Глава 13

— Если ты твердо вознамерился броситься на меч, меча я тебе не дам, и не жди, — возразил Дракон. — Ты можешь воспользоваться тем, который у тебя уже есть, если хочешь. Так ты натворишь куда меньше бед.

Принц Марек напряг плечи, мускулы его шеи вздулись. Он выпустил Касю и шагнул на возвышение. Дракон глядел холодно и неумолимо. Думаю, у принца руки чесались его ударить, но тут с кресла поднялся Сокол:

— Прошу прощения, ваше высочество, но в том нет нужды. Соблаговолите припомнить чары, которыми я воспользовался в Киеве, когда мы захватили лагерь генерала Ничкова, — они отлично пригодятся и здесь. Чары покажут мне, как творить это заклинание. — Сокол улыбнулся Дракону, не размыкая губ. — Думаю, Саркан признает, что даже он не в силах сокрыть что-либо от моего взора.

Этого Дракон отрицать не стал, но рявкнул:

— Я охотно признаю, что ты идиот еще более сумасбродный, нежели я считал тебя прежде, если ты намерен посодействовать этому безумию.

— Я не стал бы называть сумасбродством оправданную и разумную попытку спасти королеву, Саркан, — промолвил Сокол. — Прежде мы все склонялись перед твоей мудростью. Безусловно, не было никакого смысла подвергать себя опасности, вызволяя королеву только для того, чтобы вынужденно предать ее смерти. Однако теперь у нас есть зримое подтверждение иной возможности, — он указал на Касю. — Почему ты скрывал его так долго?

Нет, ну это же надо! — а ведь Сокол со всей очевидностью приехал сюда специально для того, чтобы доказать — никаких иных возможностей нет и быть не может, и осудить Дракона за то, что он вообще оставил Касю в живых! Я глядела на Сокола разинув рот, а тот словно не сознавал, что поменял мнение на прямо противоположное — вообще ни сном ни духом!

— Если для королевы есть надежда, я скажу, что не попытаться — это государственная измена, — объявил Сокол. — То, что было проделано один раз, возможно повторить.

— И ты думаешь, что справишься? — фыркнул Дракон.

Что ж, даже я понимала, что это не лучший способ заставить Сокола передумать. Маг сощурился, холодно отвернулся и молвил принцу:

— Я удаляюсь на покой, ваше высочество. Мне необходимо восстановить силы перед тем, как я стану творить чары завтра утром.

Принц Марек взмахом руки отпустил его. К вящей своей тревоге, я заметила, что, пока я наблюдала за препирательствами, он все это время разговаривал с Касей, держа ее ладонь в своих. Ее лицо по-прежнему оставалось нездешне безмятежным, но к тому времени я научилась неплохо читать по нему и видела: Кася встревожена.

Я уже собиралась кинуться ей на помощь, когда Марек выпустил ее кисть и вышел из зала сам — быстрым широким шагом. Каблуки его сапог простучали по ступеням: принц поднялся наверх. Кася поспешила ко мне; я сжала ее руку. Дракон хмуро проводил принца взглядом, раздраженно барабаня пальцами по ручке кресла.

— А он правда такое может? — спросила я. — Он способен подсмотреть, как налагается заклинание?

Пальцы его выбивали прихотливую дробь.

— Нет, если не отыщет гробницу, — наконец проговорил Дракон. И спустя мгновение неохотно добавил: — А с этим он, возможно, и справится: у него особый талант прозрения. Но тогда ему еще понадобится найти туда вход. Думаю, у него уйдет несколько недель по меньшей мере; за это время я успею отправить послание королю и, надеюсь, предотвратить эту бессмыслицу.

Взмахом руки Дракон отослал меня прочь. Я была рада-радехонька уйти: я потащила Касю за руку вверх по ступеням, опасливо вглядываясь вперед перед каждым поворотом лестницы. На второй площадке я высунулась из-за угла, убедилась, что ни принца, ни Сокола в прихожей нет, и быстро потянула Касю за собою. Как только мы дошли до моей комнаты, я велела ей подождать снаружи, а сама распахнула дверь и заглянула внутрь: никого. Я впустила Касю, закрыла дверь, задвинула засов и загородила ее стулом. Я бы охотно запечатала вход магией, если бы Дракон не предостерег меня против использования заклинаний. Снова видеть у себя в гостях принца Марека я совершенно не желала, но еще меньше хотелось, чтобы он вспомнил, что именно приключилось во время его последнего визита. Не знаю, заметил бы Сокол, если бы я наложила крохотный запирающий заговор здесь, в моей комнатке, но его-то магию я чувствовала даже из кухни, так что решила не нарываться.

