Третий смертный «грех» против счастья: отчаянная жажда любви

Водном фильме, ради просмотра которого я подростком прогулял школу (прости, мам, я больше никогда не буду!), беременная женщина, невинного и миролюбивого мужа которой убивает злобный негодяй, рожает сына и затем воспитывает его так, чтобы он вырос крутым и закаленным. Она всем сердцем любит этого ребенка, но подвергает его всевозможным крайностям сурового обращения, в том числе подвешивает под холодным дождем, отказывает ему в пище и оставляет его плакать, пока он не уснет, – все это с целью превратить его в отважного, независимого парня. И ее замысел срабатывает! Мальчик, который вырастает точной копией отца (распространенное явление в болливудских фильмах), мстит за его смерть, разбивая голову негодяя о скалу, и после этого все живут долго и счастливо.

Этот фильм основан на преобладавшем в начале XX века убеждении, что невзгоды детям только на пользу. Это воззрение превалировало особенно среди психологов-бихевиористов. Они считали, что проявлять любовь и привязанность к младенцам, обнимая, целуя или держа их на руках, значит растить их слабыми, ленивыми и чрезмерно зависимыми. Теперь мы знаем, что бихевиористы были не правы. Чтобы вырасти здоровыми взрослыми, любовь и поддержка нужны детям не меньше, чем пища. Разумеется, большинство родителей (за исключением героев плохих фильмов) знают это интуитивно, но у этой теории было мало научной поддержки, пока Гарри Харлоу, только-только получивший докторский диплом Стэнфордского университета, не стал членом профессорско-преподавательского состава Висконсинского университета в 1930 году.

Харлоу не стремился доказать, что любовь и поддержка так же важны для людей, как пища. Он собирался доказать, что живые существа не являются машинами, которыми выставляли их бихевиористы. Но эту историю можно рассказать в другой раз. Чтобы проверить свою гипотезу насчет любви, Харлоу нужны были обезьяны, а в 1940-х годах в Соединенных Штатах достать их было нелегко. Поэтому Харлоу сделал то, чего до него никто никогда не делал: он стал выращивать собственных обезьян, позволив взрослым приматам в своей лаборатории спариваться друг с другом. Для того чтобы вырастить здоровое потомство, он вскоре после рождения отделял малышей от матерей. Их помещали в отдельные клетки, чтобы предотвратить распространение болезней. То есть, как ни иронично, с целью вырастить здоровых обезьян Харлоу отказывал малышам в возможности обнимать своих матерей и сидеть у них на руках.

Как вы можете догадаться, в противоположность тому, что ожидали получить Харлоу и его группа, лабораторные обезьяны выросли психологически ущербными. Здоровые обезьяны, когда их сажают в одну клетку, интересуются друг другом и вскоре начинают играть – практически так же, как делают здоровые человеческие дети. Далее, проведя некоторое время вместе, они формируют узы друг с другом и сопротивляются попыткам разлучить их. Но обезьяны, выращенные в лаборатории Харлоу, были другими. Посаженные в одну клетку, они либо не интересовались другими, либо проявляли открытую враждебность. Особенно они не желали, чтобы их касались другие обезьяны или исследователи; если кто-то подходил к ним слишком близко, они становились настолько агрессивными, что могли нанести физический ущерб. Кроме того, многие обезьяны наносили раны самим себе, грызя собственные конечности. Некоторые из них непрерывно раскачивались и смотрели в пустоту ничего не выражавшим взглядом. Впоследствии Рене Шпиц, исследователь, работавший с осиротевшими человеческими детьми, обнаружил, что младенцы, лишенные любви и ласки, демонстрируют сходные симптомы.

Поначалу Харлоу и его команда не осознавали, что воспитывают психически нездоровых обезьян. Чтобы обратить на это внимание, понадобился взгляд постороннего – Джона Боулби, британского психоаналитика. Но как только Харлоу услышал это предположение от Боулби, он начал исследовать ту роль, которую любовь играет в развитии и росте обезьян.

В одном из своих самых известных экспериментов Харлоу и его группа напрямую сопоставляли потребность в любви и заботе с потребностью в пище. Группу маленьких резусов отделили от матерей вскоре после рождения. Затем по одной поместили в клетки с двумя неодушевленными фигурами примерно такого же размера, как взрослая обезьяна. Фигуры должны были играть роль «суррогатных матерей» и были снабжены условными ртом, глазами и телом. Однако в то время как одна из этих «суррогатных матерей» была обтянута поролоном и тканью, которые делали ее мягкой и уютной, другая была изготовлена из проволочной сетки и на ощупь была твердой и жесткой.

