Глава 8

К рассвету я доковыляла-таки до выхода из Чащи, с Касей на плечах точно с вязанкой хвороста. Я шла — и Чаща отступала от меня, как будто боялась снова вынудить меня прибегнуть к заклинанию. «Фулмия» звенела у меня в голове точно гулкий колокол, с каждым тяжелым шагом — я ведь несла двойное бремя, свой собственный вес и Касин, поддерживая грязными ладонями ее бледную руку и ногу. Наконец я, спотыкаясь, вышла из-под деревьев в глубокий снег пограничной полосы и упала. Отползла от Каси, перевернула ее. Глаза ее были по-прежнему закрыты. Спутанные волосы липли к лицу, там, где по нему растеклась живица. Я приподняла Касю, положила ее голову к себе на плечо, зажмурилась и произнесла заклинание.

Дракон ждал нас в верхней комнате башни. Лицо его было суровым и мрачным как никогда; он схватил меня за подбородок и рывком запрокинул мне голову. Я глядела на него, измученная, опустошенная, а он бесконечно долго и придирчиво изучал мое лицо и всматривался в глаза. В руках Дракой держал флакон с каким-то питьем; наконец он выдернул пробку и сунул флакон мне.

— Пей, — приказал он, — все до капли.

Дракон отошел туда, где на полу недвижно распростерлась Кася; простер над нею руки и сердито зыркнул на меня, когда я протестующе пискнула и потянулась было к ней.

— Немедленно! — рявкнул он. — Если не хочешь вынудить меня тотчас же ее сжечь, чтобы заняться тобою. — Дракон подождал, пока я не начну пить, затем по-быстрому пробормотал заговор, осыпав Касино тело какой-то толченой пылью — и вот над ней раскинулась сияющая янтарно-золотая сеть, точно птичья клетка; а он отвернулся и принялся наблюдать, как я пью. Первый глоток оказался невыразимо вкусен: точно теплый мед с лимоном на больное горло. Но пока я пила, мой желудок запротестовал против приторной сладости. Не дойдя и до половины, я остановилась.

— Не могу, — сказала я, давясь.

— Все до капли, — потребовал Дракон. — А потом еще вторую порцию, если я сочту нужным. Пей! — И я заставила себя сделать еще глоток, и еще, и еще, пока не допила до дна. Тогда Дракон схватил меня за запястья и произнес: — Уложиштус совьента, меджиот кожор, уложиштус меджиот. — И я закричала: ощущение было такое, будто он поджег меня изнутри. Свет засиял сквозь кожу, превращая мое тело в пылающий фонарь. Но когда я подняла руки, я, к вящему своему ужасу, разглядела, как там, под самой поверхностью, скользят бледные тени. Позабыв о лихорадочной боли, я схватилась за платье и стянула его через голову. Дракон опустился на колени рядом со мною. Я пылала как солнце, а тусклые тени двигались во мне, словно рыбины подо льдом зимой.

— Убери их! — взмолилась я. Теперь, когда я их разглядела, я их и почувствовала: они словно бы оставляли внутри меня слизистый след. Я по дурости полагала, что со мной все в порядке, потому что на мне не осталось ни царапины, ни пореза, ни укуса. Я-то думала, Дракон просто осторожничает. А теперь я поняла: под сенью Чащи я вдохнула порчу с воздухом и не почувствовала легкого покалывания, потому что тени вползли незаметно, крохотные и хитрые. — Убери их…

— Да я пытаюсь! — рявкнул Дракон, сжимая мои запястья. Он закрыл глаза и заговорил снова: долгий неспешный речитатив лился и лился, подпитывая огонь. Я сосредоточилась на окне, на льющихся сквозь него лучах солнца, я пыталась дышать, сгорая в пламени. По лицу моему ручьями текли слезы, обжигая щеки словно кипятком. Его пальцы, стиснувшие мои предплечья, в кои-то веки показались прохладными.

Тени у меня под кожей постепенно уменьшались, обгорали по краям в этом палящем свете: так вода размывает песок. Они метались туда-сюда в поисках укрытия, но Дракон не давал свету померкнуть. Я различала внутри себя сияющие очертания костей и разных органов, а вот и сердце колотится в груди. Сердце замедлялось, каждый новый удар давался все тяжелее. Вопрос в том, сумеет ли Дракон выжечь из меня порчу быстрее, чем сдастся тело, отрешенно осознала я. Я пошатнулась в его руках. Он резко встряхнул меня, я открыла глаза — и встретила его негодующий взгляд. Он ни на миг не прервал ход заклинания — ему и не надо было говорить словами: «Не смей даром тратить мое время, ты, непроходимая идиотка!» — это читалось в его зрачках, и я до боли закусила губу и сумела продержаться еще чуть-чуть.

