Глава двадцать четвертая. Лиджад, неизвестное местоположение: 2055

– Э-э-э… – говорю я.

Я в Лиджаде, в этом нет сомнения, и на меня направлено дуло двустволки. Я несколько сбит с толку и дезориентирован. Это именно то, чего я хочу. Ну, может быть, не совсем. Девушка, которая целится мне в лицо, это Ойин Да, Велосипедистка. Пожилой мужчина позади нее – профессор Алой Огене, который привел меня сюда. Ни разу воображение не рисовало мне сценарий, в котором я лежал на полу, пытаясь угадать, может ли стрелок промахнуться на таком расстоянии.

– У него нет оружия, Ойин Да, – говорит Огене.

– У меня нет оружия, Ойин Да, – говорю я. Поддерживаю с ней зрительный контакт, как, я слышал, делают дрессировщики, потому что понятия не имею, насколько далеко она может зайти.

– Кто ты? – спрашивает она.

На йоруба ее имя означает «пролитый мед». Ее разум бурлит, как неспокойное море, но мыслит она ясно. Не знаю, откуда я это знаю. Что-то изменилось во мне или моих способностях. У меня случались подобные всплески и раньше, но этот почему-то более устойчивый. Я знаю, например, что она не собирается меня убивать, что она никогда не убивала человека, хоть и умеет обращаться с ружьем.

– Я встану, – говорю я. Я предупреждаю ее, потому что вижу, что она все еще на взводе.

– Нет, ты останешься здесь, пока я не буду уверена, – говорит она.

– У него нет оружия, – повторяет Огене.

– Можно я хотя бы мясо с себя уберу? Мне немного противно, а рубашка дорогая. – Я по кусочку собираю содержимое пакета. На ум приходит мой отец, который учит меня резать козу, вскрывая живот по всей длине и называя все органы. Только мой отец никогда такого не делал. Воспоминание принадлежит одному из мужчин, стоящих вокруг. Чужие мысли в голове отвлекают, не дают сосредоточиться. Это будет непросто.

– Ты назовешь мне свое имя, – говорит Ойин Да. Она разговаривает странно, словно читает по книге.

Поддавшись импульсу, я говорю ей правду:

– Назову. Меня зовут Кааро. Я вор, и меня попросили найти тебя. – Я рассказываю ей все. Рассказываю, поражаясь, что могу выдергивать мысли из ее головы, словно початки кукурузы. Они плавают в эфире, видимые, аппетитные кусочки, у них есть вес, характер и запах. Сложно объяснить тому, кто этого не испытывал. Я чувствую, что она расслабляется. Нет, это кто-то другой, справа от меня, одна из женщин с покупками. Это ее пакет с мясом. Был. Она думает, можно ли спасти хотя бы его часть. В Лиджаде есть дети, и накормить их всех в последнее время непросто.

Я снимаю пробу с других, но сейчас привязан к мыслям Велосипедистки. В них ясность, никакого вероломства, красота в сочетании с необузданным игривым развитием возможностей и альтернативных вариантов. У нее в голове четыре потока мыслей сразу. Она истинная эгалитаристка и относится к Огене с большим почтением.

Место, в котором я оказался, – всего лишь прихожая Лиджада. Это прямоугольная комната, половину которой занимает какая-то нелепая машина. Настоящий монстр Франкенштейна, детали которого собраны из разных эпох и заменяются ворованными запчастями. Он работает, но только благодаря частому вмешательству Огене, Ойин Да и еще нескольких мужчин и женщин, для которых, как я чувствую, это что-то вроде приятной обязанности, наполняющей их гордостью, которая пропитывает всю комнату. Здесь на удивление темно, хотя часть панелей управления светится теплым зеленым или красным светом. Я постигаю Лиджад из того, что вижу, и того, что нахожу в мыслях окружающих меня людей, и поступающую разрозненную информацию мне очень трудно сортировать.

Несмотря на оружие, я не чувствую злых намерений в Ойин Да. Даже наоборот. Видимо, она считает угрозу своего рода проверкой новых жителей, хотя и не решила еще, что делать.

