ТРИНАДЦАТЬ
— У него веснушки, — сказала Кория. — На руках.
Аратан оторвал взгляд от пергамента. — Видишь это? На чем я пишу, Кория Делат? Это называется пергамент. Не знаю, где он его взял, но он, должно быть, редкий и дорогой. Если сделаю ошибку…
Она вошла, позволив завесе из ветхой козьей шкуры упасть, закрывая дверной проем. — Почему ты не в Башне Ненависти?
Вздохнув, Аратан отложил стило. — Нужно было место, где не мешают. Готос принимает слишком много посетителей. Все жалуются. Готос ни при чем, но они думают, будто у него есть влияние на Худа. А это не так. Какие веснушки?
Она подошла ближе, изучая жалкую обстановку, вырезанные на штукатурке стен загадочные символы. — Юный, сладкий Ифайле. Бегущий-за-Псами. Хочет спать со мной.
Аратан вернулся к переписыванию. — Очень мило. Я слышал, у них вши, блохи и клопы. Может, то не веснушки были, а рубцы от всяких укусов.
— Веснушки. И он вполне чистый. Они втирают масло в тело. Все такое гладкое, и особенно видны рыжие волоски на руках — блестят как золото.
— Тебе сильно понравились его руки?
— Да, такие сильные…
— Так иди кататься с ним в траве!
— Почему бы нет!
— Лучше сейчас, ведь твой Ифайле, наверное, уйдет с Худом.
— Уйдет? Куда? Когда? Не без причины Худ оставляет на месте шатер — не знает, куда пойти!
Аратан поморщился над пергаментом. — Не глупи. Он просто выжидает.
— Чего?
— Много народа еще подходит…
— Просто отмазка. Многие еще не решились. Большинство просто любопытствуют. Народ любит зрелища, вот и всё. Безвкусные, бесполезные, бесцельные зрелища! Худ шутит, особенно над тобой. — Она подошла к неровной стене. — А это зачем?
Аратан пожал плечами: — Письмена не джагутские. Готос говорил о безумном Зодчем.
— Зодчем?
— Из тех, что строят Дома Азата.
— Никто не строит Дома Азата, дурак. В том-то все дело, вся их тайна. Они просто появляются.
— Что у тебя в руке?
— Это? Желудь. А у тебя с ними проблемы?
— Ну, тут нет дубов.
— И? Так вот, Дома Азата растут из земли.
Он отстранился от письма. — Ты сама видела?
— От объяснял. Их дворы алчут.
— И что это значит?
— Он так сказал. Их дворы алчут. Слова Ота. Знаешь ли, у меня отличная память. Лучше, чем у большинства.
— Так ты сама не знаешь. Голодные дворы. Звучит… зловеще. — Он резко начал очищать стило, потом закупорил бутылочку с чернилами.
— Ты чего? Я думала, ты занят.
— Есть Дом Азата на западной окраине развалин. Когда Омтозе Феллаку была тысяча лет, он вырос ночью, безмерно озаботив Джагутов. Но никто не мог войти внутрь, и он оказался устойчив к любой магии. Они решили его игнорировать. — Аратан схватил плащ. — Думаю, мне хочется поглядеть.
— Я с тобой.
— Веснушкам Ифайле не понравится.
— Ты знаешь, что они тебе не позволят уйти. Джагуты. Да ты же прячешься. От кого? Наверное, от женщины. Не так ли? Мне кто-то рассказал…
— Кто? Ладно. Никто тут ничего не знает. Ты сама выдумала.
— Кто она была? Что с тобой сделала?
— Уже ухожу. — Он обошел ее, отбросил завесу.
Кория пошла следом, чувствуя себя необычайно довольной. Они вышли из лачуги, прежде бывшей каким-то складом. Ветерок нес прохладу, сделавшись не по сезону приятным. Она замечала по пути, что многие заброшенные здания нашли обитателей. Синекожие Илнапы селились обособленно, причем общины явно создавались не из чувства взаимной приязни: слишком часто они со злобой глядели на группы Бегущих — те считали дома новым видом пещер, не признавали дверей и наваливали мусор прямо у входов.
Вскоре, однако, они с Аратаном оставили позади обитаемые районы мертвого города, шагая по неприветливым безмолвным улицам. Тут и там виднелись разрушенные башни, ломаные камни загромождали путь, заставляя выбирать переулки и пробираться по заросшим садам.
— Воображаю, — бормотал Аратан, — как всё это бросали. Вообрази и ты: один довод Джагута, Готоса, разрушил целую цивилизацию. Можно ли поверить, что такое возможно? Будет ли так с нами, Тисте? Может кто-то просто выйти вперед и отговорить нас от существования?
— Конечно, нет, — ответила Кория. — Мы предпочитаем доводы смутные, злые и кипящие кровью.
Он резко глянул на нее. — Новости о гражданской войне?
— Вчера пришли отрицатели. Охотники, вернувшиеся недавно в леса и увидевшие убитыми своих жен. И детей. Кожа у этих охотников потеряла черный цвет. Они теперь серы, как Бегущие-за-Псами, когда вымажутся золой. — Она дернула плечом. — Ритуалы скорби, но у отрицателей они стали постоянными.
Аратан молчал, словно обдумывая ее слова, пока они пробирались по руинам. Поселенцы остались позади, невозмутимость заброшенного города тяжело повисла в недвижном воздухе.
— Мне нужно вернуться, — заявила Кория.
— Назад? К чему? Тебя сделали заложницей. Ты еще не в том возрасте, когда их возвращают.
— От идет с Худом, что бы это ни значило. Он хочет передать меня другому учителю или наставнику, какое там звание требуется. А я не пойду. Не желаю слушать стариков или, того хуже, старух, все их усталые изношенные идеи.
— Легко же ты отвергаешь мудрость старейшин, Кория.
— А ты тратишь время, переписывая бесполезные исповеди Джагута-самоубийцы, слишком слабовольного, чтобы совершить реальное действие. На случай, если ты не заметил — волшебство ныне течет среди нас, дикие струи магии. Все что нужно — протянуть руку.
— А ты уже?
Она нахмурилась: — От говорит, что мой аспект где-то не здесь. Вот почему он сделал из меня Майхиб.