Я обернулась к Касе: она тяжело опустилась на кровать. Спину она держала прямо, очень прямо — она словно бы разучилась горбиться, — а вот ладони распластала на коленях и понурилась.

— Что он тебе наговорил? — спросила я. В груди у меня стеснилось от гнева. Но Кася покачала головой.

— Он просто попросил меня помочь ему, — промолвила она. — Сказал, что завтра снова со мной побеседует. — Кася подняла голову и посмотрела на меня. — Нешка, ты спасла меня — а ты могла бы спасти королеву Ханну?

На мгновение я снова перенеслась в глубину Чащи, под ее сень, и ощутила давящую тяжесть ее ненависти — я почувствовала, как с каждым вдохом в меня вползают тени. В горле стеснилось от страха. Но на ум мне тотчас же пришло заклинание «фулмия» — оно громом рокотало где-то внутри моего живота; мне представилось Касино лицо и еще одно дерево, вымахавшее до немыслимой высоты — а лицо под его корой, сглаженное и помутневшее за двадцать лет, исчезает точно статуя под бегучей водой.

Дракон был в библиотеке и раздраженно что-то писал. Когда я спустилась и задала ему тот же вопрос, настроение его нимало не улучшилось.

— Попытайся не перенимать чужого безрассудства, тебе и своего хватит, — промолвил он. — Ты до сих пор неспособна распознать ловушку? Это все происки Чащи.

— Ты думаешь, Чаща… завладела принцем Мареком? — спросила я, гадая, не в этом ли все дело и не потому ли он…

— Нет, пока еще не завладела, — покачал головой Дракон. — Но Марек сам ей себя преподнесет на блюдечке, да еще и вместе с магом в придачу: недурственная цена за деревенскую девчонку. Если еще и тебя добавить — так вообще сплошная выгода! Чаща посадит в тебя и в Солью сердце-древа — и за неделю заглотит долину. Вот поэтому Чаща и отпустила свою жертву…

Но я хорошо помнила яростное сопротивление Чащи.

— Чаща ее не отпускала! — запротестовала я. — Она не позволяла мне забрать Касю…

— До определенного момента, — поправил Дракон. — Чаща, вероятно, делала все возможное, чтобы сохранить сердце-древо — в точности как генерал обороняет крепость. Но, лишившись дерева — оно ведь все равно наверняка погибло бы, не важно, выжила бы девушка или умерла, — Чаща, конечно же, попыталась обратить потерю к своей выгоде.

Мы ожесточенно заспорили. Не то чтобы я считала, будто Дракон неправ: мне казалось, на такое извращенное коварство — обратить любовь в оружие — Чаща вполне способна. Но это ведь не значит, что попробовать не стоит. Если нам удастся освободить королеву, это положит конец войне с Росией, укрепит обе страны, а если мы при этом уничтожим еще одно сердце-древо, возможно, мы сумеем надолго сломить мощь Чащи.

— Да, — кивнул Дракон, — а если с небес слетит дюжина ангелов и вырубит всю Чащу из конца в конец пламенеющими мечами, ситуация тоже заметно улучшится.

Я раздраженно фыркнула, сходила за учетной книгой, грохнула ее на стол между нами, открыла на последних страницах, исписанных Драконовым аккуратным убористым почерком, и ткнула пальцем:

— Чаща побеждает, несмотря на все твои усилия, не так ли? — Ледяное молчание Дракона послужило достаточным ответом. — Мы ждать не можем. Мы не вправе сохранить все в секрете, запереться в башне и дожидаться, пока не подготовимся идеальным образом. Если Чаща пытается напасть — мы должны нанести ответный удар, и быстро.

— Между стремлением к идеалу и непоправимой поспешностью есть значительная разница, — откликнулся Дракон. — На самом-то деле ты просто наслушалась запретных баллад о несчастной плененной королеве и об убитом горем короле и вообразила, будто сама живешь в такой балладе и у тебя есть отличный шанс погеройствовать. Как ты думаешь, много ли от королевы осталось, после того как двадцать лет ее глодало сердце-древо?

— Больше, чем останется спустя двадцать один год! — выкрикнула я в ответ.

— А достаточно ли от нее осталось, чтобы прочувствовать, как в то же дерево вложат и ее сына? — осведомился Дракон безжалостно, и эта жуткая мысль заставила меня умолкнуть.

