Глава тринадцатая
МАРКУС
Аскеры пришли только к вечеру третьего дня, и ветераны Первого колониального провели это время с пользой. В домах, стоявших у самой воды, пробили бойницы; другие постройки разрушили и соорудили из обломков баррикады на улицах и в проулках, а большие двенадцатифунтовые пушки тщательно замаскировали охапками тростника и всяческим хламом. На третий день ожидания Маркус обнаружил, что беспокойство, терзавшее его, поблекло и сменилось чем–то вроде предвкушения: «Пускай только сунутся сюда. Уж мы их встретим!»
Аскеры явно спешили. С высоты холма Маркус наблюдал за тем, как головной батальон противника нестройной походной колонной движется к переправе. Он лелеял смутную надежду, что аскеры, не зная обстановки, направятся прямиком через канал, но, как видно, вопреки всем его предосторожностям, они все–таки кое–что пронюхали. Впрочем, солнце уже клонилось к закату, и командир батальона то ли страшился потерять время, то ли недооценил вероятные силы противника. Так или иначе, батальон, едва подойдя к каналу, перестроился в боевой порядок и с плеском зашагал по мелководью.
То, что случилось потом, наверняка стало для хандараев кошмаром наяву. Именно к такой ситуации Маркус готовил своих офицеров. Ни единого выстрела не прозвучало, пока головная рота аскеров не вышла из воды на ближний берег. В этот миг груды маскировочного хлама полетели прочь, обнажив блестящие дула двенадцатифунтовых орудий, сплошь покрытые цитатами из Писания. Орудия изрыгнули клубы дыма вперемешку с картечью, нешуточно проредив головную роту аскеров и вспенив воду по всей переправе. Одновременно засевшие в домах ворданаи принялись обстреливать уцелевших врагов из мушкетов.
Результат был именно таким, на какой рассчитывал Маркус. Голова вражеской колонны рассыпалась в панике, раненые искали спасения, а те, кого не задело огнем, пытались бежать из–под обстрела. Укрыться им было негде, разве что впереди, где высокий берег мог отчасти заслонить от артиллерийских залпов, и десятки врагов метнулись к этому скалистому обрыву. Остальные бросились в воду, силясь уйти за пределы досягаемости ворданайских мушкетов. Орудия грохотали им вслед, взрывая гладь канала пригоршнями картечи.
Лишь когда аскеры почти выбрались из–под картечного огня, Маркус отправил курьера туда, где располагалась вторая половина батареи — три замаскированные пушки, спрятанные за домом на берегу канала. Их проворно выкатили на позицию, в то время как оставшиеся в деревне перешли с картечи на круглые ядра — и скоро все шесть пушек стреляли по длинной дуге через канал, по толпе людей, беспорядочно выбиравшихся из воды на дальний берег. К этому времени прибыли головные силы второго хандарайского батальона, и их появление только усилило суматоху. На таком расстоянии артиллерийский огонь больше действовал на нервы, нежели уничтожал противника, но пушкари трудились с упоением и не прекращали стрельбы до тех пор, пока оба вражеских батальона, сумев кое–как справиться с паникой, не отступили из–под огня.
Между тем Маркус отправил три роты вниз по берегу канала. Аскеры, укрывшиеся там, были не в состоянии сопротивляться, многие побросали оружие либо намочили порох в воде. После краткой и беспорядочной стычки они сдались, и на руках у Маркуса оказалось еще добрых полроты пленных — вдобавок к сотне с лишним уже имевшихся. Противник, по предположению Маркуса, потерял вдвое больше убитыми и ранеными, а ворданаи, судя по всему, лишились менее десятка человек.
— Разделали под орех! — выразил Адрехт общее настроение, царившее в ворданайском лагере. Стемнело, огоньки походных костров рассыпались по всему городку и у палаток позади холма. — Если хандараи будут продолжать в таком духе, нам даже не придется утруждать полковника.
— Если хандараи будут продолжать в том же духе, значит они глупее, чем мы думали, — отозвался Маркус. Они стояли в том самом месте, с которого он наблюдал за ходом боя, — на холме перед храмом, откуда были видны как на ладони и весь городок, и переправа, и изрядный кусок дальнего берега. — Они попытались проскочить мимо нас и получили взбучку. Сомневаюсь, что хандараи повторят этот маневр.
— А что же еще им остается? — возразил Адрехт. — Переправа узкая, сразу оба батальона по ней не отправишь, а поодиночке мы их снова искрошим.
Маркус покачал головой. Он следил за тем, как на дальнем берегу вспыхивают, словно звезды, все новые огоньки костров. Их было пугающе много.
— Увидим, — сказал он.
Ответ на вопрос они получили утром.
Пушкари аскеров даже не стали дожидаться восхода солнца. Как только начало светать и из темноты проступили очертания местности, северный берег реки полыхнул смертоносным огнем — предутренний полумрак разорвали вспышки орудий. Миг спустя над рекой разнеслись гулкое уханье выстрелов и басовитый вой летящих ядер.
В месте переправы река значительно расширялась, а значит, дальность огня должна была составлять по меньшей мере шестьсот, а то и семьсот ярдов. Выделить на таком расстоянии отдельных людей немыслимо, даже если бы орудия оказались способны на такую точность. Вражеские артиллеристы противника не стали тратить время на бесплодные попытки. Вместо этого они принялись обстреливать дома, стоявшие у самой воды. Пушечные ядра летели по длинной дуге, завершая свой воющий полет там, где так тщательно укрепились солдаты Первого колониального. Первые несколько выстрелов прошли впустую — ядра либо унеслись вглубь городка, либо, не долетев до цели, с плеском рухнули на мелководье, — однако хандарайские пушкари быстро пристрелялись. Глиняные стены местных домишек нисколько не защищали от опасности — наоборот, по сути даже усугубляли ее, поскольку глина под ударами снарядов разлеталась на острые как бритва осколки.
