Книга: Дорога вспять. Сборник фантастических рассказов
Назад: Проблемы авансом
Дальше: Примечания

В иллюминаторе

Посвящается Антону. Спасибо за плесень. Ты в курсе, брат.
12 февраля
Второй день на станции. Мой второй визит на «Мир». И раз уж я начал дневник своей «второй жизни» в космосе с числа два – пускай оно принесёт удачу. Удачу в квадрате!
Послезавтра закончится «Кошкин дом» – уйдут Безяев и Луцкий. Уплывут в транспортный корабль, расстыкуются и начнут снижение, любуясь цепочкой огненных шаров, скользящих по обшивке спускаемого аппарата.
А мы останемся на «Мире» до конца лета.
Второй раз «принимать» комплекс намного проще. Не надо учиться перемещаться по станции, пытаться понять всё и сразу, глушить в себе страх не справиться. Правда, есть и минусы. Теряется новизна ощущений, радость открытий, эйфория невесомости. Красо́ты за иллюминатором по-прежнему завораживают (и серебро облаков на теневой части орбиты, и гроза над океаном), но ты видишь их не в первый раз.
Из-за трудностей с пилотируемой машиной (не было головного обтекателя) мы причалили к «Миру» на десять дней позже. Возможно, именно поэтому ребята, Безяев и Луцкий, ведут себя странно: точно не рады встрече, точно не домой завтра летят, а в открытый космос выходят. Не так встречают преемников. Нас два года назад принимали иначе – были и улыбки, и тёплые слова, и хлеб-соль с вином в шприцах на подносе из крышки рационного контейнера. А сейчас… выгорели как будто ребята лицом к лицу с космосом, словно уже приземлились, а станция осталась сном. Помалкивают, на вопросы отвечают безразлично, почти машинально, про Землю ничего не спрашивают… вот это самое странное! Наш командир, Алексеевич, первый подметил. Сказал: «Словно по новым лицам и не истосковались. Новости им не нужны, а ведь внизу без них полгода прошло».
В первый день я не мог долго уснуть, всё думал об этом. Вспоминал свою первую экспедицию, как всем экипажем готовились к возвращению после шести месяцев на орбите, как с нетерпением ждали смену, как радовались тогда прилетевшим Нурлану и Юрке.
Ну да ладно…
Что-то, безусловно, изменилось.
Изменилась станция. Она другая. Чужая, что ли. И дело вовсе не в добавочном модуле, оборудовании… Возможно, всё дело в том, что теперь у меня иная роль. Я уже не новичок, а опытный «волк», должен сам помогать: минимизировать адаптацию Володи, подсобить как «старший товарищ». Возможно, дело в этом.
Надеюсь, всё получится.
Как иначе! Земля ведь по-прежнему смотрит на нас, красуется в иллюминаторе. Большая и родная, как и два года назад.

 

14 февраля
Луцкий и Безяев даже не попрощались: не с нами, не со сменой Центра управления полётами. Закрыли за собой люк, проверили герметичность, надели скафандры – и «привет».
Вооружившись фотоаппаратами и видеокамерами, мы ждём появление транспортного корабля в «окне», чтобы снять его манёвр около комплекса, а после вход в атмосферу. Крюки, удерживающие транспортник, давно открыты, корабль отошёл от станции, но мы его не видим.
Вдруг слышим голос Безяева: «Сейчас врежемся». Спокойный такой голос, не вяжется со смыслом сказанного. А транспортника всё нет.
Алексеевич командует: «На корабль! Всем!»
Мы гребём в бытовой отсек, закрываем люк и чего-то ждём. По мановакуумметру контролируем давление, затем возвращаемся в станцию. В иллюминаторах – транспортный корабль, в 60—80 метрах. Руководитель полёта и операторы связи из ЦУП спрашивают, что мы видим. На Земле нервничают. Транспортник отдаляется от комплекса и теряется из виду, мы в тени.
Разлетаемся по отсекам. Когда выходим из тени, снова находим ребят – транспортник похож на яркую звезду, прикреплённую к чёрной простыне. Между «Миром» и кораблём метров 500.
Мы с Володей в Базовом блоке, Володя снимает фотоаппаратом. ЦУП приказывает снова укрыться в спускаемом аппарате, но мы не можем оторваться от «окон». Транспортник снова приближается к станции, которая полностью вышла из тени, расстояние стремительно уменьшается.
Ребята включают тормозной двигатель, чтобы сойти с орбиты. Корабль раскручивается. Мы можем только с ужасом наблюдать за этим приближающимся вращением. Если произойдёт столкновение, спускаемый аппарат не спасёт.
Но они проскакивают! Всего в каких-то 20—30 метрах. Мы с Володей плывём в каюту командира и видим в иллюминаторе, как удаляется транспортный корабль. Мы были очень близки к… Жутко это понимать.
Безяев и Луцкий не ведут репортаж о спуске. Об их приземлении нам сообщает ЦУП. Оператор дотошно расспрашивает о том, что мы слышали и видели. Случилось столкновение – так утверждает телеметрия. ЦУП говорит, что неисправно работала ручка управления, и корабль на облёте задел станцию. Мы этого не почувствовали.
Давление, к счастью, не падает. Мы поглядываем на приборы каждые 10 минут. Словно заново родились. Но Земля встревожена, могли потерять комплекс.

