Руководство компании Radium Dial достоверно знало об отравлении радием как минимум с 1925 года, меньше, чем через три года после открытия своей студии в Оттаве. В этом году Маргарита Карлоу подала иск в Нью-Джерси, а Мартланд разработал свои тесты. Руководство ознакомилось с исследованиями Кьяера, присутствовало на конференции по радию и читало историю Эбена Байерса: они знали, что радий опасен.

Когда их сотрудники услышали про случаи в Нью-Джерси в 1928 году, компания соврала. Они опубликовали в местной газете объявление на весь разворот: девушки здоровы, проведенные обследования это подтвердили; краска не представляет опасности, потому что «содержит чистый радий». Когда умерла Пег Луни, компания соврала. Не было «никаких заметных следов отравления радием»; но только лишь потому, что ее челюсть уже никто не увидел, так как ее вырезали из тела после смерти.

Благодаря всем этим заверениям, разбросанным по газетам, компания заручилась поддержкой города. В конце концов руководство пообещало закрыть студию, если обнаружится какая-либо опасность. Неудивительно, что город встал на их сторону, раз они так заботились о своих сотрудниках и были готовы пожертвовать ради них прибылью. Наверное, работать там по-настоящему безопасно, думали все.

Спустя восемь лет после иска Маргариты компания Radium Dial по-прежнему продолжала свою деятельность в маленьком городке Оттава.

Нет-нет, сказали местные врачи, у Кэтрин Донохью определенно не отравление радием. Она, хромая, вышла из кабинета врача, так и не узнав причину своей болезни, и медленно поплелась домой на Ист-Супериор-стрит. Она была не одна: она толкала перед собой коляску, в которой лежал ее новорожденный сын, Томми, появившийся на свет в апреле 1933-го, спустя чуть больше года после ее свадьбы с Томом Донохью. «Бог, определенно, благословил меня, – писала Кэтрин, – прекрасным мужем и чудесным ребенком».

Они с Томом обвенчались 23 января 1932 года в церкви Святого Колумбы. Это была скромная свадьба всего с 22 гостями; дядя и тетя Кэтрин к тому времени скончались, а семья Тома не одобряла их союз. Как вспоминала их племянница Мэри: «Все родные Тома были против этой свадьбы, так как видели, что ей нездоровится». Том Донохью, однако, обожал Кэтрин Вольф, и это была взаимная любовь: он собирался жениться на ней, что бы ни говорила его родня.

Семейство Донохью, казалось, смирилось с его выбором к моменту, когда супруги произнесли свои клятвы у алтаря: брат Тома Мэтью стал его шафером, и его сестра-близнец Мэри тоже присутствовала на венчании. Местные газеты нарекли это событие «одной из чудеснейших свадеб зимы». Подходя, хромая, к алтарю в зеленом креповом платье с букетом чайных роз, Кэтрин подумала, несмотря на подкашивающиеся ноги, что ей никогда не было так хорошо – это ощущение еще больше усилилось, когда Бог им послал Томми. Если бы не ее ухудшающееся здоровье, она была бы на седьмом небе от счастья.

Сегодня она пришла на прием уже к третьему по счету врачу, однако толку от него было не больше, чем от всех предыдущих. «Они только и делают, что строят догадки, – сказал родственник одной красильщицы по поводу городских врачей. – Они понятия не имеют [в чем дело] – особенно врачи в Оттаве».

Врачи в этом изолированном маленьком городке действительно были не самыми сведущими. Частично это, видимо, объяснялось их неосведомленностью, хотя Мартланд тогда уже опубликовал много статей об отравлении радием. Так, один врач из Оттавы – который, к слову, лечил в свое время Пег Луни – сказал: «Я не знал, что использование светящейся краски могло хоть как-то быть связано с образованием саркомы».

Неизвестно, знали ли другие врачи Оттавы, однако теперь они наблюдали специфические болезни у бывших работниц Radium Dial. У Сэди Прей на лбу выросла большая черная шишка; она умерла в декабре 1931 года – от пневмонии, как гласило ее свидетельство о смерти; Рут Томпсон якобы скончалась от туберкулеза.