В течение получаса все прибрежные дома превратились в груды обломков, и сразу в десятке мест занялся огонь. Это обстоятельство Маркуса не особо обеспокоило — ветер был недостаточно сильный, чтобы раздуть настоящий пожар, — однако капитан с нетерпением всматривался в край неба на востоке. Солнце всходило невыносимо медленно, постепенно озаряя светом округу, пока наконец не стали видны вражеские позиции. Место каждой пушки отмечали клубы порохового дыма. Орудий оказалось четыре — прямо напротив переправы, их расставили строго в ряд, в точности по канонам учебника артиллерийской стрельбы.
— Ладно, — сказал Маркус, обращаясь к своим пушкарям, которые переминались рядом, так же, как он, изнывая от нетерпения. — Приступайте.
И ворданайские пушки с ревом открыли ответный огонь. Еще ночью Маркус разделил их на три группы, разместившиеся вдоль берега — одну напротив переправы, стрелять картечью, если аскеры попытаются там прорваться, две другие выше по берегу, чтобы обеспечить ведение продольного огня. Теперь все шесть двенадцатифунтовых орудий принялись за дело, выцеливая сквозь клубы дыма вражеские пушки.
Маркусу подумалось, что все это отчасти смахивает на игру в ручной мяч. Пехоте с обеих сторон оставалось только исполнять роль зрителей и криками подбадривать свою команду, между тем как пушкари, обливаясь потом, возились с ядрами, пороховыми картузами и шомполами. Всякий раз, когда выстрел чьей–то пушки взрывал фонтаны земли и дыма в опасной близости от вражеского орудия, раздавались ликующие вопли, которые были слышны даже на храмовом холме.
Маркус приказал, чтобы зарядные ящики — здоровенные тележки с запасами пороха и снарядов, которые на марше прицеплялись к орудиям, — держали на приличном расстоянии от огневых позиций. Это означало, что всякий раз, когда боеприпасы на позиции иссякнут, их придется тащить волоком издалека, но Маркус организовал группы пехотинцев, которые по цепочке передавали порох и снаряды к орудиям. Солдаты взялись за это дело с большой охотой. Маркус подозревал, что принимать хоть какое–то, пусть даже малое, участие в бою легче, чем прятаться, припав к земле, за обрушенными стенами и вздрагивать при каждом звуке пушечного выстрела.
Пушкари аскеров, заново наведясь под ворданайским огнем, пытались огрызаться, но счет явно был не в их пользу. Ворданаи не только имели больше орудий — они установили пушки за баррикадами из груд земли и обломков глины, за которыми орудийным расчетам угрожало разве что прямое попадание, а вот позиции аскеров были как на ладони. В густом дыму невозможно было разглядеть результаты артиллерийской дуэли, но Маркусу показалось, что ответные выстрелы противника понемногу становятся реже.
То, что противник не проявил той же предусмотрительности со своими зарядными ящиками, стало очевидно: сквозь завесу дыма на дальнем берегу взметнулся фонтан огня, разрастаясь, словно громадный оранжево–красный цветок. Миг спустя чудовищный гулкий грохот — словно великан топнул по земле ногой — заглушил даже грохотание пушек. Когда пламя опало, оставив после себя гигантское облако, похожее на гриб, хандарайские пушки разом прекратили стрельбу. Ворданаи вели огонь еще несколько минут, затем и их орудия одно за другим смолкли. Над берегом и вокруг храма разнеслись ликующие крики.
Лейтенант Арчер, заместитель Пастора, явился в импровизированный штаб Маркуса одновременно с первыми ранеными. Когда обстрел прекратился, поисковые команды наконец смогли пробраться к берегу и начали разбирать завалы. Наряд за нарядом почти бегом возвращался оттуда с носилками или волокушами, сделанными наспех из дверных филенок, столешниц — всего, что подвернулось под руку. Другие наряды шли гораздо медленнее, никуда не спеша. Они несли убитых.
Сам Арчер был цел и невредим, хотя почерневшее от порохового дыма лицо свидетельствовало о том, что молодой лейтенант принимал самое живое участие в артиллерийской дуэли. Он лихо откозырял.
— Потери есть? — спросил Маркус, не отводя глаз от другого берега, над которым постепенно развеивался дым.
— Двое, — сказал Арчер. — Один погиб, упокой Господи его душу. Другой, возможно, выживет, но лишится руки. . одного орудия поврежден лафет. Больше ничего серьезного. Милостью Господней, — прибавил он набожно. Будучи правой рукой Пастора, лейтенант в полной мере разделял его религиозность.
— Отлично, — произнес Маркус. — Если эти пушки — лучшие из тех, что есть у аскеров, переправиться они смогут весьма нескоро.
— Прошу прощения, сэр, но вряд ли это лучшие их орудия. Восьмифунтовые пушки «Гестхемель»? Да они старше меня!
— Не думаю, что у аскеров есть выбор. В основном их снабжали списанным имуществом армии его величества. — Маркус на миг замялся. — Удивлен, что вам удалось так хорошо рассмотреть эти пушки.
— Я их не видел, сэр. Знающий человек может распознать вид орудия по звуку выстрела.