– Зачем я этому Сорок пятому отделу? – спрашивает она.

– Не знаю, но не думаю, что они хотят вручить тебе медаль, – говорю я. Она не боится правительства. Ни малейших признаков тревоги.

Она наклоняет голову к Огене:

– Вы слышали об этой организации?

– О Сорок пятом отделе нет, но я слыхал о вышестоящем ведомстве в те далекие времена, несколько десятилетий назад, когда разные неучи убивали детей, обвиняя их в колдовстве.

Есть и кое-что еще, но Огене держит это при себе, потому что не хочет, чтобы я знал то, что известно ему. Я все равно выуживаю информацию у него из головы.

Нынешний О45 начинался в середине нулевых как спасательная операция, подумать только. К 2006 году было несколько случаев линчевания детей и подростков. Толпа либо забивала их до смерти, либо казнила «ожерельем». Убийства провоцировали церковные пасторы, объявлявшие детей колдунами. В некоторых случаях единственным признаком колдовства был альбинизм. Пасторов нельзя было арестовать, потому что они пользовались любовью в обществе, а это можно перевести в голоса избирателей, даже в стране с повсеместной фальсификацией выборов. Мир в ужасе наблюдал за снятыми на мобильник действиями толпы, и Нигерия в который раз оскандалилась в глазах мирового сообщества. Президент требовал сделать что-нибудь.

Первым шагом стало простое наблюдение за церквями. Агенты внедрялись извне или вербовались среди паствы, анализировались проповеди с амвона. Открытый интерес к духовному – это еще не все, такие верования в Нигерии были вездесущи. Отделу сорок пять поручили искоренять интерес к экзорцизму, особенно к насильственному варианту, вроде изгнания демона избиением или голодом. Потенциальная жертва называлась одержимой и выбиралась пастором при поддержке родителей. Агенты Сорок пятого отдела умыкали ребенка среди ночи.

Операция была настолько успешной, что местные суеверия обвинили во всем Сатану. Это Дьявол был тем вором, который похищал детей вместо того, чтобы позволить чадам Божьим изгнать демонов. Это не имело значения. Смерти пошли на убыль, дети были спасены, и никто не подозревал, что к этому причастно государство.

Потом в сферу внимания отдела попали другие аномальные явления.

Огене любит Ойин Да как дочь. Кажется, он любит и свою жену Регину, хоть и трахает местную лиджадку. Одна из женщин в комнате думает, что я представляю опасность для ее дочерей, и мысленно призывает Ойин Да застрелить меня. Та этого не делает.

Ойин Да вскидывает дуло вверх, не сводя с меня глаз. За ней интересно наблюдать. Первое, что бросается в глаза, это ее огромная африканская шевелюра, напоминающая две черные луны, застывшие на орбите вокруг ее головы. Аккуратный пробор разделяет ее волосы точно посередине. Но есть и кое-что еще. Ее глаза не знают покоя, по нескольку раз фокусируются на всем, что находится в ее поле зрения, но в то же время способны наблюдать за мной. У нее большой рот, но тонкие губы. Она худа, а язык ее тела – смесь абсолютной неподвижности со вспышками гиперактивного движения, словно она какое-то время размышляет, а потом решительно действует. Еще она разговаривает так, словно читает текст по книге. Четко, правильно, но до странности неэмоционально.

Она думает, что на полу, должно быть, неудобно, и ищет повод, чтобы позволить мне встать. Я улыбаюсь. Я решаю, что читать мысли мне нравится.

– Что смешного? – спрашивает Ойин Да.

– Ничего. Я просто думал, что тут повсюду должна играть музыка сестер Лиджаду, – говорю я. И напеваю несколько тактов услышанной в Нимбусе песни.

Ойин Да бросает взгляд на Огене, и я узнаю, что это название придумал он.

– Обыщите его, – говорит она.