Чтобы сравнить важность любви и пищи, Харлоу и его студенты придумали хитрый трюк. Для половины маленьких обезьян они помещали источник пищи (бутылочку с молоком) в тело проволочной фигуры, для другой – в тело мягкой фигуры. Харлоу выдвинул гипотезу о том, что потребность в контактном комфорте – желание обниматься с мягкой и «заботливой» фигурой – является такой же глубоко укорененной потребностью, как и потребность в пище. Исходя из этого, он предсказал, что маленькие обезьяны будут проводить значительное время с фигурой из поролона и ткани, даже если в ней не будет бутылочки с молоком. (Бихевиористы, напротив, утверждали бы, что обезьянки будут проводить все время с той фигурой, которая дает молоко, даже если это проволочная фигура, потому что она является носителем вознаграждающего стимула – молока.)

Результаты доказали правоту Харлоу. Но даже он не мог в полной мере осознать, насколько сильна потребность в любви и заботе у маленьких обезьян. Когда бутылочку с молоком помещали в проволочную фигуру, маленькие обезьянки тратили на нее ровно столько времени, сколько требовалось, чтобы получить необходимое питание, а все остальное время проводили с мягкой суррогатной матерью. За типичный 24-часовой период малыши проводили с проволочной фигурой никак не больше одного часа, и все это время тратилось на высасывание молока из бутылочки; напротив, с мягкой фигурой они проводили около восемнадцати часов. (Остальное время, остававшееся от 24-часового периода, они проводили в других местах клетки.) А когда молочная бутылочка помещалась в фигуре из поролона и ткани, малыши не уделяли проволочной фигуре вообще никакого времени. Таким образом, в противоположность гипотезе, которую выдвигали бихевиористы (что привязанность младенца к матери развивается исключительно потому, что она является источником пищи), открытия Харлоу показали, что привязанность в большей степени основана на потребности в любви и заботе, чем на потребности в пище.

В ходе следующих экспериментов Харлоу и его команда обеспечили дополнительные доказательства в поддержку своей теории. В одном эксперименте маленьких обезьян подвергали воздействию угрожающего объекта, который издавал громкий стук и напоминал агрессивную взрослую обезьяну. Когда этот объект помещали в клетку, маленькие обезьяны, естественно напуганные, всегда старались прижаться к мягкой фигуре. В другом эксперименте Харлоу и его команда обнаружили, что молодые обезьяны, которые росли с настоящими матерями и товарищами по играм, впоследствии легко учились играть и общаться с другими молодыми обезьянами. Те обезьяны, которые росли с «матерями» из поролона и ткани, отставали в развитии, но догоняли сверстников в социальном плане примерно спустя год. Напротив, обезьяны, у которых были проволочные «матери», вырастали социально некомпетентными, а во взрослом возрасте часто не добивались успеха в спаривании. Более того, те необщительные взрослые самки, которые все же рожали потомство, пренебрегали детенышами, что указывало, что способность обезьян к любви и заботе зависела от того, получали ли они сами в младенчестве достаточно любви и заботы.

Хотя открытия Харлоу не удивляют нас, в то время для бихевиористов они явились сюрпризом. Психологи заинтересовались, распространяются ли полученные результаты и на людей. Возможно, любовь критически важна для обезьян, но так ли она необходима людям?

По понятным причинам воспроизвести результаты Харлоу с человеческими младенцами невозможно. (Вообразите только отделение младенцев от матерей ради какого-то эксперимента!) Однако, поскольку некоторые младенцы в силу обстоятельств бывают разлучены с родителями при рождении, мы порой получаем возможность узнать, как такое отделение воздействует на их психологическое благополучие. Рене Шпиц был одним из первопроходцев в документировании психологического ущерба, который наносит человеческим младенцам лишение любви. В ряде видеоматериалов, которые легко найти в Интернете, он зафиксировал типичное поведение младенцев, лишенных матерей. Оно очень напоминает поведение маленьких обезьян в экспериментах Харлоу – включая недружелюбие, неусидчивость и отсутствие любопытства.

