Глава двадцать третья. Роузуотер: 2066

Я сижу на дороге в полутора метрах от горящего здания. Слух ко мне вернулся отчасти.

Как всегда, у пожарной бригады есть машины, но нет воды. Пожарные, одетые в униформу, кажется, совсем не смущены тем, что шланги на их грузовике пусты. Они умело организовывают множество местных мужчин и женщин, которые приносят емкости с водой и белым песком. Общими усилиями огонь тушат. Дымящиеся руины – воплощение безысходности. Стены еще стоят, но крыша обвалилась, и все стекла выбиты. Я кашляю из-за дыма, но не ранен. Примерно пятнадцать ястребов СКН расселись вокруг на машинах, стенах и карнизах и наблюдают, отправляя информацию на серверы. Еще пара кружит в вышине. В нескольких шагах от меня сидит впустивший ее охранник, пялится на свои ботинки. В его руке лопнувший мячик, которым играли на улице дети перед взрывом. Мертвые выложены в ряд на земле и ничем не накрыты. Большинство из них без обуви на одной или обеих ногах, и мне это кажется загадочным. Еще более загадочно то, что я не могу найти Аминат.

В ксеносфере ее следов нет, но это необязательно значит, что она мертва. Взрыв также мог выжечь ксеноформы из воздуха, так что сеть может прирастать медленно. Ее телефон переходит на автоответчик.

Люди хотят позаботиться обо мне, и я ошеломлен добротой незнакомцев, но мне это не нужно, да я и не хочу. Вообще я человек несентиментальный, но глубоко скорблю о судьбе Аминат. Почему в ее офисе была бомба? Может, она предназначалась мне? Господи, Аминат, какого хера? Грудь разрывается от боли, и я начинаю подозревать инфаркт, пока не понимаю, что это просто горе. Сердце бьется в груди, как маленькая птица, но кажется тяжелым, как свинец. Мне нужно выпить, или что-то вроде. Я дышу, и боль отступает.

– Мистер Кааро? – говорит голос.

Я поднимаю взгляд и вижу молодого человека из местной милиции. Еще трое вооруженных мужчин в униформе стоят позади него по стойке «вольно».

– Просто Кааро. Чем могу помочь?

– Вы должны проследовать с нами в Министерство сельского хозяйства, сэр. Приказ.

– Моя девушка только что погибла, – говорю я.

– Которая из них? – говорит он, указывая на тела.

– Она… ее еще не нашли.

– Тогда сожалею. Нам нужно вас забрать. Это приказ. Обещаю, что мы вернемся за ней ради вас.

Я бросаю последний взгляд на тлеющее пламя. Следуя за молодым человеком, снова думаю об уходе из О45.

В Убаре новичок. Его зовут Бадмос, и он обильно потеет. У него влажное рукопожатие. Говорит, что он мой новый куратор. Мне он кажется заискивающим, скользким, улыбчивым. Напрямую с директором мне больше не связаться.

– На самом деле это было нарушением правил. Единственная причина, по которой у вас был прямой контакт с Алаагомеджи, – это то, что вы здесь были, когда ее повысили.

– Ее не повысили. Всех, кто занимал более высокие посты… – я пытаюсь продолжить, но меня одолевает кашель. Он поднимается из глубин грудной клетки.

– Вы бы сделали что-нибудь с этим кашлем, – говорит он, улыбаясь, но со сдержанной резкостью, намекающей, что это не совет. – Очень важно, э, закончить с этим делом.

– Почему? Почему это важно? Мы теперь знаем, что он замышлял?

– Вы хотите, чтобы вас считали лентяем?

– Я заметил, что чем старше становлюсь, тем больше мне начхать, что там кто считает. Меня волнует мнение лишь нескольких людей, а их становится меньше с каждым днем.

– Э, вы говорите об Аминат, вашей возлюбленной. Что ж, вы будете рады узнать, что ее тело среди обломков не обнаружено. В здании ее не было.

– У вас что, было кислородное голодание во время родов? Я видел, как она туда вошла, Бадмос. Я там был.

– Двенадцать трупов, из них трое несовершеннолетних, все проверены. Вашей девушки, Аминат Аригбеде, там нет. Мы запросили у серверов данные об ее имплантате, но это потребует времени.