— О? И каков твой, э… аспект?
— Куральд Галайн. Темнота. Волшебство самой Матери Тьмы.
Впереди, странно обособленно от застройки, стоял каменный дом с острой крышей и приземистой угловой башней. Низкая стена обозначала двор, зияли распахнутые ворота. Туда и вела их тропинка. — Бессмыслица, — сказал Аратан. — Она никому не уделяет колдовского дара.
— Ничего. Я просто возьму, что нужно. А это важно. От всё объяснил. Пролита кровь. Жена Худа убита Азатенаем, что осквернило всю высвобожденную К'рулом магию. Нужен ответ, очищающая форма волшебства, которую От зовет элементной. А магия Тьмы — элементная.
— А Света?
— Тоже.
— Значит, Урусандер и его легион имеют право на власть. Праведный повод для гражданской войны. — Она не ответила. Юноша указал на ограду: — Вот он. Дом Азата.
— И что, если повод честен, когда путь усеян убийствами?
Аратан хмыкнул. — Готос согласился бы с тобой. На деле, именно этот аргумент стал ядром его доводов против цивилизации. Преступления прогресса, самолюбивая рационализация, будто можно что-то разрушить ради построения нового и лучшего. Он сказал: система ценностей культуры есть обман, шелуха. Ее меняют ради удобства. Камень таится лишь под одним слоем, означая, что остальные пусты. Вот лукавство цивилизации, провозглашающей множество ценностей. Даже удельный вес каждой ценности — краеугольных камней — меняется от капризов тех, что управляют игрой. — После его слов повисло молчание; Аратан оглянулся и понял, что Кория внимательно его разглядывает. — Что?
— Легко отыскивать пороки. Гораздо труднее предлагать решения.
— Потому что нет. Решений нет. Мы существа несовершенные, и создаваемое нами общество может лишь воссоздавать несовершенства, даже усугублять. Искра тирании дремлет в каждом. Потому мы и видим тиранов, деспотов, мучающих целые общества. Мы склонны к зависти и потому вторгаются армии, отторгаются земли, тела жертв лежат, словно груды дров. Мы лжем, чтобы скрыть преступления, и чтобы это сработало, историки должны загладить жестокости прошлого. Так оно идет снова и снова. В конце концов, честность — враг всем нам. Мы надели цивилизацию, будто гордую маску. Но это лишь маска.
— Готос заслужил пинка промеж ног, — бросила Кория, поворачиваясь к Дому, чтобы пройти в ворота. Внутри нее что-то резко закрылось, как захлопывается невидимая дверь.
Аратан заметил, как ее взгляд стал равнодушным, но промолчал, хотя ощутил слабый укол какого-то… сожаления. Пошел вслед за ней к Дому Азата. — Он не стал бы с тобой спорить.
— Это не утешает.
— Наверное.
— Вот почему я не стану слушать стариков. Надежда умирает от тысячи мелких ран, и здешние мужчины, Аратан, изранены больше прочих. — Она тряхнула головой, отросшие волосы мерцали, струясь по плечам. — Цивилизация — это ради ограничений. Все ее законы и правила. Чтобы контролировать наши подлые побуждения…
— Пока законы и правила не искажаются ими, становясь пародией на правосудие.
— Он сделал тебя старше истинного возраста, — заметила Кория. — Не нужно было так.
— Порочен и несовершенен даже Владыка Ненависти.
— Похоже, мне хочется от тебя избавиться, Аратан. Иди, проваливай к Худу, Оту и Варандасу. Но мне кажется: изо всех врагов, что ты можешь выбрать, смерть самый простой. Так что вали и доброго пути.
Она отвернулась. Аратан воззвал: — Погоди! А что с Домом Азата? Вот он, но ты сошла с тропы. Мы прошли весь путь, чтобы повернуть? Я думал, ты хотела исследований!
Кория колебалась. Пожала плечами. — Ну хорошо, раз мы здесь…
И прошла через ворота, на вымощенную дорожку. Аратан последовал, оставаясь на шаг позади.
Двор по сторонам извилистой дорожки был скопищем ям и горбатых курганов. Несколько мелких корявых деревьев венчали курганы, сучья извиты и почти не сохранили на себе сухие черные листья. Дорожка вела к двум ступеням и крыльцу у порога тяжелой деревянной двери.
— Выглядит солидно, — заметил Аратан, смотря на дверь.
— Когда он… появился?
— Готос сказал, тысячу лет назад.
— Двери не тысяча лет, Аратан. Едва ли сотня.
Он пожал плечами: — Петли железные, черные и без ржавчины. Тоже непонятно, а?
Все окна на фронтоне были закрыты ставнями, снова деревянными. Ни огонька не просачивалось сквозь щели.
— Никто тут не живет. Кажется… мертвым.
Пройдя мимо Кории, Аратан подошел к двери. Кулаком постучал по толстым доскам. Ни эха, ни колебаний. Он все равно что колотил по каменной стене. Оглянулся через плечо: Кория на стоит дорожке, повернув руку ладонью вверх, на ладони виден желудь. В обращенном в сторону двора взгляде раздумье.
Аратан вздохнул думая предостеречь ее, но она уже широким жестом бросила желудь во двор.
— Ох, — выдавил из себя Аратан.
Там где желудь лег среди желтой травы, земля вдруг вспучилась, поднимаясь и нависая, создавая курган исходящей паром черной почвы.
Камни Дома застонали за спиной Аратана. Развернувшись, он увидел песок, дождем текущий по неровному фасаду. Через миг Кория оказалась рядом, глаза стали безумными.
Из свежего могильника росло дерево, сучья ветвились от искривленного, на глазах утолщающегося ствола. Корни старались скрепить бока кургана.
Дом застонал снова, Аратан услышал тихий лязг. Коснулся дверного кольца. Дверь была открыта, от слабого толчка беззвучно подалась, показывая короткий коридор с нишами в стенах. Наружный свет не шел далеко.
— Дерево дрожит, — сказала Кория, голос ее был неровным и одышливым. — Словно от боли.
— Чем был тот желудь? — спросил Аратан, придвигаясь ближе к порогу.
— Финнестом.
— И что это?
Она облизнула губы. — Много что. Место, чтобы скрыть свою силу или частицу души. Даже тайну, которую желаешь скрыть от самого себя. — Она помедлила. — Иногда это тюрьма.
