Дитятя
Baby face, (Thrilling Wonder Stories, 1945, Spring), пер. Андрей Бурцев и Игорь Фудим
ГЛАВА I. Толчок для Джерри
ЛЮБОЙ умник, который назовет меня Дитятей, получит по морде и надолго загремит в больницу.
Меня зовут Джерри Кэссиди, я сержант морской пехоты Соединенных Штатов. Во мне ровно девяносто килограммов веса, и я больше похож на Уоллеса Бири, чем на Малышку Сэнди. По крайней мере, сейчас. Было время, когда это не совсем соответствовало действительности.
Но если какой-нибудь болван захочет напомнить об этом, ему лучше держать кастет наготове. Если бы док Маккинни не был таким приятным стариком, я бы сломал ему шею за такие шуточки. Перенос эго, видите ли!
То, как это случилось, может прозвучать довольно странно.
Я крепкий, приятный на вид мужчина, и, думаю, именно поэтому жена капитана решила, что оставить «вонючку» Доусона со мной будет безопасно. Я наткнулся на миссис Доусон в парке, когда выходил из Центрального Вокзала. Она милая блондинка с томным взглядом, от которого немного теряешь голову. Во всяком случае, она шла с коляской, увидела меня и поздоровалась.
— Здравствуйте, миссис Доусон. Надеюсь, у вас все хорошо.
— Настолько хорошо, чтобы сегодня вечером пойти с капитаном на танцы, — сказала она и рассмеялась. — Чудесно, что он снова дома. У тебя ведь тоже отпуск, Джерри, не так ли?
— Даже могу это доказать, — ответил я. — Пропуск у меня с собой. И я тоже вроде как иду сегодня на танцы в «Радугу». Моя... гм... девушка говорит, что если я буду долго тренироваться, то научусь танцевать.
— А-а, — сказала миссис Доусон. — Как вам в Нью-Йорке?
— Честно говоря, даже не знаю. Совсем не похоже на Новую Гвинею. Билли работает до пяти, так что я просто убиваю время.
— На Парк-Авеню особо нечего делать.
— Ага, — сказал я. — Только я знаю костоправа, который живет неподалеку. Док Маккинни. Он раньше жил в Кеокуке, откуда я приехал, и я думал заскочить к нему.
Миссис Доусон прикусила губу.
— Джерри, — сказала она, — не окажешь ли ты мне чертовски большую услугу?
Я ответил, что с радостью, и спросил, в чем дело.
— Можешь побыть полчаса с Вонючкой? Сделаешь это для меня? Я не стала бы просить, но у прислуги сегодня выходной, и мне не с кем его оставить, а мне нужно купить новое платье для сегодняшнего вечера. Я... я не видела капитана так долго, и... ну, ты знаешь.
— Конечно, я присмотрю за... гм... малышом, — ответил я. — А вы бегите и делайте все, что вам нужно, миссис Доусон.
— Большое спасибо! Я быстро. И... послушай! Придумала! Я принесу тебе кое-что для Билли. На прошлой неделе я видела в магазине такое красивое нижнее белье.
Я ДАЖЕ немного покраснел.
— Б... белье?
— Не глупи, Джерри! Ей понравится. Теперь жди здесь, а если заскучаешь, сходи в аптеку и возьми колу или что-нибудь в том же духе. Хорошо?
— Да, — ответил я, и она ушла.
Мои руки, казалось, стали еще больше. Я посмотрел на них, и оказалось, что они тоже покраснели. Нижнее белье! Не думаю, что Билли понравится. Тем не менее, я могу ошибаться. Женщины — странные создания.
Я взглянул на маленького наглеца в коляске. Он был толстым, глупо выглядящим младенцем, слегка косоглазым, и у него были большие, свисающие до плеч щеки. Его руки походили на морские звезды — короткие пальцы, торчащие в разные стороны — и он пытался засунуть ногу в рот, что ему почти удавалось. Если он пошел в своего старика, то у него должен быть дьявольский характер. Так что я не стал указывать ему, куда не стоит совать свою ногу. Закурив сигарету, я осмотрелся.
Довольно скоро Вонючка заплакал. Он лежал на спине, махая руками и ногами, уставившись на меня. Его лицо покраснело, а голос напоминал голос капитана в определенные моменты, как, например, когда я немного набрался в Сиднее и полез драться с моряками.
Предположив, что младенец снова хочет погрызть ногу, я засунул ее на место, но, кажется, ему уже надоело это. Он сделался фиолетовым и продолжал кричать. Люди начали посматривать на меня. Я испугался, мне захотелось убежать. Но я не мог оставить ребенка одного.
Я пошел в аптеку и спросил у того, кто выписывает рецепты, что мне делать. Он не знал. Все младенцы орут, сказал он, им это полезно.
Только не этому ребенку! Вдруг я заметил, что одна из его пинеток пропала.
— О, Боже, — почувствовав себя плохо, сказал я. — Маленький негодник, наверное, съел ее!