 

15 февраля
Пятый день на «Мире». Входим в работу, осматриваемся, подстраиваем под себя. Не хочется жаловаться, но прошлая смена оставила много вопросов, подошла к сдаче станции безответственно. Нота недовольства Безяеву и Луцкому.
Выполняем медицинскую программу по адаптации к невесомости. У Володи острый период (отекает лицо, болит голова), я вхожу без проблем.
Мой талисман – игрушка, которую дал в полёт сын, – пёс Гуфи, друг Микки Мауса, поглядывает в «ночной» иллюминатор. Запоминает, чтобы потом рассказать Данику. И ведь будет что! Как прекрасна ночная Москва, как ошеломительна Арктика – лёд, горы и сыплющий из облаков снег! Настоящая фантастика!

 

16, 17 февраля
Со стулом и аппетитом норма. К невесомости полностью привык.
Неприятное открытие: Володя обнаружил в интерьере белый налёт. Плесень. Её нашли также на тягах тренажёров и в углах обитаемых отсеков.
Связь с ЦУПом плохая, едва дозвонились. На Земле заинтересовались плесенью, но как-то вяло. Дали пару советов, просили прислать образцы.
Сделали гигиеническую уборку. Алексеевич орудовал пылесосом, я и Володя салфетками. Там, где бактерии успели сильно разгуляться, обработали фунгистатом.
Вроде вывели эту гадость, но с плесенью надо быть начеку. Космические микробы хоть и похожи на земные (зеленовато-белая плёнка), но дай свободу – колония живо разрастётся.

 

18 февраля
Сегодня состоялся ТВ-сеанс связи ЦУП – БОРТ – ЦУП, поговорили с семьями. Качество картинки и звука было плохим. Настя вела себя как-то неестественно. Словно и не женаты восемь лет. Крутила головой, отвечала односложно, не спросила о касании транспортника со станцией (а ведь журналисты настоящую орбитальную драму раздули). Даник сидел и смотрел на свои колени. А потом картинка накрылась. ЦУП извинился и чуть позже наладил телефонные переговоры. Разговор с Настей без телекамер немного успокоил, но она меня не слышала, говорила сама, будто переключилась, расслабилась, сказала, что в гости приехали мои родители и вообще всё хорошо. Вот и славно.
По поводу столкновения… тут ясности нет. Когда будем перестыковываться, снимем на видео элементы конструкции там, где случилось предположительное касание. Возможно, придётся «выйти», чтобы детально проинспектировать корпус. Я готов к «прогулке снаружи станции».

 

20 февраля
Прошлой ночь снился спуск на Землю двухлетней давности. В деталях. Построение для ориентации. Включение и отработка двигателя. Репортаж Димы. Сход с орбиты и вертикальная дорога к Земле. Я снова слышал, как с треском пиротехники разделяются отсеки. Видел в иллюминатор, как кусками отлетает экранно-вакуумная теплоизоляция. А потом увидел лицо Володи, оно было снаружи, за окном, и его покрывало что-то серое…
Неприятная концовка, проснулся встревоженным.
Такое ощущение, что на «Мире» (кроме меня, бортинженера Володи Мозякина и нашего командира Константина Алексеевича Дулая) есть кто-то ещё. Поганое ощущение. Хочется сбросить его, облететь комплекс, все его отсеки и модули, чтобы удостовериться в том, что и так очевидно – кроме экипажа из трёх человек на станции большего никого нет.
Связь с Землёй нулевая. Многочисленные операторы ЦУП и Наземных Измерительных Пунктов – куда все делись? Почему молчат?
Прошло 10 дней. Полностью адаптировались, распорядок дня налажен, работаем по австрийской экспериментальной программе. Особенно эффектно выглядит забор крови из вены.
Скучаю по дому. По Насте и Данику.