— Поверю вам на слово, — сухо отозвался Маркус.
— Благодарю, сэр. Однако, если аскеры планировали оборонять переправу у Западного моста, они наверняка должны были прихватить с собой не только пару легких пушек. Я думаю, что более тяжелые орудия еще только подтягиваются сюда.
— Кто–то там, за рекой, чертовски спешит, — пробормотал Маркус. Он надеялся, что это хороший признак: «Если аскеры так рвутся переправиться через реку, значит им тем более стоит помешать, верно?» Он поморщился — мимо пронесли очередные носилки. — Если вы не сумеете подавить их огонь, нам на этом берегу придется солоно.
— Так точно, сэр, — отозвался Арчер. — Мы сделаем все, что в наших силах, сэр.
На пару часов воцарилась тишина, чему Маркус был несказанно рад. Передышка дала ему возможность вынести из прибрежных руин убитых и раненых, и поисковые команды, пользуясь случаем, покопались в развалинах со всей основательностью. Именно потому Маркус и взял с собой ветеранов Первого колониального. Средний ворданайский солдат, как правило, не имел опыта баррикадных боев и возведения боевых укреплений, поскольку на континенте просто–напросто не воевали таким образом. Там, к примеру, считалось верхом неучтивости разносить вражеский городок из осадных орудий. Ветераны, однако, много лет провели в Хандаре, где шайки разбойников и летучие отряды десолтаев не стесняясь использовали дома местных жителей в качестве фортов, а потому им не раз доводилось принимать участие в ожесточенных уличных битвах. Сценарий подобного боя был знаком им до мелочей.
«Вот только на этот раз мы, впервые в жизни, оказались по другую сторону баррикад», — подумал Маркус. Обычно все происходило наоборот: местные укреплялись в какой–нибудь деревушке, а ворданаи выкуривали их оттуда пушечным огнем и штыками.
Капрал Монтань, который, по всеобщему мнению, был самым зорким в полку, по приказу Маркуса засел на крыше храма и неотрывно следил за южным направлением. Четыре дня, сказал Янус, а сегодня именно четвертый день. Всякий раз, когда Маркус слышал чей–то крик, сердце у него подпрыгивало в безумной надежде, что кто–то увидел, как с юга движутся к городку длинные колонны синих вор- данайских мундиров.
Как бы не так! Из храма выбежал посыльный, резко остановился и торопливо отдал честь:
— Движение в лагере противника, сэр! Похоже на тяжелые орудия, сэр!
«Вот оно, началось!» Маркус вперил взгляд на север, на дальний берег, куда хлынули, словно рассерженные муравьи, десятки бурых фигур. И пары минут не прошло, как он заметил первую вспышку огня, за которой последовал отдаленный раскатистый грохот. Маркус проследил взглядом траекторию выстрела, чтобы посмотреть, куда он угодит, — и опешил, когда ядро с пронзительным, злобно мяукающим визгом пролетело над его головой, едва не чиркнуло о крышу храма и ухнуло на землю далеко за пределами городка.
— Святые угодники! — вырвалось у Маркуса. — Какого дьявола! — Он нетерпеливо махнул рукой стоявшему рядом посыльному. — Бегом к лейтенанту Арчеру и спроси у него, что это за чертовщина!
Впрочем, к тому времени, когда вестовой вернулся, Маркус и сам понял, что к чему. Еще три чудовищные пушки открыли огонь, два ядра пролетели над городком, а третье упало в некотором отдалении от берега, пропахало насквозь несколько домов и только тогда остановилось. Запыхавшийся посыльный подтвердил подозрения Маркуса.
— Осадные орудия, сэр! — выпалил он, все еще переводя дух, после того как дважды пробежал через весь городок. — Большие, сэр, самое малое — в двадцать четыре фунта.
— Тридцать шесть, — поправил Маркус. — Это тридцатишестифунтовые корабельные пушки.
— Правда? — Солдат, явно впечатленный, оглянулся на дальние клубы порохового дыма. — Отличное зрение, сэр!
Губы Маркуса дернулись в мимолетной усмешке.
— Боюсь, я все же не настолько зоркий. Просто мне довелось проходить мимо этих орудий по меньшей мере раз в неделю. Ты забыл, что принц выставил их в ряд вдоль гавани в Эш–Катарионе.
Корабельные пушки были подарком короля Вордана своему венценосному другу и брату. Принц, помнится, пришел от них в полный восторг. В тот день Маркус оказался свидетелем того, как солдаты Первого колониального выгружали их на берег, пыхтя и ругаясь на чем свет стоит, — по два десятка человек на каждое орудие. Если малыши «гестхемели» были старше лейтенанта Арчера, то эти пушки превосходили по возрасту старейших жителей Хандара — неуклюжие сувениры минувшей эпохи. Никто, разумеется, не сказал принцу, что громадные орудия, которыми он так гордится, — всего лишь музейные экспонаты.
У посыльного отвисла челюсть.
— Сэр. так это — те самые пушки? Я всегда считал, что они только для красоты!
— Как видно, генерал Хтоба нашел им другое применение. — Маркус с мимолетной благодарностью помянул прозорливость, которую проявил Янус, решив не идти в сторону Западного моста. При одной мысли о том, что полк, ворвавшись на мост, напоролся бы на эти допотопные чудовища, Маркуса пробрала нешуточная дрожь. — Что думает Арчер? Сумеет их подавить?
— Он сказал, что постарается, сэр, но они уж очень далеко от берега. Большая дальность, сэр.
