно, но уверенно набирали ход, мед лился рекой, и настроение поднималось. Тири ушла, чтобы провести ночь с телом Бьёрна, но остальные с радостью припали к Уннторову пойлу. Бочонок крепкого снова исчез – «Моя мама, должно быть, и правда ведьма, раз умеет такое», – но на его место встали другие.

Хельга повернулась спиной к столу, соскребая в ведро остатки еды из мисок, и слова захлестнули ее.

– …Король Эрик не сможет вечно уклоняться от похода на запад…

– Сможет, если не хочет попасть в неприятности! Лучше оставить запад данам. В конце концов они все сгинут, как Ролло.

Мужчины засмеялись.

– У Ролло просто хватило ума поселиться там, где трава зеленая, бабы мягкие, а мужики – и зеленые, и мягкие!

Снова смех.

Мужчины болтали; Йорунн и Агла участвовали в разговоре, Гита слушала. Эйнар куда-то пропал, и Хельга поняла, что ее это устраивает. Парень выглядел как бык с чирьем на жопе с тех пор… с тех пор…

«С тех пор, как Йорунн сказала, что беременна?»

Дверь в кладовую ее разума со скрипом отворилась, и Хельга вошла внутрь.

Кто-то убил Карла. А потом кто-то убил Бьёрна. У большинства из них нашлась бы причина прикончить старшего из братьев, но только у Карла был хороший повод убить Бьёрна. Неужели Карл как-то выбрался из могилы? Она пристыдила себя, и голос, подозрительно похожий на Хильдигуннюр, прошептал в голове: «Не будь дурой, девочка. Вспомни, что сказала Тири». Она слышала на улице не один, а два голоса. Так кто говорил с Бьёрном? Ее руки справились с работой, и Хельга осталась без дела, но в голове ее роились мысли. Она как можно тише подкралась к двери и выскользнула наружу.

Ночная прохлада освежала и придавала сил, с реки дул легкий ветерок. Хельга почти ощущала на языке вкус холодной, свежей воды, представляла, как она струится по гладким камням. Были и другие запахи – ниточки теплого животного мускуса тянулись через двор от столба, о который потерлась лошадь, и из угла, помеченного псом.

И еще Хельга чуяла слабый запах крови. Ее сердце подпрыгнуло – «Только не еще один, пожалуйста, нет», – но потом она вспомнила расплакавшийся в свете факела столб с лицом Одина, чьи резные черты в сгущающихся сумерках напоминали костлявого призрака.

– Ты чего на улице?

Голос Яки напугал ее, но в нем было столько тепла, что Хельга сразу же успокоилась.

– Привет, старик. – По своему голосу она поняла, насколько напряжена, и попыталась выровнять дыхание.

– Хорошая ночка. – Должно быть, он тоже это услышал. Голос Яки звучал умиротворяюще, словно он говорил с пугливым животным. – Как они там?

– Я не знаю – и не уверена, что мне есть до этого дело. – Легкость, с которой правда вышла наружу, поразила Хельгу, но она не врала. Внезапно она перестала беспокоиться. «Какая разница, если кто-то нас поубивает? Все когда-нибудь умрут». Мысль одновременно будоражила, утомляла и печалила. – Они там пьют, и только что решили утром перерезать мальчишке горло.

Яки подошел ближе, и Хельга внимательно посмотрела на него. «Когда это наши родители так постарели? Только в прошлом году ты был невероятно высоким». Она видела, что когда-то помощник Уннтора был так же статен, как его сын, но возраст подточил его, как вода точит камень. Он словно просел внутрь себя – потратил всю свою жизнь, но на что? На рубку дров и починку плугов.

– Боги ответили.

– Конечно, ответили. – Хельга едва не сплюнула. – И дали как раз тот ответ, которого все хотели: мы убьем слабейшего среди нас – единственного, кто не может за себя постоять, – горячие слезы потекли из ее глаз, – а тем временем настоящий убийца Бьёрна и Карла уйдет. Он спокойно уйдет, и все останется по-прежнему.

– Я знаю, – утешительно прошептал Яки. – Я знаю. Чудные они, люди с Речного. – Он посмотрел по сторонам. – Пойдем со мной. У нас есть еще время – давай посидим и посмотрим на воду. Иногда это помогает.

Хельга почувствовала мягкое, теплое прикосновение к локтю, и его тяжелая дубленая рука подтолкнула ее вперед. Она поборола желание вытереть слезы. Может быть, он не заметил. Почему-то в этот момент важнее всего для нее было, чтобы старик Яки не посчитал ее мягкотелой.

