Друзья побежали, полетели к заметно поредевшей толпе, игнорируя ругань толкаемых людей. Сумка слегка била Томина по ноге, но на такую мелочь он даже не обратил внимания. Главное – не сильно мешала и висела прочно. А Андрюшина авоська сильно затрудняла движение и постоянно цеплялась за прохожих, существенно замедляя бег. Андрей начал отставать. Дима оглянулся и отчаянно крикнул:

– Брось ее!

Дорошенко выбросил авоську куда-то в сторону и быстро нагнал друга. Ребята бежали, нагло работая локтями, но погоня приближалась. Ужасно хотелось оглянуться, но это означало потерю нескольких секунд, что могло быть фатальным.

Толпа, как большая река, медленно плыла в одном направлении, постепенно растекаясь на бесчисленные притоки и ручейки. И по этой реке, как две короткие соломинки, нервно и хаотично продвигались беглецы. Они повернули вправо и стали прорываться к лесу.

Вот и долгожданный лес. Беглецы, словно по команде, сделали рывок, как на стометровке, даже слегка прижались к земле от напряжения. Шли примерно одинаково.

«Если бы кто-то включил секундомер, то явно зафиксировал бы неплохой результат», – с удовлетворением подумал Дима.

Земля стремительно отскакивала от ступней, деревья мелькали, пот заливал глаза, зато топот погони заметно ослабел.

Пропетляв довольно долго извилистыми лесными тропинками, друзья остановились отдышаться на небольшой полянке. Погони больше не было слышно. Зато хорошо слышалось собственное дыхание. Грудь вздымалась, как кузнечные меха, сердце бешено колотилось, горячая кровь до боли пульсировала в венах. Промокшие от пота джинсы, словно тонкая резина, стягивали тело.

Рядом находился небольшой пруд. Мама-утка учила плавать маленьких утят. Желтенькие комочки, смешно нахлобучив игрушечные шейки, потупив миниатюрные клювики, неотступно плыли за мамкой, боясь отстать хоть на сантиметр. А вокруг спокойно шумели сосны, липы, березы.

– В начале двадцатого века в Полтаве было больше берез, – констатировал Дима, обводя взглядом поляну.

Сумасшествие сегодняшнего дня стало спадать. Тело гудело, как линия электропередач, но напряжение мышц оттаивало, словно отключенная морозильная камера. В небе по-прежнему ярко светило солнце, нежно лаская.

«Боже! Как же хорошо кругом! – Голова у Димы слегка закружилась. – Как же просто и в то же время в гармонии с природой жили наши предки. Не гудели провода, люди не знали мобильной связи, телевидения, не пользовались Интернетом. Не было Чернобыля, ядерного оружия, СПИДа, куриного и свиного гриппа. Воду можно было пить прямо из реки. Народ искренне верил в Бога…»

Словно нашло просветление – Томин узнал этот пруд. В двадцать первом веке водоем представлял удручающее зрелище: его затянуло ряской, из воды торчал частокол ржавой арматуры, а по берегам валялись кучи мусора. Диме стало стыдно за современников.

Тем временем они прошли поляну и, немного побродив по лесу, нашли густые заросли орешника. Решили остановиться.

– Дима! Хорошее место! Здесь можно подождать до темноты, – сказал Андрей, тревожно оглядываясь.

– Ты читаешь мои мысли, – устало ответил Дима и добавил: – Нас, наверное, сейчас ищет вся полиция Полтавы.

– Ага, на ноги поставлена даже губерния. Нет, вся Российская империя. Санкт-Петербург серьезно обеспокоен и срочно посылает подкрепление. Тем более что царь тут и может от колена подписать приказ о нашем аресте, – иронично произнес Андрей.

– Не знаю, как Санкт-Петербург, а тебя сейчас точно пошлю.

Дорошенко многозначительно глянул, и оба тихо засмеялись. Затем смолкли, вслушались. Лес шелестел обычным шумом. Никаких признаков погони.

– Андрюха! – тихо позвал Томин.

– Да, – лениво отозвался Дорошенко.

– Что скажешь про женщину в платке, там, на площади?

– Смешно смотреть, когда фотомодель обряжают в крестьянскую одежду. Все равно что Синди Кроуфорд нарядили бы дояркой. – Андрей хитро усмехнулся.