— Это моя забота, не ваша, — заявил принц Марек. Мы оба вздрогнули: принц стоял в дверном проеме, в ночной сорочке и босиком. Он глядел на меня, и я видела, как крошится и осыпается заклинание ложной памяти. Марек вспомнил меня, и я внезапно тоже вспомнила, как он изменился в лице, когда я воспользовалась магией на его глазах — и каким голосом он произнес «Ты ведьма». Все это время он искал кого-то, кто бы помог ему.

— Это ведь ты сделала, так? — спросил меня принц. Глаза его блестели. — Я мог бы и сам догадаться: этот иссохший старый змей никогда бы туда не сунулся, даже ради такой красотки. Это ты освободила девушку!

— Мы… — пролепетала я, в отчаянии оглянувшись на Дракона, но Марек только фыркнул.

Он вошел в библиотеку и направился ко мне. Я различала еле видный шрам у самой линии волос, там, где я лупила его до потери сознания тяжелым подносом; в глубине моего существа изготовился к прыжку тигр магии — того и гляди с ревом вырвется наружу. И все равно в груди у меня стеснилось от невольного страха. По мере того как принц подходил все ближе, я начала задыхаться. Если бы он только подступил вплотную, если бы только меня коснулся, думаю, я бы завизжала — прокричала бы какое-нибудь проклятие; с дюжину самых страшных заклинаний Яги проносились в моей голове точно светлячки и так и рвались на язык.

Но принц остановился на расстоянии вытянутой руки и просто наклонился ко мне.

— Та девушка обречена, знаешь ли, — проговорил он, глядя мне в лицо. — Король крайне неприязненно относится к магам, уверяющим, будто им удалось изгнать из кого-то порчу: ведь слишком многие из них и сами оказывались затронуты порчей — да так, что мало не покажется. По закону, девушку должно предать смерти, и Сокол вряд ли станет свидетельствовать в ее пользу.

Я вздрогнула и отшатнулась; я знала, что сама себя выдала.

— Помоги мне спасти королеву, — добавил принц тихо и сочувственно, — и ты в придачу спасешь еще и свою подругу; как только король заполучит назад мою мать, он, разумеется, пощадит обеих.

Я отлично понимала, что это угроза, а не подкуп; принц давал мне понять, что предаст Касю смерти, если я откажусь. Я еще сильнее его возненавидела — и все же не могла возненавидеть его окончательно. Я три страшных месяца прожила с этой саднящей болью внутри; а принц Марек сжился с ней с самого детства: у него отняли мать и сказали, что ее больше нет, она хуже чем мертва и навсегда для него недоступна. Мне не было его жалко, но я его понимала.

— И как только мир завертится в противоположном направлении, солнце обязательно взойдет на западе! — рявкнул Дракон. — Ты ничего не добьешься: только погибнешь сам, и она вместе с тобою.

Принц стремительно развернулся к нему и с силой ударил по столу стиснутыми кулаками — аж подсвечники и книги с грохотом подпрыгнули.

— И тем не менее ты спасаешь какую-то никчемную крестьянку, а королеву Польнии оставляешь гнить в Чаще?! — прорычал он. Светский лоск пошел трещинами. Принц умолк и вдохнул поглубже, с усилием складывая губы в пародии на улыбку, которая то появлялась, то исчезала. — Ты слишком далеко зашел, Дракон. После такого даже мой брат не станет прислушиваться к твоему наушничеству. Многие годы мы безропотно проглатывали все, что ты рассказывал нам о Чаще…

— Если мне ты не веришь, бери своих людей и ступай туда, — прошипел в ответ Дракон. — Сам убедишься.

— И пойду! — заверил принц Марек. — И возьму с собой эту твою ведьмочку, и твою хорошенькую крестьяночку тоже возьму!

— Ты не возьмешь с собой никого, кто не захочет пойти, — отрезал Дракон. — Ты с самого детства воображал себя героем легенды…

— Все лучше, чем малодушным трусом, — усмехнулся принц, блеснув всеми зубами. Слепая ярость, словно живое существо, взрастала между ними, обретая зримые очертания. Не успел Дракон ответить, как я выпалила:

— А может, нам попробовать ослабить Чащу до того, как мы в нее войдем?

И они отвернулись друг от друга и изумленно уставились на меня.

Усталое лицо Кристины расплылось и оледенело; она смотрела мимо меня на толпу солдат и магов: блестела броня, били копытами кони.

— Мы приехали к Ежи, — тихо проговорила я. Она отрывисто кивнула, не глядя на меня, и отступила в дом, давая мне войти.