Открытия Шпица подтвердили то, что обнаружил Джон Боулби, британский психоаналитик, о котором мы говорили выше, когда сравнивал детские переживания и психологические профили 44 несовершеннолетних воров с контрольной группой из 44 других, «здоровых» подростков. Боулби выяснил, что малолетние преступники чаще оказывались разлучены с матерями до достижения пятилетнего возраста, они также чаще демонстрировали бесчувственность или отчужденность.

Потребность в любви и заботе предположительно сильнее всего во младенчестве – по понятным причинам. В конце концов, человеческие младенцы – одни из самых беспомощных живых созданий. Но стремление к любви и заботе не исчезает с годами. Как отмечали некоторые ученые, мы продолжаем испытывать сильное стремление развивать и поддерживать отношения с другими даже в подростковом и взрослом возрасте. Действительно, стремление к романтической любви входит в число самых определяющих черт человеческого опыта, потому-то она является сюжетом столь многих книг, фильмов и сказок. Силу нашего стремления к любви, пожалуй, лучше всего отразил греческий миф, согласно которому некогда люди и боги жили вместе. У людей тогда было по четыре руки, четыре ноги и две головы, и с течением времени людской род становился все могущественнее. Однажды боги решили, что люди становятся слишком уж могущественными, и в попытке отобрать у них власть разрубили людей пополам. Теперь у каждого человека остались две руки, две ноги и одна голова. С того времени и до скончания веков главной целью человеческого существования стал поиск другой половины, которая сделает человека снова целым. Согласно этому мифу, поиски романтической любви – не что иное, как стремление к цельности.

Если вы когда-нибудь были влюблены, то согласитесь, что в этом греческом мифе что-то есть. Когда любишь, кажется, что на свете нет ничего важнее, чем быть как можно ближе к любимому. А если это чувство еще и взаимно, то никакие трудности не страшны. Состояние влюбленности ощущается как позитивное, мощное и могущественное, следовательно, неудивительно, что оно повсеместно оценивается как одно из наших самых драгоценных переживаний.

Следовательно, одной из центральных черт человеческого существования является поиск эмоционального контакта с другими. Стремление к контакту часто проявляется интересными способами, как показало одно из первых исследований психолога Соломона Аша. В этом исследовании участникам показывали линию определенной длины (такой как «целевая линия» ниже) и просили определить, какая из трех других линий ближе всего по длине к «целевой».

Целевая линия: ____________

Варианты: а) _____________ б) _____________ в) _____________

В этом примере линия «б» явно ближе по длине к целевой, и мало кто при нормальных обстоятельствах не смог бы определить ее как правильный вариант. Но при социальном давлении люди склонны выбирать неверный ответ, даже если сознают, что этот ответ неверен. Рассмотрим в качестве иллюстрации следующий сценарий. Представьте себе, что дали согласие на исследование «визуального восприятия». Входя в лабораторию, вы видите, что там уже собрались шестеро других участников исследования. Экспериментатор проецирует на экран четыре линии (одну целевую и три варианта) и просит участников озвучить свое мнение. А теперь представьте, что все выбрали вариант «в», заведомо неверный. И подходит ваша очередь отвечать.

Что бы вы сделали? Выбрали бы верный вариант «б»? Или «в», который вроде бы считают правильным все остальные? Большинство людей полагают, что выбрали бы правильный ответ, даже если бы остальные выбрали другой. Но в действительности, выяснил Аш, большинство выбирает тот ответ, который выбрали остальные (Как вы можете догадаться, Аш нанимал «подсадных уток», которые выбирали неверный ответ). Открытия Аша, которые были с тех пор воспроизведены в нескольких других экспериментах, указывают на то, что люди обладают «стадным мышлением»: мы чувствуем себя обязанными соглашаться с другими, даже если знаем, что они не правы. Способность подстраиваться под других в значительной мере объясняется стремлением формировать и поддерживать узы с другими людьми.

В ряде экспериментов, которые я проводил со своим соавтором Ким Корфман, мы брали пример с Аша и объединяли настоящих участников с подсадными. Потом просили каждую пару из настоящего участника и подсадного просмотреть три коротких видеоклипа. Одна группа смотрела развлекательные клипы, другая – скучные. В ходе просмотра подсадные в половине случаев вели себя таким образом, который согласовывался с реакциями настоящих участников. Например, когда было ясно, что клип участникам нравится, подсадные произносили слова или делали жесты, которые подразумевали, что им тоже нравится. В остальных случаях поведение подсадных противоречило реакции настоящих участников. Например, их слова или жесты предполагали, что развлекательные клипы кажутся им скучными.