– Я не про это… Меня интересует, кто она?

– Что, понравилась? – Андрей сузил глаза.

– Ты же понимаешь, о чем я! – обиделся Дима.

– Что ж тут непонятного? Высшие силы послали эту женщину предупредить нас, оболтусов, что нельзя пытаться изменить ход истории и совать нос к царю. Мы, естественно, не послушались. Вот нас и щелкнули по носу, припугнув жандармами. Не хотите, ребятки, по-хорошему – будет как всегда.

– От нее исходил какой-то гипноз, – мечтательно заметил Дима.

– Ты, часом, не влюбился? – иронично спросил Андрей и внимательно глянул на друга. – Дима! У тебя бледный вид. Тебе сейчас под любым деревом такой гипноз будет, стоит только закрыть глаза.

Ребята прислонились к тонким стволам ореха. Упругие деревца слегка прогнулись. Усталость расправила крылья и начала расплавлять мышцы. Глаза сами закрывались. Проснулся надолго забытый голод.

– Дима! Сколько мы не ели? – живо поинтересовался Дорошенко.

– Думаю, несколько суток. В том измерении есть абсолютно не хотелось. Здесь мы, наверное, уже часов семь, так что все нормально. Потребность в пище не пропала.

Но спать хотелось больше, чем есть. К тому же где найти пищу? Лесные орехи еще не созрели. Решили отдыхать по очереди. Настелили зеленых веток. Первым заснул Андрей. Дима, превозмогая усталость, всматривался и вслушивался в лес. Периодически с трепетом открывал Наядины часы и подолгу наблюдал, как тонкая длинная стрелка пружинно обходит белый циферблат. От соприкосновения с часами становилось теплее.

Через два часа Томин осторожно растолкал Андрея и забылся тяжелым сном, словно провалился под землю. Затем все повторилось.

Солнце уже садилось. Стало прохладно. Полуголые, голодные, ребята с улыбкой оценивали свое серьезное положение.

Томин во второй раз погрузился в сон. Как только сомкнул глаза, увидел прекрасное лицо Наяды. Русалка медленно выходила из темноты. Ее точеная фигура светилась изнутри целиком, подобно игрушечному ангелу-ночнику.

– Вы молодцы! Славно преодолеваете трудности, – назидательно проговорила она.

Голос звучал как прибой: мягко, мелодично, бархатисто. Глаза ее сияли радостью. Волосы излучали белый свет. За Наядой показались пупыристые морды динозавров, но монстры не ревели и не пытались ухватить, а весело улыбались голливудскими улыбками, выставив крупные белоснежные клыки.

– Отчего у них такие белые зубы? – спросил удивленный Дима.

– Оттого что чистят их зубной пастой. – Наяда хитро улыбнулась. У нее тоже белоснежные зубы.

– Наяда! Что такое Разум океана и что будет с нами дальше?

– Про Разум океана после, а что будет дальше, скоро узнаешь сам…

– Когда, Наяда?

Но она уже повернулась и стала удаляться, нарочито покачивая округлыми бедрами. Копна золотых волос мерно колыхалась в такт ходьбе, возбуждая колебание света.

«Как она может ходить, она же русалка?» – недоумевал Томин.

Наяда исчезла, только тусклый свет продолжал колыхаться. Дима присмотрелся: «Да ведь это же лунная дорожка! А луны не видно!»

Он потянулся вперед и плюхнулся в воду. Волны подхватили, закачали, накрыли с головой. Томин вынырнул, поплыл.

«Куда плыть?»

Огляделся. Берега уже не видно. Кругом только ревущие волны. Огромная, как скала, волна подняла его до самых звезд. Странно сверкнули звезды. В их золотом свете Томин отчетливо увидел приятное девичье лицо в маленьких прямоугольных очках. А когда волна с шумом отхлынула, он оказался на твердом берегу. Показалась узкая полоска золотистого пляжа. Дальше сплошной стеной выстроились крупные березы. Гибкие ветки слегка шелестели изумрудной листвой.

«Что за девушка, чье лицо показали звезды?» – подумал Томин.

Громко закуковала кукушка.

«Как странно! Песчаный пляж, березы и кукушка!»

