13

Штабс-капитан Маринин любил размах. Он критически осмотрел пассажирский зал ожидания «и коротко приказал:

- Убрать!

- Простите, как? - не понял начальник станции.

- Я не привык два раза повторять! - рассердился Маринин. - Убрать отсюда всех посторонних. Этих вот, - он ткнул пальцем в пассажиров. - Я буду праздновать свои именины здесь!

- Да, но, господин штабс-капитан, это зал ожидания. Его нельзя занимать. Пассажирам некуда будет деваться.

- А, черт возьми! - закричал Маринин, размахивая красными волосатыми кулаками.- Какие пассажиры? Какие пассажиры могут быть в военное время, я вас спрашиваю?!

- Здесь прекрасный буфет,- робко возражал начальник станции.

- Что-о-о? Мои именины - в буфете? К черту! Я дворянин! У меня имение в Орловской губернии! Дом сам Растрелли строил!

Начальник станции почтительно топтался на месте, сверху вниз глядя на маленького штабс-капитана.

- Ну, что вы стоите? Я же приказал!

Начальник пожевал губами, подыскивая новое возражение.

- Но, господин штабс-капитан, зал очень велик. Где взять столько гостей?

Маринин схватил начальника станции за грудь, притянул к себе и, дыша ему в лицо водочным перегаром, закричал:

- На моих именинах не будет гостей?! Да весь гарнизон придет поздравить меня! Я здесь, на вашей паршивой станции, единственный дворянин! У меня имение в Орловской губернии!

Он еще долго кричал, сквернословил, размахивал кулаками и в конце концов добился своего: пассажирский зал ожидания был превращен в ресторанный зал.

Несколько столов коленчатой линией пересекли его поперек. Стулья, скамьи, табуретки, кресла - все пошло в ход. Однако, если бы Маринин был потрезвее и мог внимательно осмотреться, он пожалел бы о затеянном. Кучка офицеров-комсостав «гарнизона», как называл Маринин небольшой отряд, расположенный на станции,- представляла жалкое зрелище. Сбившись на одном конце огромного стола, они казались придавленными пустотой большого, мрачного, плохо освещенного зала. Видимо, все, кроме Маринина, чувствовали себя неважно, и кое-кто даже пытался ускользнуть. Но часовой, поставленный у дверей штабс-капитаном и получивший от него строгое приказание не выпускать и не впускать никого, молча преграждал всем дорогу. Тогда, махнув рукой, офицеры принялись за водку, и под мрачными сводами все громче и громче стали звучать пьяные голоса.

Задуманный первоначально «торжественный обед» затянулся до вечера, перешел в ужин, пьяная компания потеряла счет времени. Объедки и битая посуда покрыли и без того грязный пол. На скатертях уродливо расползлись винные пятна. Осипшие голоса то и дело пытались затянуть какую-то песню, но другие голоса бесцеремонно перебивали ее…

Поминутно то один, то другой требовал внимания и, покачиваясь, предлагал тост. Пили за победу и доблестное русское офицерство, за могучую армию Колчака и конец большевиков, за союзников и все четыре - по уверениям Марикина - его имения в Орловской губернии. Пьяные крики «ура» сопровождали каждый тост, и редкие пассажиры или рабочие станции, проходя мимо, отворачиваясь, говорили:

- Офицерство гуляет.

Офицерство гуляло. В пьяных кутежах и дебошах, в хмельном угаре пытались забыться они, не думать о прорыве фронта, об отступлении армии Колчака, о партизанах, которые в любую минуту могли налететь на станцию, о своей судьбе обреченных, выброшенных жизнью, проклятых народом людей. Офицерство гуляло. И молча стоял у дверей часовой. Никто не знал, о чем он думает, никто и не интересовался им - он был простой солдат и выполнял приказ. Может быть, в другое время Маринин заметил бы угрюмый, тяжелый взгляд солдата, может быть, даже задумался над этим. Но сейчас ему было не до того.

- Господа! - кричал он. - Я дворянин. У меня в Орловской губернии… я… да, предлагаю спеть «Боже, царя храни»!

- Протестую! - визжал тощий прапорщик с унылым угреватым носом. Едва держась на ногах и расплескивая водку, он мотал маленькой головкой. - Протестую. Я убежденный демократ. Я не буду петь монархические песни!

- Молчи, демократ, - сосед хлопнул прапорщика по спине, тот упал на стул и сейчас же захрапел.

Осипшие голоса вразнобой запели «Боже царя храни».

И напрасно начальник станции пытался перекричать пьяных офицеров, напрасно размахивал перед часовым телеграммой, напрасно грозил, убеждал. Часовой с какой-то непонятной начальнику яростью, стиснув зубы, преграждал ему дорогу.

- Господин штабс-капитан! - кричал начальник станции, приподнимаясь на носки и складывая ладони рупором. - Господин Маринин! - Но голос его тонул в пьяном гуле, криках и звоне посуды. - Господин штабс-капитан!- надрывался начальник.

Наконец Маринин поднял голову и посмотрел на дверь. Начальник станции отчаянно замахал руками.

- Свинья, - выругался Маринин. - Сейчас я его убью. - Он встал, сильно шатаясь, подошел к начальнику и уставился на него мутными, бессмысленными глазами.

- Ты что орешь, демократ паршивый, а?

- Я не демократ, господин Маринин. Я убежденный монархист, смею вас заверить…

- Врешь, каналья.. Зачем кричишь?

- Телеграмма, господин штабс-капитан, очень важная!

- К черту, - промычал Маринин поворачиваясь.- У меня именины.

- Умоляю вас, господин штабс-капитан! - начальник протянул Маринину бумажку.

Покачнувшись, штабс-капитан взял листок и стал вглядываться в прыгающие перед глазами строчки. Постепенно отдельные слова стали складываться в фразы и смысл их начал доходить до его помутневшего сознания. Вдруг он вскрикнул и рванулся к начальнику станции.

- Какого черта ты молчал раньше!

- Я… простите, он… - начальник кивнул на часового.

Маринин всем корпусом повернулся к часовому.

- Сукин сын! Я тебя!..

Где-то недалеко послышался гудок паровоза.

- Умоляю вас, - зашептал начальник станции. - Это они.

- Господа! - закричал Маринин, бросаясь в глубь зала. - Большевики…

Истерически вскрикнула какая-то девица, повскакивали, опрокидывая столы и стулья, офицеры, зазвенели бутылки и посуда.

- Без паники, господа. Большевики захватили поезд с золотом и едут прямо сюда. А мы их сейчас… за мной, господа, ура!

…Лавров вел поезд на предельной скорости. Лишь у самой станции он замедлил ход и, воспользовавшись открытым семафором, подал состав на первый путь. Поезд еще не остановился, когда Лавров увидел группу подбегавших людей. Впереди бежал штабс-капитан без фуражки, с револьвером в руках. Лавров повернулся к своему помощнику. Андрей понял и схватил лопату. Паровоз рванулся и, обдавая паром орущих, размахивающих руками и стреляющих людей, промчался мимо. Шальная пуля ударила в окно последнего вагона, и осколки стекла посыпались на перрон. Больше Маринин ничего не видел.

- Стрелку! - отчаянно закричал он.

Но было уже поздно - поезд вырвался за пределы станции.