Пока они меня обшаривают, я замечаю, что окон здесь нет, а помимо огоньков машины через неравные промежутки светят люминесцентные лампы. Сильно пахнет горящим металлом, как в мастерской сварщика, хотя ничего не горит. Подозреваю, что подобная машина требует большой и постоянной работы.

– У него нет оружия, – говорит один из тех, кто меня обыскивал. Запах мяса вызывает у него отвращение.

– Я же сказал, – говорю я.

– Да, сказал, – говорит Ойин Да. – Что мне с тобой делать?

– Если есть угроза, нам нужно уходить в противоположную ей сторону, – говорит Огене.

– Разве не нужно сначала понять угрозу? – спрашивает Ойин Да.

– Я не угроза, – говорю я.

– Не ты. Отдел сорок пять. – Разум Ойин Да изящен как валторна, мысли движутся по спирали и вызывают в памяти образ свежих листьев мяты. – Отнесите покупки. Кое-кто из детей скоро проголодается. И найдите мне сканер для имплантатов.

Меня сажают и надевают мне на шею черное устройство, похожее на сиденье для унитаза, которое пищит, уловив чип в основании моей шеи. Ойин Да садится напротив и смотрит на дисплей голополя.

– По крайней мере ты был там, где рассказываешь, – говорит она.

– Может, тогда перестанете смотреть на меня так, словно я змея какая-нибудь?

– Ты и есть какая-нибудь змея, – говорит Огене. – Ты первый незваный гость, заявившийся сюда, и ты признался, что выслеживаешь нас для федерального правительства.

– Да, но теперь я здесь, и не хочу выдавать ваше местоположение.

– Ты и не сможешь, даже если захочешь, – говорит Ойин Да. – Это не совсем место.

Она отходит от панели и нажимает кнопки на устройстве ввода. Огене подходит к ней и шепчет. Как же это просто – знать чужие мысли. Он беспокоится, что она может попасть в ловушку и что это растрата энергии – держать окно открытым так долго, просто чтобы проверить. Она отвечает, что все будет хорошо, но думает, что, раз я искатель, то выведу их и помогу сбежать, когда придет время. Она начала мне немного доверять. От этого у меня в животе становится тепло.

– Принесите ему переодеться, – говорит Ойин Да. Она переключается на йоруба, на котором ее речь не настолько лишена эмоций. – Я не хочу, чтобы мой потенциальный противник пах мясом.

– Троньте мою одежду и умрете, – говорю я. – Мясо или нет, а рубашка эта от Пьера Кардена. Я лучше буду вонять.

Следом за моей репликой в каждом из них расцветают мысли, каждый думает, как я могу быть таким идиотом. Я чувствую себя идиотом, но затем понимаю, что на самом деле это не мои чувства, просто я ощущаю эмоции окружающих. Я запутался, но в хорошем смысле.

– Посмотрим, что думает совет, – говорит Ойин Да.

Они выводят меня из центра управления туда, где должно быть открытое небо, но его нет. Снаружи темно, но это не похоже на ночь. Я поднимаю взгляд и вижу, что небо – искусственное. Примерно в тридцати метрах над головой – свод из какого-то пятнистого материала, который держится на металлических ребрах. И материал, и ребра разных цветов, как будто найдены где попало. Ребра кончаются по обе стороны горизонта, но их поддерживают столбы, вкопанные в землю через равные промежутки. Мне интересно, что там, снаружи купола, а когда люди, с которыми мы идем, думают о небе, ощущается подспудное беспокойство. На ребрах тут и там есть лампы, но они не горят.

Здание позади меня, в котором находится портальная машина, – это уродливый бетонный блок с несколькими окнами-щелочками под плоской крышей. Необычно то, что в бетоне утоплено множество велосипедов без колес, их педали соединены цепями с маленькими генераторами, а кабели, протянувшиеся к крыше, похожи на искусственную паутину. Их так много, что на расстоянии крыша кажется волосатой.

– Велосипеды, – говорю я. – Это искусство?

Ойин Да фыркает:

– В первоначальном варианте приходилось работать с толкача, пока мы не подключились к государственной энергосети.