На качалке лежало вязание. Младенец спал в колыбели у огня — крупненький, здоровенький, краснощекий; в кулачке он стискивал погрызенную деревянную погремушку. Я, понятное дело, подошла посмотреть на ребеночка. Следом подоспела Кася и тоже заглянула в колыбельку из-за моей спины. Я уже хотела подозвать ее поближе, но Кася отвернулась, стараясь, чтобы на лицо ее не падал свет очага, и я промолчала. Не стоит пугать Кристину еще больше. Когда вошел Дракон, Кристина забилась в угол вместе со мною и, робко выглядывая из-за моего плеча, еле слышным шепотом сообщила мне, что малыша назвали Анатолем. Голос ее прервался: в хижину, пригнувшись, протиснулся принц Марек, а следом за ним Сокол в ослепительно-белом плаще, на котором ни пылинки не осело. Ни тот ни другой не обратили ни малейшего внимания ни на ребенка, ни на саму Кристину.

— Где затронутый порчей? — спросил принц.

— Он в сарае, — шепнула мне Кристина. — Мы его перенесли в… я подумала, надо бы комнату освободить… нам не хотелось… я решила, вреда в том нет…

Ей не было нужды объяснять, почему ей не хотелось еженощно видеть в доме это искаженное мукой лицо.

— Все в порядке, — заверила я. — Кристина, Ежи может… Мы кое-что попробуем, но оно не обязательно… оно сработает. Но он может от этого умереть.

Кристина схватилась за край люльки и чуть заметно кивнула. Наверное, к тому времени она уже не думала о муже как о живом: как будто он ушел на битву, которая была проиграна, и оставалось лишь дождаться горькой вести.

Мы вышли наружу. В новехоньком загоне рядом с домом в земле рылись семеро поросят: все они, заодно с пузатой мамашей, подняли головы и без особого любопытства принюхались к нашим лошадям. Не так давно срубленные светло-коричневые жердины еще не потемнели и не заветрились. Мы обогнули загон и гуськом двинулись по узкой тропке меж деревьев, уже изрядно заросшей, к приземистому серому сараю. Строение утопало в высокой траве, повсюду, куда ни глянь, вверх нетерпеливо тянулись молодые саженцы, в кровле зияло несколько рваных дыр — там, где птицы растащили солому на гнезда. Дверь была задвинута на проржавевший засов. Сарай выглядел давно заброшенным.

— Открывай, Михал, — приказал капитан отряда. Один из солдат соскользнул с седла и подошел к двери, приминая траву. Он был молод и, как большинство воинов, носил прямые темно-русые волосы ниже плеч, а длинные вислые усы и бороду заплетал в косички — в точности как на картинках в Драконовых книгах по истории древних дней, про времена основания Польнии. Этот парень, сильный, как молодой дубок, выделялся ростом и статью даже среди прочих солдат. Одной рукой он играючи отодвинул засов и легким толчком распахнул обе створки. В сарай хлынуло послеполуденное солнце.

И тут Михал отшатнулся назад, в горле его застрял сдавленный крик, рука потянулась к перевязи; попятившись, бедняга чуть не споткнулся о собственные ноги. Ежи стоял прислоненным к задней стене: луч солнца высветил искаженное в злобной гримасе лицо. Глаза статуи глядели прямо на нас.

— Что за гнусная рожа! — небрежно бросил принц Марек. — Ладно, Янош, — приказал он предводителю отряда, соскакивая с коня. — Отведи людей и коней на общинную лужайку, под какое-нибудь прикрытие. Там, где много магии и шума, кони, того гляди, забеспокоятся.

— Да, ваше высочество, — сказал Янош и кивнул своему помощнику.

Солдаты порадовались возможности убраться отсюда ничуть не меньше коней. Наших лошадей они тоже прихватили с собою и резво поспешили прочь. Кое-кто, проезжая мимо, краем глаза заглянул внутрь сарая. Я заметила, что Михал, ссутулившись, несколько раз обернулся через плечо; с его румяного лица отхлынули все краски.

Никто из этих ребят на самом-то деле не понимал, что такое Чаща. Они родились и выросли не в долине и не в ее окрестностях — как я уже говорила, Дракон не был обязан выставлять ополчение для королевской армии. На их щитах красовался герб с изображением верхового рыцаря: значит, все они из северных провинций вокруг Таракая, откуда родом королева Ханна. Они представляли себе магию как удар молнии на поле битвы, смертоносный и чистый. Они понятия не имели, навстречу чему едут.