Последние несколько теней-рыб растаяли до извивающихся ниточек, а затем исчезли вовсе, истончились так, что уже и не просматривались. Дракон замедлил речитатив и выдержал паузу. Огонь, к невыразимому моему облегчению, чуть поутих.

— Довольно? — мрачно спросил Дракон.

Я открыла было рот, чтобы сказать «да», сказать «пожалуйста».

— Нет, — прошептала я, во власти неизъяснимого страха. Я все еще чувствовала внутри себя слабые, верткие, как ртуть, следы теней. Если мы сейчас остановимся, они забьются глубже, схоронятся в жилах и в животе. Они пустят корни и начнут расти, расти, расти — и задушат все остальное, что только во мне есть.

Дракон коротко кивнул. Вытянул руку, пробормотал какое-то слово — и появился новый флакон. Я содрогнулась; Дракону пришлось помочь мне влить в мой открытый рот очередную порцию. Давясь, я проглотила зелье, и маг опять затянул свой речитатив. Во мне снова разгорался огонь — бесконечный, слепящий и жгучий.

Еще три глотка, каждый из которых вздувал пламя в полный рост, — и я была почти уверена: теперь все в порядке. Я заставила себя сделать еще один глоток, на всякий случай, и наконец, едва не рыдая, взмолилась:

— Хватит. Теперь хватит.

Но на сей раз уже Дракон застал меня врасплох и заставил выпить еще глоток. А пока я отплевывалась, он зажал рукою мне рот и нос и прибег к новому заговору: этот не жег, зато закупорил мне легкие. Пять жутких сердцебиений я не могла дышать вообще, я цеплялась за Дракона и тонула в открытом воздухе; из всего, что со мною происходило, это оказалось самым страшным испытанием. Я неотрывно смотрела на Дракона, ощущая на себе взгляд его темных глаз, неумолимый и ищущий. Эти глаза постепенно поглощали весь мир; мое зрение мутнело, руки слабели. Но вот наконец он прервался — и мои истерзанные легкие раздулись точно кузнечные мехи, втягивая поток воздуха. Я заорала что есть мочи, яростно и без слов, и оттолкнула Дракона от себя с такой силой, что он растянулся на полу.

Дракон как-то извернулся, умудрившись не пролить содержимое флакона. Мы пепелили друг друга взглядом, оба разозленные до предела.

— Из всех неописуемых глупостей, что ты тут творила… — прорычал он.

— Ты мог бы предупредить меня! — выкрикнула я, обхватив себя руками и все еще сотрясаясь от пережитого ужаса. — Я выдержала столько всего, я бы и это выдержала…

— Если бы в тебе была порча, то нет, — отрезал Дракон. — Будь ты глубоко затронута, ты бы попыталась избежать этого последнего заговора, если бы я предупредил тебя.

— Тогда бы ты все и понял! — воскликнула я. Дракон сжал губы в тонкую ниточку и отвернулся от меня как-то скованно.

— Да, — коротко подтвердил он. — Тогда бы я все и понял.

И тогда… ему пришлось бы убить меня. Ему пришлось бы меня уничтожить, а я бы просила о пощаде; я бы умоляла и притворялась… возможно, даже сама искренне бы считала, будто порчей нимало не затронута. Я умолкла, дыша медленно, размеренно и глубоко.

— Так я… я чиста? — спросила я наконец, с ужасом ожидая ответа.

— Да, — подтвердил Дракон. — Никакая порча не укрылась бы от этого последнего заклинания. Если бы мы прибегли к нему раньше, оно бы тебя убило. Теням пришлось бы красть дыхание из твоей крови, чтобы выжить.

Я обессиленно села и закрыла лицо ладонями. Дракон поднялся, заткнул флакон пробкой. Пробормотал «ванасталем», взмахнул руками и шагнул ко мне. И протянул мне аккуратно сложенный плащ — тяжелый, бархатный, густого зеленого цвета, подбитый шелком и шитый золотом. Я непонимающе уставилась сперва на плащ, потом на Дракона, и лишь когда он отвернулся от меня раздраженно и холодно, я поняла, что под кожей у меня догорают последние угли — а я по-прежнему голая, в чем мать родила.