– Люблю эту реку, – сказал Яки.

– Почему? Это просто река.

– Может быть. Но если прислушаться к ней… – он умолк, и они сосредоточились на журчании воды. – Слышала? Это смех. Вода смеется над нами, протекая мимо. – Он подвел ее к насиженному месту на берегу и устроился рядом. – Когда я был моложе, это меня злило. Я рычал: «Как ты смеешь надо мной потешаться!» – и сжимал орудие, которым работал, сильно сжимал, так, что череп мог раздавить, и трудился еще яростнее. А потом…

Старик помолчал.

«Я слышу, как он улыбается».

– А потом что?

– Поутру я просыпался, у меня все болело, а вода все так же надо мной смеялась. – У их ног раздался плеск: река соглашалась. – И я думал, что, может быть, я не так важен, как мне кажется. А если я не так важен, то, может быть, и все остальные тоже.

– Так ты говоришь, что жизнь Вёлунда не важна? Совсем? – Ярость сдавила Хельге горло.

– Нет-нет-нет, я вовсе не об этом, – ответил старик с теплотой в голосе. – Я говорю, что иногда приходится идти дальше, несмотря ни на что. Всегда найдется что-то, что нужно сделать. – Со стороны дома донесся приглушенный выкрик, а следом – волна хохота. – Но я расскажу тебе историю. Ты когда сюда пришла? Пять зим назад?

– Одиннадцать, – тихо сказала Хельга.

– Одиннадцать! Давненько, клянусь яйцами Локи, – пробормотал Яки. – Что ж. Значит, это было лет пятнадцать назад.

Йорунн росла похожей на мать, так мне старики говорили. Они ее называли «кусочком лета». Она и тогда была быстроногой – приходилось, потому что каждый мальчишка из этой долины и трех соседних находил повод заявиться сюда за какой-нибудь ерундой – деревом для телеги, сеном для лошадей, едой для дома. Уннтор говорил мне, что помнил только половину долгов, что ему вернули тем летом. Уже тогда все были высокого мнения об Уннторе с Речного хутора, и любая семья была бы рада женить одного из своих на его дочери.

Как Хельга ни пыталась, она не могла представить нынешних гостей в своем возрасте, а уж тем более родителей без седых волос.

– Так вот, парня звали Дрейри. Он был лошадником из Дубовой горки в Скидале и красавцем к тому же: высокий, худой и лицом удался. Они встретились на ярмарке, и Йорунн быстро решила, что хочет его, а он, поскольку у него были и глаза, и мозги, захотел ее.

Только боги не улыбнулись их союзу. Йорунн спросила совета у матери; та спросила Уннтора, а Уннтор… ну, он сказал «нет».

– Почему? – ее чуть не трясло от жажды услышать продолжение.

Яки улыбнулся, видя ее нетерпение:

– Потому что за парнем не было ни земли, ни семьи, ни свершений. Было ясно, что он не может предложить Йорунн ничего лучше, чем судьбу жены хускарла, да и то если повезет, вот Уннтор и решил, что этому не бывать.

О, были и слезы, и крики, и топоры летали, но старик стоял на своем: сказал, что правила устанавливает он, и нечего торговаться.

И Йорунн решила взять дело в свои руки.

Мальчишка явился сюда под покровом темноты с двумя лошадьми, и они сбежали посреди ночи. Уннтор, конечно, был в ярости, но еще больше гневалась Хильдигуннюр – клянусь, я думал, что она нас поубивает. Она говорила немного: она неразговорчива, когда так злится, но я старался держаться подальше.

– А потом что?

– Йорунн вернулась через два дня с таким видом, словно побывала в драке, – если подумать, так, наверное, и было. Она не хотела говорить о Дрейри – и все остальные тоже.

Хельга нахмурилась:

– Почему нет?

– Его не нашли, – сказал Яки. – Ни тогда, ни потом. А ведь твои родители многих знают в этих местах. Они бы точно узнали, что где-то проезжал человек, чуть не укравший их дочь.

– Это верно, – сказала Хельга.

«Это и наоборот сработает: все их друзья в округе услышат, как мудро они разрешили маленькую проблему с убийцей».

– Но в то время я приглядывал за лошадьми и знаю, что кто-то поехал следом за ней.