Врачи считали совпадением то, что все эти девушки работали в Radium Dial, и не более того; они все умерли по разным причинам, и их симптомы различались настолько, что между этими случаями никак не просматривалось какой-либо связи.

Кэтрин удрученно докатила коляску домой и открыла входную дверь: ее дом на Ист-Супериор-стрит, 520, оставленный ей в наследство скончавшимся в 1931 году дядей, представлял собой двухэтажной здание, обшитое белыми досками, с заостренной крышей и крытой верандой. Он располагался на тихой улице. «Дом был небольшой», – вспоминал племянник Кэтрин Джеймс. В нем была кухня, совмещенная с небольшой столовой, где Том по вечерам читал книги. В этой комнате стоял синий диван и круглый дубовый стол. Это был идеальный семейный дом. «Мы были так счастливы просто находиться у себя дома вместе с Томми», – вспоминал Том с любящей улыбкой.

Усадив Томми на коврик и наблюдая за его играми, Кэтрин задумалась о своем посещении врача. Она знала о смертях красильщиц циферблатов на востоке и спросила у врача сегодня, могло ли дело быть в отравлении радием; однако он решительно сказал ей, что, как ему кажется, это не так. Он – как и все остальные – «многократно сообщал ей, что не имел информации об отравлении радием». Возможно, врачи тоже были подвержены влиянию статей в газетах: ни у одной из девушек в Оттаве в принципе не могло быть отравления радием, так как краска, используемая Radium Dial, безопасна.

Каждый раз, посещая церковь, Кэтрин смотрела на студию Radium Dial, расположенную прямо через дорогу. Теперь это место стало гораздо более тихим: экономический спад докатился до Оттавы и цепко ухватился за нее, потому что Иллинойс был большим сельскохозяйственным штатом. Многих красильщиц циферблатов уволили. Оставшиеся больше не смачивали кисти губами, возможно, после случая с Эбеном Байерсом. Кто-то использовал вместо этого пальцы, что удваивало количество краски, с которой имела дело каждая женщина. Но, учитывая финансовые затруднения, они были готовы красить как угодно: те, кому посчастливилось сохранить работу, были горячо преданны фирме. Ходило мнение, что весь город должен оказывать такому работодателю поддержку: так мало их осталось в эти напряженные времена.

Хотя многие из первых работниц были уволены либо ушли сами, их дружба никуда не делась. Среди ближайших соседей Кэтрин были Мэри Росситер и Шарлотта Перселл; они частенько проводили время вместе и подолгу беседовали. Они говорили о воспаленной челюсти Кэтрин, о ноющем локте Шарлотты, о больных ногах Мэри. Мэри с Шарлоттой тоже обращались к разным врачам. Обсуждая то, что сказали им врачи, девушки осознали, что все они реагировали совершенно одинаково. Причем так было не только у них: мать Мэри Робинсон сказала, что врачи «смеялись», когда она упоминала отравление радием в качестве возможной причины недуга ее дочери.

Как и в свое время в Орандже, загадочные болезни досаждали девушкам в Оттаве – только здесь не было доктора Мартланда с его новаторскими открытиями и даже доктора Барри, знакомого с «фосфорной челюстью». Болезнь, с которой столкнулись все эти девушки, была в этом городке совершенно в новинку.

Хотя… К ним же приезжал Свен Кьяер со своим национальным расследованием. Он посетил местных стоматологов и других врачей – причем не один, а два раза. Он сказал им, что именно его интересует, описал характерные признаки отравления радием. Тем не менее врачи как будто не увидели никакой связи и даже не удосужились сообщить в Бюро трудовой статистики об этих странных случаях, как когда-то обещали сделать.

Недосмотр? Или же, как теперь начали опасаться некоторые из этих женщин, «никто из местных врачей не собирался этого признавать»? Именно так и думал родственник одной красильщицы. «Они не хотели навредить компании», – сказал он.

«Они все были куплены», – заявил кто-то еще.

«Это приводило в замешательство, – вспоминала племянница Кэтрин Мэри. – Я лишь помню, что никто, казалось, не знал, что происходит. Однако мы знали наверняка: что-то не так; очень сильно не так».