— Тюрьма?
— Внутри был бог, — резко сказала она. — Древний и забытый. Кое-кто пролил кровь в лагере и призвал его. Ошибочно. Но От — я и От — мы поймали его.
— Ты и От, вот как?
— Ты видел! Желудь был у меня, правильно? Да, мы вдвоем!
Дерево было едва выше Аратана, но корявое, жуткое. Из трещин на стволе сочилась смола, ветви непрестанно дрожали. — Гневный бог, — заметил он.
— И что? Он уже никуда не пойдет.
— Уверена? Я бы сказал, он сражается, чтобы вырваться, и то, что его держит, в затруднении. Но интересно, почему ты бросила его во двор.
— Не знаю. Показалось, что так правильно.
Одна из больших ветвей сломалась с резким треском. Аратан схватил Корию за плечо и потянул за собой через порог. Тут же закрыл дверь. Засов лег на место.
Тьма постепенно пропадала.
Зачем ты это сделал? — возмутилась Кория. — Теперь мы заперты.
— Сомневаюсь. Смотри, всё просто: подними засов и дверь открыта.
— Отлично. Но кто поднял его для нас?
* * *
От нашел Худа у скромного очага с воображаемым пламенем. Холодные языки мелькали в сумраке. Сев на корточки, он заговорил тихим голосом: — У нас проблема.
— Знаю.
— Мы почти убили этот Дом Азата, а то, что осталось, умирало много сотен лет. Кем бы ни был тот дух, он упрям и зол, слишком силен для старого двора.
— Девятеро сородичей накормили двор, — буркнул Худ, протянув руки над огнем. — Никто не вышел назад, что бы мы ни делали с домом.
— Очень давно, Худ. Тогда у него было побольше удали.
— Что думаешь?
— Призвать Зодчего.
Худ оскалил клыки в горькой усмешке. — Испытываешь мой нрав, капитан.
— Тогда что предложишь ты?
— Серегалы.
От прищурился, смотря на Худа. — Значит, ты не особенно заинтересован в их обществе.
— Простая наглость дала им статус богов. Они безумствуют. Несут мрак. Заслужили вечное презрение остальных Тоблакаев и яростную вражду Теломенов. Еще хуже: забыли умение мыться.
— Значит, бросишь перед ними вызов?
— Лучше всего будет, если они преуспеют — и падут. Полагаю, девятеро пропавших Джагутов будут рады им во дворе.
— А умирающий дом?
— Призови своего Зодчего, если нужно. Сомневаюсь, что он ринется на зов, как щенок.
От продолжал взирать на Худа. Наконец, встал со вздохом. — Она склонна к необдуманности, скажу тебе. Но…
— Инстинкты ее здравы.
— Именно, — кивнул Худ.
— Так пришли Серегалов ко мне, — велел Худ. — Мнят себя достойными стать моим авангардом? Пустые слова. Надо проверить.
— Во дворе Азата?
— Во дворе Азата.
— Худ, ты станешь смертью для нас всех.
Худ хрипло хохотнул. — Поистине стану, От. Ты колеблешься?
— Нужно найти ей попечителя.
— Нет, не нужно. С ней будет Аратан. Вместе они вернутся в Куральд Галайн.
От скривился: — Еще одно пророчество?
— Нет, отвечал Худ. — Я пошлю их домой более прозаическим путем. Пнув под зады.
* * *
Безымянный вожак Серегалов прочесал ногтями клочья бороды, выуживая сучки и старые кусочки пищи, дождем посыпавшиеся на грудь. — Глас рычит, вызывая, — рявкнул он оглушительным басом. — Боль в черепе. В моем черепе. В черепах компаньонов. Мы не как прочие Тоблакаи. Мы достигли могущества. Сородичи почитают нас, и поделом. Теломены и Тел Акаи боятся нас…
Фырканье донеслось из — за бледного света Худова очага.
Как один, все одиннадцать Серегалов обернулись на звук, разнообразные лица кривились на разный манер. От подавил вздох и крякнул. — Не обращай внимания, — сказал он вожаку Серегалов. — Любопытная женщина из Тел Акаев. Кажется, она завела привычку следовать за вами, если вы сами не заметили.
Вожак оскалил желтые зубы. — О, мы заметили, капитан. Хотя она предпочитает прятаться во мгле, как все трусы.
Смутно видимая грузная фигура, кажется, пошевелилась. — Просто жду, когда один отобьется. Я брошу ему вызов и убью. Но вы обретаете храбрость только в своре. Назову вас громилами и трусами.
От потер лицо и повернулся к Тел Акае. — Хватит, Силтанис Хес Эрекол. Найди иное время для вызовов. Худу нужны эти Серегалы.
— Но Худ сидит вон там и молчит.
— Тем не менее.
Выждав время, Тел Акая по имени Эрекол вроде бы шевельнулась, пожимая плечами, сделала шаг назад и пропала во тьме.
Вождь Серегалов еще ухмылялся. — У нас много вызовов. Разберемся с каждым в свое время.
— Ах — пробормотал Худ со своего места у огня, — значит, Силтанис Хес Эрекол сказала верно. Не хотите разбивать наглую стаю, так любящую рычать и вздыбливать шерсть.
Вожак скривился. — Мы войско. Отборный отряд. Сражаемся как один. Пусть Эрекол соберет сородичей и назовет место боя. Мы убьем ее и каждого глупца, что будет с ней. Но ты, Худ — к чему тебе дразнить и оскорблять нас? Не назвались ли мы твоим авангардом? Не разглядел ли ты нашу свирепость?
— Есть сомнения, — отозвался Худ. — Многие замечательные воины влились в мой… легион. Многие достойны войти в авангард.
— Собери их, — зарычал вожак. — Множество, чтобы встали против меня и моего рода. Получишь ответ на сомнения.
— Потеряв слишком многих достойных союзников. — Худ покачал головой. — Капитан От не рассказал вам о древнем враге? Вы не впали в гнев, слыша его вечный рев в черепах? Я готов послать вас на него, поручить принести молчание гнусной твари. Покажите мне мастерство в этом бою, Серегалы, и передний строй ваш.