Из-за ствола самой большой березы бесшумно вышел Николай II в парадном мундире. Борода его была аккуратно подстрижена, волосы тщательно зачесаны. Козырек строгой фуражки плотно надвинут на лоб. В середине золоченой кокарды хорошо виден темный овал. Каблуки императора бойко зацокали по… песку. Стоп! Это не песок – паркет песчаного цвета. Томин обмер. Лицо царя было сосредоточенно-грустным. Глаза ласково смотрели.

– Спасибо, что хотел предупредить, – спокойно молвил государь.

Кукушка замолчала. Даже море стихло. Наступила полнейшая тишина. Только небо рассыпало над царем немыслимо яркий узор из удивительно крупных звезд.

– Моя участь предрешена. Так угодно Богу. – Николай умолк.

– Я хотел вас спасти, – робко произнес Дима.

– Спасибо, но лучше спасай Полтаву. – Царь доброжелательно посмотрел на Диму.

Кто-то сильный железными пальцами взял Томина за плечо и принялся энергично трясти. Николай II куда-то пропал. Дима с трудом отдернул настырную руку и внимательно всмотрелся в темноту, ища глазами царя. Но рука опять схватила за плечо, пальцы, словно крюки, впились в дельтовидную мышцу и стали трясти еще сильнее. Березы зашумели и оказались густым орешником. Сквозь шум листьев Томин отчетливо услышал собственное имя.

– Дима! Дима! Проснись! Вставай! – звал его чей-то знакомый голос.

Звезды стали двигаться, чертя немыслимые световые траектории.

– Да проснись же ты, соня!

Томин открыл глаза – перед ним склонился Дорошенко и энергично тряс за плечо.

– Ну ты и заснул!

Стемнело. Ярко светила луна, заливая лес янтарным светом. Смятые листья вместо постели, густой орешник да высокое звездное небо. Дима увидел все это словно впервые, не понимая, где он и что с ним произошло. Затем несколько раз встряхнул головой и все вспомнил.

– Пора! Теперь можно идти, – тихо произнес Андрей.

– Который час? – скорее автоматически спросил Дима.

– Тебе ж Наяда золотые часы подарила! – с иронией ответил Дорошенко.

Дима полез в карман, достал часы:

– Начало двенадцатого.

– Самое время, – с улыбкой подытожил Андрей.

Ребята пошли. Голод, исколотые голые ступни, прохлада ночи снова отступили на второй план перед главным – добраться без приключений до места назначения. Тропинка немного покружила и пошла под уклон. Значит, друзья были на верном пути. Вскоре спустились в долину и вышли на проселочную дорогу. Остановились, прислушались. Никого. Осторожно двинулись по направлению к Подолу.

Дима узнал местность. В двадцать первом веке это парковая зона, а сейчас тут густой лес. Справа от тропинки поросшая могучими деревьями гора круто уходила вверх. Ветки переплели древесные лапы и образовали причудливый низкий свод. При желании можно было подпрыгнуть и ухватиться за ближайшую ветвь, как за перекладину.

Деревья расступились, показалась огромная насыпь первой на Украине железной дороги, напоминавшая мощный земляной вал средневекового оборонительного укрепления. Стальная колея по большому радиусу огибала Монастырскую гору.

Вскоре слева за извивом дороги показался выразительный силуэт древнего монастыря. Построенная на самой вершине горы обитель словно парила над городом. Ступенчатая, лепная колокольня, как ракета, была нацелена в небо, а крупный рельефный собор и несколько церквей бесчисленными куполами обеспечивали надежную связь с Богом.

Луна пролила янтарь на золото куполов и натерла воском узорчатые стены. Церковные сооружения мягко засветились по всему объему. Ребята на секунду остановились, залюбовались. В тихом шелесте летней ночи при свете миллиардов звезд, рассыпанных по небу, монастырь восхищал и завораживал.

Двинулись дальше. Появились хаты, но в окнах было темно. На улице ни души. Уличное освещение отсутствовало, только луна да звезды указывали путь. В их мягком свете белые стены домов и пирамидальные тополя казались ожившими картинами Куинджи. Создалось ощущение, что это волшебный мир.

Во дворах неожиданно залаяли собаки, безжалостно порвав тишину сказочной ночи. Волшебный мир стал принимать реальные очертания. Слегка подул ночной ветерок, обдав свежестью. Даже сила притяжения, казалось, сильнее придавила к земле.