— Погоди, — промолвил Дракон, прежде чем Янош поворотил коня вослед отряду. — Пока вы здесь, купите два мешка соли и рассыпьте ее по кошелям, по одному на каждого; потом раздобудьте платки, чтобы прикрыть рты и носы, и сторгуйте все до одного топоры, которые вам согласятся продать. — Он глянул на принца. — Времени у нас не будет. Если оно вообще сработает, мы отыграем удобный момент, не больше — день, от силы два, пока Чаща приходит в себя от удара.

Принц Марек кивнул Яношу, подтверждая приказ.

— И позаботься о том, чтобы люди хоть чуть-чуть отдохнули, если получится, — добавил он. — Мы поедем прямиком в Чащу, как только покончим со здешним делом.

— И молитесь, чтобы королева нашлась не в самой ее глубине, — мрачно заявил Дракон. Янош поглядел на него, затем на принца, но Марек лишь хлопнул Яношева коня по крупу и отвернулся, давая понять, что разговор окончен. Янош последовал за остальными по узкой тропке и вскоре скрылся из виду.

А мы впятером остались одни — внутри сарая, у самого входа. В солнечном луче танцевали пылинки, в теплом сладковатом запахе сена смутно ощущалась удушливая нотка гниющих листьев. В стене зиял рваный, с острыми краями пролом: сквозь него в сарай проникли волки, но не для того, чтобы сожрать скотину, а чтобы искусать ее и отравить порчей. Я обняла себя руками. День близился к вечеру; мы проехали через всю долину до самого Дверника, в путь пустились еще засветло и останавливались только для того, чтобы дать отдых лошадям. В дверной проем подул ветер — я шеей ощутила его стылое прикосновение. Оранжевый отблеск играл в лице Ежи, высвечивая широко раскрытые незрячие каменные глаза. Я вспомнила, каково это — быть холодным недвижным камнем. Интересно, видит ли Ежи хоть что-нибудь своим остановившимся взглядом, или Чаща погрузила его во тьму?

Дракон поглядел на Сокола и широким взмахом руки насмешливо указал на Ежи:

— Не захочешь ли посодействовать?

Сокол сдержанно улыбнулся, поклонился, подошел к статуе и воздел руки. С его языка, звеня, покатились слова, снимающие заклятие окаменения, — он четко, красиво проговаривал каждый слог, и вот пальцы Ежи дернулись, скрючились — камень словно вытекал из них капля по капле. Застывшие будто клешни руки по-прежнему торчали в разные стороны; проржавевшие цепи, сковавшие запястья, были приколочены гвоздями к стене. Заскрежетали металлические звенья: пленник задвигался. Сокол, все еще улыбаясь, отступил на шаг назад; каменная оболочка медленно сползала у Ежи с затылка, и вот глаза бедняги завращались и забегали туда-сюда. Едва ожил рот, из него исторглась слабая ниточка визгливого смеха; затем от камня освободились легкие, и улыбка сошла с лица Сокола — смех нарастал и нарастал до пронзительного ора.

Кася неловко придвинулась ко мне; я сжала ее руку. Она стояла рядом, точно сама превратилась в недвижную статую — она все помнила. Ежи завывал, хохотал, снова разражался воем, точно пытаясь с лихвой воздать себе за все те вопли, что были так долго заперты в его каменной груди. Он выл, покуда хватало дыхания, а затем вскинул голову и усмехнулся нам всем почерневшими, гниющими зубами; кожа его но-нрежнему шла зелеными пятнами. Принц Марек неотрывно глядел на него, сжав рукоять меча. Сокол попятился назад, к нему.

— Привет, князеныш, — заворковал Ежи, — никак, по мамочке соскучился? Хочешь послушать, как она кричит? Марек! — внезапно закричал Ежи женским голосом, высоким и отчаянным. — Маречек, спаси меня!

Марек вздрогнул всем телом, точно его ударили в живот. Меч на три дюйма выдвинулся из ножен, прежде чем принц овладел собою.

— Заткните его! — прорычал он. — Пусть оно замолчит!

Сокол воздел руку и воскликнул «Эльрекадухт!», все еще в ужасе глядя на Ежи.

Хихиканье из раззявленной пасти зазвучало приглушенно, словно пленника заперли в комнате с толстыми стенами; теперь слабые стоны доносились словно бы издалека:

— Маречек, Маречек!

Сокол стремительно развернулся к нам:

— Вы же не рассчитываете очистить это…

— И давно ли ты сделался так чувствителен? — холодно и уничтожающе промолвил Дракон.

