Глава двадцать вторая. Лагос: 2055

Пушка.

Как только я думаю об этом, как только понимаю, что нужно для побега, я вижу, как мне раздобыть револьвер. Дамский, двадцать второго калибра. С перламутровой рукоятью. Серебристый, до блеска отполированный, в элегантном футляре. Заряженный.

Я не намерен из него стрелять, но должен убедить Феми, что буду.

Я возвращаюсь в кухню до ее появления. Меня тревожит кое-что, услышанное в моем видении. Разговор. Я уверен, что он из будущего. Я никогда не был на такое способен, но слышал о сенситивах, которые были. За прошедшие годы я уже переживал вспышки других способностей, а это – вспышка предзнания. Разговор между Феми и женщиной, которую я не знаю.

На этом видение кончается.

Я не знаю, что это за женщина, но чертить или писать на песке – это формы гадания, известные йоруба. Они аналогичны геомантии. Говорят, так делал Иисус, когда спасал блудницу от толпы. Я никогда не видел и не слышал, чтобы этим занималась женщина, но, наверное, всякое может быть.

Я заталкиваю револьвер за пояс за спиной. Что бы ни случилось, я не должен спать с Феми. Видение четко предостерегало от этого. Не знаю, как бы она получила надо мной контроль, но не хочу выяснять. Не знаю, что там насчет любви, но поскольку я ни в кого не влюблен, то не заморачиваюсь этим. К тому же, любовь для слабаков, настоящие любовники снимают телок.

Кофе, как оказалось, уже остыл, и я ставлю на огонь свежую порцию. Мне как-то не по себе, отчасти я нервничаю из-за оружия, а еще это видение и вообще нехорошие предчувствия. Перевозбужденный этим эмоциональным сумбуром, я случайно роняю чашку. Когда возвращается Феми, я собираю осколки.

– Я… за нами летит вертолет, – говорит она. Она кажется взволнованной, а может, мне просто передалось ее состояние.

– Я не полечу, – говорю я.

– Не дури. Мне надо лететь, а значит, и тебе тоже. Я тебя тут не оставлю.

– Я здесь не останусь, но и с тобой не полечу.

– Кааро, у меня нет на это времени.

Я достаю пушку.

– Ты с ума сошел? Ты никого не убьешь, – говорит Феми. – Кааро, не знаю, что ты, по-твоему, делаешь, но угрожать мне не надо. Я думала, мы поладили.

– Мы не поладили. Ты получала, что хотела, но мы не поладили.

– Успокойся и опусти оружие, Кааро. Это антикварный револьвер, он стоит кучу денег. Его использовала банда Ойенуси в преступных целях в семьдесят втором. Он скорее всего не работает и даст осечку, если ты спустишь курок. – Феми совершенно не боится, словно может протянуть руку и забрать у меня пушку, но ей интересно, как повернется этот сценарий.

– Я его только одолжил. Я просто хочу сойти с этого корабля, Феми. – Я улыбаюсь ей, а кто бы не улыбнулся? – Ты самая прекрасная девушка, какую я целовал.

– Я стану последней девушкой, которую ты поцеловал, если не перестанешь тыкать огнестрельным оружием в правительственного агента. Ты знаешь, что это преступление?

– Прости, но я тебе не доверяю, Феми. Мне не нравится то, что ты сделала со своим мужем, и я не хочу участвовать в убийстве Велосипедистки без суда и следствия.

Феми вздыхает.

– Я сделаю себе кофе. – Она двигается, не обращая на меня никакого внимания. Какая-то часть меня думает, что стоило бы разок выстрелить, чтобы напугать ее или типа того, но мне не хватает решимости. К тому же, я никогда не стрелял. В доме играет классическая музыка. – Это Мендельсон. Мне всегда грустно, когда я слушаю этот скрипичный концерт. Мой муж любил его, особенно первую часть, но я не могу вспомнить название. Я больше Людвига люблю. Девятый опус – одна из вершин человеческой цивилизации.

– Очень мило. Я не фанат.

– Да, я так и думала. – Она наливает в чашку немного кофе и предлагает мне, но я ее игнорирую. – Я не могу рассказать тебе всего, но мои отношения с мужем были сложными.