 

21 февраля
С плесенью справиться не удалось.
Нашли плесневой грибок на кабелях и разъёмах рабочего отсека. Но особо старательно вредитель потрудился над иллюминатором модуля «Квант». Оптические характеристики упали, на «окне», а также на эмалевом покрытии оправы видны растущие колонии. Кварцевое стекло словно протравили там, где обосновались мицелии.
Снова навели чистоту. Потом облетели весь комплекс – искали других «гостей». Я добрался до модуля «Спектр». Когда влетаешь в модуль или блок по стенке, а не потолку, получается забавный эффект: словно попадаешь в разные помещения. Это как войти в квартиру вверх ногами – и не узнаёшь сразу, где очутился.
В темноте я стал искать панель освещения, которая находится за люком. Неожиданно рука наткнулась на что-то странное, тёплое, живое под тканью. Меня прямо пробрало, я одёрнул руку и с опаской заглянул за люк.
Хорошо, что не вскрикнул. Там прятался Володя, в темноте я нащупал его ногу. Через пару секунд – мы оба хохотали.
Так Володя пошутил надо мной.
Вечером ЦУП передавал что-то бредовое, безумное даже…
Завтра допишу, пора на боковую (ха, в невесомости это выражение точно не появилось бы, видели бы вы каюту космонавта и его отдых в спальном мешке), уже три часа нового дня.

 

22 февраля
Так вот, связь с ЦУП восстановилась на несколько минут.
В эфире был только вой помех и голос, не похожий на голос ни одного из операторов. Что-то монотонное и невнятное. Иногда казалось, что нам читают какую-то инструкцию задом наперёд.
Володя нервничает. Алексеевич хмурится. Мне тоже радоваться нечему. Поговорили на резких тонах, все трое. Это не хорошо. Нарушили джентльменское соглашение (о запрете на ругань и претензии до обеда), которое приняли ещё до стыковки. Микроклимат отношений экипажа очень важен, здесь недопустима бестактность. Потом остыли – извинились, Володя, правда, скорей пробурчал.
День прошёл смазано.
Вечером «добавил» командир: Алексеевич поделился сном, в котором я теряю поручни во время «выхода» и меня уносит в открытый космос. Не самые приятные образы – если отлетел, то станция не спасёт. Спасибо, Алексеевич.

 

23 февраля
Заменили блоки станции согласно регламенту.
Завтра перестыковка.

 

24 февраля
Володя трудится в спускаемом аппарате. Я работаю с видеокамерой – инспектирую.
Отстыковались от «Кванта», стали облетать станцию к переходному отсеку. Ищем следы столкновения транспортника с «Миром». Если не найдём, придётся «выходить» с Алексеевичем.
Командир настоящий ас, летит вокруг комплекса, я снимаю, правда, качество не ахти. Ничего не находим и стыкуемся. И тут я что-то замечаю в «окно» бытового отсека. Мы бросаемся к иллюминатору.
К наружному покрытию станции прилип… скафандр.
Пытаемся сообщить ЦУПу, но связи по-прежнему нет, доклады уходят в пустоту.
Скафандр за бортом!
Что происходит?

 

26—28 февраля
Несколько дней готовились к «выходу».
Температура внутренней обшивки в том месте, где к ней прилип (как?) скафандр, не вызывала опасений.
Вовремя заметили «сюрприз» с выходным люком. Кто-то из прошлой смены, Безяев или Луцкий, забыл зафиксировать ручку штурвала. Если бы мы случайно толкнули штурвал, что нетрудно при тесноте, то в щель приоткрывшегося люка рванул бы воздух из станции. А дальше – даже думать тошно. Может, успели бы в Базовый блок, а потом в транспортный корабль и домой, а, может, и нет.
Будет нам уроком на будущее. Хорошо хоть обошлось. Космос – он ведь не прощает. ЦУП «ожил», но прислал лишь ролик с фотографиями родных и друзей, на телефонные звонки не отвечал. Мы решили пока не сообщать о просчёте предшественников.
Подготовили инструмент, скафандры. Ответственное дело: герметичность, связь, прочее. Близкое «дыхание открытого космоса» едва не поссорило с Алексеевичем, опять нервозность. А потом командир замкнулся, работал молча.
Прикрепил фотографии Насти и Даника в каюте.
Из головы не выходит скафандр за бортом. Вот и антропоморфный пёс Гуфи вглядывается в «ночь». Принюхивается.