— Ты посмотри на него! — потребовал Сокол. Он отвернулся, произнес: — Лехлейаст палеж! — и провел рукой по воздуху сверху вниз, словно протирал запотевшее стекло. Я отпрянула, Кася до боли вцепилась в мою руку; мы обе похолодели от ужаса. Кожа Ежи сделалась прозрачной — тонкой зеленоватой пленкой, вроде луковой кожуры, а под ней не было ничего, кроме черной шевелящейся массы: порча бурлила, пузырилась и вспучивалась. Очень похоже на те тени, что я видела под своей собственной кожей, да только эти непомерно разжирели и пожрали все, что было внутри его; они извивались даже в его лице: пятнистые желтые глаза едва выглядывали из уродливых клубящихся облаков.

— А между тем вы собирались прогуляться в Чащу как ни в чем не бывало, — бросил Дракон. Он обернулся. Принц Марек, бледный как полотно, неотрывно глядел на Ежи; бескровные губы принца стянулись в тонкую нитку. — А теперь послушай меня, — промолвил Дракон. — Это, — он указал на Ежи, — это сущий пустяк. Опосредованное заражение третьего порядка, причем благодаря заклинанию окаменения ему меньше трех дней. Будь оно только четвертого порядка, я бы очистил беднягу самым обычным средством. Королева пробыла в сердце-древе двадцать лет. Если мы ее отыщем, если мы сумеем ее вызволить, если нам удастся ее очистить — а и то, и другое, и третье крайне маловероятно, — все равно на протяжении двадцати лет Чаща наверняка истязала ее и мучила так, как мы и вообразить не в силах. Королева тебя не обнимет. Она тебя даже не узнает. У нас действительно появилась возможность дать Чаще отпор, — продолжал Дракон. — Если нам удастся очистить этого человека и если при этом мы уничтожим еще одно сердце-древо, нам ни в коем случае не следует использовать благоприятный момент для того, чтобы, рискуя всем, по-глупому броситься сломя голову в самую глубину Чащи. Надо начать с ближней границы и прорубить в Чаще просеку, сколько успеем от рассвета до заката, а затем поджечь лес позади нас огнь-сердцем — и отступить. Мы вернем себе двадцать миль долины и ослабим Чащу на три поколения.

— А если вместе с лесом сгорит моя мать? — спросил принц Марек, стремительно разворачиваясь к нему.

Дракон кивнул на Ежи:

— Ты бы предпочел такую жизнь?

— То есть если она не сгорит? — отозвался Марек. — Нет! — Он тяжело выдохнул — словно железные обручи сковали ему грудь. — Нет.

Дракон поджал губы:

— Если мы сумеем ослабить Чащу, наши шансы найти ее…

— Нет! — отрезал Марек, рубанув воздух ладонью. — Мы выведем мою мать, а по пути уничтожим столько Чащи, сколько сможем. Вот тогда, Дракон, когда ты очистишь ее и испепелишь сердце-древо, которое ее удерживало, я клянусь, ты получишь в свое распоряжение столько людей и топоров, сколько сможет уделить тебе мой отец, и мы тогда не просто выжжем Чащу на двадцать миль — мы выжжем ее до самой Росии и навсегда от нее избавимся.

При этих словах принц выпрямился, расправил плечи, непоколебимый как скала. Я закусила губу. Принцу Мареку я ни на грош не доверяла, он всегда поступит так, как угодно ему, но мне поневоле казалось, что он прав. Если вырубить Чащу на расстояние двадцати миль, это будет великая победа — но, увы, временная. Мне же хотелось выжечь Чащу под корень.

Я, понятное дело, всегда ненавидела Чащу, но отстраненно. Чаща была все равно что гроза с градом перед уборкой урожая, что нашествие саранчи на поля; еще ужаснее, чем все это, вместе взятое, под стать ночному кошмару — и все-таки она просто поступала сообразно своей природе. А теперь Чаща превратилась в нечто совсем другое, что-то живое: она прицельно направляла всю мощь своей злобы, чтобы повредить мне, повредить всем, кого я любила; она угрожала моей деревне и готовилась поглотить ее как Поросну. Я вовсе не воображала себя великой героиней, как упрекал меня Дракон, но мне и впрямь хотелось въехать в Чащу с топором и огнем. Мне хотелось вырвать королеву из-под ее власти, призвать армии с обеих сторон и стереть Чащу с лица земли.

Дракон покачал головой, но молча, продолжать спор он не стал. Но теперь запротестовал Сокол; у него, в отличие от принца Марека, уверенности явно поубавилось. По-прежнему не сводя глаз с Ежи, он прижимал край плаща к носу и рту, как будто видел больше, чем мы, и опасался вдохнуть какую-нибудь заразу.