По улице Луговой быстро добрались до улицы Панянка. Трамплин Панянки, как горнолыжный спуск, чуть ли не отвесно врезался в Подол, и центральные районы города на плоской Ивановой горе казались недоступными горными вершинами.

Ребята начали медленно подниматься ухабистым шляхом. Кругом было множество развесистых лип, сонно шелестящих и благоухающих. Это, наверное, и есть неповторимый аромат Полтавы. Одинокие домики, как альпинисты, цепко схватились за массивную гору. Справа на террасе стояло двухэтажное здание старой больницы, снесенное в девяностых годах двадцатого века. Еще двадцать метров, и впереди открылись отточенные кресты Сретенского собора с колокольней-иглой, разрушенного в тридцатых годах двадцатого века коммунистами.

Перед самым подъемом Панянка расширялась, а срезы горы круто расходились в стороны, так что создалось ощущение, что поднимаешься внутри огромной чаши с выпуклыми травянистыми боками, а собор путеводной звездой поблескивал за ее изломанными краями.

Дима дернул Андрея за руку и показал на собор. Тот понимающе кивнул. Храм поражал строгой красотой – настоящий бриллиант в архитектурной короне Полтавы.

Поднявшись на гору, ребята очутились на Дворянской улице, только в наше время она почему-то звалась улицей Парижской Коммуны. При чем тут первая пролетарская революция?

Слева, на самом краю горы, мощным исполином выскочила старинная водонапорная башня с узкими окошками-бойницами и плоской крышей, словно могучий богатырь в приплюснутом, остроконечном шлеме. Правее была торговая площадь – Старый базар. Территория рынка огорожена покосившимся деревянным забором. За оградой угадывались приземистые деревянные строения. На ночь все ворота были заперты. С рынка несло гнилыми овощами и нечистотами. Не верилось, что через сто лет тут будет чудесный Солнечный парк с цветными клумбами и аккуратными дорожками, шарообразными фонарями, потешными скульптурами животных, круглым фонтаном и прекрасной детской площадкой.

Ребята решили не идти вдоль рынка – там могла быть полиция. Безопасней пройти один квартал по Дворянской и за Спасской церковью повернуть на Октябрьскую. Подходя к Спасской церкви, они обратили внимание на скромный домик, где в 1896 году останавливалась Крупская.

– Ты не чувствуешь себя подпольщиком? Самое время! – весело шепнул Дима.

– Ага. Еще как чувствую. Сейчас отсюда выйдет Надежда Константиновна и даст нам по «Искре».

– В каждый глаз по многу искр.

Ребята расхохотались.

Памятник на месте отдыха Петра I такой же, как и в двадцать первом веке. Остроконечный шлем грациозно покоился на горизонтальном щите, под которым отдыхал широкий меч, а у основания постамента так же безмятежно спал уставший лев, сложив огромную голову на могучие лапы.

Толстая шапка-купол белостенной Спасской церкви выразительно замкнула квартал. Церковь встретила ребят как старая знакомая. Друзья переглянулись и улыбнулись. У архитектурных строений, как и у людей, своя судьба. Низкорослой, пухленькой Спасской церкви, словно добродушной хозяюшке, сильно повезло. Ее не разрушили ни шведы, ни фашисты, ни коммунисты – какая была, такая и стоит доныне еще с Петровских времен. А колоколенке не посчастливилось дожить до наших дней. Словно худой муж при толстой жене, стояла колокольня рядом, повторяя и формой купола, и рельефом стен свою суженую, но не сохранилась – разрушили в тридцатые годы. Правда, в начале двадцать первого века ее восстановили, только она стала намного ниже и другой архитектуры. Наверное, денег пожалели на строительство. Так и стоят они сейчас как не родные…

За худенькой колоколенкой, через дорогу, заслоняя небо, возвышался Воскресенский собор – пять огромных куполов в роскошной архитектурной огранке шпагами-шпилями пронзили звездное небо. Храм стоял практически на краю обрыва, за ним – глубокий Мазуривский яр. Собор был хорошо виден из многих точек города. Благодаря местоположению и выразительному силуэту Воскресенский собор являлся одной из главных доминант Полтавы. Его разрушили в 1936 году.

