Некогда на Греческую державу учинили нападение варвары, обитавшие близ пределов персидских, которых древние историки называют ефалитами. Греческое правительство отправило для отражения их войско, одна часть которого осталась для защиты Эдеса, где почивали мощи святых мучеников Гурия, Самона и Авива. В этом отряде находился воинский чиновник, родом гот, на то время вступивший в греческую службу; и ему случилось жить в доме добродетельной вдовы, по имени София, которая имела у себя единородную дочь Евфимию, прекрасную, благонравную и богобоязненную. Варвар с первого взгляда возымел преступные мысли против юной девицы и начал употреблять разные средства, чтобы поколебать ее сердце. Но так как благовоспитанная Евфимия не хотела слушать его льстивых речей, то варвар принял другие меры: при случае выхвалял знатность своего рода; говорил, как любят его родители и какая радость по окончании войны ожидает его в объятиях семейства; мимоходом давал знать, что отец и мать непрестанно предлагали ему знатных невест, но сердце его доселе оставалось нечувствительно к приятностям супружеской жизни, и, наконец, все эти ухищрения довершил тем, что начал просить руки Евфимииной. Нежная мать, устрашившись одной мысли, что дочь будет тосковать на чужой стороне и, может быть, вечно с ней не увидится, сделала ему решительный отказ. Но он не хотел оставить своего намерения: то подсылал к Софии своих товарищей, которые выхваляли его род, заслуги и хорошее поведение, то вызывался поддерживать ее состояние (поскольку София была человек небогатый). То притеснял ее через тех, которым от правительства поручено было взыскивать городские повинности, не подавая, впрочем, на себя ни малейшего подозрения, то говорил, что Эдес имеет столько приятностей и столько выгод для жизни, что он, может быть, останется тут навсегда. И наконец, довел Софию до того, что она согласилась выдать за него Евфимию, но с тем условием, чтоб он прежде бракосочетания дал ей клятву пред мощами святых мучеников Гурия, Самона и Авива, что он не женат и что будет жить с Евфимией так, как повелевает Закон Божий. Наглый чужестранец согласился на все, немедленно пошел в церковь и, безбоязненно припав к гробницам святых страстотерпцев, воззвал с умилением: «От вас, рабы и друзья Господни, приемлю девицу эту. Вас осмеливаюсь избрать поручителями ее матери и свидетелями, что я прежде Евфимии ни с кем супружеских обязательств не имел и буду наблюдать заповедь моего Спасителя: Мужие, любите своя жены, якоже и Христос возлюби Церковь и Себе предаде за ню (Еф. 5,25). Не оскорблю ее никогда, но буду почитать ее, как госпожу дома, как мою помощницу и подругу. В противном случае взыщите от меня каждый вздох ее и слезу». Могла ли богобоязненная София не поверить клятвам будущего зятя? «Вам по Боге, о святые страстотерпцы, вручаю дочь мою и через ваши руки отдаю этому иностранцу!» — воскликнула она и отдала Евфимию в супружество готу. Новобрачные жили мирно, и Евфимия, по-видимому, была счастлива. Между тем неприятели, будучи всегда храбро отражаемы, оставили осаду Эдеса и, потерпев несколько поражений, удалились в свои степи. Войска получили приказание возвратиться в Царьград, и зять Софии начал собираться к отъезду. Тогда-то почувствовала она всю горесть одиночества! Неутешно рыдая над своей дочерью, она покушалась даже расторгнуть союз брачный; но яже Бог сопряже, человек да не разлучает. Евфимия равномерно оплакивала свою разлуку с нежной родительницей, но любовь супружеская возлагала на нее священнейшую обязанность везде сопутствовать своему супругу. Таким образом, София должна была разлучиться с Евфимией. Супруги до Царьграда путешествовали благополучно. Там гот получил от императора новые отличия, новые награды и предложение остаться навсегда в греческой службе. Но, сколько Евфимия ни просила его, чтобы не разлучал ее, по крайней мере, с отечеством, гот остался непреклонен и отправился на свою сторону. По дороге без всякой причины он дал увольнение своему служителю, и притом, к удивлению Евфимии, с тем условием, чтобы он, под опасением жесточайшего наказания, не появлялся в его отечестве. Но непонятные поступки варвара объяснились вскоре. В одно время сделался он необыкновенно задумчив и к Евфимии свиреп; когда она с робостью начала спрашивать его о причине столь внезапной перемены, злодей схватил саблю и зверски закричал: «Мы скоро будем дома, а я женат! Итак, послушай: если хочешь быть жива, то страшись называться пред кем бы то ни было моей супругой, но отныне носи имя моей пленницы и будь рабой моей жены. Если же дерзнешь вымолвить хотя одно слово о наших действительных отношениях, в ту же минуту этот меч омоется в крови твоей». Как громом пораженная, Евфимия упала без чувств, и варвар равнодушно оставил ее умирать. Но, к несчастию своему, Евфимия очнулась; она поверглась к ногам его, но злодей оттолкнул ее и, повторив те же угрозы, приказал не напоминать ему более, что она когда-нибудь была его супругой. Обманутой, поруганной Евфимии осталось только втайне оплакивать свою горькую участь и положиться на Единого Бога, Покровителя всех скорбящих. «Боже родителей моих! — возводя очи и руки свои к небу, с глубоким воздыханием и горькими слезами восклицала она. — Вонми гласу молитвы моея и воззри, сколь бесчеловечно обманул меня и мою родительницу этот клятвопреступник! Господи, избави меня от столь ужасного бедствия молитвами святых Твоих угодников, за Тебя пострадавших! А вы, святые страстотерпцы, помогите мне, несчастной! На вас возлагая надежду, я вверилась чужестранцу; вы за меня будьте и ходатаями».