 

29 февраля
К 3.30 мы с Алексеевичем надеваем бельё, костюмы водяного охлаждения (комбинезон и шапочка с трубочками), медицинские пояса и влезаем в скафандры. Я помогаю командиру, потом вхожу сам. Надуваемся и глядим в «окно» шлюзового отсека. Там, под нами, Африка.
Страха нет. Я знаю, что буду осторожен – ради Насти и Даника.
Операции шлюзования проходят нормально. Мы проверяем герметичность люков и скафандров и сбрасываем давление в шлюзе до нуля.
В 5.05 открываем люк и оказываемся в вакууме. Станция находится в тени. Космос встречает нас бездной звёзд в ночи, звёзд много и светят они ярче, чем когда смотришь через иллюминатор.
Алексеевич фиксирует люк крючком и устанавливает защитное кольцо. Я выбираюсь следом.
Снаружи станция ершится солнечными батареями и модулями, вокруг плавают частички краски и экранно-вакуумной теплоизоляции.
Цепляя карабины, пробираемся по трассе. Восходящее солнце заставляет опустить светофильтры. Люк в шлюз остаётся позади. Мы осторожно (с острыми кромками звёздных датчиков следует держать ухо востро) продвигаемся к бытовому модулю. Связь паршивая, я слышу только обрывки слов командира и сыплю вопросами, от чего Алексеевич только раздражается. ЦУП молчит.
Цель уже близко. Я отстаю, используя в основном инерцию скафандра. И снова приходит тень – я включаю освещение на шлеме и едва не врезаюсь в спину командира, в шторку, закрывающую агрегат АСОЖ. Выныриваю сбоку, косясь на ненадёжный с виду карабин и страховочный фал, ведущий к кольцевому поручню. Вижу лицо Алексеевича за стеклом, оно бледное.
Фонари освещают корпус, в который вмялся скафандр «Орлан-ДМ», словно кто-то швырнул его в станцию. Жёсткая кираса, составляющая со шлемом единое целое, вдавлена в наружное покрытие. Рукава и оболочки штанин плавают в вакууме. Герметичность вроде как не нарушена.
Я смотрю на скафандр, потом на командира. Он кивает. Я тяну скафандр за рукав. С усилием, но удаётся отлепить его от станции. Креплю страховкой к своему скафандру и разворачиваю. Светофильтр опущен и не открывается, мы ничего не видим. Рукав пустой на ощупь. Кирасу покрывает какая-то слизь, видимо, она выполняла функции «клея».
После небольшого отдыха возвращаемся. Под нами плывёт ночная Канада, видны огни рыбацких лодок. Мы словно летим над планетой, мы – я, Алексеевич и пустой скафандр.
Горизонт голубеет, раздаётся красным. Такому действу можно поклоняться. Проплывая возле иллюминатора своей каюты, я заглядываю в круглое окно и вижу Гуфи. Игрушку покрывает жёлтая плесень. Мне становится не по себе.
Осматриваю резиновые кольца, открываю люк и вхожу в шлюз. Время: 6.55.
Шлюзуемся, ждём, когда выровняется давление, выбираемся из скафандров. Хочется в туалет, хочется глотнуть коньяка, хочется сделать так, чтобы мы вернулись без жуткой находки.
Оставляем скафандр в шлюзе. На борту.

 

1 марта
Скафандр был забит плесенью, не покрыт изнутри, а полностью ей заполнен. Когда Володя открыл его, то из снаряжения хлынула зеленоватая пыль. Микроскопические грибы неуловимо закружились по шлюзовому отсеку. Невесомость!
Помещение и скафандр вычищали долго, пыль и плесень упрятали в пылесборник. Снова инспектировали станцию в поисках налёта – пострадала не только моя каюта, но и другие уголки «Мира». Всё тщательно протёрли и собрали. Потом сами отмывались в «бане» – в тепловой кабине.

 

2—7 марта
Ничего не помогает. Микроорганизмы возвращаются.
Заметили, что у воды появился неприятный привкус. Через два дня в отсеках стало резко пахнуть.
Завтра Международный женский день, а настроения на поздравления нет абсолютно. ЦУП наконец-то вышел на связь и сказал, что они не смогут организовать телевизионный сеанс с семьями – никто не придёт в главный зал управления, чтобы увидеть нас.
Володя постригся «под ноль». В невесомости этот процесс выглядит довольно забавно, но снимать не хотелось. Володе нездоровится.
Вечером я занялся физкультурой: беговая дорожка и велосипед.