Вождь крякнул, снимая со спины массивную секиру с двойным лезвием. — Это мы можем!
От кашлянул. — И отлично, друзья. За мной?
— Веди, капитан!
Едва топот затих вдалеке, Тел Акая снова показалась, встав перед очагом и Худом. Широкое скуластое лицо было спокойно и бледно в отраженном свете. — Наслаждаешься играми, Худ.
— А, Эрекол. Присоединяйся, пока я объясняю насчет вскрытия нарывов.
— Я могла бы послужить не хуже древнего жуткого бога, что пленен деревом. По одному за раз.
Худ долго смотрел на нее. — Знаю кое-что из твоей истории. Твоих… мотивов. Но разве твой сын не жив?
— Остался на попечение других.
— Ты здесь лишь во имя мести или желаешь вступить в мой легион?
— В легион? В твою толпу дураков, ты об этом?
— Название я еще не придумал.
Она засмеялась и присела на корточки. — Месть. Серегалы выскакивают из подлых засад, и супруги Тел Акаев рыдают. Я сыта их дерьмом, всеми этими пустыми и хвастливыми словами. Да, я пришла убить твой надутый авангард, а ты снова и снова мне мешаешь. Что я должна думать?
— Где твой сын?
— На прочном корабле.
— В каком море?
— Западном. Они плывут по проливу Борозды, охотясь на дхенраби.
— Поблизости от земель Верховного Короля, значит.
Она пожала плечами. — Тел Акаи никого не боятся.
— Не мудро. Верховный Король дал защиту дхенраби и местам их размножения.
— Мой сын в безопасности. А какое тебе дело, Худ?
— Горько видеть разобщение, Эрекол.
— Я не просто мать. Я избранная охотница племени. И здесь я на охоте.
— Стая боится тебя, не даст случая перебить своих членов поодиночке.
— Они совершат ошибку. Я что-нибудь изобрету…
— Скорее они нападут всей сворой и одолеют тебя. Обвинения в трусости редко тревожат победителей.
— Что предлагаешь?
— Иди к Дому Азата. Там будет заварушка, уверен. Некоторых Серегалов заберут. Двор желает их. Дому нужна их кровь, их сила.
— Кто обитает внутри?
— Никого, — отвечал Худ. — Никого уже пятьсот лет.
— Каковая судьба стража?
— Мы его убили. Да ошибка. Опасная. Достойная сожаления. Если встречу его за Пеленой Смерти, извинюсь.
— Значит, от твоей руки?
— Нет. Но это не имеет значения. Джагуты могут быть одиночками, но нельзя отрицать, что мы — одно, и ответственность делится на всех. Как сказал бы Готос, цивилизация играет в игру удобных отговорок. Мы. Они. Бессмысленные границы, спорные различия. Мы, Джагуты — один народ. Народ должен разделять все общие грехи и преступления. Все иное — обман и ложь.
Эрекол покачала головой и выпрямилась. — Приму твое предложение и устрою засаду, когда они не будут ожидать.
— Желаю удачи, Эрекол.
Она сделала шаг, замерла и оглянулась. — Что за видение тебя посетило и что с моим сыном?
— Вижу его в тени Верховного Короля. Не лучшее место для обитания.
— Откуда в тебе дар пророчества, Худ?
— Сам не уверен, — признался Худ. — Может быть, так: я все ближе к покрову смерти, а ее особенностью думаю, является вневременность. Былое, настоящее, грядущее как одно.
— Смерть, — шепнула она, — как народ.
Худ склонил голову, удивленный ее словами, но промолчал.
Она ушла. Пламя мерцало, став тусклее и холоднее, будто лишилось жизни. Смотрящий в него Джагут кивнул своим мыслям. Дела выстраиваются удачно, решил он. Снова протянул руку к огню, чтобы украсть остатки тепла.
* * *
— Закрыта дверь или открыта, Кория, но здесь никого.
Они стояли в гостиной, уютной благодаря густым коврам; два кресла окружали очаг, в коем тусклыми глазами мерцали угли. Воздух был теплым, но затхлым, ничтожный очаг рождал слишком много света.
— Ковры, — сказала Кория, глядя под ноги. — Шерсть диких миридов, сырая пряжа, комки вычесаны. Работа Бегущих, Не Джагутов.
Аратан хмыкнул. — Не знал, что Бегущие-за-Псами ткут что-то, кроме матов из травы и тростника.
— Да ты не знал. Но ты не был на их стоянках. Не сидел у костров, жаря улиток в углях, глядя, как женщины делают каменные орудия, как дети изучают узлы, веретена и гребни — умения, надобные, чтобы делать сети и силки для зверей и птиц. Так они начинают год странствий.
— Год странствий? В одиночку? Мне уже нравится.
Она фыркнула непонятно почему и подошла к очагу. — Интересно, кто его кормит?
— Кория, мы осмотрели каждую комнату. Внешняя дверь открылась сама собой, ибо дом желал нас.
— Почему бы ему? — удивилась она. — Ты сказал, Джагуты не смогли войти. Сказал, они пытались долгие годы.
— Чтобы укрыть нас от того, что ты сделала снаружи. С тем желудем.
— Это был древний бог. Забытый. Маги Илнапов не знали, что творили. Но к чему Дому Азата заботиться о нас?
Они обернулись на странное шарканье, донесшееся из прохода в главный коридор. В проеме внезапно обнаружился призрачный силуэт. Бегущий-за-Псами, волосы такие белесые, что кажутся бесцветными, рыжеватая борода на слабом подбородке спутана и походит скорее на пучок сухой травы. Глазные впадины под тяжелой надбровной дугой пусты. В груди вырезана дыра, там, где должно было быть сердце. Края раны стали сухими и съежились, ребра торчали наружу.
— Призрак, — шепнула Кория, — прости нас за вторжение.
— Мертвецы не ведают жалости, — отвечал дух тонким голосом. — Вот почему нас считают неподходящей компанией. Не просите прощения, не ищите милости, не молите об одолжении и не ждите благословений. Радуйтесь, что я вас заметил, или разражайтесь леденящими кровь криками. Мне все равно.
Аратан вздохнул и выпрямился. — Чего ты хочешь от нас, Бегущий?