– А пока мне нужно, чтобы вы закончили работу. Узнайте, что задумал этот парень.

Я не улавливаю ничего, исходящего от этого Бадмоса, но это мало что значит. Может, он натерся медицинским мылом и намазался кетоконазолом. Иначе почему еще он мог встречаться со мной без защиты?

– У меня сейчас нет настроения, Бадмос.

Его рука – потная рука собственника – ложится мне на плечо.

– Других вариантов нет, Кааро. Я читал ваше досье и слышал о вас хорошие отзывы. Уверен, что вы разберетесь с этим за один заход.

Я захожу в комнату, голова у меня идет кругом от мыслей об Аминат. Толу Эледжа сидит, нацепив наушники с белым шумом. На этот раз он одет, его раны к этому времени затянулись. Я чувствую с ним некое сродство, потому что я тоже исцеляюсь. В мое отсутствие его не били. Я сигналю агенту, чтобы выключила шум. Эледжа нервно облизывает губы, как будто знает, что сейчас будет.

Я начинаю. Ничего не происходит. Я слышу гудение системы климат-контроля где-то в здании и шум своей же крови в ушах, но доступа к ксеносфере у меня нет. Я пробую все. Глубокое дыхание, вынужденная гипервентиляция, осознанная медитация, поток фантазий, отвлечение – и ничего не срабатывает. В отчаянии я пытаюсь позвать Молару. Она не откликается.

– Мне нужно в душ, – говорю я агенту, и это даже может быть правдой. Иногда, после длительного использования, кетоконазол накапливается в коже в таких количествах, что ксеноформы не могут образовать с ней связи. Теоретически. Со мной этого никогда не случалось.

Мытье не помогает. Я включаю обжигающе горячую и ледяную воду, но все, как говорится, тщетно. Зеркало запотело, я вытираю его рукой и смотрю на отражение. Бью себя по щеке:

– Давай, полудурок. Чего тебе не хватает? – Я бьюсь лбом в зеркало, проверяя, а вдруг от этого включатся мои способности или что-то расклинит.

Опускаюсь на пол.

Я могу притвориться. Могу написать липовый отчет. Я уже знаю, что Эледжа что-то задумал и пытается скрыть это от всех, кто влазит к нему в голову. Я могу накидать абзац или пару страниц дерьма и уйти. Одна проблема – это может не совпасть с конкретными данными, которые у них есть. И что? Это не точная наука. Это вообще не наука. Я кашляю и чувствую вкус крови в проглоченной мокроте. Я болен.

Я засыпаю и оказываюсь вместе с профессором Илери в классе, где он учил меня и прочих диких сенситивов. А может быть, когда я сплю, то, что не дает мне войти в ксеносферу, не действует. Это похоже на сон. Илери стоит перед классом. Я сижу в первом ряду, потому что я старше других и у меня нет времени на их школьные выходки.

– Ты умираешь, Кааро, – говорит Илери.

– Нет, нет. Я наглотался дыма.

– Ты кашлял и до взрыва, помнишь? – Илери терпелив, как и всегда.

– Что меня убивает?

– То же, что убило всех остальных, – говорит он и указывает на класс.

Я оглядываюсь и вижу, что все ученики мертвы. Их трупы усажены на стулья, но все они на разных стадиях разложения.

– Что мне делать? – спрашиваю я.

– Напомни об одолжении, – говорит он. – И проснись.

Я на полу ванной, и меня трясет агент.

– Слава богу, я думала, вы умерли, – говорит она.

– Подожди немножко. Может, и окажешься права, – говорю я и поднимаюсь.

В конце концов я говорю Бадмосу правду, или один из ее вариантов. Говорю, что из-за болезни не могут прочитать Эледжу. Он меня отпускает. Мне тут же приходит в голову выйти на контакт с Илери.

Профессор Илери, конечно же, на пенсии. В пятьдесят пятом ему было под шестьдесят. Он, наверное, не под таким тщательным наблюдением, как остальные. Адрес, который у меня есть, указывает на Илешу, штат Осун. Илеша существует с конца семнадцатого века. Город известен чистотой и порядком, не гражданской, а геометрической правильностью. Это для людей со стороны. Люди из Илеши также известны упрямством и твердолобостью, воплощенной в установленной на главной площади статуе самого крутого засранца, которого вы когда-либо видели, увешанного гирляндами амулетов и с мачете в руках. Статуя говорит: свяжешься с нами, и тебе хана. Она здесь определенно не для того, чтобы приветствовать гостей.

