Могло быть и хуже, думала Грейс Фрайер, могло быть намного хуже.

Совсем недавно, в июле 1933 года, Грейс оказалась прикована к кровати, не в состоянии с нее подняться. Вместе с тем, как она продолжала себе твердить, могло быть намного хуже. «Мне лучше, когда я дома, – бодро сказала она. – Полагаю, потому что дома мне нравится больше, чем где бы то ни было еще».

Подруга Грейс Эдна разделяла ее мнение по этому поводу. «Дома мне всегда становится лучше, – говорила она. – У меня бывают хорошие и плохие дни, однако мне проще их вынести, когда я дома».

С учетом всех обстоятельств дела у Эдны складывались очень хорошо. Несмотря на свои намертво скрещенные ноги, она по-прежнему могла перемещаться с помощью трости, навещать друзей и даже устраивать вечера игры в бридж. Она начала вязать крючком: этому занятию она могла предаваться часами, не покидая своего кресла. Хотя теперь радий добрался и до ее спины, она не падала духом и даже верила, что сможет прожить «еще порядочно лет». В ее оптимизме была большая заслуга Луиса. «Он так сильно мне помогал», – признавалась она.

Эдна говорила, что никогда не воспринимала свою болезнь как смертельную. «Какой от этого был бы толк?» – восклицала она. Она полагалась на волю судьбы.

Альбина Ларис тем временем была удивлена. Она ожидала умереть раньше всех остальных; однако прошло уже шесть лет, а она все продолжала жить. Кэтрин Шааб умерла, как и младшая сестра Альбины Кинта, – однако она по-прежнему была здесь. Это казалось ей странным.

Как и Эдну, Альбину начала беспокоить спина, так что теперь она носила стальной корсет, но еще могла ковылять мышиными шагами при помощи трости. Хотя ей было всего 37, волосы Альбины, как это прежде случилось и с Эдной, полностью поседели. Говорили, что она была менее жизнерадостной, чем Эдна, однако она и потеряла гораздо больше. Троих детей. Двух сестер. Ужасный, трагичный список.

Тем не менее, благодаря заботливому вниманию своего мужа Джеймса, она была в эти дни гораздо счастливее, чем прежде, когда она только и делала, что лежала в кровати, размышляя, как кончится ее недолгая жизнь. «Я знаю, они говорят, – смущенно сказала Альбина, – что надежды на излечение нет, – однако я стараюсь не терять надежды».

В сентябре 1933 года Грейс цеплялась за ту же надежду; но она, казалось, таяла с каждым прожитым днем. Хотя ее мать и держала ее дома, пока это было возможно, Грейс в итоге попала в больницу, где оказалась под присмотром доктора Хамфриса.

Он переживал, говорила она, по поводу растущей у нее в ноге саркомы.

«Мне осталось недолго, – однажды сказала Грейс. – Никому прежде не удавалось это пережить. Так что, разумеется, и мне тоже не удастся. Но к чему волноваться?»

«Не смерти боялась Грейс, – говорила ее мать. – Ее пугали страдания – вечные страдания – годы мучений. Она оставалась храброй до самого конца».

Конец ее страданиям настал 27 октября 1933 года. Она скончалась в восемь утра, в каком-то смысле в удачное время для врачей, только что вышедших на смену. Благодаря этому доктор Мартланд смог провести вскрытие, в последний раз внимательно осмотрев своего самого особенного пациента. Свидетельство о смерти Грейс гласило, что ее убила «радиевая саркома, отравление на производстве». Это было написано черным по белому: ее убила радиевая промышленность. Ее убила компания.

Грейс похоронили на мемориальном кладбище Рестланд. На могильном камне под ее именем было свободное место. Когда ее матери не стало четырнадцать лет спустя, туда вписали ее имя, чтобы они могли вместе покоиться с миром.

О смерти Грейс написали в местных газетах. Семья предоставила фотографию, чтобы сопроводить ею новость, – фотографию, сделанную до того, как Грейс заболела. Она выглядела вечно молодой: с гладкими и блестящими губами, с пронзительным взглядом, словно смотрела прямо в душу. На ней были традиционные жемчужные бусы, блузка с кружевами на плечах. Она была красивой, лучезарной и полностью здоровой, и именно такой ее запомнят те, кто ее любил.

«Вся семья выглядела невероятно печальной, – вспоминал ее племянник Арт, сын ее младшего брата Арта, который возил ее к врачу. – Мой отец не любит об этом говорить. Думаю, это отразилось на всей его жизни. Она была его старшей сестрой, настоящей красавицей».

Причем Грейс была не просто красивой. Она была блистательной. Она была умной. Она была непреклонной, решительной, сильной, она была особенной.

Ее младший брат однажды заговорил о ней, когда про нее спросил его внук. «Я никогда ее не забуду, – просто сказал он. – Никогда».

И Грейс Фрайер всегда помнили. Ее помнят и по сей день – вы прямо сейчас о ней вспоминаете. Красильщицей она светилась от радиевого порошка, однако женщиной она еще больше засияла сквозь историю: сильнее, чем кости, сломавшиеся внутри ее тела; мощнее убившего ее радия, мощнее бессовестно завравшейся компании; она прожила дольше, чем ей было суждено на этом свете, потому что теперь она живет в сердцах и памяти тех, кто знает ее только по ее истории.

Грейс Фрайер: девушка, которая продолжала бороться, когда, казалось, все надежды угасли, сражавшаяся за справедливость, даже когда ее собственный мир разваливался на части. Грейс Фрайер, которая вдохновила столь многих постоять за себя.

Она была похоронена на мемориальном кладбище Рестланд. Но когда ее тело предали земле, ее история на этом не закончилась. Потому что ее сильный дух продолжал жить в восьмистах милях оттуда, в женщинах, которые последовали за ней. Когда Грейс Фрайер умерла, ни одна радиевая компания не была признана виновной в убийстве своих рабочих. Ни одну фирму не призвали к ответственности. Теперь же, когда Грейс уснула вечным сном, другие примут у нее эстафету. Другие продолжат ее дело. Другие подхватят ее борьбу. Ради возмездия. Ради признания.

Ради справедливости.