Глава 24

Спала Седа крепко, но не из-за лекарств, которые ей давали. Причина была не в них. Она и раньше, словно нажав на кнопку выключателя, легко могла погрузиться в царство грез. Такую способность ей удалось выработать у себя с детства, чтобы отключаться от звуков и не видеть всего того, что происходило в жилом вагончике – грязно-желтом прицепе, использовавшемся ее матерью одновременно в качестве столовой, гостиной, спальни и «комнаты для гостей». Причем так называемые «гости» больше часа у них не задерживались.

Днем ей разрешалось поиграть в лесу. При этом девочке постоянно приходилось быть внимательной, чтобы не поскользнуться на каком-нибудь презервативе или не вляпаться в кучу дерьма, поскольку туалета на парковке, располагавшейся на трассе B-213, не было. Здесь, правда, имелась одна развалюха, но от нее воняло так, что водители предпочитали справить нужду где-нибудь между деревьев.

Некоторые останавливались здесь, чтобы немного передохнуть, но большинство тормозили на стоянке, заметив мигающее красное сердечко над дверью жилого вагончика. Когда становилось уже поздно и у Седы пропадало желание мерзнуть в темноте, она заходила внутрь и засыпала под столом, пока ее мама ублажала очередного «гостя» в койке.

Были и такие «гости», которые даже изъявляли желание заплатить дополнительные деньги с условием, чтобы восьмилетняя девочка смотрела на их забавы, но таких типов ее мать всегда вышвыривала на улицу. Иногда матери приходилось прибегать к кулакам, а порой и к баллончику с перечным газом. Однако ни один из визитеров никогда не прикасался к Седе, не говоря уже о том, чтобы каким-то образом ее притеснить. Во всяком случае, такого она не помнила.

Седа спала как убитая в своей одиночной палате и после пробуждения не сразу сообразила, как долго доктор Касов держал свою руку в ее трусиках.

– Черт! Чего ты хочешь? – испуганно выдохнула она, снова натягивая одеяло на ноги и с отвращением отползая к изголовью кровати.

Дверь одиночной палаты, представлявшей собой, по сути, тюремную камеру, в которой Седе приходилось проводить ночи, оказалась запертой изнутри, и у молодой женщины стало складываться впечатление, что главный врач решил в этом помещении обосноваться.

В отличие от палат, в которых содержались мужчины и располагавшихся в следующем корпусе, в женском отделении в палатах имелись отдельные ванные комнаты. А поскольку у Седы время от времени возникали проблемы с ориентацией в пространстве, и в первые секунды при пробуждении она не понимала, где находится, то, чтобы не испугаться, ей пришлось оставить подсветку зеркала над раковиной в ванной комнате включенной. Теперь же кромка света, пробивавшаяся через приоткрытую дверь, рождала мрачные тени на стенах, на фоне которых доктор Касов казался намного больше, чем был на самом деле.

– У меня есть новенький для тебя, – произнес Касов своим отвратительно скрипучим голосом.

От этих слов желудок у Седы начал сжиматься, ведь согласно их договоренности она должна была обслуживать в неделю двоих, максимум троих клиентов. Однако у нее образовалась задолженность, и поэтому ее льготный период подошел к концу.

– Кто? – выдохнула она.

– Гвидо Трамниц, – проскрипел Касов.

Седа внутренне напряглась и спросила:

– Почему это имя кажется мне таким знакомым?

– Потому что в последнее время о нем часто писали в газетах.

– Погодите, уж не детоубийца ли это?

В ответ Касов прищелкнул языком и скорчил такую физиономию, как будто Седа была непослушным ребенком и произнесла что-то непристойное, а ему приходилось ставить ее на место.

– Каждый человек заслуживает второго шанса. Ведь в этом и заключается цель данного заведения, не так ли? Наша задача состоит в том, чтобы вылечить таких людей, как ты, как Трамниц, и вернуть вас к полноценной общественной жизни, – заявил он.

При таких словах доктора Седа почувствовала, что ее бросило в жар, и ей почему-то вспомнились слова матери.

