В ту, последнюю, ночь Рудж так и не уснул. Да он и не пытался. Надежда, которую пробудил в нем напоследок Дорманож, выбор, который он якобы предоставил кормчему… И еще то, что Ними где-то здесь, в лапах монахов… Это было похуже, чем пытки, которым его подвергли по приказу риганца. Кормчий готов был отдать за Ними и жизнь, и состояние. Но кто поручится, что их не казнят, когда золото отправится в сундуки Братства? И что хуже для его любимой – умереть или стать рабыней монахов?

«Богиня, сохрани ее!» – взмолился он.

Если Ними будет жива, а сам Рудж – на свободе, он ее вытащит. И заставит Хуриду заплатить за все. Сожженный корабль убедит Совет Империи, что время бездействия кончилось. А если Советникам этого покажется мало, Рудж обратится прямо к Императору. Позор, если держава позволяет безнаказанно убивать своих подданных!

Ярость сменяли сомнения, а сомнения – снова ярость. Но под полом все так же возились крысы, и ни один лучик света не проникал в каменный мешок. Кончилась ли ночь? Что сейчас – утро или уже вечер?

Когда за Руджем пришли, он так и не принял решения. Единственная надежда: Данил на свободе. Данил их не оставит, а для светлорожденного Данила Руса невозможного не существует.

Серое хуридское небо очистилось. Солнце сияло ярко и весело, словно не на грязные мостовые Кариомера падали его лучи, а на белый мрамор глорианских колоннад.

– Пей,– солдат протянул чашку с мутной речной водой.

Кормчий неловко (цепи оттягивали запястья) взял чашку и проглотил пахнущую болотом жидкость. Отдал, посмотрел на небо, оглядел двор. Ноги подгибались от слабости, но когда кормчий попытался присесть, один из солдат сердито дернул цепь:

– Не велено!

Спустя четверть часа упряжка волов вкатила во двор закрытую повозку.

А еще через полчаса появилась группа монахов.

Монахам подвели пардов, слуги подставили спины, чтобы хозяевам сподручней забраться в седла.

Один из монахов махнул хлыстом. Солдаты схватили цепи и бегом потащили кормчего к всаднику – тому, кто допрашивал Руджа.

Монах поддел хлыстом подбородок кормчего, вынудив поднять голову.

– Мы решили…– проговорил монах.– И сделал паузу, наблюдая за пленником.– Мы решили, что вы виновны.– Пауза.– Оба.– Пауза.– В колдовстве.– Пауза.– Помнишь, я говорил о выкупе? Мы решили, что золото безбожников и колдунов не может искупить их вины. Но если ты решишь отдать его Святому Братству – мы примем. И помолимся о ваших пропащих душах, кои достанутся, вне сомнения, чернейшим из демонов.

Рудж молчал.

Дорманож некоторое время изучал его лицо, затем произнес с ледяной усмешкой:

– Я приготовил для тебя нечто особенное. Для тебя и твой подружки. Возможно, это слишком быстрая смерть для таких, как вы. Святейший Наставник Крун, например, предлагал перед повешением содрать с вас кожу, но я не хочу, чтобы вы от боли позабыли друг о друге. Ваша смерть должна быть назидательной. Она должна быть поэтичной. Я хочу, чтобы Наисвятейший с удовольствием выслушал рассказ о ней.

– Я бы все-таки как следует допросил этого имперца,– проворчал Крун.– Могли же они заранее договориться о встрече?

– Нет,– Дорманож увидел, что кормчий навострил уши и усмехнулся.

– Мы поймаем твоего дружка,– заверил он.– Может, сегодня, может, через пару дней. Не думай о нем, думай о том, что ждет тебя.

– Поймаешь? – Рудж сумел побороть страх и улыбнулся.– Не думаю, что ты его поймаешь. Скорее наоборот – это он поймает тебя, хуридский ублюдок!

Напрасно он это сказал. Брата-Хранителя угроза не рассердила, а позабавила.

– В повозку его,– спокойно распорядился Дорманож. И, с двусмысленной улыбкой: – Поболтайте напоследок!