Илеша в часе езды от Роузуотера. Я надеюсь успеть туда и обратно до того, как О45 заметит мое отсутствие. Мне нужно поговорить с Илери. Я еду по Иво-роуд, до последнего известного адреса Илери остается пять минут, когда передо мной появляется квадрокоптер, летящий с той же скоростью, ничего не предпринимая. Пока я пытаюсь придумать план действий, по бокам от машины возникают еще два. В зеркале заднего вида замечаю еще один. Резко останавливаюсь. Я слишком долго испытывал удачу.

Слышен шум, и трава сбоку от дороги пригибается под невидимым весом. Это летательный аппарат покрупнее, вертолет.

Я начинаю выходить из машины, но раздается сирена.

– Оставайся на месте, Кааро, или мы тебя пристрелим.

Опять то же самое. Что я говорил об Илеше? Тут ребята серьезные. Я задерживаю дыхание, просто на случай, если мое движение истолкуют неверно.

Три часа спустя я снова в Роузуотере, в своей квартире, с официальным выговором в личном деле. Я глазею в окно, где вижу четырех реаниматов, забредших на мою улицу. Как бы ни старалось спецподразделение, реаниматов хватает круглый год. Они не прячутся, просто они вездесущи. Не все из них опасны. Я знаю людей, которые клянутся, что реаниматы безобидны и лишь отражают эмоциональные состояния вокруг себя. Я знаю, что это чушь, но куда более нелепы фильмы, где они жрут мозги или сырую плоть живых. Да на хрена им это?

Я пью чуть теплую воду. Я кашлял, но мокрота не отходила. Вода помогает, но не сильно. На запястьях у меня синяки от наручников, надетых на меня копами из Илеши. Пройдет. Синяки от «браслетов» у меня не впервые.

Звонит телефон, номер неизвестный. Звонков я не жду.

– Глуши, – говорю я, и моя квартира скрывает себя от наблюдения, транслируя виртуальные помехи, бессмысленную информацию, вроде той, какой я защищаю ксеносферу, читая в нее классику. Окна чуть вибрируют. Квартира излучает едва уловимые волны, сбивающие с толку камеры.

– Алло? – говорю я.

– Ты в безопасности? – Голос знакомый.

– Да. Кто это?

– Я слышал, ты сегодня ко мне заезжал, – говорит Илери.

– Проф!

– Странно с тобой вот так говорить. Несколько дней назад мне снилось, что мы с тобой работаем над какой-то машиной. Во сне я знал, что она делает, и мы оба были счастливы, создавая ее, но я проснулся, и детали забылись.

– Как вы, сэр?

– Больше мертв, чем жив, мальчик мой. В организации еще хватает людей, подкидывающих мне информацию, поэтому я и узнал о твоем сегодняшнем трюке. О чем ты думал? Никто не позволит нам с тобой дышать одним воздухом, ты это знаешь.

– Отчаянные времена, сэр.

– Я в курсе. И что же сделало их такими отчаянными?

Я рассказываю ему все, хоть и вкратце, и опуская то, что бросает тень на Феми. В конце концов, если отбросить ностальгию, я не видел его больше десяти лет, и понятия не имею, на чьей он стороне.

– Никто из моего класса не избежал заражения, – говорю я. – Диких стало меньше, а может, они исчезли, не знаю. – Я замолкаю и думаю о Моларе.

– Сынок, самая большая загадка в том, почему это случилось только сейчас. Буду откровенен, Кааро: никто вас не любит.

– Почему мне все это говорят? – я раздражен.

– Потому что это правда. Никто не должен уметь то, что делаете вы. Человеческий разум должен оставаться последним прибежищем свободной личности. Даже у заключенных есть святая святых – их мысли. А потом появляетесь вы. Недовольство было неизбежно. Недовольство в человеческих популяциях приводит как к хаотическим, так и к организованным попыткам уничтожить его источник.

– Проф, я в курсе. Я немножечко подразобрался в человеческом поведении за последние десять лет. Чего я от вас хочу, так это понимания. Кто хочет, чтобы мы умерли? Кто убивает сенситивов?