— То, чего нужно старикам, живы они или мертвы. Слушателей для истории наших жизней. Острого интереса, который мы можем притупить, вопросов, на которые можем дать неприятные ответы. Возможности разрушить вашу волю к жизни, если получится. Выслушивайте мудрецов, если так привержены идее жизни, которую стоило прожить.
Аратан глянул на Корию. — Ты охотно сидела у костра с такими, как этот?
Та скривилась: — Ну, те, что снаружи, еще не мертвецы. Думаю, смерть меняет образ мыслей.
— Или только усиливает то, что было раньше.
— Меня уже игнорируют, — заметил призрак Бегущего. — Как типично. Некогда я был Гадающим по костям, глупцом среди болтливых женщин, беззащитным перед их уколами… пока не заслужил уважение тем манером, которого они ждали. Стал мужем легендарного упрямства. Впрочем, скажу по секрету, я не упрямился, а скорее отупел. Видимое редко истинно, а истинное редко видят. На что же посоветую больше опираться? Иные заблуждения приятны. А истины, о, чаще всего горьки.
— Как ты попал в Дом Азата? — поинтересовался Аратан.
— Через вход.
— Кто убил тебя?
— Джагуты. Нечто вроде опытов с вивисекцией; они решили узнать, что во мне есть магического. Понятное дело, во мне не было ничего, кроме жизненной искры, как у всех смертных. Сказанные опыты потушили искру, о чем я и предупреждал во всю легочную мочь, когда опускался нож. Если снова увидите Джагутов, передайте от стража Кадига Эвала: «Я ж вам говорил». А хватит смелости, добавьте слово «идиоты».
— О, — сказал Аратан, — я так и сделаю. С удовольствием, если честно. Не то чтобы Готос…
— Готос? Я искал его здесь, в королевствах мертвецов, ведь он сказал, что готов убить себя. Еще жив? Типично. Ни на кого нельзя положиться.
— Он составляет предсмертную записку.
— Я его опередил, как вы узнали бы, если бы согласились выслушать исповедь моей жизни. Разве все подобные рассказу — не предсмертные записки? Списки деяний, преступлений и сожалений, влюбленностей, влекущих новые сожаления — что за вечная литания сожалений, подумайте! Или не надо. Довольно давно мне не было с кем потолковать. Оказалось, я плохой слушатель своим мыслям. Слишком много освистывания и презрения.
Аратан подошел ближе. — Мгновение назад, сир, вы говорили о королевствах мертвых. Видите ли, их мы ищем, Худ и его легион…
— И что теперь? Нет такого убежища, которое вы, живые, не опоганите? Я полон любви к мирам мертвых. Там ни у кого нет причины спорить, гордиться и тщеславиться. Никто не одержим жаждой сохранить лицо, никто не свершает глупостей во имя тупоумной гордыни. Никто не держится за былую ложь. Там нет ничего, достойного злорадства и зависти. Даже месть выглядит смехотворной. Вообразите, друзья. Смехотворной. Ха, ха, ха.
— Сохрани нас Мать, — шепнула Кория, отворачиваясь к очагу.
— Одна потеряна, — сказал дух самодовольно. — Но с другим еще стоит постараться. Ну, юноша, предложи мне иной обман смертных, и я рад буду его разоблачить. Нет конца тому, что окажется бессмысленным в вашей так называемой жизни.
— К чему тебе трудиться? — спросил Аратан.
Кадиг Эвал чуть склонил голову. — Что ж, тут ты прав. Прости. — Сказав так, он исчез.
Аратан тут же обернулся к Кории. — Говорят, Дома Азата имеют стражей. Гадающий по костям был стражем, пока Джагуты не убили его. Но слышала, что он говорил о мирах мертвецов? Вот доказательство: они существуют! Я расскажу Худу.
Кория ощерилась: — Не жди, что призрак распахнет двери перед тобой и всеми остальными. Похоже, мертвые предпочитают свои королевства свободными от жизни.
— Не имеет значения, что нас не приветствуют и не ждут. Это ведь война.
— Ты не слушаешь? Мертвым не нужно сражаться, у них нет причин, достойных драки.
— Тогда мы дадим одну.
— Какая-то женщина рассыпала твои драгоценности и украла сердце. Бывает. Не вполне подходящая причина, чтобы бросать мир живых. Разве ты не видишь? Армия Худа подняла знамена горя. Но их горе реально и серьезно. Того рода, что сокрушает всё внутри. Некоторым образом они уже мертвы, многие из них. Особенно Худ. Но ты, Аратан? Побори вот это. Побори себя!
— А что с Отом, твоим надзирателем? Или с Варандасом? Не горе привело их к Худу.
— Нет. Только верность. И нездоровое чувство юмора.
— Но ты не смеешься.
Она скрестила руки на груди. — Мне нужно было уйти с охотниками-Джелеками. Учиться, как спариваться с псами. И кататься вокруг мертвечины. Но я упустила шанс. Сожаления, всё как говорил призрак. Кто знает, вдруг я столкнусь с ними по пути в Куральд Галайн. И худшее может…
— Слышала?
К ним донеслись отзвуки грохота, стены застонали. Угли в очаге вдруг вспыхнули. Яростный жар хлынул, заставив Аратана и Корию сделать шаг в сторону, и еще. Испарина выступила на стенах, порождая струйки воды.
Призрачный охранник показался на пороге. — Видите, что вы наделали? Еще компания. А я мертв. Что хуже, дом думает, будто вы годитесь на замену. А это не так. Вы слишком беспокойны, слишком жаждете повидать мир. Слишком переполнены надеждами, чтобы стать надсмотрщиками в тюрьме.
Хмурый Аратан подскочил к призраку гадающего. — Тюрьма? Вот что такое Дома Азата? Но кто их строит?
— Проснулся весь двор. Становится жарко. Оставайтесь здесь. — Дух снова скрылся.
Аратан обернулся к Кории. — Тюрьма.
— Джагуты знали.
Он кивнул. — Да, думаю так. Но… Азатенаи? Зачем поклоняться тюрьме?
Пожимая плечами, она прошла мимо него в коридор. — Найди одного и спроси.
— Ты куда?
— В башню, открою одно из окон и посмотрю, что творится. Идешь?
Он пошел следом.