Я рывком поднялась на ноги и, пошатываясь, прижала к себе позабытый плащ.

— Кася, — промолвила я настойчиво и повернулась к ее бесчувственному телу, накрытому сетью.

Дракон ничего не ответил. Я отчаянно глядела на него.

— Ступай оденься, — наконец сказал он. — Никакой спешки нет.

А ведь мною Дракон занялся, едва я переступила порог башни, ни секунды не упустил.

— Должен быть способ, — настаивала я. — Способ наверняка есть. Они же ее только что забрали… вряд ли она пробыла в дереве долго.

— Что? — резко вскинулся Дракон и, хмурясь, выслушал мою сбивчивую невнятицу о пережитом ужасе: о той поляне и дереве. Я попыталась описать невыносимую тяжесть, которая навалилась на меня вместе с ощущением, будто Чаща следит за мною, будто за мною охотятся. Я вывалила на него все как есть: слов не хватало. Лицо Дракона темнело все больше; и вот наконец я дошла до того, как, пошатываясь, наконец-то вырвалась из-под крон в чистый снег.

— Тебе неописуемо повезло, — наконец промолвил Дракон. — И ты неописуемая идиотка, хотя в твоем случае это, видимо, одно и то же. Никто не выбирался из глубин Чащи живым и невредимым с тех пор, как… — Маг прикусил язык. Я отчего-то сразу поняла, что речь идет о Яге, хотя имени он не назвал: конечно же, Яга ходила в Чащу и благополучно возвращалась обратно. Дракон заметил, что я догадалась, и ожег меня сердитым взглядом. — В ту пору, — ледяным тоном сообщил он, — ей было сто лет, и она так пропиталась магией, что там, где она шла, под ногами у нее вырастали черные грибы. И даже у нее хватало ума не творить великое чародейство посреди Чащи, хотя вынужден отдать тебе должное — в данном случае тебя только это и спасло. — Дракон покачал головой. — Надо было приковать тебя цепями к стене, как только эта пейзанка заявилась сюда порыдать на твоем плече.

— Венса, — промолвила я. Мой отупевший, измученный разум зацепился за последнюю фразу. — Надо сказать Венсе. — Я поглядела в сторону лестницы, но Дракон тут же вмешался.

— Сказать ей что? — уточнил он.

— Что Кася жива, — объяснила я. — Что она уже не в Чаще.

— И что она обречена умереть? — жестко докончил он.

Я непроизвольно попятилась к Касе, заслонила ее собою и воздела руки — напрасный труд, если бы Дракон захотел, он бы играючи со мной справился; но он лишь покачал головой.

— Хватит махать на меня руками, словно петух крыльями, — промолвил он скорее устало, чем раздраженно, и от этого тона в груди у меня стеснилось от ужаса. — Я уже понял, что ты ради нее способна на любую глупость, не надо лишний раз это доказывать. Можешь оставить ее в живых — пока мы способны ее обуздывать. Но в конце концов ты сама поймешь, что смерть обернется для нее милосердием.

Я все-таки сказала Венсе правду, когда она вскорости очнулась от сна. Венса сжала мои руки, глаза ее расширились.

— Я хочу ее видеть, — потребовала она, но это Дракон решительно запретил.

— Нет, — объявил он. — Ты можешь себя терзать сколько угодно, но дальше этого я не пойду. Не давай этой женщине ложных обещаний и не подпускай ее близко. Мой тебе совет: скажи, что девочка умерла, и пусть мать живет себе дальше, не оглядываясь назад.

Но я, скрепя сердце, рассказала Венсе все как есть. Ведь всяко лучше знать, что Кася уже не в Чаще и что муки ее закончились, даже если исцеления и не существует. Я сама не знала, правильно ли поступила. Венса рыдала, плакала, умоляла; если бы я могла, я бы нарушила приказ и отвела ее к дочери. Но в том, что касалось Каси, Дракон мне не доверял; он уже забрал ее и поместил в камеру где-то глубоко под башней. И сказал, что не покажет мне туда дороги, пока я не выучу какое-нибудь защитное заклинание — такое, что оградит меня от норчи.

Мне пришлось сказать Венсе, что я бессильна ей помочь; я клялась ей собственной душою, снова и снова, а она все не верила.

— Я не знаю, где он ее запер, — закричала я наконец. — Не знаю!