Я улавливаю исходящую от нее цепочку образов. Черно-белая фотография белого мужчины без рубашки на переднем плане, за ним несколько черных мужчин и блок на заднем плане. С обратной стороны написано: «Мальчики-велосипедисты». Следующая картинка – Ойин Да, работающая как над чертежами, так и над строящейся машиной. Потом картинка, на которой все мальчики едут на велосипедах в бесконечность, вырабатывая электричество, заряжая машину.

Я вижу катастрофический взрыв, после которого не остается ни синего неба, ни облаков, только какое-то искаженное пространство, кружащаяся, вихрящаяся бездна, которая сводит людей с ума и вынуждает возвести купол.

Ойин Да подталкивает меня.

– Ты в порядке? Выглядишь обеспокоенным.

– Я… в порядке. Просто сразу так много всего.

– Лучше не воспринимай это место как поселение. Думай о нем как о средстве передвижения, – говорит Огене. В мыслях он беспокоится, что я приду в бешенство, если наткнусь на дыру в куполе, а их там много.

Вдоль тропы тянется участок с искусственным освещением для выращивания овощей. Сейчас на нем никто не работает, но я вижу, сколько в него вложено труда. Не видно ни сорняка, грядки и борозды ровные. Я слышу запах удобрений и компоста, хотя, может, это и воспоминание о запахе, которое я уловил у кого-то из окружающих.

Мы проходим мимо пустых школьных помещений, они сейчас заперты. От нескольких людей я получаю изображение капсул виртуальной реальности для каждого ученика, добытых со свалки и восстановленных. Люди здесь гордятся образованием, которое дают своим детям. У них есть локальная версия Нимбуса, ограниченная нехваткой постоянного соединения с миром, но у Огене и других есть сервера, которые обновляются, когда реальность Лиджада пересекается с нашей.

Спортивные залы тоже пустые. Я понимаю, что прибыл в то время, которое они договорились считать ночью. Эрзац-день длится шестнадцать часов, и они включают свет, который на самом деле никому в Лиджаде не нравится.

Мы приходим к поселковой ратуше. Сплетники уже разнесли новость о моем прибытии. Я буквально чувствую информационную волну, информационный фронт, распространяющийся по поселку. Здесь примерно пятнадцать сотен людей, и у всех я вызываю любопытство. По крайней мере они не думают об убийстве чужака.

Собирается совет из тринадцати старейшин, и Ойин Да терпеливо излагает им дело, мое дело. Возможно, что один из старейшин – ее биологический отец, но это не проявляется как отчетливая мысль, наверное потому, что она сосредоточилась на том, чтобы убедить их, что она должна пойти со мной и войти в контакт с О45.

Они задают мне несколько уточняющих вопросов, потом меня просят выйти, пока они совещаются. Я завожу дружбу со свободно гуляющим домашним скотом. Лениво размышляю, бывает ли здесь дождь, а несколько детей стоят в метре от меня, не сводя глаз, один из них сосет палец, умудряясь при этом улыбаться. На принятие решения у совета уходит двадцать минут.

– Ну? – спрашиваю я Ойин Да.

– Мы идем, – говорит она.

Мы с Ойин Да прибываем в комнату, в которой меня изначально держал О45. Я могу лишь надеяться, что Феми Алаагомеджи где-то в здании. В комнате пусто и темно. Документов на столах нет. Ни Ойин Да, ни мне не удается активировать рабочие станции. Я узнаю из ее мыслей, что она могла бы это сделать, будь у нас время, но ей любопытны другие вещи. Дверь открыта, и, что неудивительно, охраны за ней нет, хотя в прошлый мой визит была. Коридоры обнимают тишину, как больного ребенка. Она такая, как бывает в действительно первоклассных банках, следствие дорогой звукоизоляции.

– Как мы будем искать эту Алаагомеджи? – спрашивает Ойин Да.

– Мне приходят в голову два способа. Мы можем бродить по коридорам, пока кто-то не арестует нас и не отведет к командиру. Или я могу настроиться на нее и отвести нас.