Нашей целью был ответ на следующий вопрос: что будет оказывать большее воздействие на удовольствие участников – качество клипов, которые они смотрели, или степень согласия с подсадными на этот счет? Можно было бы подумать, что главным фактором удовольствия станет качество видеоклипа – то есть степень его развлекательности или унылости; но наши результаты показали, что это не так. Мы обнаружили, что согласие с подсадным членом пары было намного более сильным стимулом удовольствия. Так, например, просмотр скучных видео доставлял больше удовольствия, когда подсадной соглашался с участником (и вроде бы тоже считал видео скучным), чем просмотр развлекательных видео, когда партнер не соглашался с участником (и якобы находил видео скучным).

Эти открытия указывают, что нас намного больше волнует согласие или несогласие с нами других людей, чем «объективное» качество наших общих переживаний. Важная причина, по которой мы так неравнодушны к тому, согласятся ли с нами другие, как выяснилось в наших исследованиях, заключается в глубоко сидящем в нас стремлении формировать узы с другими. Чем больше мы верим, что другие с нами соглашаются, тем больше шансов сформировать с ними узы, и это поднимает нам настроение. Когда другие не согласны с нами, мы пессимистично оцениваем шансы образования уз, и это погружает нас в печаль.

Пожалуй, наиболее мощное свидетельство в поддержку потребности в контакте исходит из открытий, связанных с одиночеством. Джон Качиоппо, исследователь, который потратил значительную часть своей впечатляющей карьеры на исследование эффектов психологической отчужденности, считает чувство одиночества главным детерминантом целого сонма психологических и физиологических заболеваний, от депрессии и бессонницы до ожирения и диабета. Что интересно, значение имеет воспринимаемое (а не действительное) одиночество, и, учитывая его важность для счастья, я включил в заключительную часть этой главы шкалу оценки одиночества. Вы можете заполнить ее, если вам любопытно узнать уровень своего воспринимаемого одиночества.

Многочисленные исследования подтверждают, что

В одном исследовании изучали, что отличает 10 % самых счастливых людей от остальных участников. Выяснилось, что у всех до единого самых больших счастливчиков были как минимум одни близкие отношения. Это открытие указывает, что если вы желаете принадлежать к группе самых счастливых людей, наличие крепких отношений – не роскошь, а необходимость. Аналогичные результаты были получены в другом, более обширном исследовании, которое отслеживало 268 мужчин от момента поступления в колледж в 1938 году до конца 2000-х. Результаты показали, что сила социальных отношений была единственной характеристикой, которая отличала счастливейшие 10 % от всех остальных. В другом исследовании участников просили вспомнить дела, которыми они занимались накануне, и сообщить, насколько счастливыми они себя чувствовали при этом. Результаты показали, что из 25 категорий деятельности (прием пищи, поездки в транспорте и т. д.) две «самые счастливые» категории включали человеческие контакты – «близкие отношения» и «общение». Результаты другого исследования с участием 1600 студентов Гарварда обнаружили корреляцию в 0,7 (невероятно высокий показатель) между контактом и счастьем.

Если отношения важны для счастья, то чувство изоляции должно быть связано с противоположностью счастья – депрессией. Именно это и подтверждают исследования. Как уже упоминалось, Качиоппо и его коллеги выяснили, что чувство одиночества является триггером множества психологических и физиологических проблем. Это неудивительно, поскольку открытия показывают, что социальная отчужденность активирует те же отделы головного мозга, что и физическая боль. В исследовании, в котором это было документировано, участников заставляли верить, что они объединены в группу с двумя другими участниками. В реальности же они были объединены в команду с симулятором, компьютерной программой. Игра включала передачу мяча одному из участников исследования. Для одних участников игра была приятным переживанием: мяч передавался им так же часто, как и двум другим «участникам». Однако у других настроение портилось: стоило им передать мяч одному из «партнеров», и больше они его не получали. Таким образом, участники в этих условиях ощущали себя в изоляции. Сканирование мозга у них показало, что ощущение изоляции активирует те же отделы мозга, что и при физических травмах.