 

8 марта
С праздником, дорогие женщины. Извините, что на бумаге, с опозданием.
Отношения внутри экипажа рассыпаются на глазах. В лучшем случае, Володя и Алексеевич просто избегают встреч и общих работ.
Я провел несколько часов у иллюминатора, смотрел на Землю. Планета вовсе не выглядит беззащитной, скорей, уставшей. В переходе Земля – Космос чувствуется некая гармония: черноту сглаживает свет звёзд, луны, неба, самой Земли. Белое перетекает в голубое, голубое – в синее, синее – в чёрное.
Поговорил по телефону с Настей. Остался осадок. Она повторяла одно и то же: «устала ждать, устала ждать, устала ждать…» Потом прервали.

 

12 марта
Может, я схожу с ума? Начались проблемы с головой? Так рано?
Утром, в бытовом отсеке видел Безяева. Он плавал под потолком, поверх комбинезона был надет свитер, а голова походила на изрубленный кусок мяса. Из ран вылетали шарики крови. На трубах и кабелях висела бахрома плесени.
Галлюцинация – а чем это ещё могло быть? – исчезла, когда я приволок в отсек Володю. Мы поругались, глаза бортинженера были красными и злыми, мне казалось, что он хочет меня ударить. Уговор не ругаться в первой половине дня давно забыт.
Ночью долго не мог заснуть. Колотилось сердце.

 

17 марта
С подъёма начала надрываться сирена. Я уже привык не застёгивать молнию спальника на всю длину – выскакиваю, как только срабатывает аварийный сигнал. Комплекс «гудит».
Отбивая звук, лечу к посту управления. Сирена смолкает и снова включается, интервал в несколько секунд. Служебный модуль слыхом не слыхивал об аварии, но сигнал орёт – мёртвого поднимешь. Заблокировали звук.

 

18 марта
Снова видел Безяева. Снова мёртвого. Но крови было больше, словно убили его вот-вот. Заплесневелый бытовой отсек заполнили тёмно-красные головастики.
Почти не спал ночью. А когда заснул, мне снился Даник, играющий на полу ванной комнаты с красными леденцами.

 

20 марта
Отказал насос откачки конденсата. Ну, теперь сирена хотя бы гудела по делу.
Я разобрал колонку и увидел, что торцы и фильтр забиты какими-то кубиками ядовито-жёлтого цвета. Снова проделки плесени, с которой уже никто не борется. Я поковырялся внутри проволокой и извлёк из колонки жёлтого червяка, покрытого коричневыми пятнами. Отвратительную змею, новую хозяйку станции. И это в герметичном орбитальном водопроводе!

 

22 (?) марта
Плесень – везде, всюду. Такое впечатление, что она была всегда, но мы её не замечали. Тончайшие нити грибка колышутся под потолком, на стенах, в углах, на трубах, люках.
Махровое царство, серое, жёлтое, красное, зелёное. Всё шелушится, покрывается чёрными и коричневыми точками, разноцветной корочкой и плёнкой.

 

25 (?) марта
00.31. Сирена. Вырубилась вычислительная машина №1 и СУД. Развалилась ориентация, питания не хватает – низкие приходы. Перешли на минимальное потребление электроэнергии. Комплекс затих: помалкивают вентиляторы пылесборников, частично отключено освещение. «Мир» беспомощен, мы беспомощны. ЦУП молчит, тут явно дело не в баллистике. Почему это не волнует Володю и Алексеевича?

 

27 (?) марта
По-прежнему экономим электроэнергию. Гиродины, сверхточные органы ориентации, затормозились. Дрейфуем. Слушаем шёпот плесени.

 

(?) апрель
Володя стал совсем нервным, диким. Он перестал кашлять, но не выглядит здоровым. Я волнуюсь за его рассудок… или не волнуюсь… это трудно объяснить. Иногда кажется, что именно так и должно быть. Что так правильно.
Что-то меняет нас. Плесень?
Вирусы разрушают «Мир». Приборы выходят из строя один за одним. Мы абсолютно не контролируем ситуацию.
Сломался сигнализатор дыма и противопожарный датчик. Потом отказала система «Воздух» в модуле «Квант». Кое-как запустили. Вечером снова аварийный сигнал – система регенерации воды из урины. Сменили резервуар сбора остатка. Постоянно рычали друг на друга, и, в конце концов, Володя ударил меня в лицо. Я ответил. Покувыркались в невесомости, но остыли.
Снилось, что бью по лицу Володи молотком.