— Передай ему, чтобы постарался. И пускай опять подают боеприпасы по цепочке.
Новый выстрел одного из корабельных монстров пришелся уже заметно ближе к берегу. Громадное ядро пробило городок насквозь, точно папиросную бумагу, оставляя за собой ровный след из поднимающейся пыли. Посыльный судорожно сглотнул, снова отдал честь и бегом унесся прочь.
Пушки Арчера открыли огонь пару минут спустя. Как и предсказывал лейтенант, из–за дальности его ответные выстрелы оказались менее эффективными, чем прежде, однако мастерство заместителя Пастора не вызывало сомнений. Всего лишь через пару выстрелов его орудия уже методично били в точности по клубам порохового дыма, который окутывал большие корабельные пушки. Одно хорошо: эти музейные экспонаты было долго и муторно наводить на цель. Если бы они вступили в дуэль с Арчером, им понадобилась бы целая вечность, чтобы как следует пристреляться.
Именно потому корабельные монстры даже не попытались отстреливаться. Они продолжали бить по прибрежной полосе, без труда, словно спичечные домики, разнося баррикады из обломков дерева и глины. Между тем нарастающий вой пронзительно возвестил о появлении на сцене нового противника. Маркус увидел, как первый выстрел, оказавшийся недолетом, взметнул вихрем пыли и грязи изрядную часть берега. «Ховитцера».
Еще один подарок принцу от короля. Маркус от души сожалел, что его повелитель был так безмерно щедр — пускай даже он всего лишь очищал свои арсеналы от списанного хлама. По сравнению с корабельными пушками «ховитцеры» были сущими карликами — куцые и широкие, отчасти напоминавшие ванны на колесах. Стреляли они не ядрами, а снарядами — чугунными шарами с порохом и ударным взрывателем. Подобно корабельным гигантам, «ховитцеры» принадлежали к вооружению прежней эпохи — эпохи, когда войны велись без особой учтивости, а осады были обыденным явлением. В отличие от тридцатишестифунтовых громадин, созданных для защиты гавани от вражеских судов, прямым и единственным предназначением «ховитцеров» был обстрел окопавшегося противника и вражеских укреплений.
Арчер отступил не сразу. «Ховитцерам» понадобилось какое–то время, чтобы пристреляться, — они и в лучшие времена не отличались меткостью, так как вели стрельбу не по отлогой траектории, как обычные пушки, а по высокой дуге. Как только выстрелы «ховитцеров» стали раздаваться вблизи ворданайских позиций, все артиллерийское мастерство Арчера оказалось сведено на нет. Снаряды летели не прямо вперед, а сверху и с одинаковым успехом могли упасть как перед прикрытием, так и позади него. При взрыве они разлетались на множество чугунных осколков, не менее смертоносных, чем мушкетные пули.
Еще несколько минут ворданайские артиллеристы продолжали уже очевидно неравную дуэль, под огнем противника стойко посылая ядра в пелену порохового дыма. Вскоре, однако, они сдались, и пушки Первого колониального одна за другой смолкли. Теперь над полем боя слышен был только отдаленный раскатистый грохот выстрелов из–за реки.
Пару минут спустя явился сам Арчер — почерневший от копоти пуще прежнего, с длинной кровоточащей раной на плече. Лейтенант неловко отдал честь и покачал головой:
— Извините, сэр. Я приказал парням отойти. У нас было уже больше десятка раненых, а одна из новых пушек вышла из строя с разбитой осью, и…
Маркус взмахом руки призвал его к молчанию. Как только стало ясно, что ворданайские пушки прекратили стрельбу, «ховитцеры» перенесли огонь на прибрежную полосу. Снова по всему злосчастному городку вспыхнули пожары, и каждый разрыв снаряда сопровождался фонтаном обломков и клочьями горящего тростника. Маркус мельком глянул на небо. Солнце еще даже не достигло зенита, и горизонт на юге оставался все так же пуст.
— Арчер, — сказал он, — отводите свои пушки назад к храму и начинайте окапываться. Позаботьтесь о том, чтобы из–за бруствера просматривалось это направление.
— Есть, сэр! Но…
Маркус уже повернулся к нему спиной.
— Посыльный!
— Здесь, сэр! — выкрикнул, четко отдав честь, ждавший неподалеку солдат — молодой, со смышленым лицом.
— Спустись к лейтенанту Голдсуорту. — Это был заместитель Вала, который сейчас командовал силами, укрепившимися на берегу. — Скажи ему: пускай терпит, стиснув зубы, пока хандараи не подойдут на расстояние мушкетного выстрела, после этого даст залп — и отступает. Я буду ждать его с первым батальоном, и мы загоним аскеров в реку. Все понятно? Вперед. — Маркус жестом подозвал к себе другого солдата. — Найди капитана Ростона. В последний раз я видел его на крыше. Скажи, что он возглавит резерв до моего возвращения.
На другой стороне реки пришла в движение бурая масса вражеской пехоты. Стройные колонны аскеров потянулись между все так же громыхающими корабельными орудиями, перестроились и двинулись к переправе.
Городок был не настолько велик, чтобы его оборонять всеми силами, находившимися в распоряжении Маркуса. Он приказал второму батальону — вернее, трем ротам второго батальона, которые взял с собой, — удерживать прибрежную полосу, а три другие части оставил в резерве и разместил позади храма, где они были надежно прикрыты от огня вражеской артиллерии. Самой крупной из этих частей был его собственный, первый батальон — свыше четырех сотен человек в четырех ротах.