Короче говоря, стремление к любви и контакту или, как это называют некоторые психологи, потребность в принадлежности – критически важная потребность. Мы часто отчаянно жаждем любви и контакта. Но в той же мере, в какой быть любимым важно для того, чтобы быть счастливым, эта жажда является причиной множества несчастий и страданий. Существует тонкая грань, отделяющая здоровое желание любви и контакта от нездоровой его формы. Здоровое желание контакта проявляется в том, что исследователи называют стилем «безопасной привязанности». Те, кто демонстрирует безопасную привязанность, находят тонкий баланс между стремлением к любви и контакту и отчаянной погоней за ними. Они комфортно стремятся к близости и не ощущают угрозы себе в таком же стремлении других. Те же, кто демонстрирует нездоровое стремление к контакту, напротив, либо отчаянно гонятся за близостью (тенденция, которую можно назвать «психологической зависимостью»), либо ощущают угрозу себе, когда другие стремятся к близости с ними (тенденция, которую можно назвать «уклонением»). Иными словами, нездоровый подход к отношениям проявляется в одной из двух крайностей: в психологической зависимости или уклонении. Психологическая зависимость и избегание могут казаться противоположными концами спектра, и в том, что касается поведения, так и есть. Но между ними есть важное сходство: оба коренятся в глубинных комплексах, связанных с отношениями. Вот почему отчаянная жажда любви, чьим источником являются комплексы, связанные с отношениями, которая сама выступает источником и психологической зависимости, и уклонения, – это третий смертный «грех» против счастья.

Благодаря серии исследований, проведенных Мэри Эйнсуорт (канадский психолог, ученица Боулби) и ее коллегами в 1970—1980-х годах, мы знаем, что и психологическая зависимость, и уклонение растут из комплексов, связанных с отношениями. Эйнсуорт и ее коллеги выяснили, что именно дети с комплексом собственной никчемности, возникшим потому, что родители уделяют им недостаточно любви и заботы, демонстрируют либо психологическую зависимость, либо уклонение. Напротив, малыши, уверенные в своей достойности, демонстрируют безопасные привязанности. Впоследствии Синди Хазан и Филипп Шейвер, опираясь на данные, полученные Эйнсуорт, сумели показать, что тенденции привязанности, которые мы демонстрируем в младенчестве и детстве, переходят и во взрослую жизнь.

Тот факт, что психологическая зависимость и уклонение приводятся в действие нашими детскими переживаниями, влияют на наши поступки, может навести на мысль, что преодолеть те стили привязанности, которые развились у нас в младенчестве, невозможно. Но, как мы вскоре убедимся, это не так; с помощью ряда стратегий мы можем преодолеть и зависимость, и уклонение, подтолкнув себя к стилю безопасной привязанности. Но прежде чем я перейду к этим стратегиям, будет полезно обсудить, почему ни зависимость, ни уклонение не полезны для счастья.

Давайте начнем с информации о том, насколько несчастливы люди зависимые. Результаты одного исследования с участием 99 пожилых и 96 более молодых взрослых из одного и того же сообщества (по месту жительства) показали, что в обеих возрастных группах взрослые, психологически зависимые от любви и контакта, были намного менее счастливы, чем люди с безопасной привязанностью. Результаты другого исследования показали, что психологически зависимые индивидуумы чаще страдают депрессией и тревожностью, чем люди с безопасной привязанностью.

Почему зависимые менее счастливы, чем удовлетворенные?

На то есть несколько причин. Зависимость, как обнаружили на собственном горьком опыте многие из нас, – не самое привлекательное качество. Иными словами, зависимые слишком часто бывают легкодоступными, а люди запрограммированы обесценивать вещи, которые достаются им легко. Другая причина, по которой психологическая зависимость снижает уровень счастья, заключается в том, что она является триггером одиночества – вероятно, потому, что люди склонны избегать психологически зависимых. Это создает порочный круг, в котором зависимые начинают еще отчаяннее жаждать контакта. Еще одна причина, по которой зависимость снижает уровень счастья, – это история, которую вы рассказываете себе о том, кто вы есть, когда вы зависимы. Она звучит примерно так: «Я не полон, фрагментирован и разбит, и мне отчаянно необходим спутник, который будет меня дополнять». Важный подтекст этой истории: «Я не уверен в том, что могу что-то предложить другим, и вообще в своей привлекательности для других. Боюсь, что я не сто́ю других, что я не достоин их любви и внимания». Как видите, такая история вряд ли способна привести к счастью.

