Глава 48
От такого заявления у Тилля отвисла челюсть. На большее он просто был не способен. Ну, если только жалобно застонать.
«Жив?» – мысленно переспросил Беркхофф, не поверив своим ушам.
Такое слово давно не входило в его лексикон, во всяком случае, по отношению к сыну или относительно себя самого. Все его существо противилось этому, пытаясь не дать проникнуть отравленной стреле в глубины сознания, но ее зазубрины уже сделали свое дело.
«Он лжет, – пронеслось в голове у Тилля. – Конечно, лжет. Он просто хочет меня помучить».
Скорее отвечая подобным мыслям, чем желая прояснить ситуацию, он спросил:
– Как такое может быть? Макс уже год…
– Как пропал? Эй, я же сказал, что вероятность того, что он жив, крайне мала, ведь меня уже давно держат взаперти. Поэтому ручаться ни за что не могу. Тем не менее микроскопический шанс того, что он еще дышит, сохраняется.
С этими словами Трамниц подошел к окну и, глядя с высоты этого последнего этажа на мир, раскинувшийся по ту сторону стен клиники, снова спросил:
– Итак, как далеко ты готов зайти, чтобы узнать, говорю ли я правду? Однако прежде, чем что-то сказать, Тилль Беркхофф, он же отец Макса, хорошенько подумай. Да, и советую не лгать мне!
Затем Трамниц обернулся и в упор посмотрел на Тилля. При этом с его симпатичного лица исчез любой намек на дружелюбное выражение.
– Стоит мне только заметить, что ты снова меня обманываешь, а я, поверь на слово, хорошо умею читать по лицам людей, когда они говорят неправду, можешь забыть про этот разговор. Более того, я подниму тревогу и заявлю врачам, что ты без всякой на то причины разбил мне лицо и срезал ноготь с моего пальца.
Услышав такое, Тилль с трудом проглотил подступивший к горлу комок.
– Не трудно представить, что произойдет дальше, – развивал свою мысль Трамниц.
«Они нас разлучат», – подумал Тилль.
– В результате все шансы, что ты когда-нибудь снова окажешься рядом со мной, исчезнут.
«Причем навсегда», – мысленно согласился с ним Беркхофф.
Одновременно он никак не мог решить, что в результате произойдет – будет ли это означать избавление от мук или окончательный конец всем надеждам? Был ли вообще смысл в том, чтобы продолжать столь странный разговор? Может быть, Скания был прав, утверждая, что его совсем непродуманный план с самого начала означал дорогу в никуда?
– Итак, я задаю вопрос: на какой поступок ты готов решиться, чтобы узнать, что на самом деле произошло с твоим сыном? – спросил Трамниц.
«Насколько далеко я готов зайти?» – мысленно перефразировал его вопрос Беркхофф и, не задумываясь, ответил:
– Я бы отдал за это свою жизнь.
– О, в этом нет необходимости. Существует гораздо более простой способ добраться до истины.
– А кто даст гарантию в том, что ты мне не наврешь?
– Никто. Я ведь тоже не знаю, говоришь ли ты правду, Тилль Беркхофф, отец Макса.
– Хорошо, договорились. Итак, что мне надо сделать, чтобы ты рассказал мне о том, что случилось с моим сыном?
– Я не стану ничего тебе рассказывать, а просто покажу.
– Как это понимать?
– Я отведу тебя прямо к твоему сыну. Или к тому, что от него еще осталось.
От этих слов сердце у Тилля бешено забилось, и он спросил:
– Что я должен сделать для этого?
– Все очень просто, – с дьявольской ухмылкой ответил Трамниц. – Вытащи меня отсюда!