Венса перестала молить, она неотрывно глядела на меня, тяжело дыша и стискивая мне руки. И наконец выговорила:

— Ты злая завистница, ты всегда ее ненавидела, всегда. Ты хотела, чтобы ее забрали! И ты, и Галинда — вы знали, что он заберет ее, вы знали и радовались, а теперь ты ее ненавидишь, потому что он забрал тебя вместо нее…

И Венса встряхивала меня резкими рывками; мне не сразу удалось с ней справиться. Это было чудовищно — слышать от нее такие вещи: словно яд разливался там, где я надеялась найти чистую воду. Я так отчаянно устала, мне было дурно от очищения, вся моя сила ушла на то, чтобы вызволить Касю из Чащи. Я наконец-то вырвалась, выбежала из комнаты в прихожую, не в состоянии этого выносить, прислонилась к стене и бурно, некрасиво разрыдалась — измотанная настолько, что даже слез утереть не могла. Спустя секунду за мной робко вышла Венса: она тоже плакала.

— Прости меня, — всхлипывала она, — Нешка, прости меня, я не нарочно, я на самом деле ничего такого не думаю, сама не знаю, как вырвалось…

Я понимала, что она на самом деле так не думает, но какая-то толика правды, пусть и искаженной, в том была. Попреки Венсы разбередили мою собственную тайную вину, напомнили о том крике в сердцах: «Вот и забрал бы Касю!» Ведь мы и впрямь радовались все эти годы, мама и я, при мысли о том, что меня не заберут, и да, мне было потом тяжко и горько, хотя на Касю я, понятное дело, ни минуты не злилась.

Словом, я не стала жалеть, когда Дракон отослал-таки Венсу домой. Я даже почти не спорила, когда он отказался учить меня заклинанию защиты в тот же день.

— Попытайся не быть большей дурой, чем ты есть на самом деле, — рявкнул он. — Тебе нужно отдохнуть, а если не тебе, то мне, прежде чем я приступлю к мучительному процессу вбивания необходимой защиты в твою непрошибаемую голову. Причин для спешки нет. Ничего ровным счетом не изменится.

— Но если Кася заражена, как я… — начала было я и умолкла на полуслове.

Дракон покачал головой:

— Несколько теней проскользнули в тебя, просочившись сквозь зубы, немедленное очищение не дало им укрепиться внутри. Здесь не тот случай. Это даже не опосредованное заражение третьей степени, как в случае того злополучного пастуха, которого ты непонятно зачем превратила в камень. Ты вообще понимаешь, что дерево, с которым ты столкнулась, — это одно из сердце-древ Чащи? Там, где они пускают корни, границы Чащи расширяются; ходульники питаются их плодами. Девочка так глубоко во власти Чащи, как это только возможно. Ступай спать. Несколько часов для нее ничего не изменят, а тебя, возможно, удержат от новых безумств.

Я действительно слишком устала, и я это неохотно понимала, хотя в груди моей пружиной разворачивалось несогласие. Я отложила споры на потом. Но ведь если бы я с самого начала прислушалась к Дракону и к его предостережениям, Кася до сих пор оставалась бы внутри сердце-древа, Чаща бы пожрала ее и сгноила; если бы я принимала на веру все то, что Дракон рассказывал мне о магии, я бы по сей день твердила заговоры до полного изнеможения. Он же сам рассказывал, что еще никого не удавалось вызволить из сердце-древа, никто и никогда не выходил из Чащи живым — а вот Яге это удавалось, а теперь удалось и мне. Дракон может ошибаться, и насчет Каси он наверняка ошибается. Ошибается, и точка.

Я поднялась засветло. В книжице Яги я нашла заклинание для «сыскания гнили по запаху»: совсем простенький заговор — «айш айш айшимад». Я поработала с ним в кухне: обнаружила, где на бочонке сзади наросла плесень и где в стене штукатурка прогнила, отыскала несколько подпорченных яблок и протухший кочан капусты, что закатился под полку с винными бутылками. Когда лестницу наконец затопил солнечный свет, я поднялась в библиотеку и принялась с грохотом сбрасывать с полок книги, пока не появился заспанный, раздраженный Дракон. Бранить меня он не стал, лишь чуть нахмурился и отвернулся, не сказав ни слова. Право, лучше бы раскричался.