Командиры этих рот сейчас собрались тесной компанией, дожидаясь Маркуса. При виде их он опять остро пожалел об отсутствии Фица. Все эти люди были ветеранами Первого колониального, а значит, отбросами офицерского корпуса армии ее величества. Лейтенант Венс — бывший кавалерист, который свалился с лошади, повредив голову, следствием чего стати хрупкое здоровье и регулярные приступы лихорадки. Сержанта Дэвиса, толстяка, балагура и любителя поизмываться над младшими по званию, по слухам, сослали в Хан- дар за участие в избиении до смерти рядового. Лейтенант Торп был того же склада, что Адрехт, — любил кружевные рубашки и роскошь, но его характер не отличался достоинствами, присущими капитану. Что до Стрейча, он являлся, наверное, старейшим в армии лейтенантом — почти пятидесяти лет. Его преступление, насколько сумел выяснить Маркус, состояло в том, что он отказался уйти в отставку в положенный срок.
Никому из этих людей Маркус в другое время не поручил бы подобной задачи, но сейчас выбирать не приходилось. При его приближении все четверо вытянулись по стойке «смирно». Во всяком случае, двое из них — потому что лейтенант Стрейч двигался медленно, опасаясь повредить спину, а Дэвис замешкался, перемещая в уставное положение свою массивную тушу.
— Мы пойдем в атаку, — сказал им Маркус. — Ведите своих людей вверх по холму, к входу в храм. Я буду ждать вас там.
— Есть, сэр! — хором ответили все четверо и кто как мог заторопились прочь. Маркус опять глянул на юг, но там по–прежнему не было видно ни единого признака подмоги. Он поднял взгляд на громаду храма и заметил, что из–за края крыши выглядывает Адрехт. Маркус нарочито развязно помахал собрату по званию и быстрым шагом направился к месту встречи.
К тому времени, когда первый батальон занял намеченную позицию, аскеры уже почти преодолели переправу. Их артиллерия, как и надеялся Маркус, отошла. Ни корабельные орудия, ни «ховитцеры» не обладали такой точностью стрельбы, чтобы поддерживать огнем пехоту без серьезного риска нанести удар по своим. Тростник, подожженный снарядами, до сих пор еще горел по всему городку, наполняя улицы приторным черным дымом, который смешивался с едкой серой гарью орудийных выстрелов и взрывов. Больше всего пострадали дома, стоявшие на подходах к берегу, — там едва ли осталось хоть одно целое строение. Кое–где в глиняном крошеве виднелись неподвижные тела в синих мундирах; уцелевшие солдаты трудились над укреплением наспех сложенных баррикад.
Маркус повернулся к своим людям. Они являли собой пестрое зрелище — потрепанные армейские мундиры вперемешку с одеждой из хандарайской ткани всех оттенков синего. Увидел Маркус и множество взволнованных лиц, отчего ему стало не по себе. При всем своем боевом опыте ветераны Первого колониального не были привычны вести неравный бой.
— Я приказал Голдсуорту и второму батальону отступить, как только аскеры подойдут ближе, — сказал Маркус. — Чтобы подняться на берег, хандараям придется рассыпаться — вот тут–то мы их и перехватим. Примкнем штыки и вперед — опрокинем ублюдков в реку. И не отрывайтесь от них, если не хотите получить на голову снаряд «ховитцера». Готовы?
Солдаты отозвались дружным криком. В нем недоставало воодушевления, но все же лучше, чем ничего. Маркус снова обратил взгляд на поле боя. Головные шеренги приближавшегося батальона аскеров как раз добрались до ближнего берега, изрядно подрастеряв былую стройность рядов, поскольку солдатам приходилось брести чуть не по пояс в воде. Когда аскеры начали перестраиваться, из развалин, в которые превратились прибрежные дома, донеслись выстрелы, наглядно подтверждавшие, что «ховитцерам» не удалось уничтожить поголовно весь второй батальон. Грохот обстрела к тому времени смолк, и в относительной тишине боя каждый выстрел звучал как отдаленный хлопок, сопровождавшийся облачком дыма. Не обращая внимания на огонь, аскеры за считаные минуты организованно перестроились, скрывшись за берегом, а затем двинулись наверх. Маркус видел, как фигуры в синих мундирах бегут перед ними, пригибаясь и перемещаясь от одного укрытия к другому.
— За мной! — крикнул он, махнув рукой на подножие холма, и побежал вперед.
Вряд ли эта атака вошла бы в историю военной тактики. Три- четыре десятка человек последовали вниз по холму за Маркусом, сохраняя расчлененный строй, чтобы не наткнуться на обломки глины и досок, вырванные снарядами из разбитых домов. Остальным пехотинцам пришлось на свой страх и риск выбирать дорогу среди руин. Впрочем, и хандараи были в таком же положении, — преследуя отступающих солдат второго батальона, они поневоле рассыпались и потеряли всякое подобие строя.
Первый солдат в буром мундире, на которого наткнулся бегущий в атаку первый батальон, вскрикнул от неожиданности, выпалил наугад, ни в кого не попав, и бросился наутек. Следующие двое, застигнутые врасплох за углом, получили сразу десяток мушкетных выстрелов и рухнули замертво. Маркус не дал своим людям замешкаться. Повинуясь взмаху его руки, они перешли на бег, и солдаты армии Искупления в панике откатывались перед ними. Там и сям немногочисленные аскеры, закрепившись в выгодной позиции, пытались оказать ожесточенное сопротивление, но, поскольку они были разрознены, ворданаи без труда обходили их с тыла и приканчивали выстрелами мушкетов или штыками.