 

(?) апрель
Задыхаюсь. Задыхаюсь. Задыхаюсь…
Перечитал свои записи и стал задыхаться. Словно проснулся под водой. Откуда столько спокойствия в словах, эта ужасающая отстранённость? Мы едва не потеряли комплекс из-за неполадки в управлении транспортника! К станции «прибило» заполненный плесенью скафандр! Всё ломается, постоянно ревёт сирена! Эти ссоры, драка с Володей, накатывающая волнами агрессия! А призрак мёртвого – убитого! – Безяева…
Реально ли всё это? Я не знаю… сейчас, когда мне страшно и не хватает воздуха, – не знаю!
А ещё эти разговоры в моей голове. Они появились недавно. Параллельно размышлениям слышатся посторонние голоса: словно два незнакомца спорят по телефону. Словно кто-то подключился к моим мыслям…

 

(?) апрель
Галлюцинация. Опять Безяев, но на этот раз с Луцким. Кошмар словно отмотали на начало.
Я видел, как Луцкий подплывает к Безяеву со спины с трёхствольным ТП-82 в правой руке. Космонавтов вооружают охотничьим пистолетом для защиты от зверей, для охоты и подачи световых сигналов в случае посадки в безлюдной местности. На нашем транспортном корабле был такой же.
Луцкий размахнулся. К рукоятке пистолета крепился приклад-мачете. Удар пришёлся Безяеву в темечко, влажно чавкнуло. Лезвие мачете удалось извлечь из черепа не сразу. Луцкий перевернул напарника и принялся рубить лицо. Делал он это без спешки и излишней силы замаха, чтобы совладать с отдачей.
Кровь собиралась в шарики, растекалась плёнкой по потолку. В бытовом отсеке не горели лампы, но видно было хорошо – светилась плесень на стенах.
Лицо Луцкого – лицо убийцы – было абсолютно спокойным, болезненно-бледным, истощённым, но спокойным. Закончив с Безяевым, он взвёл два курка, приставил пистолет к виску и стал чего-то ждать. Шарик крови подплыл к его рту, ударился о тонкие губы и отлетел. Луцкий опустил пистолет, отсоединил мачете и отбросил в сторону, ТП-82 швырнул в другую.
Он казался реальным, когда проплывал мимо меня. Реальным, как приборы на стенах. Меня затошнило.
Я следовал за ним до шлюзового отсека, но убрался в каюту, как только понял, что собирается сделать Луцкий. «Выйти». Даже учитывая тот факт, что в открытый космос надумал выбраться призрак, я не хотел находиться рядом.
Ночью я видел Луцкого за «окном».
Он уплывал.

 

(?) апрель
«Грузовик» не пришёл. Не причалил к станции, не привёз запах лимонов и яблок, почту, посылки из дома, разносолы и сладости. Модуль «Квант» забит «мусором», скоро его негде будет складывать.

 

(середина?) апреля
«Мир» похож на огромный организм, который болен. Слизь. Белёсые следы. Бактерии портят оптику, безжалостно грызут оборудование, лакомятся облицовкой. Но плесень видится не причиной – следствием. Знаете… как слёзы после обиды, а не сам удар.

 

(?) апрель
…за иллюминатором что-то двигалось, ворочалось в звёздном сне, тёрлось о корпус станции закрытым веком…
…я смотрел, как ледяная ночь меняет формы, играет чёрными красками…

 

(?) май
Грибок. Мерзкий налёт. Плесень.
Она выделяет какой-то газ, ведь так? Поедает станцию, разрушает оборудование и системы… насколько опасно её «дыхание», её споры? Может ли плесень стать причиной перемены в поведении Володи? В замкнутости Алексеевича? Моей апатии?
Или всё это из-за «мёртвого дома»? Из-за стресса? ЧП с СУД случилось несколько недель (месяц?) назад. На станции погас свет, замолчали вентиляторы, заснули приборы. «Мир» превратился в «мёртвый дом» с тремя разругавшимися в хлам родственничками. Очень сильный стресс. У меня начались головные боли, особенно невыносимые, когда мы с Володей и Алексеевичем пытаемся реанимировать комплекс. Голова проходила только, когда я оставался один в своей каюте. Галлюцинации не повторялись… Безяев умер, а Луцкий ушёл в космос.
Мы ждём приказ с Земли о срочной посадке, но связи нет.