* * *
От видел, как вожак Серегалов перелезает через низкую стену двора, роняя куски доспехов, и тяжело падает на землю. Остальные кричали, спеша за ним, оставляя на камнях пятна крови; из-за стены неслись ужасные вопли, раздирая пыльный воздух.
От подступил в вожаку и всмотрелся в лицо. Полбороды вырвано, с ней пропала и кожа щеки. Взгляд дикий, рот беззвучно открывается и закрывается. Двулезвийную секиру он потерял.
Джагут прокашлялся. — Полагаю, в том и проблема древних богов. Вовсе не желают… просто умереть.
Другой Серегал — нет ноги ниже колена, из раны хлыщет кровь — ухитрился выполнить несколько нелепых скачков, прежде чем упасть в восьми шагах от ворот. Тел Акая подошла к бранящемуся Тоблакаю и пронзила шею острым клинком. Проклятия стали хлюпающим хрипом.
— Уберите ее от нас! — захрипел вождь Серегалов, перекатываясь и вставая на четвереньки. Рука покопалась у пояса и сняла нож, более похожий на короткий меч. — Серегалы! Ко мне!
Остальные торопливо окружили лидера, создав защитный строй. На многих были раны от касания корней и кривых ветвей обезумевшего леса, вдруг выросшего во дворе. По подсчетам Ота, отсутствовали пятеро воинов. Женщина встала над трупом убитого ею мужчины, разглядывая отряд с неким неудовольствием.
Суматоха во дворе затихала, хотя та ли иная ветка еще лопалась с резким треском. Да, кто-то внизу еще борется… Взглянув на дом, он заметил открытые ставни на верхнем этаже угловой башни. На подоконник опирались двое, следя за творящимся во дворе.
От прищурился.
— Как они туда забрались?
От обернулся, увидев Тел Акаю рядом. Она не сводила глаз с Кории и Аратана.
— Уже видела ту девушку. От Тисте у меня мурашки бегут. Не знаю, почему. Она бродит по лагерю, создавая проблемы.
— Какого рода?
Женщина пожала плечами. — Высмеивает их. Сторонников Худа.
— Легковесное презрение юных, — кивнул От. Помедлил и добавил: — Не знаю, как они вошли в Дом Азата.
Женщина уже смотрела на кучку побитых Серегалов. Губы скривились в улыбке.
Ворота справа открылись и наружу кто-то вышел. От резко выдохнул и сделал шаг туда.
Джагут, кожаная одежда прогнила, покрылась плесенью. Корни пронизали длинные нечесаные волосы, почва сделала пестрой кожу лица и рук. Пятьсот лет погребения не пошли на пользу здоровью… От со вздохом подошел и заговорил: — Гетол, брат будет рад тебя видеть.
Джагут медленно поднял голову, мельком глянул на Ота и отвернулся. Неловко попытался отряхнуть грязь. — Не помер еще, значит.
— Он над этим работает.
Гетол сплюнул слизь изо рта, закашлялся и поглядел на Серегалов. — Пятеро сошли внутрь. Должно хватить.
— Дом получил старого бога?
— Вполне. — Гетол снова кашлянул и сплюнул.
— Ах, — отозвался От. — Какое облегчение.
— Где Кадиг Эвал?
— Помер, очевидно.
— Но в доме есть живые души. Я их чую.
От пожал плечами. — Да, но не надолго. Это станет проблемой?
— Откуда мне знать? Нет, дом победит. Сейчас.
Вернув внимание двум Тисте на вершине башни, От подождал, пока его не заметили. И помахал Кории. Тут же их фигуры пропали, закрыв за собой окно.
Гетол сказал: — Где же он?
— В Башне Ненависти.
Брат Готоса хмыкнул и ответил: — Ну, я как будто и не пропадал.
* * *
— Пламя умирает, — сказал Кред, склоняясь ниже, чтобы осмотреть шипящий в бронзовой чаше кусок пемзы. — Не моя магия, не мое искусство, но само пламя. — Он выпрямился, озираясь. — Видите, как костры тускнеют? Что-то украло их тепло.
Брелла поморщилась. — Будем голодать.
— Или учиться сыроядению, как охотники Бегущих, — предложила Старк.
— Они готовят еду, как все прочие, — возразила Брелла. Она смотрела на молодую женщину. — Простая прогулка по лагерю многое бы тебе показала. Ты же цепляешься за невежественные убеждения, будто они могут переделать мир. По лицу читаю упрямый настрой, хоть ты его опустила — хмурая гримаса, лукавое недоверие в глазах. Так похожа на мать, да сохранит в покое ее душу Морской Разбойник.
Кред хмыкнул. — Мать Старк готова была спорить даже с водой в легких. О, я только восхищаюсь ею. В дни до магии, когда нами владела беспомощность… — Он указал на гаснущую жаровню. — Возвращаются призраки того времени. Кончился принесенный морем плавник, осталась лишь трава степей. Я сижу и вижу, что потерял.
— Я вовсе не моя мама, — взвилась Старк. — Да и ты не похожа на свою дочь.
Ухмыляющийся Крид оглянулся, заметив, что Брелла злится всё сильнее. — Она уже не моя дочь, — бросила женщина. — Отреклась от данного мною имени. Да, она еще может командовать всеми нами даже издалека. Капитан разбитой армии. Капитан сломленных беженцев, отбросов побежденного народа. Кто я для нее? Не мать.
— Флот Верховного Короля приходил за высокородными, — заметил Кред. — Вы с дочерью теперь важнейшие из тех, что могут претендовать на возрождение королевского рода.
Брелла фыркнула. Крид покачал головой. — Ты держала Право Живых, Брелла, потом передала мне. Вот ответственность кровной линии Илнапов. Самим ритуалом ты подтверждаешь претензию на потерянный престол. Даже дочь не станет отрицать.
— Капитан.
— Она выбрала такое звание, ибо не видит впереди будущего. Вот почему мы здесь, Брелла, вот почему мы поклялись идти маршем против смерти. Первая Измена есть Последняя Измена. Так пророчествовано.
Брелла встала, прошипев сквозь зубы: — С меня хватит пустых слов. Поражение стало нектаром, он поддерживает нас, как вонючий дым д» байанга. Она ведет по пути без возврата. Пусть так. Но иллюзий быть не должно. Мы идем, но не ведем. Там, где мы окажемся, Права Живых не будет.