Но нет, Дракон просто извлек крохотный золотой ключик и отпер шкафчик черного дерева в дальнем конце комнаты. Я заглянула внутрь: там на подставке стояли тонкие и гладкие стеклянные пластинки, а между ними были вложены листы пергамента. Дракон вытащил один такой пергамент и вручил мне.

— Я его храню скорее как любопытную диковинку, — промолвил он, — но тебе, похоже, такое подходит.

Дракон положил пергамент, все еще зажатый между стеклянными пластинками, на стол: одну-единственную страницу испещрили неразборчивые каракули, многие буквы были странной формы, и тут же — корявые иллюстрации: ветка с сосновыми иголками, дым, проникающий в чьи-то ноздри. И с дюжину разных вариантов заговора: «суолтал видель», «суольята акората», «виделарен акордель», «эстепум», и много всего еще.

— А которое из них мне использовать? — спросила я.

— Что? — не понял Дракон и возмущенно ощетинился, когда я объяснила, что это отдельные заклинания, а не один бесконечно долгий напев: выходило, что прежде он этого не осознавал.

— Понятия не имею, — коротко бросил он. — Выбирай и пробуй.

Я втайне возликовала: вот и еще одно доказательство того, что познания Дракона ограниченны! Я сбегала в лабораторию за сосновыми иголками, развела из них дымный костерок в стеклянной чаше на библиотечном столе, затем нетерпеливо склонилась над пергаментом и предприняла первую попытку.

— Суолтал, — промолвила я, обкатывая слово на языке: нет, что-то в нем не то, оно вроде как соскальзывает куда-то вбок.

— Валлодитаж алойто, кес валлофож, — произнес Дракон. Этот звук, неприятно-резкий и горький, впился в меня рыболовными крючками. Дракон шевельнул пальцем — и руки мои взлетели над столом и сами трижды хлопнули в ладоши. Не то чтобы я не владела собою — но это вроде как непроизвольно содрогнешься всем телом, если вдруг приснится, будто ты падаешь. За каждым движением я ощущала продуманность, меня дергали за ниточки как куклу-марионетку. Кто-то двигал моими руками — но не я. Я уже поискала было в памяти заклинание, чтобы ударить своего мучителя, и тут Дракон снова согнул палец — и рыболовный крючок из меня вышел, и я сорвалась с удочки.

Я вскочила на ноги и кинулась к Дракону — остановилась я только на середине комнаты, тяжело дыша. Я пепелила его взглядом, но Дракон и не подумал извиниться:

— Когда это проделает Чаща, крючка ты не почувствуешь. Попробуй еще раз.

На то, чтобы подобрать заклинание, у меня ушел целый час. Ни одно не удавалось — в том виде, в каком они были записаны на бумаге. Я все их опробовала на языке, перекатывая так и эдак, пока наконец не осознала, что не все буквы обозначают привычные мне звуки. Я попробовала их менять, и вот наконец натолкнулась на слог, который на вкус показался правильным, и еще один, и еще — пока не сложила все вместе. Тогда Дракон заставил меня отрабатывать заговор снова и снова, на протяжении многих часов. Я вдыхала дым сосновых иголок и выдыхала слова, а затем он вворачивал в мое сознание одно неприятное заклятие за другим.

В полдень Дракон наконец-то дал мне передышку. Я обессиленно рухнула в кресло, словно ежом исколотая; преграды выстояли, но я чувствовала себя так, будто меня всю истыкали острыми палочками. Я покосилась на ветхий пергамент, так бережно убранный под стекло, и на странной формы буквы, и задумалась, насколько он древний.

— Очень древний, — подтвердил Дракон. — Древнее Польнии. Может, даже древнее самой Чащи.

Я вытаращилась на Дракона во все глаза; прежде мне и в голову не приходило, что Чаща была здесь не всегда — и не всегда была таковой, как сейчас. Дракон пожал плечами;

— На нашей памяти, Чаща была всегда. Она, безусловно, древнее и Польнии, и Росии. Она была здесь еще до того, как кто-либо из нас поселился в долине. — Он постучал пальцем по оправленному в стекло пергаменту. — Эти люди первыми обосновались в здешней части мира, насколько нам известно, несколько тысяч лет назад. Их короли-чародеи принесли с собой язык магии на запад, от пустошей в дальней части Росии, когда впервые заняли эту долину. А потом на них накатила Чаща, и сокрушила их крепости, и опустошила их поля. От их творений сейчас мало что осталось.

— Но если, когда они впервые поселились в долине, Чащи еще не было, откуда она взялась? — недоумевала я.