Неожиданно Хельга ощутила, как по коже пробежал холод, и нарастающий жар на шее, там, где висели рунические камни. В голове мелькали осколки образов: всадник в лунном свете, охотник, тихо выслеживающий жертву, крики, лицо прекрасного юноши, сначала испуганное, потом разбитое. Она ощутила тяжесть тела, которое волочил через лес невидимый убийца. Она увидела, как приблизилась земля, когда охотник наклонился и коснулся отпечатка лапы.

«Брошен на съедение».

– Йорунн была в ярости – она, в конце концов, дочь своей матери, – и поклялась, что никогда не посмотрит на другого мужчину. Хильдигуннюр сказала: «Хорошо», – ждала, должно быть, что время залечит раны. Но потом пошли слухи, – продолжал Яки, – кое-кто из ухажеров Йорунн обозлился на постоянные отказы, и все больше и больше отцов видели в отсутствии свадьбы знак того, что в округе никто не годится для Речного хутора. Уннтор не обращал внимания – он никогда не мог делать того, что хотели другие.

В голосе старика ей слышалась любовь.

– К счастью, он хорошо женился. Хильдигуннюр почувствовала, что надвигается гроза, и отвела Карла в сторонку, и приказала ему найти девочке мужа.

– И он это сделал.

– Какой же сын откажет своей матери? – сказал Яки. – Конечно, сделал. Он немедленно ушел в набег, никому не сказав ни слова. Ему это еще и жены стоило.

– Да?

– А ты не знала?

Хельга нахмурилась, но не ответила, и Яки сказал:

– Он должен был жениться на Руне, но, прождав полгода, она вместо него выбрала Аслака.

Хельга почувствовала, как холодный воздух медленно втекает в ее распахнутый рот. Она рассеянно протянула руку и вернула челюсть на место. «Руна была…»

Эта мысль выбила из ее черепа все остальные, и у нее закружилась голова.

– Я этого не знала, – выдавила она.

– Все устроилось неплохо, – сказал Яки. – Хильдигуннюр потянула время, а когда пришла пора жатвы, подкупила нескольких друзей в долине и вне долины щедрыми подарками. Через несколько месяцев вернулся Карл, поговорил с родителями – и Йорунн уехала. Со шведской знатью ведь не поспоришь.

– Что?

– Они, конечно, не прямая родня, но Сигмар – троюродный брат королю Эрику Победоносному.

– Это… – Она представила себе всех этих самодовольных хуторян, стоявших во дворе Речного с выпученными, как у выброшенной на берег рыбы, глазами, и у нее вырвался смешок. – Ты прав, с этим не поспоришь. А я, оказывается, многого не знаю о семье.

– Ты удивишься сколько, – сказал Яки. – Семья с Речного хутора редко останавливается, чтобы подумать, если может идти вперед. А теперь, хоть твои родичи скорее псы, чем кошки, и скорее волки, чем псы, готова ли ты вернуться в дом?

– Наверное.

– Хорошо. – Старик помолчал. – Ты храбрая, Хельга с Речного хутора. У меня… у меня никогда не было дочери, – сказал он дрогнувшим голосом, – но если бы была, я хотел бы, чтобы она выросла похожей на тебя.

Хельга сжала зубы с такой силой, что они чуть не треснули. Вместо ответа она обняла Яки за крепкие плечи и прижалась изо всех сил, впитывая его тепло и запах, и упрятала поддержку, которую он ей дал, в сундучок возле сердца.

– Спасибо, – прошептала она, с неохотой отпустив его, и пошла обратно к дому.

На полпути она оглянулась, но Яки исчез. Всегда найдется что-то, что нужно сделать.

После темноты и прохлады речного берега домашнее тепло казалось удушливым. Гости еще не были пьяны, но с момента ее ухода медовая река потекла быстрее и шире, и кто-то должен был наполнять кружки. Хельга быстро вошла в ритм, порхая между мускулистыми телами мужчин и разливая янтарную жидкость. Она слыхала про девушек, которым приходилось держать одну руку свободной, чтобы отбиваться от загребущих лап, но на Речном хуторе такого не случалось. «Мама бы им головы поотрывала». Нет, мужчины попросту не обращали на нее внимания, продолжая разговаривать между собой.

– …И я слышал, что русы продвигаются на юг.

– Что? Опять?

– Места не хватает, говорят.

– Может, Владивар просто перебил всех, кого знает, и теперь ищет нового друга, – вставил кто-то, вызвав смех, грубый и отрывистый. Она вспомнила, что слышала об этом Владиваре: свирепом вожде откуда-то с юго-востока. Мужчинам мысль о том, что у него могут быть друзья, явно показалась очень смешной. Шведы уже свободно смешивались с местными, позабыв о племенных связях. «По крайней мере так это выглядит». В последнее время все сложнее было предсказать, когда покажутся ножи.