— Проклятие Верховному Королю… — начала Старк, но Брелла повернулась к ней: — Проклятие? Почему? Мы всего лишь налетели на его берег, ограбили купцов и послали их корабли в пучину. Год за годом, лето за летом мы становились ненасытнее, кормясь чужим трудом. Не проклинай его. Возмездие справедливо.
Сказав, она ушла прочь.
Кред снова уставился в умирающий огонь. — Волшебство во мне не ослабело от потери. Как такое возможно?
Пожимая плечами, Старк раскатала постель и приготовилась лечь, хотя день еще не прошел. — Наверно, что-то питается твоими приношениями.
Кред нахмурился, но потом кинул. — Да, я сам недавно сказал.
— Нет, не магией, а пламенем. Всего лишь. Каждый день мы теряем толику тепла — где же сезон оттепелей? Вижу, как стаи морских тварей спешат на север. Крабы бродят по отмелям, ожидая полной луны. Везде вокруг мир готовится к времени размножения и обновления. Но не здесь, в лагере.
Она улеглась, натягивая с головой толстые шкуры.
Сосредоточившись на угасающем пламени, Кред обдумывал слова Старк. Если времена года меняются лишь вокруг, они поистине зашли далеко. Старк права. Спицы колеса сходятся к втулке, а внутри втулки… Худ. Колдун вскочил. «Началось».
* * *
Варандас присел напротив Худа. — Чем занят?
— Приканчиваю время.
— Не удивительно, что это так надолго. — Варандас отвел глаза, ощутив приближение единственной из Азатенаев, присоединившейся к страшному легиону. — Идет, — возвестил он Худу. — Кружила около целыми днями. Теперь понятно: это была спираль. Может, она бросит тебе вызов.
— Я не боюсь вызовов, — отвечал Худ.
— Как большинство болванов. Пусть довод разума ударится о твою голову, будто безумная муха, и судорожно отступит. Безмозглые славны упрямством, свинячьими глазками и сжатыми губами. Превращая лицо в подобие мосластого кулака, провозглашают, будто звезды — лишь куски кварца на бархатном одеяле ночи, будто вольные звери созданы, чтобы утолять наш аппетит. Высекают ослиные мнения на камне упертости, гордясь своей глупостью. Ну почему в любой цивилизации наступает время восстания крутолобых идиотов, заглушающих любую дискуссию потоками злобы? Кто эти глупцы, и долго ли они сновали, почти не замечаемые, ожидая своего дня в темной ночи?
— Закончил, Варандас? — спросил Худ.
— Безмозглым не дано ценить риторику. Они не ценят вопросов, на кои нет ответа, ведь в их жалком мирке обитают одни ответы, твердые как куски кизяка и столь же пахучие. — Варандас оглянулся. Кивнул подошедшей Азатенае, но та смотрела лишь на Худа.
Она сказала: — Мертвые маршируют. Полагаю, это умно. Все гадают, как мы сможем пройти в их королевство, а ты ведешь их королевство к нам.
— Спингеле, я не думал, что ты убежишь.
— Никогда не бегала.
— Где же ты была?
— В Башне Ненависти. Ради покаяния.
Варандас нахмурился. — Знаешь, если вправду хотела скрыться среди нас, Джагутов, не нужно было принимать облик женщины столь прекрасной, что спирает дыхание.
Она взглянула на него. — Не намеренно, Варандас. Но если мой облик все еще волнует тебя, могу сделать одолжение.
— Сделать меня женщиной? Думаю, не надо; с меня довольно и временного недоразумения. О, прости же меня за восхищение тобою, самозванкой в нашем обществе.
Джагуты чаще всего были долговязыми и тощими, но Спингеле отвергла обычные формы, и редкостная округлость ее тела вызывала восторг и женщин, и мужчин. Варандас не сразу отвел от нее глаза, вздохнул и сказал Худу: — Она права. Это было умно.
— Даже безмозглые могут породить пару искр. Спингеле, мне казалось, что Башня сплошная.
— Не моя вина, что вы верите всему сказанному Каладаном Брудом. Хотя вы всегда были народом доверчивым, склонным к буквализму, тугим на образность. Но играться со временем… Худ, это кажется не мудрым.
— Мудрость переоценена. Ну же, Спингеле, ты действительно пойдешь с нами в чаемый день?
— Пойду. Смерть — штука любопытная. Для меня она что-то вроде хобби. Сознаюсь в некоем восхищении, пусть не особо горячем. Идея преходящей плоти, мягкой оболочки, что гниет после бегства души. Интересно, как это влияет на вас.
— Нас, смертных? — спросил Варандас. — Скажу тебе, Азаненая, что Джагуты, коим случилось избегнуть ранней смерти, неизменно радовались, когда она, наконец, приходила. Плоть — усталый сосуд, она крошится, становясь тюрьмой духа. Тогда смерть — избавление. Даже бегство.
Женщина нахмурилась: — Но не смущает ли душу ненадежность этого бессмертия?
— Возможно, — предположил Худ, — это для того, чтобы пробудить душу к вере.
— Но в чем ценность веры, Худ?
— Вера существует, дабы умалить обыденный мир доказательств. Если смертная плоть есть тюрьма, то и весь ведомый мир таков. Внутри и снаружи мы желаем — даже нуждаемся — в пути спасения.
— Спасения, называемого верой. Благодарю, Худ. Ты просветил меня.
— Надеюсь, не полностью, — буркнул Варандас. — Иначе отсвет удивления погаснет в твоих лавандовых глазах.
— Красота жаждет восхищения, Варандас, но потом устает.
— Усталость застилает твой взор?
— Возможно. К тому же, слишком многая болтовня заставляет сомневаться в ценности объекта восхищения. Да и чем хорошо быть объектом эстетических восторгов? Я лишь даю форму вашему воображению.
— Редкий дар, — ответил Варандас.
— Не столь уж редкий.
— Облик Джагуты заставил тебя погаснуть. Наше ничтожество заразно.
— Вполне возможно. Худ, Дом Азата в вашем заброшенном городе получил передышку. Даже дух стража чувствует себя обновленным. Но это было рискованно.