Дракон снова пожал плечами:

— Если ты поедешь в столицу, тамошние трубадуры с превеликой охотой споют тебе о рождении Чащи. Этот сюжет среди них весьма популярен, по крайней мере когда есть аудитория, знающая об этом еще меньше их самих: такой простор для творчества! Полагаю, кто-нибудь по чистой случайности вполне мог натолкнуться и на правильную версию. Зажигай огонь, и давай начнем снова.

Лишь поздно вечером, когда свет уже угасал, Дракон остался доволен моей работой. Он попытался отправить меня спать, но я и слышать о том не хотела. Слова Венсы запали мне в душу и по-прежнему язвили меня и царапали; а еще мне пришло в голову, что Дракон, может статься, нарочно вымотал меня до крайности, чтобы отложить дело до следующего дня. А мне хотелось увидеть Касю своими глазами; мне хотелось узнать, что мне предстоит — что это за порча, которую мне необходимо побороть.

— Нет, — отрезала я. — Нет. Ты сказал, я смогу ее увидеть, как только научусь защищаться.

Дракон воздел руки.

— Ладно, — кивнул он. — Следуй за мной.

Мы спустились по лестнице до конца, а потом — в кладовую за кухней. Я вспомнила, как отчаянно обшаривала все эти помещения, когда полагала, будто Дракон вытягивает из меня жизнь; я ощупала ладонями каждую стену, потыкала пальцами в каждую щель, порасшатывала каждый истертый кирпич, пытаясь отыскать выход. А Дракон подвел меня к гладко отполированной части стены — к единственной плите из цельного бледно-белого камня, не тронутой известковым раствором. Маг легонько коснулся ее пальцами одной руки и изогнул их по-паучьи: я ощутила легкую дрожь — это действовали его чары. Вся плита откинулась назад, в стену — и взгляду открылся круто уходящий вниз лестничный колодец из такого же бледного, тускло поблескивающего камня.

Я последовала за Драконом. Эта часть башни, более древняя, более чуждая, отличалась от всех прочих. Ступени, твердые, словно обрубленные по краю с обеих сторон, в середине истерлись. Вдоль основания обеих стен вилась вырезанная по камню надпись: буквы, не наши и не роские, очень походили по начертанию на те, что значились на пергаменте с защитным заговором. Мы спускались долго, очень долго, и я все сильнее ощущала монолитную тяжесть камня вокруг нас — и безмолвие. Ощущение было словно в гробнице.

— Это гробница и есть, — подтвердил Дракон.

Мы уже дошли до самого низу и оказались в небольшой круглой комнатке. Даже воздух здесь словно загустел. Надпись с одной из стен лестничного пролета непрерывной линией перетекала в комнату, тянулась по кругу, переходила на противоположную сторону, поднималась вверх по стене, изгибаясь высокой дугой в форме арки, затем снова спускалась и уводила в пролет по другую сторону лестницы. Внутри арки, у самого пола, просматривалась небольшая полоска из более светлого камня: как будто сперва возвели остальную часть стены, а затем замуровали отверстие. Выглядело оно — как раз впору проползти человеку.

— Тут… тут кто-то захоронен? — робко спросила я. Голос мой звучал не громче шепота.

— Да, — кивнул Дракон. — Но даже короли, когда они мертвы, против соседей не возражают. А теперь слушай меня, — промолвил маг, оборачиваясь ко мне. — Я не стану учить тебя заклинанию, позволяющему проходить сквозь стену. Когда ты захочешь ее увидеть, я сам провожу тебя. Если ты попробуешь до нее дотронуться, если позволишь ей подойти на расстояние вытянутой руки — я тебя тотчас же выведу вон. А теперь, если ты по-прежнему настаиваешь на своем, налагай защиту.

Я высыпала на пол горстку сосновых иголок, подожгла ее, нараспев прочитала заклинание, вдохнула дым — а затем подала Дракону руку, и он протащил меня сквозь стену.

Дракон заставил меня бояться худшего: я представляла себе, как Кася, истерзанная, под стать Ежи, с пеной на губах, царапает себя ногтями; как внутри Каси кишмя кишат эти скользкие порченые тени и выедают ее изнутри. Я собралась с духом — я была готова ко всему. Но когда мы прошли сквозь стену, Кася просто сидела, сжавшись, в уголке на тонком соломенном тюфячке, такая маленькая и беспомощная, обхватив руками колени. Рядом на полу стояла тарелка с едой и вода; пленница поела и попила, умылась, аккуратно заплела волосы. Да, это была она — пусть усталая, испуганная, но она осталась самой собою. Кася с трудом поднялась на ноги и направилась было ко мне, протягивая руки.