Двое солдат вновь ухватили цепи и поволокли кормчего к повозке. Третий тыкал в спину древком – усердие демонстрировал.

Дверца приоткрылась, Руджа впихнули внутрь. Дверца захлопнулась. Темно и душно. Словно в гробу.

Но в этом гробу он был не один.

– Рудж? – чуть слышно проговорил знакомый голос.

– Ними!

Кормчий нашел ее на ощупь, обнял. Цепи мешали – оба были скованы, но не важно. Главное – вместе.

– Ладно, ладно,– бормотал Рудж, прижимая ее мокрое лицо к груди. Сухая солома запуталась у Ними в волосах.– Что они с тобой сделали?

– Ничего,– прошептала девушка, прижимаясь к нему еще крепче.– Но там было холодно. Я не спала всю ночь. Что с нами будет? Нас казнят? Будут пытать?

– Я не знаю,– соврал Рудж.

– Они нас замучат,– обреченно проговорила девушка.– Вы в Империи не знаете, что они делают с людьми.

– Знаю,– мрачно сказал кормчий.

«Богиня, спаси ее!»

– Рудж,– прошептала Ниминоа.– Я хочу, чтобы ты меня любил!

– Я люблю тебя, девочка!

– Нет, нет! Я хочу, чтобы ты любил меня здесь, в последний раз.

– Ты действительно этого хочешь?

– Да, да!

Повозка тронулась. Колеса загрохотали по камням.

Утлая лодочка в яростном море,

Мили и мили до берега Горя,

Ближе – до дна.

Весла-тростинки сжимают хоробры.

Без толку.

Хрустнут сосновые ребра.

Море проглотит и ярых, и добрых.

И – тишина.

Это Данил бормотал, когда уходили из Воркара. На языке русов. А потом перевел на хольдский, для Руджа.

Утлая лодочка…

– Я тебя люблю, девочка,– прошептал он, развязывая шнур лифа.

– Не надо,– прошептала Ниминоа.– Цепи же. Просто подними подол.

Бедро под нижними юбками намного теплей его ладони.

– Быстрей, милый!

«Последние часы,– подумал Рудж.– Вернее всего, мы не доживем до заката. Может и хорошо, если не доживем».

Повозка выкатилась со двора на улицу. Деревянные колеса загрохотали по деревянному настилу. Возница закричал и ловко хлестнул передних волов. Повозка покатилась быстрее.

– Сомкнись! – проорал сотник, и солдаты перестроились в две колонны, по обе стороны повозки. Замыкали шествие четверо монахов в полном вооружении. Дорманож ехал впереди, среди старших Кариомерского Братства. Два боевых пса, взятых по его требованию, трусили вдоль обочин, вертели тяжелыми головами, рявкали на прохожих, недостаточно быстро спрыгивавших с мостовой в сточные канавы.

Дорманож то и дело запрокидывал голову, изучая окружающие дома.

Крун, заметив это, фыркнул.

– Чего ты боишься? Армии Урнгура? Десанта Империи? Один недобитый шпион шляется по городу, второй сидит в цепях!

– С недобитым я уже имел дело,– отозвался Дорманож.– Да и твои люди тоже.

– Это мой город! – буркнул Крун.– Если я не привык ловить имперских шпионов, так это потому, что их у меня не водится!

Рыночную площадь расчистили. Разобрали даже половину крытых рядов. Пустое длинное пространство. Толпа, отделенная двойной цепью солдат. Рабы божьи, жители Кариомера. Крун придирчиво оглядел толпу и решил, что голов с черными повязками очень мало. Сравнительно с суммой, выплаченной позавчера черноповязочникам. Опасений Дорманожа Отец-Наставник не разделял, но не любил, когда истрачено больше, чем получено.

Треос, командовавший оцеплением, подъехал к братьям-монахам.

Дорманожа он приветствовал с большей почтительностью, чем своего Отца-Наставника.

– Все как ты приказал,– доложил он.

– Очень хорошо,– одобрил риганец.– Твой выстрел – второй.

– Благодарю, святой брат. Хотя полагаю, что после первого в нем не будет нужды.