Худ пожал плечами у холодного очага. — Сделай одоление, Спингеле, разнеси весть. Теперь уже скоро.
— Хорошо. Варандас, не нужно было спать с тобой.
— Верно. До сих пор все болит.
— В тебе есть что-то жалкое и потому очень непривлекательное.
— Таково проклятие неудачников. Но засей поле меж нами надеждой и увидишь, как я расцвету заново, неся сладкие запахи восторга и предвкушения.
— Варандас, мы готовимся воевать с мертвецами.
— Ну да, плохой расчет времени — второе мое проклятие, но от него так просто не избавиться.
Она кивнула обоим и ушла.
Варандас поглядел вслед и вздохнул. — Новые гости непременно будут, Худ. Их ведет никто иной, как братец Готоса.
— Не смешн… ах да, это было возможно и вот… Интересно, чего он хочет от меня?
— Подозреваю, дать кулаком в нос.
Худ крякнул. — Спорим, разговор будет долгий. Но ведь то была не моя вина.
— Да, — кивнул Варандас, — не забудь ему сказать.
* * *
Аратан понял, что снова и снова украдкой смотрит на Тел Акаю. Та ходила вдоль стенки, ограждающей Дом Азата. Меч был еще мокрым от крови убитого Серегала, двигалась она с грацией, не соответствовавшей воинственному обличью. Он никак не мог решить, нравятся ли ему воины. Они были частью жизни, насколько он себя помнил. В детстве он боялся их, звенящих оружием и лязгающих латами. Мир не так опасен, чтобы оправдать подобное поведение… о да, это было лишь заблуждением ребенка. У него было время понять, что мир суров.
Кория спорила с Отом, но они отошли далеко, чтобы разговаривать втайне. Выжившие Серегалы ушли, хромая и стеная. Возможно, они научились смирению. Смерть умеет избавлять наглецов от претензий. Но вряд ли решил он, смирения хватит надолго.
Воздух стал необычайно тихим, словно затаил эхо недавнего хаоса и насилия. Пыль повисла в воздухе, не желая оседать и улетать. Если бездушная природа умеет задерживать дыхание, это и произошло сейчас. Аратан гадал, почему.
Что-то прорычав, Кория вихрем развернулась и пошла к Аратану. — И всё, — бросила она. — Идем.
— Куда?
— Куда угодно, лишь бы отсюда!
Они двинулись прочь от Тел Акаи, Ота и женщины, что подошла к капитану с кувшином вина в руке.
— Это, — сказал Аратан, торопясь за Корией, — не имеет никакого смысла.
— О чем ты?
— Мертвая цивилизация. Омтозе Феллак, брошенный город. Погляди на Джагуту с Отом. Вино. Откуда? Кто его делает? Ты видела виноградники?
— Санад, — ответила Кория, глянув через плечо. — Кажется, его старая любовница. Они снова напьются. Не люблю Джагут.
— Почему?
— Слишком много знают, слишком мало говорят.
— Да, вижу, как это тебя злит.
— Осторожнее, Аратан, я не в духе. Да ты не имеешь понятия, что меня ждет. Видишь пред собой молодую женщину, ничью заложницу. Но я много большее.
— Ты уже говорила.
— Скоро увидишь.
— Не знаю как. Ладно. Не хочу новых споров. Мне нужно кое-кого найти, и они, наверно, мертвы. Нужно кое-что им сказать. И не только им. Полагаю, за Пологом есть много, много воинов. Хочу спросить: оно того стоило?
— Какое оно?
— Война. Убийства.
— Сомневаюсь, что тебе ответят. Более того: сомневаюсь, что им есть что сказать. Умерев, они проиграли, так? Ты ищешь жалкую компанию, Аратан. Тебе не будут рады, но и назад не отпустят. Хотя ты туда не попадешь. Похоже, быть тебе моим охранником.
— Чего?
— Оту нужно передать меня. Кому? Ты ведь из Дома Драконс? Да, доставишь меня отцу, а пока я буду твоей заложницей.
— Не будешь. Я не соглашусь.
— Ты не сын своего отца?
— Незаконный.
— Однако он признал тебя. Ты от Дома Драконс. У тебя есть обязанности. Нельзя оставаться ребенком.
— Вот, значит, что вы придумали? Чую за всем руку Готоса.
Она пожала плечами. — Я твоя заложница. Ты обязан вернуть меня в Куральд Галайн, в имение отца.
— Отец не хочет меня видеть. Привез меня сюда, чтобы избавиться.
— Так отвези меня и вернись. Что будешь делать, покончив с обязанностью — твоя забота.
— Это же… манипулирование.
— И не думай, что я буду медлить. Хочу уехать. Поскорее.
— Если ты моя заложница, решать мне, а не тебе. — Он чуть поразмыслил. Нахмурился. — Я еще не перевел…
— Идиот. Ты никогда не закончишь, ведь Готос не остановится. Думала, ты уже успел сообразить.
— Я только подобрался к интересным местам.
— О чем ты?
— Ну, это более или менее автобиография, но сейчас история начинает… о, то есть он начал со дня, когда убил цивилизацию и стал Владыкой Ненависти, потом идет назад день заднем, год за годом, десятилетие за…
— Да, понятно. — Она помолчала. — Но это глупо.
— Суть в том, что должен быть конец. Когда он подойдет к первым воспоминаниям.
— И сколько ты уже перевел?
— Примерно шесть лет.
Она замолчала, уставившись на него.
Гримаса стала еще злее. — Что? Что не так?
— Далеко ли он зашел? В писаниях?
— На пару сотен лет.
— А сколь стар Готос?
Аратан пожал плечами: — Не уверен… Два, три.
— Столетия?
— Тысячелетия.
Она сжала кулак, словно желая его ударить, но тут же сдалась. Со вздохом потрясла головой. — Поистине Глупость Готоса.
— Мне нужно увидеть мертвецов.
— Лучше смотри на живых. Аратан, они хотя бы могут иногда сказать что-то стоящее. — Она двинулась дальше.
— Было бы безответственно, — сказал он, шагая сзади, — вести тебя назад, к гражданской войне.
— Ох, да провалился бы ты. — Она повернула. — Пойду поищу мужчину с веснушками на руках.