— Надеюсь, вы простите мне мои сомнения, возможно, я лишь прискорбно неопытен в такого рода материях, — с нажимом промолвил маг; саркастические интонации просачивались даже сквозь плащ. — Но я бы назвал это выдающимся случаем порчи. Ему даже голову отрубить перед тем, как сжечь, и то небезопасно. Может, нам лучше сперва убедиться, что ты и впрямь способен освободить его, прежде чем ты примешься перебирать грандиозные планы, ни к одному из которых невозможно даже приступить.

— Но мы же пришли к согласию! — протестующе закричал принц Марек, оборачиваясь к нему.

— Я согласился, что рискнуть стоит, если Саркан действительно изыскал способ очищать порчу, — напомнил ему Сокол. — Но такое?! — Он снова покосился на Ежи. — Нет, сперва дайте мне своими глазами увидеть, как он это делает, и даже тогда я на всякий случай посмотрю дважды. Откуда нам знать, может, девчонка вообще не была затронута порчей, а слухи распустил сам Дракон, чтобы придать еще больше блеска своей славе.

Дракон презрительно фыркнул и ответом его не удостоил. Он развернулся, вытащил горсть сена из рассыпающегося тюка и забормотал над сухими стебельками заговор, проворно сгибая их пальцами. Принц Марек схватил Сокола за руку и оттащил его в сторону, свирепо что-то нашептывая.

Ежи по-прежнему напевал про себя под заглушающим заклинанием. Теперь он еще и на цепях начал раскачиваться: отбегал от стены сколько мог, пока руки его не выворачивались по всей длине на туго натянутых цепях, и метался, и рвался, и кидался вперед, клацая зубами в воздухе. Да еще и язык вывалил — безобразно-распухший и черный, как будто в рот ему заполз слизень, — и пошевеливал им, дразня нас всех и вращая глазами.

Дракон не обращал на него внимания. В руках мага стебельки сена уплотнились и превратились в столик с шишковатыми ножками, не больше фута в ширину. Затем Дракон взялся за свою кожаную наплечную суму, открыл ее, осторожно извлек «Призывание» — золотые тисненые буквы полыхнули в закатном зареве — и положил книгу на стол.

— Ну что ж, — промолвил он, поворачиваясь ко мне. — Давай начинать.

Только сейчас, когда принц и Сокол обернулись к нам, я осознала, что мне придется взять Дракона за руку перед ними обоими и соединить с его магией свою у них на глазах. Желудок мой сморщился, как сушеная слива. Я искоса глянула на Дракона, но лицо его оставалось намеренно отрешенным, как будто то, что мы делаем, интересовало его разве лишь самую малость.

Я неохотно подошла и встала рядом. Сокол не сводил с меня глаз. Я была уверена, что во взгляде его заключена магия, хищная, пронзающая насквозь. Мысль о том, чтобы открыться перед ним и Мареком, казалась мне нестерпимой; а что еще хуже — здесь Кася, которая знает меня как облупленную. Я так и не рассказала ей в подробностях о той ночи, когда мы с Драконом в последний раз пытались вместе творить чары. Я просто не смогла облечь в слова пережитое, мне даже думать об этом не хотелось. Но отказаться я не могла: ведь Ежи плясал в цепях сродни игрушке, что когда-то давно вырезал для меня отец: забавный человечек из палочек прыгал и крутил сальто между двумя шестами.

Я сглотнула, положила руку на обложку «Призывания». Открыла книгу — и мы с Драконом вместе начали читать.

Рядом друг с другом мы держались напряженно и неловко, но наши чары тут же слились, словно уже и без нас знали дорогу. Плечи мои расслабились, я вскинула голову. И глубоко, радостно вдохнула. А как иначе? Что мне за дело, даже если весь мир на меня пялится! «Призывание» обтекало нас легко, как река: голос Дракона звучал струящимся речитативом, а я расцвечивала его водопадами и выпрыгивающими рыбками, и яркое, ослепительное сияние разгоралось все ярче, как будто вокруг нас занимался рассвет.

А с лица Ежи глядела Чаща и рычала на нас с беззвучной ненавистью.

— Ну что, работает? — спросил принц Марек у Сокола у нас за спиной. Ответа я не услышала. Ежи затерялся в Чаще, точно так же, как некогда Кася, но он давно сдался: он сидел, сгорбившись, под деревом, прислонившись к стволу, вытянув перед собою кровоточащие ноги, с отвисшей челюстью, безучастно разглядывая сложенные на коленях руки. Я позвала его, но он даже не двинулся.