Он отвечает не сразу, и у меня возникает ощущение, что он либо пожимает плечами, либо затягивается сигаретой или трубкой.

– Я не знаю, но давай прикинем, какие есть кандидатуры, Кааро. Не буду мучить тебя длинным трактатом, но подумай, что ты узнал от американцев. Ни одна страна в мире не потратила столько времени и ресурсов на изучение ксеноформ. У них был многомиллионный, может, даже многомиллиардный бюджет, в то время как у Нигерии был только я, миколог и дендрохронолог. Что они сделали после всех своих исследований? Они убежали и спрятались. Задумайся об этом, а потом подумай вот о чем: люди религии не в восторге от вас, потому что вы подрываете саму идею всех их божеств. Лишь богам и пророкам должно знать сердца людей, так что берегись иезуитов. Обыщи свой дом. В правительстве существует определенная группа людей, которые не поддерживают использование сенситивов, да и вообще любое исследование ксеноформ. На протяжении многих лет они недвусмысленно об этом заявляют и требуют искоренить нашу службу. Учитывая, что мы сообщаем всю информацию наверх, а никаких данных о них к нам вниз не спускают… что ж, мы всегда ходили в тени смерти. Подумай также о природе. Ксеноформы противоестественны. Я лично считаю их биологическими машинами, биотехнологиями, а не живыми организмами. Машины получают откуда-то инструкции. Может быть, их хозяева или создатели установили таймеры, которые подходят к концу. Или, может, ваши тела наконец-то распознали в них чужих и в процессе избавления от них запустили мощный аутоиммунный процесс.

– И что из этого следует, проф?

– Будь внимательней, Кааро. Я сказал, что не знаю. Я могу предложить тебе только свои версии.

– Ясно. Великолепно. Теперь я должен сделать что-то героическое, так?

– Я тебя умоляю. Во-первых, это не в твоем стиле. Во-вторых, я устал от избранных женщин и мужчин. Идея о единственном герое и предначертанной судьбе делает нас ленивыми. Судьбы нет. Есть выбор, есть поступки, а любой другой нарратив поддерживает миф о том, что кто-то иной справится с нашими бедами с помощью волшебного меча и божьего благословения. – После этих слов Илери закашливается.

– Вы больны?

– Нет. Не так, как ты. Я просто старик, Кааро. У моих биологических часов кончается завод. Энтропия настигает нас всех.

– Я никогда не мог понять, из наших вы или нет, – говорю я.

– Нет. Я просто знаю, как передавать информацию. Результаты исследований – себе в мозг, а оттуда – в мозги других. Я отключаюсь, Кааро. Кажется, меня отслеживают. Важнее всего для меня одна вещь. Ты не был моим лучшим учеником, эта честь досталась Эбун, но ты был самым одаренным и самым почтительным. У меня нет своих детей, и я не хотел бы умереть раньше тебя.

– Прощайте.

Он отключается. Реаниматы исчезают из поля зрения.

Я возвращаюсь в Убар, еще раз пытаюсь поработать с Эледжей, но тщетно. Снова ухожу.

Как только я покидаю защищенное здание в Убаре, ко мне на телефон приходят сообщения. Клемент прислал мне вопрос:

Что не так с этим чертовым миром? Что, по его мнению, я сделал или делаю? Это он пытался меня убить с помощью железного голема. Еще пришло голосовое сообщение, и я думаю, что тоже от него, но меня ждет очередной сюрприз.

– Кааро, это я. Не переживай, я в порядке. Я знаю, это кажется странным, но я объясню. Я в порядке, любимый. Только телефон потеряла. Мы увидимся сегодня вечером.

Аминат. Жива, как и сказал этот идиот Бадмос. Я набираю ее номер, потом вспоминаю, что она потеряла телефон. Тогда я звоню Клементу.

– Почему ты не оставишь меня в покое? – говорит он вместо приветствия. Голос у него хриплый. – Я для тебя не опасен. И никогда не был.

– Может, заткнешься уже? У тебя проблемы?

– У меня проблемы? Моя проблема в том, что ты несколько недель за мной охотишься!

У меня мутится в голове.

– Я пытался задобрить тебя на работе. Я покупал тебе кофе, еду, что угодно. Я пытался стать тебе другом. Ты не остановился.

