Близ Адена. Аль-Иттихад, княжество Акраби. 10 сентября 1949 года

Ария

День сменялся ночью, а ночь — днем, месяц шел за месяцем в своей безысходной веренице. Кто-то приходил, а кто-то уходил, в сезон дождей они страдали от холода по ночам, а летом — от жажды. Ничего не менялось — кто-то умирал, кто — то занимал его место. Это была тюрьма. Тюрьма на краю света.

Место откуда не возвращаются…

Но в один день — все изменилось.

Здесь никогда не было карет скорой помощи. Во-первых, потому что их вообще не было. Единственная станция скорой помощи была в Адене, там было всего несколько карет, сделанных из списанных армейских машин. Но какой дурак погонит карету скорой за пределы города, если их и в городе то не хватает?

Но именно карета скорой помощи и подкатила этим утром к воротам тюрьмы в Аль-Иттихад в сопровождении небольшого черного седана марки Даймлер-Бенц…

Из седана — выбрался человек в штатском, невысокий, с холеной, белой, явно не знающей местных суровых ветров кожей. Он был одет в костюм — визитку серой шерсти, абсолютно здесь неуместную, на голове у него было что-то вроде кепки автомобилиста, глаза прикрывали черные противосолнечные очки. И то и другое было понятно и оправдано — если бы в Санкт-Петербурге кто-то из высшего света показался на людях в таком виде, он надолго стал бы объектом посмешища. Но не здесь, где солнечная активность превышала обычную для средней полосы России в два — три раза, и если ходить без головного убора — то через год станешь лысым. По этой же причине все носили противосолнечные очки — это было не модой, а насущной необходимостью.

Щеголя — явно из свиты генерал-губернатора не меньше — сопровождал высокий, рыжеусый полковник в синем мундире жандармерии — у него был форменный головной убор и противосолнечные очки. А у водителя, который увязался за ними — была кепка и мотоциклетные очки, предохраняющие не только от солнца, но и от пыли…

Тюрьма эта — использовалась для содержания политических, поэтому никто не удивился такому визиту. Начальника тюрьмы на месте не было, он никогда не утруждал себя ранним выходом на службу — а его заместитель, хитрый пройдоха по имени Амалуддин бегом спустился со второго этажа. где находился кабинет начальника. Он часто оставался здесь по ночам и причины тому были две. Первая — через него в тюрьму шла вся контрабанда: начиная от спиртного и заканчивая простыми лепешками. которые должны были давать бесплатно, да большую часть разворовывали. Вторая — у него были несколько… нетрадиционные взгляды на интим, и в тюрьме у него было несколько… фаворитов, с которыми он и проводил время. На вид Амалуддин был человеком неприятным — невысокого роста, юркий, с короткой бородкой и бегающими глазами. Руки у него всегда были липкими и потными.

На входе — надрывалась сторожевая собака…

— Уйми… рыжеусый полковник выступил вперед — не видишь, на кого лает!

— Сей секунд! — Амалуддин выхватил старомодный наган и дважды выстрелил. Собака, подавившись визгом, замолкла

— Открывай! Открывай мерзавец! — досталось и стражу сих врат — сюда, господа хорошие. Прошу сюда…

Надо было сказать, что в этот день была пятница, и никого из русских в тюрьме не было вообще — хоть они и были неверными, но выходной день был общим…

Небольшая процессия поднялась на второй этаж, где Амалуддин открыл дверь начальничьего кабинета.

Высокий гость скривился.

— Почему бардак?

— Сей секунд уберу!

Бардак — заключался в пустой бутылке у стола. Амалуддин знал, что она, скорее всего, будет — и не просто так повел гостей именно в этот кабинет. Не будет ничего плохого — для него — если донесут, что начальник тюрьмы пьет.

Амалуддин — загремел стеклом

— Прошу, господа присаживайтесь. Изволите кофе?

— У нас нет времени.

— Да… да… конечно.

Полковник жандармерии — если бы Амалуддин немного подумал, то понял бы, что это высокое звание, соответствующее званию представителя жандармского корпуса в Адене и незнакомого полковника жандармерии просто не может быть — открыл кожаную папку, которую жандармы носили подмышкой и достал бумагу

— Извольте ознакомиться…

— Сей секунд…

Амалуддин нацепил очки. Вообще то очки ему подобрали неправильно и они не исправляли, а портили зрение — но он об этом не знал…

— Мы забираем этого арестованного. Он подозревается в тяжких антигосударственных умышлениях, его предписано этапировать.

— Да, да…

Амалуддин мало понимал из сказанного — но был со всем согласен

— Но это…

— Это государственный преступник.

— Да… — растерянно сказал Амалуддин — но господа хорошие, Аллах отнял разум у этого несчастного.

— Он притворяется… — заметил полковник — он очень опасный государственный преступник. Очень опасный.

На лестнице — раздались тяжелые шаги.

— О, Аллах… — вымолвил Амалуддин, узнавший их.

Водитель — шагнул в сторону, так чтобы открывшаяся дверь прикрыла его

Полковник Камаруддин — шагнул в кабинет. В свой кабинет. Он оказался здесь случайно — в его сейфе лежали деньги, а ему нужна была крупная сумма

— Господа?