Маркус все это время высматривал лейтенанта Голдсуорта, но так его нигде и не увидел. Зато повсюду мелькали солдаты второго батальона, и некоторые из них решили, что примкнуть к Маркусу будет безопасней, чем следовать за своим командиром. Поток синих мундиров, разраставшийся с каждым шагом, неумолимо катился вперед, вынуждая аскеров бежать без оглядки, пока ворданаи не добрались наконец до прежней своей позиции на гребне берега.
Там как раз строились замыкающие части вражеского батальона — две или три роты свежих сил. Следующий батальон только начал переправляться. Вот он — шанс их сломить! Маркус преодолел последнюю преграду — кустарный вал, возведенный солдатами второго батальона, — и взмахом руки послал людей, бежавших за ним, вперед. Ярдах в двадцати перед ними четкий строй бурых мундиров полыхнул вспышками мушкетного огня.
Маркусу всегда казалось, что участие в атаке — на редкость странная штука. Словно перестаешь быть собой, становишься частью гигантского организма, который способен выжить или погибнуть, выстоять или побежать с позором, сам по себе, нисколько не завися от воли и желания людей, его составляющих. Порой этот воображаемый исполин гнал тебя вперед, навстречу, казалось бы, верной смерти, хотя все твое существо вопило: «Беги! Спасайся!» В другой раз ты явственно чувствовал, как он дает слабину, поворачивает вспять и, точно побитая собака, поджав хвост, бросается наутек.
Почти сразу стало ясно, что сейчас события будут развиваться именно по второму сценарию. Ворданаи выскакивали из укрытия маленькими группками, несясь со всех ног, кому насколько хватало сил, словно они не воинская часть, а беспорядочная толпа мятежников. Первый залп аскеров грянул, когда они перевалили гребень берега, и одни солдаты шарахнулись назад, а другие кубарем покатились в траншею. Второй залп, все еще целивший слишком высоко, прошел над головами тех, кто успел спуститься по склону, и скосил бежавших следом. Разрозненный ответный огонь ворданаев пробил кое–где бреши в рядах противника, но бурый строй тут же четко сомкнулся, и пока две шеренги перезаряжали мушкеты, третья была наготове и целилась. Острия вражеских штыков сверкали, словно стальные шипы колючей изгороди.
Атакующие почти единодушно решили, что не стоит находиться у подножия обрыва, когда обрушится третий залп. Те, кто еще спускался с холма, бросились в первое подвернувшееся укрытие и открыли пальбу, а солдаты, уже успевшие спуститься, лихорадочно вскарабкались наверх, в поисках спасения перемахивая через тела убитых и раненых.
Маркус не мог припомнить, в какой момент он, именно он лично повернул назад. Это ни в коем случае не было сознательным поступком — нельзя ожидать сознательности от коровы, которая сломя голову мчится невесть куда со всем топочущим стадом. Всепоглощающая потребность действовать как все проникла в самую глубину его сознания и, не спрашивая совета у рассудка, развернулась во всю ширь. В следующий миг Маркус осознал, что скорчился под прикрытием вала, возведенного вторым батальоном, и лихорадочно заряжает мушкет, не обращая внимания на опасно торчащий штык.
Полукруг огня и дыма, сосредоточенный на шеренгах аскеров, становился гуще, по мере того как все новые солдаты первого и отчасти второго батальона находили подходящее укрытие и пристреливались. Хандараи ответили новым залпом, но в отсутствие видимых целей лишь бессильно осыпали баррикаду дождем из свинцовых шариков. Затем, то ли по команде офицера, то ли повинуясь солдатскому здравому смыслу, они тоже рассыпались и побежали к берегу, представлявшему собой природный бруствер. Вскоре беспорядочный треск мушкетных выстрелов перешел в нескончаемый грохот.
— Дэвис! — Маркус углядел толстого сержанта и жестом подозвал его к себе. — Держитесь тут, ясно? Я найду Адрехта и вернусь с подкреплением!
Дэвис молча кивнул, бледный как смерть. Маркус бросил мушкет, вскочил и помчался вверх по холму, пригибаясь, чтобы не стать мишенью для хандарайских мушкетов. Отбежав на полсотни ярдов, он рискнул оглянуться. Переправу пересекал второй батальон аскеров — еще тысяча свежих солдат против четырех–пяти сотен, оставленных на берегу. Маркус бросился бежать.
— Карис Милосердный! — простонал Адрехт. — Поосторожнее не можешь? Все–таки не зубы рвешь.
— Хочешь, сбегаю за Живодером?
Адрехт вздохнул и уткнулся лицом в подушку:
— Ладно, я буду паинькой.
Солнце зашло около часу назад, и, когда погасли последние отблески дневного света, сражение наконец прекратилось, утихнув, словно по обоюдному согласию. По мнению Маркуса, темнота наступила как нельзя более кстати.
Он отправил третий батальон к месту боя — как раз вовремя, чтобы укрепить линию обороны, затрещавшую под натиском свежих сил противника. Вначале аскеры еще сохраняли боевой порядок, а потому атаковали напористо и мощно; однако воинская дисциплина быстро сошла на нет среди узких проулков и разбитых снарядами домов того, что некогда звалось Велта–эн–Тселика. Тактика ветеранов Маркуса была проста: перед первым рывком противника они отступали, а затем, едва хандараи теряли темп, наносили ожесточенный удар, почти всегда отбрасывая их к тому месту, откуда началась атака. Этот смертоносный маятник скосил немало жизней. Проулки усеяли трупы в бурых и синих мундирах, однако у аскеров было численное превосходство, и каждую атаку они начинали со свежими силами.