— Ежи! — завопила я. Он медленно приподнял голову, тупо посмотрел на меня и снова уронил ее на грудь.

— Я вижу — тут и в самом деле канал, — промолвил Сокол. Я искоса глянула на него: да он снова надел повязку! Во лбу его открылся странный соколиный глаз, черный зрачок расширился. — Вот как из Чащи передается порча. Саркан, а если я направлю по каналу очистительный огонь…

— Нет! — быстро возразила я. — Тогда Ежи умрет. — Сокол пренебрежительно глянул на меня. Ему, конечно же, дела не было до того, выживет Ежи или погибнет. Но Кася развернулась, выбежала из сарая, бегом кинулась по тропке и очень скоро вернулась с Кристиной. Кристина, баюкая на руках младенца, опасливо глядела на нас. Она шарахнулась было и от магии, и от извивающегося Ежи, но Кася настойчиво зашептала ей что-то на ухо. Крепче прижав к себе ребенка, Кристина медленно сделала шаг, затем другой, пока не подошла так близко, чтобы заглянуть Ежи в лицо. И побледнела как полотно.

— Ежи! — закричала она. — Ежи! — и протянула к нему руки. Кася удерживала ее, не давая коснуться мужнего лица, но я-то видела, как там, в глубине, Ежи снова поднял голову и медленно, неуклюже поднялся на ноги.

Свет «Призывания» был к нему столь же беспощаден. На сей раз я ощущала его на расстоянии, но не как нечто такое, что затрагивает меня напрямую. А вот Ежи открылся нам во всей наготе, и он, и его гнев: тут и крохотные могилки всех его детей, и немое страдающее лицо Кристины, и сосущий голод в животе, и его угрюмое недовольство из-за всех этих маленьких благотворительных корзиночек по углам дома: он притворялся, будто их не замечает, но сам-то знал, что Кристина опять попрошайничала. Глухое безысходное отчаяние при виде порченых коров: его последняя судорожная попытка вырваться из нищеты потерпела крах… Да в глубине души ему почти хотелось, чтобы скотина его убила.

В лице Кристины читалось ее собственное вялое отчаяние, беспомощные горькие мысли: ведь предостерегала же ее мать — за бедняка не иди!.. а у сестры в Радомско четверо детей, а муж зарабатывает на жизнь ткачеством. Дети сестры выжили; дети сестры отродясь не голодали и не мерзли.

Рот Ежи перекосился от стыда, губы дрожали, зубы стиснуты. Но Кристина всхлипнула и снова потянулась к нему, и тут проснулся и завопил младенец. Этот оглушительный крик вдруг показался настоящим чудом: такой простой и обыденный — ничего не знаю, кушать, дескать, хочу! Ежи сделал шаг.

А затем все вдруг стало куда проще. Дракон был прав: его порча оказалась заметно слабее Касиной, притом что выглядела так ужасно. И, в отличие от Каси, Ежи не настолько далеко углубился в Чащу. Как только он стронулся с места, он, спотыкаясь, быстро направился в нашу сторону. Ветви преграждали ему путь, но совсем тоненькие: эти прутики просто хлестали его, вот и все. Ежи прикрыл ладонями лицо и кинулся бежать к нам, ломясь сквозь заросли.

— Поддержи заклинание, — велел мне Дракон, когда мы подошли к концу, и я, стиснув зубы, подпитывала «Призывание» сколько было сил, пока он отделял свою магию от моей. — А теперь, — промолвил Дракон Соколу, — как только он покажется, давай! — И едва Ежи начал понемногу втискиваться в собственное лицо, маги воздели руки и одновременно произнесли:

Ежи закричал, прорываясь сквозь очистительное пламя, но пробился-таки: несколько смолистых вонючих капель выступили в уголках его глаз, вытекли из ноздрей и, дымясь, упали на землю; скованное цепями тело безвольно обвисло.

Кася забросала капли землей, а Дракон шагнул вперед, ухватил Ежи за подбородок, развернул лицом вверх и удерживал так, пока я дочитывала «Призывание».

— А теперь смотри, — пригласил он Сокола.

Сокол обнял лицо Ежи ладонями и произнес заклинание — точно стрелу пустил. Оно сорвалось с тетивы в тот самый миг, как «Призывание» взорвалось напоследок ослепительным светом. В стене между цепями, точно над головой Ежи, магия Сокола отворила окно, и на краткий миг нам всем открылось высокое и древнее сердце-древо, в два раза больше того, которое поглотило Касю. Его ветви неистово бились в трескучем столпе огня.