– Клемент, я понятия не имею, о чем ты.

– Оставь меня в покое!

Он отключается.

Мир сошел с ума, но я должен зафиксировать и измерить безумие ради собственной же безопасности. Возвращаясь на поезде в Атево, я открываю новости, но о взрыве там, может, абзац. О пострадавшем здании говорится, что оно принадлежало Службе по контролю за аутентичностью лекарственных средств и неоднократно подвергалось угрозам с момента появления организации. Хм. Аминат – инспектор по лекарственным препаратам или, по крайней мере, работает в одном здании с инспекторами. Фальсификация лекарств в Нигерии – это отдельная индустрия. Почти в каждой больнице обнаруживали речную воду вместо жидкостей для инъекции и мел вместо таблеток. Инспекции обеспечивают безопасность населения. А взрывать инспекторов – давняя традиция, идущая еще с начала нулевых. Не очень популярная профессия и, если верить некоторым разоблачениям, коррупция тут процветает.

Пассажиры толпятся у окон с правой стороны вагона. Утопия-сити швыряется тем, что мы зовем обратными молниями. Электрические разряды пронзают вечернее небо и исчезают в нем, напоминая самый дорогой в мире фейерверк. С электричеством, телефонной связью и Нимбусом сегодня будут проблемы. Ганглии будут стрелять в купол, а купол будет стрелять в небеса. Полыни снится кошмар. Авиадиспетчерам разошлют предупреждения. Я пытаюсь услышать своих попутчиков, но улавливаю только восторг и полуосознанное злорадство. Они держатся от меня подальше из-за моего кашля.

Я схожу в Атево с поезда, движущегося по часовой стрелке. Вижу Йаро, вылизывающего брошенную обертку. Он улавливает мой запах и проходит следом несколько шагов, но я занят, а ему очень мешает рана, в которой копошатся опарыши. Мне нечем его подкормить, поэтому я ускоряю шаг. Получаю сообщение от квартиры. Она говорит, что в ней кто-то есть. Это не агент О45. Моя квартира настроена так, что не улавливает их присутствия. Может, Клемент? До дома две улицы. Первый порыв – броситься туда, но у меня нет доступа в ксеносферу, нет пистолета. Я могу связаться с О45, но если это Клемент, они узнают, что мои способности не работают, и заберут меня на медосмотр. А так ли это плохо? С моим кашлем…

С другой стороны, они могут воспользоваться случаем и вживить мне более модифированный имплантат. Только этого мне не хватало.

Я звоню соседу. Говорю, что квартира прислала сообщение об утечке газа, прошу зайти и проверить. Он перезванивает.

– Утечки нет. Ваша девушка делает блинчики, наверное, дело в дыме.

Я благодарю его, сворачивая на свою улицу, вхожу в квартиру и вижу, как Аминат окунает блинчики в мед. В другой руке у нее бокал красного вина.

– Ты знаешь, мне кажется, что вино кислит. Сколько оно простояло открытым?

Она обвивает меня руками, и я целую ее.

– Как ты спаслась?

– Ты пахнешь дымом, – говорит она.

– Я думал, ты погибла. – Я смотрю на нее. Люди из моего народа посыпали бы ее песком, и тогда, если верить фольклору йоруба, она исчезла бы, будь она призраком.

– Да, насчет этого…

– Привет, Кааро.

Лайи стоит в дверях моей комнаты, вокруг пояса у него повязано полотенце, а на браслете вокруг лодыжки осталось три или четыре звена цепи. Последнее звено оплавлено.

– Откуда ты здесь? Я думал, ты не… откуда он здесь? – Я перевожу взгляд с Аминат на Лайи и обратно. О том, что постоянно вижу его неодетым, умалчиваю, – это прозвучало бы по-дурацки.

Аминат говорит:

– Он спас меня, Кааро, но не задавай никаких вопросов. Пожалуйста. Просто… Я просто счастлива, что жива.

Я целую ее.

Лайи ничего не говорит. Он, как обычно, в хорошем настроении. Он хлопает в ладоши:

– Можно мне немного вина? – спрашивает он.

– Нет, ни в коем случае. Алкоголь тебе запрещен. – Аминат отрывается от меня. – Машина прибудет с минуты на минуту. Ты готов?

Лайи разводит руками:

– Не то чтобы мне было что собирать.