– Первым будет стрелять Отец-Наставник,– усмехнувшись, сказал Дорманож.– Это его город, значит, ему и честь.

Крун побагровел. Этот поганый риганец смеет над ним издеваться. И на место наглеца не поставишь.

– Я думаю, брат Дорманож более достоин…– вяло запротестовал он.

«Вот так! – злорадно подумал Брат-Хранитель.– Воинствующий монах должен быть воином, а не куском тухлого сала!»

– Возможно,– усмешка Дорманожа стала еще шире.– Но я только гость… и хотелось бы продлить удовольствие.

Тут уж и Треос не выдержал, улыбнулся.

– Выгружайте! – распорядился Дорманож.

Солдаты отперли возок. Брат-Хранитель подъехал поближе, оглядел осужденных и рассмеялся.

– Вижу, вы даром времени не теряли!

Рудж с ненавистью поглядел на него.

А вот сам Дорманож к отправленным им на казнь относился без всякой ненависти. Имперец – имперец и есть. А юная колдунья – всего лишь сорняк, выросший на ячменном поле. Как ни красив цветок, а приходится вырвать, чтоб не портил добрые колосья. Разумеется, чтобы вырастить зерно, одной прополки мало.

– Снимите с них цепи! – приказал Брат-Хранитель и, уловив тень надежды на лице Руджа, подмигнул ему.

– Стоит ли? – запротестовал Крун.– Если вдруг они захотят…

– Мы же все обсудили,– перебил Дорманож.– Их надо раздеть. Или ты полагаешь, что ради пустых опасений стоит разрезать такую хорошую одежду?

Отец-Наставник скрипнул зубами: гнусный риганец опять издевается над ним! И приходится терпеть. Требовать суда Величайшего – самоубийство. Один из лучших мечей Хуриды! А любой донос обернется против доносчика. Еще бы, любимчик Наисвятейшего!

Кормчий Рудж ненавидел Дорманожа много сильней, чем Отец-Наставник Крун. Но у него было еще меньше возможностей реализовать свою ненависть. И сейчас, и потом. Он видел оцепление, видел щетину копий позади повозки и уже понимал: на Данила рассчитывать бессмысленно. Да, Данил один стоит полусотни здешних солдат. Но чтобы отбить осужденных, полусотни мало. И сотни тоже мало.

«Значит, я умру»,– подумал кормчий.

Смерть его не пугала. Там, в Нижнем мире, Богиня заступится за него. Но Ними…

Четыре столба с перекладинами на противоположном конце площади. Подвешенный за ноги умирает иной раз несколько часов. Излюбленнейшая казнь Братства. Для чародеев и покусившихся на заветы Первого Наисвятейшего. Как будто настоящего мага можно убить, привязав за ноги к перекладине!

– Раздевайтесь! – скомандовал Дорманож, когда осужденных расковали.

Пальцы Ниминоа судорожно стиснули руку кормчего.

– Держись,– тихонько сказал он.– Я помогу тебе. «Лучше я, чем солдаты».

Будь Рудж один, он набросился бы на стражников, вырвал бы копье, дрался, пока не убьют. Но умереть сейчас – оставить ее в одиночестве среди палачей.

«Я мог бы убить ее там, в возке,– подумал кормчий.– Дурак!»

Нет, скорее всего, на такое ему не хватило бы духу. Для такого нужно быть Данилом. «О Богиня, помоги ей! Ты же все можешь!»

Данил расположился на кровле кузнечного ряда. Отсюда он видел оцепленный стражниками прямоугольник площади с виселицами на одной стороне и толпой монахов и солдат – на другой. И видел людей Сожри-Всё, рассеянных в толпе. Что-то многовато солдат. И монахов. Или здесь так принято?

– Многовато,– согласился атаман.– Но подожди до обеда. Останется самое большее полсотни стражников.

Данил кивнул. Чем меньше охраны, тем меньше риск потерять осужденных. Вряд ли кто из хуридитов опередит светлорожденного и успеет добить повешенных. За полчаса ни с Руджем, ни с Ниминоа ничего не случится. Молодые, кровь быстрая, выдержат.