Вонде Алаагомеджи был ее единственным опрометчивым поступком на службе в О45. Симпатичный мальчик-охранник, которого она заметила и трахнула. Секс с ним оказался настолько хорош, что ей захотелось продолжения. К этому времени семья Феми уже и не надеялась, что она выйдет замуж. Ее мать говорила, что она «слишком упертая», а отец, что она «слишком похожа на мужчину». Вонде принадлежал правильному клану и семье и был достаточно глуп, чтобы знать свое место. Брак был удобен обоим.

Феми и Вонде прожили год в бесконечных развлечениях, с короткими перерывами на работу. Потом Вонде начал беспокоиться о своей карьере, захотел продвижения по службе и стал намекать, чтобы Феми использовала свое влияние. Кумовство в О45 не работало, но мальчик ей не верил. Она попробовала его протолкнуть, едва не перейдя границы приличия и вызывая удивление. Это каким-то непонятным образом повлияло на нее, и блеск этих отношений померк. Секс перестал быть таким уж потрясающим, стал более обыденным, а потом и вовсе исчез. Она знала, что он смачивает свой фитиль где-то на стороне, но ее это не заботило. В их доме были двенадцатифутовые потолки и достаточно места, чтобы каждый жил своей жизнью.

– Однажды я не видела его шесть недель, – говорит она.

Они стали привыкать к приятной, разрушительной рутине, прикидываясь, что ничего не значат и даже не существуют друг для друга. Двадцать четыре месяца такой жизни притупили ее инстинкты. Большим сюрпризом для нее стала съемка, принесенная службой наблюдения.

Вонде – повстанец. Вонде – распространитель подрывной литературы, сообщник врагов государства. Вонде – сочинитель буклетов для Велосипедистки, сторонник теории заговора и разоблачитель.

Феми делает паузу, чтобы отпить кофе.

– Кучки последователей этой девчонки обнаруживались то тут, то там. Она объявлялась, как инопланетянка, кого-то похищала, проповедовала свою версию утопии, версию, с которой президент горячо не соглашался. Я его не винила, до выборов было девять месяцев.

Я получала информацию о том, как продвигается выслеживание ячейки Вонде, но меня не привлекали по очевидным причинам. На какое-то время я и сама попала под подозрение и подверглась тайной слежке и межведомственной проверке. Я перенесла это, как герпес, и продолжила работать с обычным усердием. Если нечего скрывать, то нечего и бояться наблюдения. Я воспринимала это как мелкое неудобство, и оно рассосалось.

Она узнала, читая секретные сводки. Шестеро убитых, со связанными руками, застреленных в затылок, нападающие неизвестны, одна из жертв опознана как Вонде Алаагомеджи. Феми никак на это не отреагировала, хотя чувствовала печаль. Эскадроны смерти – это было не в духе О45, и скорее всего его послал совсем другой департамент, у которого был доступ к информации.

В то время ее увлекло изучение сверхъестественных элементов, всплыли детали о других аспектах ее работы, о перерожденных, ведьмах, телепатах, особенно о скользунах. Штатные психиатры считали, что так происходило замещение процесса скорби. Интерес к сверхъестественному после гибели члена семьи – это почти клише, говорили они. Через несколько недель после смерти Вонде Феми пришла в голову идея использовать массовые захоронения с целью тестирования искателей.

– Что и привело меня к тебе, Кааро. Возможно, к лучшему искателю в Нигерии, а значит, в мире, но в то же время – плебею, любителю радостей жизни, винопивцу и сатиру, грязному и совершенно безнравственному.

Я хихикаю:

– Вскоре настанет день, когда ты изменишь свое мнение обо мне.

– Об этой чести я не помышляла, – говорит Феми. – Так ты останешься и поможешь мне найти Велосипедистку?

– Прости, Феми. Я найду девчонку и выслушаю ее точку зрения. Я все еще не верю вашей организации.

– Мы не казним.

– Может быть. Может, и не казните, но другие правительственные службы казнят, а у них есть доступ к вашим данным. Мне жаль. – Я начинаю двигаться к выходу.

– Это неблагоразумно, – говорит она.

– Как и большинство поступков в моей жизни, – отвечаю я.

Сначала я думаю, что Феми организует людей, чтобы найти меня, но она этого не делает. Ее голова занята другими кризисами. Я себя не обманываю, я знаю, что в какой-то момент она до меня доберется.

Я знаю, где искать Велосипедистку. Я знаю, где она будет.