Вот и Октябрьская – темная, неровная брусчатка во всю ширину улицы. В свете луны плохо отшлифованные камни сильно напоминали дорогу из змеиных голов в тоннеле. Дима заколебался, прежде чем ступить на брусчатку, а Андрей улыбнулся и смело шагнул. Томин устало побрел вслед за товарищем.

Ребята шагали посредине улицы. Убаюканные ночью, спали знакомые и незнакомые дома. Сонно шелестели роскошные липы. Вот уже и Успенский собор со своим телохранителем-колокольней вырисовался вдали…

Словно из-под земли, перед ребятами возник жандарм с каменным лицом. Почти два метра ростом и необычайно широк в плечах. На правом боку висела коричневая кобура. Страж порядка не оставлял никаких шансов уйти. При виде голых по пояс ребят, в джинсах, да еще и поздно ночью, пушистые брови жандарма поднялись вверх, а мышиные глазки сделались от удивления как два червонца.

– Кто такие? Пройдемте-с в отделение! – скороговоркой произнес держиморда и придвинулся ближе.

– Мы… мы не можем в отделение. Мы… мы очень спешим, – заикаясь, выговорил Дима.

– Откуда будете? – сердито наступал жандарм. – Может, беглые? Где документы? – надвигаясь, не унимался городовой. – Сегодня днем было предотвращено покушение на самого государя!

– Мы… мы не беглые. Мы… мы из дворян. Мы родственники князя Куракина, – неожиданно для самого себя выпалил Томин.

Брови жандарма встали веером и разошлись так широко, как это было возможно.

– У его сиятельства князя Николая Алексеевича, нет таких шалопаев. Может, вы шпионы? Что делаете ночью в городе? – Лицо детины сделалось сосредоточенно-жестоким.

– Мы только что из Парижу, последней лошадью, – эмоционально выпалил Дорошенко.

«Последней лошадью» – была фраза популярного одесского анекдота, и Дима чуть не прыснул со смеху, но жандарм анекдот этот определенно не слышал, а вид и разговор ребят показался ему явно не простым, поэтому, слегка наклонившись, он серьезно спросил:

– Отчего ж последней? Там что, все лошади полегли?

– Ага, передохли, от лошадиного гриппа, – утвердительно подытожил Дима.

– Господи сохрани! Господи сохрани! – крестясь, скороговоркой пробубнил страж порядка. – Вот нечисть какая! Уже и до лошадей добралась!

Наступила неловкая пауза. Жандарм начал приходить в себя.

– А в Париже нынче в моде вот какие штучки! – хитро улыбнувшись, сказал Андрей и вытащил перед городовым свой старый мобильник.

На жандарма диковинка произвела шоковое впечатление, особенно мигающий зеленый огонек. Глядя на маленькую электронную штучку, городовой даже присел от возбуждения. Кровь ударила в голову, жилки на висках задергались, в глазах появился неестественный блеск. Жандарм стал похож на вареного рака.

Когда волна восторга начала потихоньку стихать и дар речи вернулся, страж порядка, шумно сглотнув слюну, тыкнул пальцем в мобильник и робко спросил:

– А зачем эта штукенция?

– А вот зачем! – нервно произнес Андрей и стал демонстрировать жандарму музыку.

На всю улицу мощно зазвучала энергетическая мелодия из «Бригады», затем – романтическая из «Властелина колец». Городовой застыл, как придорожный столб, а композиции сменяли одна другую: «Семнадцать мгновений весны», «Гарри Поттер»…

Глаза у жандарма расширились до невозможности. Он стал громко хватать воздух ртом, как выброшенный на берег карась. Когда мелодии стихли и наступила звенящая тишина, нарушаемая лишь дружелюбным шелестом лип, огромным усилием воли страж порядка справился с шоком и выговорил заплетающимся языком:

– Передайте нижайший поклон его сиятельству князю Николаю Алексеевичу от ефрейтора Уточкина.

В конце фразы голос его сорвался, и городовой побуряковел до кончиков волос, только глаза смотрели с собачьей преданностью. Ребята удивились такой быстрой метаморфозе. Пару секунд длилось задумчивое молчание. Затем ефрейтор вытянулся по стойке смирно и выпалил:

– Боже, царя храни! – и взял под козырек. Ребята синхронно кивнули ему в знак прощания и быстро зашагали по направлению к Белой беседке.