Я поднял его за ногу и осторожно встряхнул без особого результата, кроме того, что он завопил громче, чем когда-либо. Собиралась толпа, но не было никого из женского батальона. Я пришел в полнейшее смятение. Я продолжал думать о том, что случится, когда миссис Доусон вернется и увидит, что Вонючка задохнулся насмерть, подавившись собственной обувью. Трибунал, однозначно. Я смогу это вынести, но... я беспокоился о бедном малыше.
Затем я вспомнил о доке Маккинни. Его кабинет был лишь в квартале отсюда, и я помчался по парку вместе с коляской так, словно в нее был встроен двигатель. На лбу у меня на лбу выступил пот. Всю дорогу Вонючка кричал, визжал, орал и гудел. Наверное, он так разговаривал.
Какой-то моряк ухмыльнулся мне.
— Плохая из тебя нянька, — сказал он, но у меня не было времени заткнуть его.
Я выхватил Вонючку из коляски, взбежал по ступенькам и ворвался в дверь с табличкой «Доктор Маккинни». Медсестра испуганно посмотрела на меня.
— Быстро! — воскликнул я. — Позовите доктора. Эта мелюзга только что съела свою пинетку!
— Но... но...
Дверь в другом конце комнаты распахнулась, и я увидел знакомое, морщинистое лицо старика с седыми волосами, торчащими, как петушиный гребень. Он кого-то нервно выпроваживал.
— Нет! — вскричал док. — Мне неинтересно. Ваши документы меня не волнуют, и я сейчас же сообщу ФБР. Уходите!
Человек, здоровяк с сонными глазами и пышными усами, открыл рот, чтобы сказать что-то, и затем закрыл его, как сработавший капкан. Он был зол, я видел это. Но, тем не менее, усатый не стал ничего делать, развернулся и вышел, бросив яростный взгляд в мою сторону.
— Док! — позвал я.
— Что? Кто... Ох, Христа ради! Джерри Кэссиди. Так ты уже сержант?
Я передал ребенка ему.
— Вопрос жизни и смерти. Малыш съел пинетку. Он задыхается!
— А? Пинетку?
Я все объяснил. Док кивнул медсестре и отвел меня в кабинет, большую комнату с множеством различного оборудования. Он осматривал малыша, пока я оцепенело смотрел в сторону.
Через некоторое время док пожал плечами.
— Я не нашел ничего подозрительного.
— Но он кричит. Говорю вам, он съел пинетку.
В КАБИНЕТ вошла медсестра, держа пропавшую обувь.
— Я нашла это в коляске внизу, — сказала она. — Доктор, вам нужна помощь?
— Нет, спасибо, — сказал док.
Он снова обул ногу Вонючки, но это не решило проблему. Медсестра вышла. Ребенок продолжал плакать.
— Он не похож на тебя, — рассеянно пробормотал доктор. — Как бы то ни было, он скоро устанет кричать. Где ты взял его?
— Конечно, он не похож на меня. Он жена моего капитана... хочу сказать, капитан его ребенка... о, боже, док! Сделайте что-нибудь!
— Что?
— Почему он плачет?
— Это, — задумчиво произнес доктор Маккинни, — одна из величайших тайн человечества. Никто не знает, почему грудные дети плачут. По крайней мере, почему они плачут, когда у них нет колик, их не укололи булавкой и им не пора менять пеленки.
— У него... что-то из этого? — испуганно спросил я.
— Ну, это могут быть колики, — сказал док. — Но не остальное. Я проверил.
— Хотел бы я, чтобы малыш мог говорить, — простонал я. — Это ужасно...
Док воспрянул духом.
— Ну, да, я... я совсем забыл. Сейчас Джерри. Я все исправлю через секунду-другую. Первое практическое применение для моего Передатчика Мысле-матрицы. Вот.
Он открыл сейф, вытащил оттуда два мягких шлема, сделанных, кажется, из кожи, и протянул один мне. Хотя шлем и был гибким, его пронизывали провода, а над ухом торчал маленький выключатель.
— Вы хотите вставить ребенку кляп? — поинтересовался я. — Но мы же не можем так поступить. Кроме того, носовой платок сработает лучше.
— Замолчи, — проворчал док. — Я гуманист, иначе я не изобрел бы шлемы для передачи мыслей. Они просто заставят тебя передумать.
— Это я могу сделать и сам, — заметил я.
Док надел один из шлемов на мою голову, а второй натянул на свою.
— Я покажу тебе, — сказал он. — Включи шлем.
Я выполнил инструкцию. Моей голове стало жарко. Раздалось тихое жужжание.
Док щелкнул своим выключателем. На секунду перед глазами все расплылось. Затем я почувствовал легкое головокружение. Будто комната начала вращаться.
— Док, — сказал я, — ты изменился!
Мой голос стал другим. Резким и скрипучим.
Доктор Маккинни тоже изменился. Теперь он был крупным, рослым парнем с лицом, как у гориллы, которой врезали по морде...
Я узнал его. Я вижу это лицо каждое утро, когда бреюсь. Док выглядел, как я!
Он заулыбался, выключил шлем, и подошел ко мне, чтобы сделать то же самое.