– Гнев подобен воде, – говаривала она. – Он хочет течь и ищет себе пути выхода наружу.

В этот момент с ней происходило нечто похожее – вспыхнувшая в ней ярость шла своим путем, как стремительный поток горной воды.

– Не ставь меня с такой мразью на одну доску! – воскликнула Седа.

В ответ Касов рассмеялся и сел к ней на кровать.

– Не думаю, что тебе придется становиться с ним на одну доску. У него есть и другие дополнительные пожелания, – проскрипел врач гнусным голосом.

– Ты, наверное, псих! – постучав себя по лбу, заявила Седа. – Я не стану к нему даже приближаться!

– Ты сделаешь именно то, что я скажу, маленькая шлюха.

В этот момент Седа сжала пальцы в кулак, но она не успела даже пошевелиться, как Касов так крепко схватил ее, что рука у женщины посинела.

– Не ошибись, милая, последствия тебе известны! – прошипел он.

Тут в ней вспыхнуло огромное желание изо всех сил нанести удар головой по его крючковатому носу, однако больше всего ей хотелось наказать саму себя. И этот гнев, направленный против себя, перевесил все остальное.

Седа не могла простить себе три ошибки, которые и привели ее к столь дерьмовому положению, в котором теперь ей приходилось пребывать. Первая заключалась в том, что в свои четырнадцать лет она поверила парню, уверявшему ее, что зависимость от героина появляется только тогда, когда им колются.

Вторая ошибка состояла в том, что своим сутенером она избрала настоящее исчадие ада. Когда десять лет спустя Седе пришлось оставить работу в качестве водителя автобуса в Штеглицкой городской библиотеке, тягу к наркотикам ей пришлось удовлетворять за счет торговли своим телом. А третья, и самая большая, можно даже сказать, решающая ошибка заключалась в нарушении ею старинного правила их ремесла, которое формулировалось так: «Не доверяй никакому мужчине».

В борделе возле аэропорта Шенефельд Касов пообещал ей стабильный доход, наговорив с три короба о благах, которые ее ожидают. И надо признать, что многое из своих обещаний он выполнил. Касов на самом деле организовал «побочный заработок», наладив поставку в большинство больниц Берлина «сексуально-терапевтических частных услуг», как он это называл. Кроме того, у него действительно имелись деньги и связи, благодаря которым ему удалось выкупить Седу у ее сутенеров и поместить в закрытое учреждение с хорошими условиями проживания. Однако здесь, внутри этого режимного заведения, у него появилась возможность подсадить ее на лекарства, подчинить себе и заставить морально разлагаться в изолированной камере.

В таких условиях Седе не оставалось ничего иного, как глубоко вздохнуть и повиноваться приказу Касова в надежде, что когда-нибудь придет и ее день. День, когда она за все отплатит этой «чертовой вороне», отомстив сполна за все свои унижения. Но пока все козыри были на руках у него.

– Если Трамниц помешан на детях, то чего он хочет от меня? – спросила Седа, отчаянно пытаясь все же отвести от себя то, что навязывал ей Касов.

– Разнообразия! – усмехнулся Касов и ущипнул ее через ночную рубашку за правый сосок.

Он ущипнул ее так больно, что на глазах у женщины выступили слезы, и она вновь вспомнила слова своей матери.

– Есть вещи, к которым никогда не привыкаешь, Седа, – как-то раз сказала ее мать. – И это не зависит от того, как часто они с тобой уже случались.

– Твое свидание с ним послезавтра в шестнадцать часов. Я сам отведу тебя к нему в лазарет. Договорились?

Седа посмотрела на Касова и согласно кивнула. Иного выбора у нее не было. Он понаблюдал за ней еще некоторое время, но она сумела выдержать его коварный взгляд. Наконец он тяжело вздохнул и сказал:

– Хорошо. А теперь расскажи мне, как все прошло с Патриком Винтером. Что тебе удалось выведать? Он что-нибудь рассказал обо мне?