Автобус выбрасывает меня на остановке, буквально. Данфо  еще движется, когда я спрыгиваю с него. Сейчас ранний вечер, люди слоняются по рынку. Я жду просвета в потоке машин и перебегаю дорогу. Площадь окружена лавками, и все они смотрят на статую Одудувы, основателя Йорубаленда. Большинство прилавков – простые деревянные конструкции с крышей из рифленого железа. Часть торговцев уже ушла домой. Остальные продают острые закуски и продукты, главным образом боли, завернутый в бумагу и политый огненно-острым перечным соусом. Боли – это жареный плантан, его обычно продают с обжаренным арахисом. Воздух полнится ароматами. Денег у меня нет, так что я игнорирую наполнившийся слюной рот.

Изредка попадаются патрульные констебли, но ни к чему серьезному они не готовы, потому что насильственные преступления сошли на нет. Местная газета «Рожок» сообщает о бытовых скандалах, загрязнении водного резервуара хулиганами, приездах видных гостей и выпуске новой технологии имплантатов. Большинство людей получает новости из Нимбуса на телефоны и не обращает внимания на прошедшие жесткую цензуру и адаптированные новостные листки.

На некоторых телефонных столбах расклеены листки с изображением молодой женщины с пышным афро. «Встречали ли вы Ойин Да? Слышали ли вы ее послание света? Героиня Науки из Ародана Жива!» Под этим пылает написанный красным маркером номер телефона. Я корю себя за то, что не запомнил для сравнения номер того ненормального, с которым общался.

Я прогуливаюсь среди горожан, приветствуя тех, кто приветствует меня. Бродячая собака облаивает меня и нервно скачет вокруг, прежде чем убежать. Высоко в небе видны первые звезды и уродливая клякса «Наутилуса», той заброшенной космической станции.

Мимо, хохоча, пробегает стайка девочек-подростков. Они держат руки на уровне груди и шевелят пальцами, словно печатают в воздухе. У них дактило-имплантаты, и они набирают на клавиатуре, видимой только через их контактные линзы или очки. Как по мне, так в них слишком много металла. Ненавижу имплантаты.

Нахожу пустой прилавок и жду. Мне не по себе. Что-то происходит во мне, у меня в голове. Вспышки… образов, впечатлений, запахов, тактильных ощущений. Они длятся несколько секунд, но отличаются от широкого спектра ощущений, который в первую очередь и привел меня на рынок.

Я вижу их спустя двадцать минут. Двое мужчин, три женщины. Они не то чтобы светятся, и я не слышу припев «Аллилуйя», но я знаю, что они отличаются от всех остальных покупателей и припозднившихся торговцев. Они не слоняются и не смотрят на прилавки. У них есть списки, и они покупают нужное, не торгуясь. Их одежда уже лет десять как вышла из моды. Они таятся, но пытаются этого не показывать. Я замечаю, что они никогда не выпускают друг друга из виду. Как будто их соединяет незримая нить. Они ищут нужное и, купив, поднимают взгляд, чтобы убедиться, что остальные в пределах досягаемости.

Я смотрю на них с осторожностью. Кажется, что это длится вечность, но подав и получив невидимый сигнал, они собираются вместе и покидают рынок. Я иду следом на безопасном расстоянии. У меня нет сумки с покупками, и это меня раздражает, потому что бросается другим в глаза. Я подбираю зеленую пивную бутылку и иду медленнее, пытаясь притвориться пьяным, но уверен, что никого это не обманет.

Они сворачивают в переулок между двумя домами. Он выходит в поле, вытоптанное местными мальчишками, которые играют тут в футбол. Они срезают поле по диагонали, направляясь, как кажется, в никуда, но я чувствую схождение вероятностей. Вот оно.

Появляется свет, и они без колебаний устремляются прямо к нему. Я быстро прикидываю и понимаю, что не успеваю. Один за другим они исчезают в сиянии. Я перехожу на бег. Вот их осталось двое, а теперь одна. Прежде чем свет поглощает ее, я прыгаю и хватаюсь за один из пакетов. Он холодный на ощупь и разрывается, окатив меня душем из говяжьих котлет. Я теряю равновесие и оказываюсь на земле.

Но это уже не земля, а бетон, и все пятеро окружают меня. Я сбрасываю с лица мясо. Передо мной стоит женщина. Она носит комбинезон, на голове – пышное афро. Я знаю, кто передо мной, а она, кажется, не удивлена моим появлением.

– Жди здесь и не двигайся, – говорит она.

Поворачивается, бросается к боковой панели механизма и вытаскивает из чехла двустволку. Нацеливает ее мне в лицо и говорит остальным:

– Отойдите от него. Будет грязно.