— Не переживай, — прогремел док. — Мы всего лишь поменялись телами, хотя... даже немного не так. Скорее, как дистанционное управление. Сама психика не затронута, только образ мышления, основная матрица, делающая тебя тем, кто ты есть.
— Док! — воскликнул я. — Помогите!
У меня заболела голова, и я испугался.
— Ладно, — усмехнулся док, — поменяемся обратно. Выключи свой шлем. Вот и все. А сейчас...
Комната опять начала вращаться. Я смотрел на дока Маккинни, вернувшись в свое тело. Я машинально щелкнул выключателем, как это сделал док, и затем плюхнулся в кресло.
— Ого! — сказал я. — Настоящая магия!
— Ничего подобного. Я просто изобрел идеальный способ диагностики. Врачу всего лишь нужно обменяться разумом с пациентом, и он сразу почувствует все симптомы, где болит, и что беспокоит пациента. Непрофессионал никогда не сможет идеально точно описать, как он себя чувствует, когда болен. Но врач, — полностью поставив себя на место пациента, — может.
— У меня заболела голова.
Док выглядел заинтересованным.
— Правда?
— Нет, — подумав, ответил я. — Странно. Боль уже прошла.
— Ага! У меня весь день болит голова. Разумеется, ты ощутил эту боль, оказавшись в моем теле.
— Это безумие, — сказал я.
— Ничуть. Человеческий мозг испускает импульсы. Эти импульсы имеют единую матрицу. Когда-нибудь слышал о дистанционном управлении?
— Конечно. А оно тут причем? — поинтересовался я.
ДОК МАККИННИ задумчиво почесал лоб.
— Трансплантация живого мозга хирургически невозможна. Но сам разум, образ мышления, матрицу можно перенести. Каждый разум обладает определенным периодом колебаний, и мои шлемы, работая на принципе индукционной диатермии, производят необходимые изменения. Понимаешь?
— Да, — ответил я. — Я больше не хочу ничего слышать об этом. Вонючка все еще плачет, и если вы не можете помочь мне, то что же делать?
— Я сейчас и пытаюсь тебе помочь, — сказал док. — Так что слушай. Я не думал о таком применении, но оно прекрасно вытекает из уже сказанного. Младенцы не могут объяснить, что у них болит, потому что не умеют говорить, но ты-то умеешь. Я покажу.
Док снял шлем со своей головы, осторожно нацепил на голову Вонючки и сразу же щелкнул выключателем. Прежде чем я понял, что происходит, Док развернулся ко мне, протянул руку и...
— Глоуоббл! — сказал я.
С моими глазами что-то случилось. Все как будто поплыло. Надо мной висела большая круглая капля...
И что-то безумно орало, словно сумасшедший рояль. Невероятными усилиями я сфокусировал взгляд. Оказалось, что каплей было лицо дока Маккинни. Я почувствовал, как пальцы ощупывают мою голову. Раздался щелчок.
Рев на заднем фоне стих. Мое горло и небо стало мягким, упругим и непривычным. Язык все время норовил заползти в пищевод. Я вытянул руку, и перед глазами появился пухлый, розовый объект, похожий на морскую звезду. Моя рука!
Великие звезды!
— Блогоббл уог уог док уоббл гоб квоп! — сказал я совершенно младенческим голосом.
— Ладно, Джерри, — сказал док. — Ты в теле Вонючки, только и всего. А он в твоем. Я поменяю вас обратно, как только ты скажешь мне, как себя чувствуешь.
На этот раз я говорил более внятно, хотя и сильно шепелявил.
— Вытафите меня отфюда! Быфтрее!
— Тебя что-то беспокоит? В конце концов, тебе надо узнать, почему ребенок плачет.
Каким-то чудом я смог сесть. Но встать никак не получалось. Мои ноги были скрючены и казались бесполезными.
— Со мной все нормально, — сумел выговорить я. — Кроме того, что хочу назад.
— Ничего не болит?
— Нет. Нет!
— Значит это просто характер у него такой, — подытожил док. — Чувства передаются вместе с разумом, но органы чувств остаются на месте. Ребенок просто раздражен. Он все еще плачет.
Я посмотрел на него. Мое тело, тело сержанта Джерри Кэссиди, лежало на спине со скрюченными руками и ногами, глаза были плотно закрыты, а рот разинут, и оно вопило. По его — моим — щекам текли обильные слезы.
Во рту словно была каша, но я сумел сказать, что хочу вернуться в свое тело. Мое желание усилилось, когда я увидел, что Вонючка сосет мой большой палец, лежа на полу и сонно глядя на потолок. Во всяком случае, он прекратил вопить. Пока я смотрел, его глаза закрылись, и он захрапел.
— Ну, — сказал док. — Он уснул. Может передача разумов производит успокаивающий эффект.
— На меня нет, — слабо прорычал я дрожащим сопрано. — Мне не нравится это. Вытащите меня отсюда!
Назад: Все — иллюзия
Дальше: ГЛАВА II. Ребенок хочет пить