 

(?) май
Вечером включили вычислительную машину (всё-таки ЦУП за нами наблюдает?), но СУД снова выдала аварию, и всё вырубилось.
Экономим «ампер-секунды».

 

(?) май
Мне страшно. Очень страшно.
Почему этого почти не видно по записям?! Дневник ведёт кто-то другой: безразличный, пустой я, который просыпается лишь изредка, последний раз в апреле (?).
Всё происходящее на «Мире»… оно не может быть реальным! Мы больны! Экипаж отравлен! ЦУП не отвечает, потому что знает что-то, потому что не собирается нас…
Я по-прежнему слышу чьи-то разговоры в своей голове. Параллельную линию. Концентрировался час или два, чтобы разобрать «переговоры», но смысл услышанного тут же забывался… правда, я почти уверен, что кто-то кричал, просил о помощи, а его собеседник отвечал «нет, нет, нет…»
За стеной стучат! Володя? Алексеевич?
Я больше не вынесу…

 

26 мая
Реанимировали СУД, раскрутили гиродины.
После построения ориентации вернулась связь через ретранслирующие спутники. Узнал, что сегодня 26 мая.
ЦУП устроил телефонный сеанс с домом. Хотелось бы конечно «встретиться с родными в комнате №23», но тут выбирать не приходится. Главное, хоть какой-то сигнал наладили. Настя рассказала, что у нас дома гостят мои родители и всё хорошо. А потом резко отключилась – и ни слова про Даника. Я растерялся, ещё долго спрашивал у трубки, звал.
Чёрт…
Только сейчас, описывая события дня, я понял…
Голос Насти. Это была запись. Она повторила всё то же самое, что и больше двух месяцев назад. Не она – плёнка.

 

28 мая
Застал Володю, когда он ел.
Вокруг подбородка и губ бортинженера колыхались серые нити, словно водоросли в воде. Плесень покрывала и кусок торта, который Володя приготовил вчера из творога, орехов, печенья и изюма. Володю это не смущало.
Я видел, как он сидит, как старательно пережёвывает отравленную пищу, и его чёрные, точно смола, глаза. И как он смеётся, глядя сквозь меня.
Я понимаю, что описываю странные, даже жуткие вещи. На комплексе творится что-то необъяснимое, но… что мне остаётся? Связи с ЦУПом нет. Члены экипажа превратились в отшельников. Любое совместное дело, направленное на выживание, выливается в конфликт.
Всё это ненормально. А вот вести дневник – это кажется правильным. Единственно правильным. Это успокаивает, какое бы безумие не выплеснулось на страницы.
Потому что когда я пишу, всё уже случилось. Прошлое, которое оказалось не настолько сильным, чтобы отнять у меня будущее.
Я ещё здесь.
Мы здесь.

 

29 мая
Много размышляю.
Заметил одну странность. Злость, желание причинить боль возникает, только когда кто-то есть рядом. А когда я один, обволакивает некая отстранённость, вот как сейчас, во время написания дневника. Очень трудно вспомнить смысл слова «паника». Очень трудно поверить в то, что отражаешь на бумаге.
Это похоже на анестезию чувств…

 

1 июня
Станция поросла космическими грибами. Изоляцию проводов и труб покрывает густой налёт плесени, стены затянуты живой плёнкой. Кормовая часть модуля «Квант» окутана белым налётом. Микробы, которые не боятся ни холода, ни радиации, плодятся и размножаются. Окисляют всё, что способно к окислению. Им здесь нравится.
Мне – нет. Постоянно кружится голова, тошнит, скачет температура.

 

(?) июнь
Володя плавает по станции со сложенными на груди руками и закрытыми глазами. В волосах запёкшаяся кровь – наверное, от ударов. Иногда он говорит: «ЦУП затопит станцию». Или: «Вернулись другие». Или: «Оно посмотрело на них». Он говорит сам с собой, на мои вопросы почти не реагирует, хорошо если приподнимет веки и глянет, и то недобро.