Оказалось, что гот в самом деле был женат на гордой, своенравной женщине, которая имела знатную родню и, доставив ему богатство, поступала с ним так, как хотела. Преступный муж не только боялся оскорбить родственников своей супруги, но захотел еще сделать ей приятный подарок, отдав ей в рабыни благовоспитанную и наученную всякому рукоделию гречанку. Жестокость, редкая и в варварской стране!

Непрестанно сетуя о своем злополучии, Евфимия, наконец, достигла дома вероломного супруга и была принята, как пленница и раба. Жестокая готянка, заметив красоту Евфимии, заподозрила прежние близкие отношения между нею и своим мужем и стала поступать с нею по-варварски: поручала ей работы тяжелые и низкие, непрестанно ругала, часто прибегала к побоям. Бедная Евфимия неоднократно намеревалась открыть ей всю истину, но обнаженный некогда пред ней меч и незнание языка готского всегда связывали язык ее. К большему несчастию, она разрешилась от бремени. Готянка осыпала ругательствами своего мужа; но варвар, который клятву ценил столь же мало, как и честь свою, свидетельствуясь Богом, что не знает за собой никакого порока, дал ей полную власть над жизнию и смертию матери и сына. Тогда злобная женщина положила в уме своем удовлетворить мщению и однажды, когда Евфимия занималась обыкновенною работой, отравила невинного младенца. Кто опишет ужас и жалость матери, когда она, подойдя к колыбели, увидела сына своего мертвым, особливо когда приметила, что на устах его пенится что-то подобное яду?!

До этого времени Евфимия была невинной жертвой обмана и клятвопреступления. О, если бы она таковой осталась и с полным упованием на Промысл Божий ожидала лучшей участи! Но человек вообще слаб. Евфимия, потеряв терпение, не захотела платить своим мучителям одними слезами и сделалась почти столь же виновной, сколько была несчастна. В отчаянии, забыв самое себя, она обтерла сыновние уста волною ²⁶⁵ и, спрятав ее, решилась увериться в истине своего подозрения опытом над тою, которой приписывала смерть своего сына. На другой же день открылся удобный случай: Евфимия, прислуживая за столом, успела омочить напитанную ядом волну и выжать в питье, которое должно было подносить госпоже ее. Таким образом, преступление было наказано преступлением, и готянка в ту же ночь внезапно умерла.

Соболезнуя об участи Евфимии как обманутой девицы, отвергнутой супруги, осиротевшей матери, благовоспитанной женщины, угнетенной несносным рабством, — чувствительные сердца желали бы простить ее поступок с госпожой. Но у Бога нет лицеприятия! Сколь бы велики ни были наши несчастия, они не могут оправдать преступления. Достойная жалости, Евфимия в этом случае представляет нам разительный пример: ибо Господь наказал ее кратковременно, но ужасно, и если не до конца прогневался, то потому только, что ходатаями ее были сердечное раскаяние и святые мученики Гурий, Самой и Авив. Но обратимся к повести.