Я озадачен, но вопросов не задаю. Снова принимаю душ, потому что не переоделся в Убаре и, кажется, от меня пахнет. Ищу ксеносферу и ощущаю незначительную перемену, легкое головокружение и смутный страх, которого не испытываю. Я чувствую то, что может исходить от Аминат, но от Лайи – ничего. Это уже лучше, чем прошлая попытка.

Я звоню в О45 и запрашиваю домашний адрес Клемента. Мне выдают его, не попросив авторизоваться, не спрашивая причин. Я надеваю костюм, хотя каждый раз, когда кашляю, чувствую, что недостоин его. Когда возвращаюсь, Лайи обнимает сестру на прощание. Он смотрит на меня из-за ее левого плеча. На нем моя одежда, хотя отвороты штанов доходят только до середины икр, а мышцы выпирают из-под рубашки. Я не против, и Лайи это знает. Он улыбается мне. Он так красив, что я почти хочу обнять его сам. Снизу слышится сигнал автомобиля, и он убегает, звеня цепью, как коровьим колокольчиком.

В благодарность за то, что Аминат жива, я решаю оплатить такси. Смотрю на номер машины, ввожу его в «Финансеть» с телефона и даю ей указания. Она выдает ошибку. Я ничего не заподозрил: наверное, просто опечатался, вводя коды. Потом сделаю.

Аминат поворачивается ко мне.

– Тебе идет костюм.

– Не пытайся меня отвлечь. Аминат, какого хрена?

– Давай хотя бы сядем? Еще вино где-нибудь есть? Я решила, что мне нравится быть живой.

Когда вино заканчивает дышать, я наливаю ей немножко и сажусь напротив. Мне алкоголя не хочется. Ксеносфера возвращается толчками чужих мыслей, и я не хочу ей мешать.

– Лайи мой сводный брат, – говорит Аминат.

– По отцу или по матери? – спрашиваю я.

– У нас одна мать.

– Я не знал, что твоя мать была еще раз замужем.

– Нет, не была. Лайи родился между мной и моей сестрой. Он у нее… ну…

– От любовника?

– Нет. Не совсем. Отец считает, что это было изнасилование, но несколько лет назад мама рассказала мне правду. Они с подругой отправились в какой-то молельный шатер на берегу. Ходили слухи, что в том месте спустился ангел.

– Серьезно?

– Ты же знаешь, как лагосцы любят всяких пророков. Так вот, там был брат Лука (единственный истинный сосуд Божий, чудовищно жирный, с шестью женами – по последним подсчетам), был Иесу Барига (параноик, считавший себя Иисусом, у него были сотни последователей, и никто из них никогда даже Библию не открывал), был гуру Махараджи, был Омотола Девяти Колоколов (явный шарлатан, ветеран гражданской войны, с невнятным учением) и был Иоахим Пламень Господень, который утверждал, что у него есть доступ к Ангелу Божию. И это, возможно, была правда.

Я вздыхаю. Я помню, что у Аминат есть книжки про общение с Богом.

– Просто дослушай мня, хорошо? Иоахим Пламень Господень раньше звался Джо-Джо Аваддон, он же Джуниор Агбако. Он руководил бандой вооруженных грабителей, которые орудовали на шоссе Лагос – Ибадан, пока случайно не застрелили констебля во внеслужебное время. Стреляли-то они не случайно, просто не знали, что он полицейский. Как бывает в таких случаях, полиция Нигерии обрушила на них свой праведный гнев, и большая часть банды оказалась привязана к столбам на песке Бар-Бич и казнена в прямом эфире. Джо-Джо избежал поимки, сбрил усы и волосы, затаился на несколько лет и вновь появился на том же самом Бар-Бич под видом одетого в белое пророка, называвшего себя Иоахим Пламень Господень.

Он построил пляжную хижину из бамбука, укрытую покрывалами, раскрашенную кричащими красными крестами и оранжевыми языками огня, которые фломастером нарисовал пятилетний ребенок. Сам пророк носил ослепительно-белое одеяние и капюшон, закрывавший почти всю голову. Может быть, потому, что не хотел быть опознанным, учитывая его воровское прошлое, но он утверждал, что обожжен пламенем Господа. Он проповедовал под открытым небом и носил на поясе колокольчик, как прокаженные в старые времена. Его речи были путаны, невнятны и прерывались глотками из бутылки со святой водой. Поговаривали, что дух от этой воды идет совсем не святой – от Иоахима несло «Бифитером» даже рано поутру.