— Нешка, — промолвила она. — Нешка, ты нашла меня.

— Не приближайся, — коротко произнес Дракон и добавил: — Валур польжюс.

Над полом между нами внезапно взметнулась линия горячего пламени: я рванулась к Касе непроизвольно, просто не в силах удержаться.

Я опустила руки и сжала их в кулаки. Кася тоже отступила на шаг, держась по ту сторону огня. Она послушно кивнула Дракону. Я стояла, глядя на нее во все глаза, беспомощная, исполненная безотчетной надежды.

— Ты… — начала было я, и вопрос застрял у меня в горле.

— Не знаю, — отозвалась Кася дрожащим голосом. — Я не… помню. Не помню ничего после того, как меня увели в Чащу. Они утащили меня в Чащу, они… они… — Она умолкла, рот ее приоткрылся. В глазах читался ужас — тот же самый ужас, что ощущала я, когда обнаружила ее в дереве, погребенную под слоем коры.

Я заставила себя не тянуться к ней. Я сама словно перенеслась обратно в Чащу, я видела Касино слепое, задыхающееся лицо, ее молящие руки.

— Не говори об этом, — глухо и горестно сказала я. Внезапно накатил гнев: как Дракон только посмел удерживать меня вдали от Каси так долго! У меня в голове уже составился план: я воспользуюсь заклинанием Яги, чтобы понять, где в Касе укоренилась порча, затем попрошу Дракона показать мне очистительные заклинания, которые он использовал на мне. Я просмотрю книжицу Яги и отыщу другие такие же и выгоню порчу из Каси. — Не вспоминай. Просто скажи мне, как ты себя чувствуешь. Ты… больна, тебе холодно?..

Я наконец огляделась по сторонам. Стены комнаты были из того же полированного белого как кость мрамора, а в глубокой нише напротив стоял массивный каменный саркофаг, длиннее человеческого роста, и по крышке вились те же самые буквы и разные узоры по бокам: высокие цветущие деревья и сплетающиеся друг с другом лозы. Над саркофагом подрагивал язычок синего пламени, а воздух просачивался сюда сквозь узкую щель в стене. Здесь было очень красиво, но как же холодно — живому существу тут точно не место!

— Нельзя держать ее здесь, — яростно убеждала я Дракона. Тот покачал головой. — Ей нужно солнце и свежий воздух… можно запереть ее в моей комнате…

— Лучше здесь, чем в Чаще! — вступилась Кася. — Нешка, пожалуйста, скажи, с мамой все в порядке? Она кинулась вдогонку за ходульниками… я боялась, они и ее заберут.

— Да, — сказала я, утирая лицо и глубоко вдыхая. — С ней все в порядке. Она ужасно тревожится за тебя — прямо себя не помнит от тревоги. Я ей скажу, что ты в безопасности.

— Можно, я ей письмо напишу? — спросила Кася.

— Нет, — отрезал Дракон.

Я стремительно развернулась к нему.

— Мы можем дать ей огрызок карандаша и немного бумаги! — сердито настаивала я. — Не так уж много она и просит.

Лицо его посуровело.

— Ты же не настолько глупа, — увещевал маг. — Ты полагаешь, она провела в сердце-древе сутки — и вышла, и разговаривает с тобой как ни в чем не бывало?

Я в страхе умолкла. На моих губах подрагивало заклинание Яги, отыскивающее гниль. Я уже открыла рот, чтобы произнести его — но это же в самом деле Кася. Это моя Кася, я ее знаю лучше всех на свете. Я глядела на нее, а она — на меня, несчастная и испуганная, но она не плакала и не сжималась в комочек. Это она.

— Ее отдали дереву, — убеждала я. — Ее для этого и предназначали, а я ее вызволила до того, как оно ею завладело…

— Нет, — категорически отрезал Дракон.

Я сердито зыркнула на него и отвернулась к Касе. Кася все равно мне улыбалась — вымученной храброй улыбкой.

— Ничего, Нешка, все в порядке, — промолвила она. — Если мама в безопасности, то все в порядке. А что… — она сглотнула, — что со мной будет?

Я не знала, как ей ответить.

