Святой Алипий ³⁸⁹, диакон Адрианопольской Церкви, за благочестие и добродетели был любим епископом и всеми христианами. Духовное начальство возлагало на Алипия все важные и касающиеся богоугодных заведений дела, а граждане адрианопольские имели к нему такое уважение, которое можно было назвать благоговением. Но при всех преимуществах сердцу Алипия недоставало важнейшего преимущества — совершенного уединения.

Побуждаемый этим святым желанием, вскоре Алипий, тайно от всех, попросив только благословение у своей матери, ушел из Адрианополя, чтобы водвориться в какой-нибудь из отдаленных пустынь. Но епископ, узнав о его отшествии, чрезвычайно опечалился; церковнослужители сетовали, что лишились сотрудника, украшавшего их братство. Все граждане почитали потерю его невознаградимой и послали искать его. Вскоре Бог открыл убежище святого Алипия, и они то просьбами, то угрозами уговорили его возвратиться в отечество. Алипий сетовал сердечно, что не свершилось его желание, и помышлял опять скрыться.

Но Бог остановил его намерение следующим образом. В одну ночь Алипий до того восскорбел, что начал плакать и в этих слезах заснул. Вдруг явился ему Ангел Божий и сказал: «Не скорби, Алипий, что ты возвращен сюда от желанного для тебя пути; Бог устроил это для пользы твоего отечества, а любить отечество и служить ему есть непременный долг каждого христианина. Кроме этого, да будет тебе известно, что там только свято есть место, где человек, любящий Бога, благочестиво и богоугодно жити начнет». Будучи утешен этим видением, Алипий перестал скорбеть, и провел всю жизнь на своей родине, прилежно подвизаясь и работая для Бога и людей.

Греческий император Константин, по прозванию Копроним, стараясь истребить православную веру и на развалинах ее утвердить иконоборную ересь, надеялся не иначе успеть в своем намерении, как преклонив на свою сторону преподобного Стефана Нового ³⁹⁰, которого греки и римляне почитали как единого из древних великих отцов. Для этого он послал к нему своего тайного советника, именем Патрикия, и искусного витию Каллиста и с ними отправил в дар не серебро и не золото, — ибо знал, что человек Божий не имеет нужды в сокровищах, — но различные овощи и плоды. Стефан принял дары царские, желая, чтобы благодать Божия просветила душу Константина. Но, когда Патрикий и Каллист объявили царскую волю, чтобы святой подписал деяния собора, состоявшего из иконоборцев, Стефан сказал с апостольским дерзновением: «Собора вашего, исполненного празднословия и лжи, я не подпишу, иначе забвенна буди десница моя! И никогда его не похвалю, в противном случае да прилипнет язык мой к гортани моей!

Скажите государю, что отнюдь не нареку горькое сладким, тьму — светом, да не навлеку Божией клятвы на главу мою. За святые же иконы готов умереть и небрегу о царском прошении». Потом простер руку свою и, согнув длань, продолжал: «Если бы я имел в себе крови одну только эту горсть, и ту не пожалел бы пролить за икону Христову: скажите об этом государю. А эти дары отнесите обратно; не нуждаясь в дарах его, ответствую словами Божественного Писания: Елей же грешнаго да не намастит главы моея (Пс. 140, 5)». Сказав это, преподобный Стефан ушел в другую келью, а посрамленные Патрикий и Каллист возвратились к Константину без всякого успеха.