 

(?) июнь
Научился «отключаться» от разговоров в голове. Представляешь тумблер – щёлк! – и нет голосов. Только собственные мысли…

 

(?) июнь
Вчера Володя убил Алексеевича.
Мы все торчали в Базовом блоке, впервые за последний месяц или два. Командир крутил педали, я читал «Мастера и Маргариту», Володя смотрел в иллюминатор, а потом выплыл и вернулся уже с молотком.
Он орудовал им долго, словно автомат, словно Луцкий с мачете в моей галлюцинации. Я даже не попробовал его остановить, просто смотрел, вздрагивая при каждом ударе, но не чувствуя ни страха, ни жалости. Молоток не отскакивал от черепа Безяева, я почти видел, как внутри полой ударной части движутся металлические шарики, рассеивая энергию отдачи.
А потом Володя покинул станцию. Вошёл в скафандр и улетел.
Он улыбался через стекло шлема, когда пустота засасывает его.
Я запихал Алексеевича в «Квант». Едва удалось.

 

(?)
У меня прекрасные жена и сын… я их так люблю… мне так повезло…
Но сейчас я в аду. В аду, который не могу понять, но который очень хорошо понимает меня.

 

(?)
В иллюминаторе нечто чёрное, враждебное, бесконечное, мёртвое. Космос.
Что мы знали о нём? Что хотели узнать? Мы собирали информацию по крупицам, словно снимали чешуйки отмершей кожи с тела необъятного монстра, всматривались в телескопы, посылали сигналы… но что если тьма почувствовала нас, увидела нас, услышала нас?
Что, если на мгновение, бесконечно малое земное мгновение, угольная бездна приблизилась к станции и приникла лицом к иллюминатору? Что, если она заглянула в тех, кто был тогда на «Мире», и осталась в них едкой плесенью?
Что, если Безяев и Луцкий никуда не улетали? (Кто тогда сел в транспортник вместо них? Кто? Она? Пыльца её взгляда?)
Что, если они улетели, но пустота запомнила их? Но как же тогда другие… все эти люди, которых я вижу на борту? Кто они? Как она увидела их? Или в одном человеке можно рассмотреть всех остальных?
Что, если теперь она смотрит на меня их глазами? Что, если я…

 

????
Утром я видел Настю. В бытовом отсеке. С молотком. С тем самым молотком, которым Володя убил командира. Прежде чем скрыться за углом и исчезнуть, она обернулась. Лицо моей жены – призрака, галлюцинации – покрывала плёнка из волокнистых грибов…
Мне кажется, что я долго не выдержу. Что предел уже близко… за следующим люком, за круглым стеклом, что прячет Солнце, и Землю, и слепки времён года, которые меняются каждые полтора часа… Ещё один шаг, одно слово, одно видение – и в голову хлынет тьма, хаос, безразличие смерти.
Или всё это уже было? Уже пройдено?
Я боюсь телефонного сеанса связи с семьёй, с Настей. ЦУП давно не организовывал «встреч», ЦУП молчит, но теперь это не кажется предательством… Нам всем надо немного тишины и одиночества, полного одиночества, чтобы отдохнуть, справиться… переждать.
Переждать что?..
Всё.
Пускай она забудет о нас, пускай её глаза (глаз?) закроется…

 

Слезла кожа с пяток… теперь как у младенца… правда эта плесень, она примеряется и ко мне… салфетки справляются плохо…
Снова отказала система «Воздух».

 

нетнетнетэтогонетничегонет
язадыхаюсьвоздухзадыхаюсьэтонеяпочтивсегданеянея
спаситенасспаситенасспаситеменяменяменяспасите

 

Вернулся Володя. Скребётся в люки, стучится в иллюминаторы.
Я не пущу его. Не хочу. Не могу.
Это не он.
Шлем его (уже не его) скафандра покрыт плесенью, но визор тщательно протёрт, и я вижу чёрные глаза и синюю кожу за ним. Силовая и герметическая оболочка перчаток повреждена, одного пальца нет.
Володя облетает станцию снаружи, но всегда возвращается к иллюминатору бытового отсека. Иногда я прихожу туда, и мы смотрим друг на друга через сверхпрочное кварцевое стекло.
Станция движется по терминатору, от чего кажется, что вечер затянулся, и я барахтаюсь в нём, как насекомое в клею. День-ночь. Это раздражает, уж лучше бы что-то одно – свет или тень. Без разницы.

 

А что, если нет никакой бездны? Нет глубины, сотканной из пустоты и звёзд, взгляд которой способен…
Что, если есть только человек?

 

Что, если в иллюминаторе только мы?
Мы и плесень.

notes

Назад: Проблемы авансом
Дальше: Примечания