Сквернее всего стало перед самым закатом, когда третий хандарайский батальон переправился через реку и нанес массированный удар по главной улице городка. Аскеры прорвались через редеющий заслон ворданаев и едва не рассекли их надвое. По счастью для Маркуса, лейтенант Арчер и его уцелевшие расчеты окопались на вершине холма, и относительно чистый склон дороги предоставил нм превосходную полосу обстрела. Несколько залпов картечью раздробили головные силы хандараев, и Маркус наконец использовал резерв, выслав четвертый батальон во главе с Адрехтом в атаку, которая отшвырнула аскеров на самый берег.
Правда, Адрехт, в отличие от Маркуса, оказался не настолько отчаянным, чтобы прорываться к самой реке. Узкая полоса открытого пространства вдоль берега была уже занята войсками противника, а аскеры вдобавок ухитрились перетащить через переправу два своих «гестхемеля» и, установив их на позициях, принялись обстреливать баррикады Первого колониального. При таких обстоятельствах вытеснить противника на другой берег оказалось немыслимо. Вместо этого Адрехт закрепился на этом берегу и держался изо всех сил до самой темноты, даже когда хандарайский командир снова обрушил на городок залпы «ховитцеров».
Именно тогда командир четвертого батальона оказался в опасной близости от разорвавшегося снаряда. По счастью для Адрехта, большую часть взрыва приняла на себя загородившая его стена, но мундир капитана был изодран в лоскутья, а спина нафарширована осколками глины. Поскольку Адрехт разделял с Маркусом недоверие к полевым хирургам вообще и к хирургу четвертого батальона, метко прозванному Живодером, в частности, он великодушно заявил, что рана у него, дескать, не настолько серьезная, чтобы отвлекать медицинское светило от более тяжелых случаев, а Маркус согласился потрудиться над его спиной с иглой и пинцетом.
Тяжелых случаев и вправду было достаточно. Маркус удивлялся тому, как быстро привык к потерям и смерти. Он помнил, какое чувство вины испытывал, глядя на лазарет после боя на прибрежном тракте, однако сейчас чувствовал лишь безмерную усталость. Примерно четверть людей, которых он привел в городок, оказалась среди убитых или раненых. Голдсуорт погиб во время первой атаки — искупители подстрелили его в ногу и закололи штыками. Вместо него второй батальон возглавил сержант по имени Токсин, которого Маркус почти не знал. В его первом батальоне Венс был тяжело ранен осколком снаряда и взят в лазарет, а Дэвис отлеживался с «небольшой» раной, которая, как отчасти подозревал Маркус, была вымышленной.
Они с Адрехтом находились сейчас в одной из небольших комнаток на втором этаже храма, некогда жилом помещении для священников либо священнослужительниц — словом, тех, кто раньше здесь обитал. Теперь от прежних жителей почти не осталось следа. Искупители основательно разграбили храм еще до прибытия ворда- наев, а скудные остатки былой обстановки люди Маркуса варварски растащили на повязки и топливо. Адрехт лежал на своей походной койке, стянув мундир и окровавленную нижнюю рубаху и уткнувшись лицом в тощую армейскую подушку. Маркус, скрестив ноги, сидел рядом с ним, протирал влажной тряпкой кровь и старался подцепить пинцетом один из глиняных осколков.
— Уже скоро, — заверил он.
— Жду не дождусь, черт возьми. Если бы меня приложило спереди, я бы мог хотя бы заняться этим сам.
Маркус резким движением выдернул застрявший в спине осколок, и Адрехта передернуло от боли.
— Не ерзай.
— Хуже всего, — пробормотал Адрехт, — что я не взял с собой ни капли выпивки. Решил, видите ли, что она мне больше не понадобится. Что бы я сейчас не отдал за глоток того приторного герайского рома!
— Его бы, скорее всего, реквизировал Живодер, — заметил Маркус. — Он говорил, что у него не хватает бренди даже для тех, кто выживет, не говоря уж об умирающих.
Эти слова заставили Адрехта ненадолго прикусить язык. Маркус воспользовался случаем, крепко ухватил длинный глиняный осколок и резко дернул. Осколок, слава богу, вышел целиком, с его острого края капала кровь. Адрехт содрогнулся, но не издал ни звука, и Маркус приступил к последнему осколку.
— Ну вот, — промолвил он, бросив добычу в горку окровавленных осколков. — Внутри больше ничего, разве что мелкое крошево. Думаю, у тебя останутся шрамы.
— Шрамы на спине меня не волнуют, — проворчал Адрехт. — По правде говоря, я всегда считал, что мне необходим хотя бы один шрам на лице. Небольшой, конечно, почти царапина. Чтобы придать лицу некую таинственность, понимаешь?
— Шрамы на спине даже лучше. Скажешь девушке, что побывал на войне, а когда она захочет поглядеть на твои шрамы, просто задерешь рубашку — и готово, девушка уже наполовину твоя.
Адрехт засмеялся, сел и тут же скривился от боли. Маркус бережно, как мог, промокнул тряпкой свежие струйки крови.
— Нечестно все–таки, что ты вышел из этой передряги без единой царапины, — весело заметил Адрехт. И тут же на лице его отразилось раскаяние — словно он жалел, что позволил этим словам сорваться с губ. — Извини. Я имел в виду, что поскольку ты возглавлял ту атаку… не потому, что… я хотел сказать…
— Я знаю, что ты хотел сказать, — перебил Маркус.