– Она здесь?

– Пока не знаю. Мне нужно время, чтобы адаптироваться после Лиджада. Давай пока просто идти. Оно скоро заработает.

У нее много вопросов обо мне, о моих способностях. Она их не задает, потому что сосредоточена на текущем задании.

– Ты можешь задавать вопросы, – говорю я. – Я знаю, что тебе интересно.

– Так ты можешь найти что угодно?

– Не что угодно. Если самолет разобьется в джунглях, я его не найду, потому что человек его там не забывал. За этим должна стоять какая-то мысль. Я нахожу мысли, не предметы.

– А ты знаешь как?

– Нет. Обычные сверхъестественные штучки. Ясновидцы всегда существовали.

– Это нонсенс, – говорит Ойин Да. – Есть то, что существует, и то, чего нет. Есть известное и неизвестное. То, что ты зовешь сверхъестественным, лишь пересечение того, что существует, и того, что неизвестно. Когда его изучат, оно станет не таким волшебным, поверь мне. Нужно только понаблюдать подольше и применить строгую научную методику.

– А ты знаешь, как я это делаю? Есть научное объяснение?

– Нет. – Но у нее есть идеи. – Очевидно, что когда ты делаешь то, что делаешь, то получаешь доступ к какой-то информации. Это значит, что информация, или данные, существует в каком-то месте, к которому не у всех есть доступ. На самом деле лишь крошечное меньшинство знает о нем, те, кого мы зовем телепатами или ведьмами. Я искала бы ответ на два вопроса: где хранится информация и как ты получаешь к ней доступ.

Я уже собираюсь ответить на это, но тут чувствую Феми. Я точно знаю, где она, с такой уверенностью, что снова ощущаю страсть искателя, хотя трудно сказать, не связано ли это с моим сексуальным влечением к Феми.

– Идем, – говорю я.

Я провожу ее по коридорам и вверх по лестницам. Доступ к ним иногда перекрыт замками или панелями доступа, но они открыты, когда мы к ним подходим. Мы минуем несколько человек, но на солдат они не похожи и кажутся погруженными в собственные заботы. Они едва удостаивают нас взглядом. Я ускоряю шаг и сопротивляюсь искушению схватить Ойин Да за руку. Она не отстает от меня и помалкивает. Первый солдат, которого мы видим, стоит возле зала для совещаний, в который нам и надо. Я наблюдаю из конца коридора.

– Она там, – говорю я.

– Тогда мы должны войти, – отвечает Ойин Да.

– Они могут нас арестовать.

Она поворачивается и смотрит на меня:

– Ты ведь понимаешь, что я вызволила профессора Огене из тюрьмы Кирикири, да? Не переживай. Меня нельзя удержать, а ты можешь найти выход откуда угодно. – Она улыбается, и при виде ее большого рта я вспоминаю кое-что из прочитанного. Если она улыбнется пошире и углы ее губ встретятся сзади, отлетит ли у нее голова? «Алиса в Зазеркалье». Льюис Кэрролл. Я однозначно попал в зазеркалье.

Мы подходим к солдату, который замечает нас, как только мы выходим из-за угла, и резко поднимает автомат, прицеливаясь. Уже второй раз за сегодня мне угрожают оружием. Я улавливаю его мысли. Он не считает нас угрозой. Он думает, что мы – посетители Министерства сельского хозяйства, которые потерялись. Он думает, что у Ойин Да дурацкая прическа, и озадачен асексуальностью ее одежды. Так или иначе, он предпочитает коммерческих секс-работниц.

– Стойте! – говорит он.

– Мы здесь, чтобы увидеться с миссис Алаагомеджи, – говорю я. – Она нас ожидает.

– Мне об этом не сообщали. Стойте на месте, – отвечает он. Потом говорит в микрофон и слушает.

Двойные двери зала для совещаний распахиваются, и показывается Феми Алаагомеджи.

– Где мой револьвер, клептоман ты поганый? – спрашивает она.