— Я отыщу способ тебя очистить, — выпалила я в отчаянии, не глядя на Дракона. — Я отыщу нужное заклинание и докажу, что ты чиста. — Но это же были только слова. Я сама не знала, как сумею внушить хотя бы Дракону, что с Касей все хорошо. Он явно не хотел мне верить. А если я не смогу его убедить, он продержит Касю здесь до конца жизни, если понадобится, в гробнице древнего короля, куда ни лучика света не проникает, и Кася никогда больше не увидит тех, кого любит… разве это жизнь? Он так же опасен для Каси, как Чаща, — он же с самого начала не хотел, чтобы я ее спасала.

И тут мне пришла в голову горькая мысль: а ведь он еще до того собирался завладеть Касей — ну да, он собирался забрать ее себе, прямо как Чаща, в каком-то смысле пожрать ее. Он и прежде, ни минуты не задумываясь, был готов разрушить ее жизнь, подрубить ей корни, запереть в своей башне и заставить себе прислуживать — так теперь-то что ему до нее за дело, зачем вообще рисковать и выпускать ее на свободу?

Дракон стоял в нескольких шагах позади меня, чуть дальше от огня и от Каси: тонкие губы сжаты, по непроницаемому лицу ничего невозможно прочесть. Я отвернулась, изображая равнодушие и пытаясь не выдать своих мыслей. Если я только отыщу заклинание, позволяющее мне проходить через стену, мне нужно будет просто проделать все так, чтобы он ничего не заметил. Можно попытаться погрузить его в сон или подмешать что-нибудь в чашу за обедом. Заварить полынь с можжевеловыми ягодами, сок выпарить до кашицы, добавить три капли крови, произнести заговор, получится быстродействующий безвкусный яд…

Вдруг ноздри мне снова защекотал резкий, едкий запах горящих сосновых иголок, мысль обрела странный горький привкус — и внезапно я осознала всю ее чудовищную неправильность. Я вздрогнула, испуганно шарахнулась от подобной идеи и, трепеща, отступила от линии пламени на шаг назад. По ту сторону Кася ждала, что я скажу: лицо ее исполнилось решимости, в ясных глазах читалось доверие, и любовь, и благодарность — и немного тревоги и страха, — самые что ни на есть обыкновенные человеческие чувства. Я смотрела на нее, она — встревоженно — на меня; она по-прежнему оставалась самой собою. Но говорить я не могла. Запах сосновых иголок наполнил мне рот, дым ел глаза.

— Нешка? — окликнула Кася. Голос ее дрогнул от нарастающего страха. Я по-прежнему молчала. Она неотрывно глядела на меня через огненную преграду, и лицо ее в зыбкой дымке вроде бы сперва улыбалось, потом сделалось несчастным, губы дрожали, меняли очертания — примеряли… примеряли то одно выражение, то другое. Я отступила еще на шаг: стало хуже. Она склонила голову набок, впилась в меня глазами, глаза чуть расширились. Вот она сменила позу, перенесла вес на другую ногу.

— Нешка, — промолвила она, и теперь голос ее звучал не испуганно, но уверенно и тепло. — Все в порядке. Я знаю, что ты мне поможешь.

Дракон молча стоял рядом. Я тяжело дышала. И по-прежнему ничего не говорила. В горле у меня стеснилось. Наконец я шепотом произнесла:

Едкий горький запах повис в воздухе между нами.

— Не надо, пожалуйста, — всхлипнула Кася. Голос ее сорвался на рыдание: вот так актер в пьесе переходит от одной сцены к другой. Она протянула ко мне руки, шагнула чуть ближе к огню, наклонилась. Она подошла слишком близко. Запах усилился: точно горел сырой лиственный лес. — Нешка…

— Перестань! — крикнула я. — Перестань.

Она остановилась. Кася стояла там еще мгновение — а затем она уронила руки, и лицо ее утратило всякое выражение. По комнате волной прокатился запах гниющего дерева.

Дракон воздел руку.

— Кулкиас вижкиас хайшимад, — произнес он. Из его ладони ей на кожу хлынул свет. Там, куда упали лучи, я увидела тягучие зеленые тени, пятнистые, точно густая-прегустая листва. Что-то глядело на меня из ее глаз, а лицо оставалось недвижным, чуждым, нечеловеческим. Накатило узнавание: сквозь нее на меня смотрело то же самое существо, чье присутствие я ощущала в Чаще, то, что пыталось отыскать меня. От Каси не осталось и следа.