Воцарилось долгое неловкое молчание. Адрехт поднял изодранную, покрытую кровью рубашку, тихо выругался и швырнул ее прочь.
— Пойдет на бинты. — Он вздохнул. — Эти рубашки сшил для меня на заказ портной в Эш–Катарионе. Они обошлись мне всего лишь в пол–орла за дюжину, представляешь? Хандараи всегда были без ума от наших денег.
— Вероятно, потому что в ворданайском орле до сих пор золота больше, чем свинца.
— А я-то полагал, что их просто приводит в восторг царственный лик короля Фаруса. — Улыбнувшись, Адрехт натянул мундир на голое тело. — Ладно. Думаю, сейчас самое время посвятить меня в твой план.
— Какой еще план?
— Тот самый. Что, черт возьми, нам делать дальше. — Адрехт криво усмехнулся. — Или от твоего внимания ускользнуло, что помощь к нам так и не прибыла?
— Я это знаю. — Горизонт на юге весь день оставался удручающе пустым. Маркус выставил часовых, приказав следить только за этим направлением и, едва что–то обнаружится, немедленно доложить.
— Значит, нам придется отступить, — деловитым тоном продолжал Адрехт. — Как только мясники закончат возиться с ранеными — отойдем на равнину. Оставим заслоны, чтобы ввести аскеров в заблуждение, вынудим их развернуться для атаки и дадим деру прежде, чем они доберутся сюда. Если повезет, мы сумеем от них оторваться и двинемся на юг.
— Предоставив аскерам полную свободу действий, — сказал Маркус. — Если полковник все еще ведет бой и они ударят ему в спину — будет бойня.
— Ты хочешь остаться, верно? — ровным голосом осведомился Адрехт. — Остаться здесь и держаться до последнего?
— Янус… полковник обещал прийти к нам на помощь. Если он задержался, надо дать ему еще немного времени.
— А если он разбит? Или даже захвачен в плен?
Маркус стиснул зубы и промолчал.
— Ты же понимаешь, что утром здесь начнется резня, — безжалостно продолжал Адрехт. — Уже сейчас, в эту самую минуту, хандарайские ублюдки перетаскивают через переправу свои пушки. Если они доставят на ближний берег хоть одно из этих чудовищных орудий, мы не сможем подойти к берегу и на двести ярдов.
— Мы отойдем от берега, — сказал Маркус. — Окопаемся вокруг храма. Здесь сплошной камень. Даже тридцатишестифунтовым пушкам его с ходу не разнести.
— Верно. Да и холм — недурная позиция, материала для баррикад в достатке, так что идея хорошая. У нее только один недостаток: если мы отступим, ничто не помешает хандараям послать войска в обход городка и ударить нам в тыл.
— Стены храма достаточно прочны и с тыла.
— Меня беспокоит не прочность храмовых стен, — терпеливо проговорил Адрехт. — Как только аскеры доберутся сюда, у нас не останется пути к отходу. Они разнесут храм до основания, а потом возьмут нас тепленькими.
— Если прежде не подойдет полковник.
— Если не подойдет полковник, — повторил Адрехт. Помолчал с минуту и покачал головой. — Вот в чем, стало быть, суть? Ты хочешь поставить на то, что полковник Вальних примчится нас спасать?
— Вроде того, — отозвался Маркус. В горле у него стоял тугой комок.
— И ставкой будут наши жизни.
— Полковник, — заметил Маркус, — просил меня не дать этим хандараям ударить ему в спину. Я намерен исполнить эту просьбу. Пока мы здесь, они не рискнут двигаться дальше, и у них не хватит живой силы, чтобы оставить заслон.
— Согласен, — сказал Адрехт. — У них только один выход: прорваться сюда и перебить нас всех до единого.
— Если прежде…
— Знаю!
Адрехт отвернулся, прошелся по комнате из угла в угол — раз, другой. Маркус молча смотрел, как он завершает третий круг. Тяжесть сдавила ему грудь, мешая дышать.
Наконец Адрехт развернулся к нему и замер почти навытяжку.
— Я только хочу, чтобы ты уяснил одно, — сказал он. — Те, что с нами здесь и сейчас, — это наши люди. Ветераны Первого колониального. Ты хочешь рискнуть их жизнью ради полковника, с которым едва знаком, и кучки новобранцев?
— С ними Вал, — ответил Маркус. — А также Мор и Фиц. — И Джен Алхундт. Эта мысль застала его врасплох, и он поспешил загнать ее поглубже, чтобы разобраться потом.
— Но ты остался бы здесь, даже если бы их там не было. — Это был не вопрос, а утверждение.
Маркус кивнул.
Адрехт шумно, протяжно выдохнул.
— Что за черт! Я у тебя в долгу, Маркус. Можно сказать, я обязан тебе жизнью. Если ты решил выкинуть ее на ветер, кто я такой, чтобы тебе возражать? — Он расправил плечи и четко, по–уставному отдал честь. — Приказывайте, старший капитан!
Маркус ухмыльнулся. Адрехт еще несколько секунд сохранял серьезный вид, затем не выдержал и расхохотался. Напряжение схлынуло, точно вода из ванны, из которой выдернули затычку.
— Им это не понравится, — сказал Адрехт. — Я имею в виду солдат.
Маркус пожал плечами:
— Солдаты всегда найдут причину для недовольства.