— Мы с предписанием… — рыжий полковник шагнул вперед — забираем заключенного. Приказ сверху.

Вообше-то, если бы эти типы заявились вчера — полковник отдал бы им нужного человека и дело с концом. В конце концов — ему что, больше всех надо? Но полковник — сразу разозлился от того, что эта скотина Амалуддин пустил гостей в его кабинет, в конце концов — у него тут не проходной двор. Да и еще…

Он увидел бутылку в корзине для мусора — и разозлился еще больше. Получается, что руси видели ее

— В тюрьме выходной.

— Это срочно…

Полковник прошел к столу

— А вы кто такой?

— Помощник Его превосходительства губернатора — важно заявил человек в визитке — граф Бобринский, статский советник.

Камаруддин снял трубку с аппарата на столе. Рыжеусый полковник жандармерии шагнул вперед и придавил трубку.

— Не надо звонить… — сказал он.

— Что?!

Курносый американский револьвер — уткнулся в лицо полковнику.

— Где заключенный?!

…

Щелкнул курок.

— Какой заключенный?!

— Бейца… — усмехнулся жандарм в усы — возьми нашего друга и посмотри, какой такой заключенный

— Слушаюсь…

Из кабинета они вышли так — сначала начальник тюрьмы, потом рыжеусый жандарм, потом заместитель, потом человек в визитке. Замыкал процессию водитель с автоматическим Кольтом в кобуре подмышкой и два санитара с носилками.

На воротах — стояла стража. Отчетливо тянуло сладким, пряным дымком. На посту — тюремные стражники жевали кат и курили марихуану.

— Открывай! Начальник тюрьмы идет! — заорал рыжеусый полковник

Двери с грехом пополам открыли, и они пошли во внутренний дворик, на который выходили двери камер

— Где? — в голосе «полковника жандармерии» сквозанула угроза

— Там… там.

— Открывай. Открывай.

— Ключи… — Амалуддин едва не плакал — надо ключи.

— Где ключи?

— У дежурного…

Рыжеусый кивнул. Водитель — шагнул вперед, доставая автоматический Кольт, на стволе у него была нарезка. Достав из внутреннего кармана глушитель, который по размерам вряд ли уступал самому Кольту — он дважды выстрелил в дверь.

— Готово.

Двое санитаров — зашли в ту самую камеру, подсвечивая себе фонариком — и через минуту вышли с заключенным, привязанным к носилкам.

Полковник посмотрел на заключенного и кивнул

— Давай, Бейца.

Водитель развернулся и сделал несколько выстрелов по камерам, стоящим рядом, целясь в то место, где был замок. Пули сорок пятого калибра, большие и мощные — самое то для таких дел, звуков выстрелов не слышал никто. Сначала ничего не произошло — но потом из одной камеры изнутри вышибли дверь и во двор — повалили заключенные.

— Побег! — заорал полковник — побег!

И с силой толкнул начальника сего почтенного заведения навстречу вырвавшимся из камеры заключенным — а вот его заместителя, пронырливого Амалуддина схватил за шиворот и — потащил за собой.

— Побег!

Во дворе раздались крики, послышались первые выстрелы. В отсутствие начальства — многие солдаты обкурились и не были готовы сражаться.

Они подбежали к двери, навстречу — сержант вел дежурную смену.

— Караул! — закричал Амалуддин — господина полковника убивают!

Дверь им открылась — и они проскочили наружу, к машинам — карете скорой на шасси списанной армейской Татры и седан Мерседес.

— Не убивайте! — взмолился Амалуддин, видя, как бандиты рассаживаются по машинам.

Рыжеусый полковник кивнул — и «водитель», уже сменивший обойму в своем Кольте дважды выстрелил в Амалуддина. Троцкисты — а это были именно они — никогда не останавливались перед необходимостью кого-то убить. Всемирная революция — была для них оправданием всего и вся, любой крови.

Машины — рванули вниз, по дороге, ведущей к побережью. В кузове Татры — «полковник» снял повязку, которой заткнули рот человеку, именующему себя как Соломон.

— Ты среди своих, друг… — сказал он

Соломон с ужасом смотрел на него. Конечно, он и сам и грабил и убивал и терроризировал — не просто так его приговорили к смерти в сороковом в Багдаде приговором военного трибунала. Но он никогда не видел, и даже предположить не мог того, что произошло в камере. Как те вошедшие в нее санитары — из пистолетов с глушителями перебили двадцать человек, всех, кто был в камере, кроме него. Только его оставили в живых. То, что он видел — не укладывалось в его сознание как араба, и даже как опытного террориста… это было нечто запредельное. Тем более это тоже были братья… и если он никогда не останавливался перед необходимостью убить двадцать врагов — то он вряд ли бы пошел на то, чтобы убить двадцать своих.

Леон Троцкий — вспомнил он — враг Царя.

Владимир Ленин. Враг Царя.

Янкель Свердлов. Враг Царя

Григорий Апфельбаум. Враг Царя.

Теперь он понимал — почему.

Но пути назад не было.