Если зависимость снижает уровень счастья, то напрашивается вывод, что ее противоположность – уклонение – сможет уровень счастья повысить. Но это не так. Дискомфорт, который ощущают «уклонисты» в отношении близости, портит качество их отношений. Это проблема, которую «уклонисты» ощущают как в романтических отношениях, так и на рабочем месте. Например, они ощущают меньшее удовлетворение от работы, чем даже зависимые и благополучные. «Уклонисты» также менее удовлетворены помощью, которую получают от других, и это, в свою очередь, снижает вероятность их вовлечения в здоровое сотрудничество с другими. Поэтому неудивительно, что «уклонисты» не слишком эффективны в качестве руководителей. Последняя причина, по которой уклонение снижает уровень счастья, – оно, как и зависимость, ведет к одиночеству. Хотя «уклонисты» считают себя сильными и независимыми, оказывается, такое их представление о себе является по большей части фасадом. На более глубоком уровне «уклонисты» так же жаждут любви и контакта, как и зависимые. Но в отличие от зависимых, «уклонисты» хотят, чтобы другие брали на себя инициативу налаживать с ними контакт. И когда такая инициатива не проявляется (а так бывает часто, поскольку уклонизм не привлекателен), «уклонисты» оказываются в изоляции, лишенные значимых контактов. Поэтому, как и зависимые, «уклонисты» разочарованы тем, что у них нет близких отношений, что снижает их уровень счастья.

Если для того, чтобы быть счастливым, необходимо ощущение защищенности, что могут сделать люди, склонные к зависимости или уклонению? Это особенно важный вопрос для тех, кто, возможно, не получал достаточно любви и заботы в младенчестве. К счастью, оказывается, что стиль привязанности можно изменить. Воздействие слов, обозначающих близость, например, «любовь» или «объятия», по крайней мере временно, подкрепляет ощущение защищенности в отношениях. Воспоминания из детства, когда человек ощущал любовь и заботу, тоже придают уверенности – хотя бы временно.

Существуют стратегии для поддержания стиля безопасной привязанности. Однако прежде чем мы ими займемся, возможно, вам будет полезно получить представление о том, какой личный стиль привязанности характерен для вас. В конце главы вы найдете короткую, всего на 12 пунктов, шкалу под названием «Опыт близких отношений» (или ОБО). Заполнив вопросник, вы сможете получить представление о своем текущем стиле привязанности, и если окажется, что у вас есть тенденция быть либо зависимым, либо «уклонистом», то полезно будет применить те три стратегии, о которых я буду говорить ниже.

Первая стратегия для уменьшения зависимости – это выражение благодарности. Благодарные люди наслаждаются более богатой социальной жизнью. Возможно, это потому, что выражение благодарности ведет к возникновению дружеских отношений, а они могут, в свою очередь, уменьшить зависимость/уклонение и укрепить чувство защищенности. Исследователи называют благодарность эмоцией трех функций: «найти, напомнить и привязать». «Найти» – потому что благодарность позволяет человеку найти людей, к которым можно обратиться за помощью, а впоследствии они могут стать добрыми друзьями или даже партнерами по жизни. (Ибо благодарные люди, что неудивительно, больше нравятся другим.) «Напомнить» – потому что она напоминает нам о сильных сторонах наших друзей или партнеров. А «привязать» – просто потому, что выражение благодарности связывает людей в отношениях.

Еще одна практика с громадным потенциалом для уменьшения зависимости и уклонения – самосострадание. Как вы помните, важным компонентом самосострадания является общечеловечность, включающая признание того, что трудности и неудачи случаются у всех. Это признание помогает ощущать больший контакт с другими, усиливает ощущение защищенности и снижает как зависимость, так и уклонение. Самосострадание деактивирует «систему угроз», которая ассоциируется с чувством незащищенности и оборонительной позицией, и активирует «систему самоутешения», которая ассоциируется, в числе прочего, с безопасной привязанностью.

Вдобавок к выражению благодарности и самосостраданию есть еще одна стратегия для укрепления чувства защищенности и уменьшения зависимости/уклонения. Эта стратегия станет главным фокусом внимания в следующей главе, поскольку она является третьей привычкой очень счастливых людей: это потребность любить (и отдавать).