Услышав о смерти госпожи, Евфимия поражена была смертным ужасом, беспрестанно обливалась слезами и в наказание просила себе у Бога смерти. Между тем прошло семь дней после погребения готянки — и над Евфимией начал совершаться Суд Божий. Сродники и друзья умершей, собравшись вместе, начали рассуждать о ее внезапной кончине и обратили мысли свои на Евфимию; все утверждали, что она умертвила госпожу свою, и несчастную обрекли на смерть. По варварскому закону, который давал господам полное право над жизнию рабов, они приговорили погребсти ее живую в одном гробе с умершей. Безжалостный супруг первый возложил на нее руки. Злодеи в глухую полночь открыли склеп, бросили туда бедную жертву и, привалив камень к дверям гроба, поставили стражу. Полумертвая Евфимия, повергшись на землю, не могла произнести ни слова; у нее недоставало голоса даже для стона и рыдания. Она могла только устремить мысли свои к Богу и привести на память святых мучеников Гурия, Самона и Авива и совершенно лишилась чувств.

Но нет столь мрачной и глубокой бездны, где бы уповающему на Бога не было спасения. Вдруг Евфимия видит пред собой страстотерпцев, поручителей ее жизни и здравия. «Радуйся, дщи, и познай, где еси ныне! — вещают они. — Приспело твое спасение; иди с миром к матери твоей». После этого угодники Господни стали невидимы, а Евфимия, как будто пробуждаясь от сна, слышит церковное пение; с изумлением видит стены храма, ей известного; узнает знакомые лица молящихся и уверяется, что она в Эдесе, в храме, и подле гробницы святых мучеников Гурия, Самона и Авива. От неизреченной радости она воспрянула и, припав к святой гробнице, воскликнула: Бог наш и на небеса и на земли, вся елика восхоте, сотвори (Пс. 113, 11). Посла с небесе и спасе мя (Пс. 56, 4): благословен еси, Господи, спасаяй уповающих на Тя (ср. Пс. 16, 7). Вечер водворится плач, и заутра радость (Пс. 29, 6). Все находившиеся в церкви, внезапно увидев подле мученической гробницы женщину и услышав вопль ее, с удивлением обступили Евфимию. Священник спросил: кто она? Но, едва начала она рассказывать ужасную и чудную о себе повесть, все узнали ее. Послали за Софией и, не объявляя зачем, приказали немедленно прийти в церковь. Какая трогательная встреча! Обрадованная Евфимия поверглась в объятия матери. Изумленная София остановилась, внезапно увидев дочь свою одетой в рабские рубища. Обнявшись, обе они рыдали и не могли промолвить ни единого слова. Потом Евфимия рассказала обо всех злодеяниях варвара, обо всех несчастиях, с ней случившихся, и о внезапной помощи святых мучеников Гурия, Самона и Авива. Сердце нежной матери растаяло от жалости, и все слушавшие, удивляясь, прославляли всемогущую Божию силу и помощь. Припавши к гробнице святых мучеников, София и Евфимия пребыли тут в молитвах до самого вечера. Вся Греция узнала о славном чуде, и все восхвалили имя Господне.

Но Бог не оставил без наказания и клятвопреступного гота. Чрез некоторое время греческому воинству опять случилось идти чрез Эдес, и варвар, привыкший к грабежам, неразлучным с войной, находился тут же. Не сомневаясь, что Евфимия погибла лютою смертью, он без всякого стыда посетил свою тещу. София, увидев его, скрыла Евфимию, приняла гостя с притворной ласковостью и начала спрашивать, здорова ли дочь ее. «Молитвами твоими живет благополучно, — отвечал варвар, — родила сына и чрез меня целует тебя. Если бы я, будучи дома, знал, что придется быть в Эдесе, то непременно взял бы ее с собой, но поход назначен был в другую сторону, и уже в дороге получили приказание идти к Эдесу». София будто поверила словам его, пригласила родственников и приятелей и вывела пред ним Евфимию. «Злодей! — сказала она. — Знаешь ли эту отроковицу? Знаешь ли, кто она? Знаешь ли, где заключил ты и какой смерти предал ее?» Затрепетал преступный гот и сделался безгласен, как мертвый, а раздраженные эдесяне схватили его, заключили в темную комнату и обо всем возвестили блаженному епископу Евлогию. Не нужно было новыми доказательствами удостоверяться в его злодеяниях: чудо святых страстотерпцев было в свежей у всех памяти, да и варвар признался немедленно. Преосвященный Евлогий обо всем донес воеводе, начальствовавшему над греческим войском. Немедленно наряжен был суд, и гот, как нарушитель обязанностей супружеских, губитель невинности, клятвопреступник и убийца, приговорен к смерти. Сколько боголюбивый епископ и София вместе с дочерью, единственно из христианского милосердия, ни просили военачальника, чтобы пощадил жизнь его, но тщетно. «Боюсь прогневать святых страстотерпцев, если помилую столь ужасного злодея», — сказал воевода и приказал отрубить голову клятвопреступнику.