Иоахим был очевидным, отчаянным и вечно пьяным шарлатаном, без сомнения, но в хижине было что-то настоящее. Нескольким избранным членам его паствы было позволено войти туда, всего шестерым, единственным настолько упорным, чтобы вынести требуемые ритуалы очищения. Один из них был ослеплен. Другой сошел с ума и долгие годы провел в психиатрической лечебнице в Аро. Двое с тех пор могли питаться только жидкой и измельченной пищей. Одна получила такие тяжелые ожоги, что скончалась через несколько часов. Мясник из Аджегунле уцелел. Если можно так сказать. Он с тех пор почти не говорил и открывал рот, только чтобы сказать: «Иоахим – истинный пророк Господень».

– Конечно, – говорю я.

– Учение оказалось какой-то высокопарной брехней, созданной, чтобы заставить толпу вывернуть свои карманы в чаши для подношений. Сам Иоахим был кадавром-верзилой в белых одеждах с красной оторочкой. Он говорил хриплым низким голосом заядлого курильщика. После проповеди и пожертвований он направил мою мать в хижину.

– И там ее изнасиловал?

– Нет. Он якобы остался снаружи. Она не очень хорошо все это помнит, но уверена в одном: секс у нее был. Она сказала, что не может утверждать, будто он случился без ее согласия, и что ангел внутри пылал, но пламя было черным.

Я так и застываю на месте. Я вспоминаю, как увидел Аминат в ксеносфере, окруженную черным пламенем. Это мог быть образ, который она создала из рассказа матери.

– Когда она пришла в себя, то блуждала по пляжу. Лагерь собрался и двинулся дальше. Позже она обнаружила, что беременна Лайи. Он был прекрасен…

– Он до сих пор такой.

– О, я знаю. Я знаю. И даже нетрудно было поверить, что он был… его отец был ангелом. Однако мы очень рано узнали: он горит.

– В смысле?

– Он вспыхивает, спонтанно воспламеняется, взрывается, не знаю, что из этого. Он никогда этого не делает, если кто-то смотрит, но мы видим последствия. Поэтому у нас по всему дому огнетушители и системы пожаротушения.

Я вспоминаю, что видел все эти средства защиты, когда был в гостях.

– Однажды, как ты видел, он спалил дом.

– А цепь зачем?

Ее очередь вздыхать.

– Мы… мы думаем, что он еще и летает.

Я начинаю смеяться, но смех переходит в кашель, и я понимаю, что она не шутит.

– Я серьезно.

– Кто-нибудь видел, как он летает?

– Нет, но он убегает, и не через двери. А в крыше мы обнаруживаем дыру и следы огня. Ты видел расплавленную цепь.

– Аминат, его кто-нибудь спрашивал?

– А ты как думаешь? Конечно, мы его спрашивали. Он ничего не говорит ни об огне, ни о своих побегах. Просто не отвечает.

Она осушает свой бокал. Я думаю о Феми, которая посоветовала мне держаться подальше от этой семьи. Тогда я решил, что она говорила о муже Аминат, но это…

– Как ты выбралась из здания живой?

– Я этого не помню. Я была там, злилась на тебя, заходя внутрь. В следующий миг оказалась здесь, на полу, а Лайи стоял надо мной голый, в чем мама родила, и ухмылялся.

– Я не верю в ангелов, но вполне возможно, что в той хижине был инопланетянин. Я видел несколько видов в книгах, а некоторых из них встречал за эти годы. Один был у твоего мужа и чуть меня не прикончил. Проблема в том, что они генетически несовместимы с людьми и многие из них вымерли после Посещения.

– Я просто пересказываю тебе то, что мама рассказала мне, Кааро. – Она откидывается на спинку стула. – И я жива, хотя должна была умереть.

Я встаю.

– Полегче с выпивкой. Я пойду навещу кое-кого. Скоро вернусь.

– Мне все равно надо восстановить файлы из онлайна. Не возражаешь, если я останусь здесь?

– Только не взорви мне квартиру.

Я целую ее и отправляюсь домой к Клементу.