С одной стороны стола болтала с двумя друзьями Уннтора Йорунн. Хельга не слышала, о чем они говорят, но старики прислушивались к каждому слову молодой женщины, как собаки к хозяйке. Вот, мгновение – и один засмеялся громким, лающим смехом, а следом и второй. Они едва ли не ели с ее руки, но была ли хоть толика правды в том, что она им говорила? Хельга поняла, что ее беспокоит вранье Йорунн. В душе она не сомневалась, что эта женщина лжет, но зачем? Связано ли это с Карлом?

Следом за этой пришли еще шесть или семь других мыслей, и Хельге пришлось зажмуриться, чтобы не вскрикнуть.

«Один вопрос». Ей нужен был всего один вопрос.

«Кто это сделал?»

Шум голосов и звон посуды снова вмешались в ее мысли, и она поймала острый взгляд Хильдигуннюр. Та стояла рядом с Сигмаром, увлеченным беседой с грузным седеющим человеком, похожим на Уннтора без примеси тролльской крови. Хельга знала этот взгляд: за работу, девочка! И она принялась за работу: взяла со стола ковш с медом и направилась к Хильдигуннюр и Сигмару, пройдя мимо маленького кружка Йорунн.

– …И я едва успела убрать яйца, прежде чем он сел. А король и не знал! – Ураган хохота. – Можете себе представить?

Хельга прошла мимо, а Йорунн продолжала чесать языком. Истинная дочь Хильдигуннюр – проверенная история лилась весело, а пока мужчины развлекались, Йорунн оценивала их, делала выводы, делила на группы: надежные и ненадежные, – нет – мягкие или жесткие. «Так семья с Речного видит мир, правда ведь? Ты мягок – или ты жёсток».

Ее мать определенно была из последних. Хельга уже видела, как она в это играла, не давая никому вставить слова, и одновременно взвешивая варианты и решая, кого предпочесть. Власть. Все дело было во власти.

– О чем задумалась, дорогая дочь? – сказала Хильдигуннюр, когда Хельга подошла ближе. Ее дыхание пахло сладким медом.

Хельга улыбнулась. Улыбка казалась ей слабой, слабой и фальшивой.

– Много людей, – пробормотала она.

Мать улыбнулась в ответ, и Хельга почувствовала знакомую худую, но теплую руку на своем предплечье.

– Когда-нибудь у тебя будет свое хозяйство. – Не закралась ли в ее речь чуть заметная невнятность? – Муж, который подарит тебе детей, и дети, которые не подарят ничего, кроме неприятностей. – Старая женщина помолчала. «О чем она думает?» Казалось, она хотела добавить что-то еще, но решила этого не делать. – И ты сможешь сделать все это, – она обвела рукой зал, в котором стояли и разговаривали гости, болтая и пускаясь в дружелюбные споры с незнакомцами, – без всякого труда.

Стоявший рядом Сигмар на мгновение прекратил размахивать руками, что-то доказывая, и Хельга быстрым движением наполнила его кружку, постаравшись не пролить ни капли. Она старалась не хмуриться. Она знала, что ее ждет – муж, дом и дети – но… это?

«Я должна покинуть Речной».

Мысль потрясла ее настолько, что улыбка едва не сползла с ее лица, и она добавила лишь жалкое: «Да».

«Нет.

Никогда.

Как долго я знала?»

Все еще улыбаясь, она отошла от Сигмара и здоровяка-хуторянина, которые не обратили на нее никакого внимания. «Хорошо, наверное, жить в мире, где кружки наполняются сами собой».

Но ни о чем таком она больше думать не могла, в голове засела новая мысль и бесновалась там, как медведь в клетке.

«Я должна покинуть Речной».

Она наконец поняла. Это место было проклято. Все, кто рос в этом уголке мира, были обречены на жизнь, полную насилия. Это не внешний мир испортил их – они были испорчены с самого начала. Ей нужно было уйти и увидеть другие места, сбежать из тени этого дома.

Желание бросить все прямо сейчас манило ее, как медово-солнечный сон.

«Если я уйду сейчас, то никогда его не забуду. Я не позволю им убить невинного мальчика».

Память о глазах Вёлунда остудила ее голову, как ледяная вода. В Речном хуторе что-то прогнило, но что?