Кэтрин Шааб с силой прикусила губу, чтобы сдержать слезы – от боли она зажмурила глаза.

«Все», – ободряюще сказала медсестра, сменив повязку на колене.

Кэтрин настороженно приоткрыла глаза, не желая смотреть на свою ногу. Весь прошлый год врачи следили за развитием ее опухоли: она была 45 сантиметров в поперечнике, говорили они; 47 с половиной; 49. Если прежде удалось добиться ее уменьшения, то теперь она снова стала активно расти. За прошедшую неделю опухоль пробилась через тончайшую кожу, и теперь нижняя часть бедренной кости выглядывала из раны. Кэтрин старалась сосредоточиться на хорошем. Прежде чем попасть в больницу, она отдыхала в частном санатории, Mountain View Rest, чтобы полечить нервы, и прекрасно провела там время. Она закончила писать свои мемуары и даже опубликовала отрывок в журнале общественных деятелей. Она, Кэтрин Шааб, стала публикуемым автором, о чем всегда мечтала. «Я получила, – радостно и умиротворенно написала она, – бесценный дар – я обрела счастье».

Если бы только она могла остаться в горах – ей было там намного лучше. Вместе с тем ее состояние ухудшалось, и ей приходилось постоянно ездить на такси в Орандж, чтобы встретиться с доктором Хамфрисом, и комиссия врачей отказалась оплачивать ее счета. На самом деле фирма была сыта по горло всеми расходами, связанными с этими женщинами.

В феврале 1932 года Кэтрин, Грейс, Эдна и Альбина получили официальное письмо от доктора Эвинга: «Сообщаем вам, что впредь комиссия не будет одобрять счета на какие-либо расходы без специального разрешения доктора Кравера. Комиссия считает, что следует более тщательно подходить к рассмотрению расходов». Теперь комиссия отказывалась оплачивать лекарства, не находила «полезными» плановые приемы у врачей, а также сиделок, в которых у женщин было все больше необходимости – они помогали им мыться и одеваться. Действия комиссии, говорилось в письме, «направлены на предотвращение “эксплуатации” радиевой корпорации».

У этого решения комиссии были негативные последствия и для фирмы. Так, оно еще больше увеличило решимость Кэтрин не соглашаться на их эксперименты. «Я отмучилась сполна… Не думаю, что я должна зависеть от этих врачей из Нью-Йорка». Врачи тем временем усердно жаловались на нее у нее за спиной. «Она один из самых трудных и несговорчивых пациентов, – возмущался один. – Я совершенно не представляю, что делать с этой крайне истеричной женщиной».

Из-за своего недоверия к медикам Кэтрин опасалась любых советов по лечению. Доктор Хамфрис рекомендовал ампутировать ей ногу, однако она отказалась. «Мне не удалось добиться с ней какого-либо прогресса, – писал Хамфрис, – и я очень сильно сомневаюсь, что мне это удастся». Кэтрин могла быть упертой, как баран, когда хотела; возможно, частично из-за этого она и стала изначально одной из пяти девушек, которым удалось добиться компенсации от USRC.

В письме Эвинга упоминалось «очень печальное состояние дел» компании в качестве причины сокращения расходов. С крахом национальной экономики продажи часов, как и всех остальных товаров, неизбежно пошли на спад. Вместе с тем не только это высасывало доллары с банковского счета фирмы. Этому также активно способствовала история Эбена Байерса.

Весь март о ней трезвонили газеты. Байерс был всемирно известным промышленником и повесой; богачом, владевшим скаковыми лошадьми и жившим в «великолепном доме»: он был большой и важной знаменитостью. После того как в 1927 году он получил травму, врачи прописали ему тоник Radithor; Байерса он настолько впечатлил, что он выпил в общей сложности несколько тысяч пузырьков. Когда его история попала в газеты, заголовки гласили: «Радиевая вода прекрасно помогала, пока у него не отвалилась челюсть».

Байерс умер от отравления радием 30 марта 1932 года, однако перед смертью успел дать показания Федеральной торговой комиссии (ФТК), сообщив, что его убил Radithor.

Власти отреагировали с куда большим рвением, чем в случае с красильщицами циферблатов. В декабре 1931 года ФТК официально запретила производство и распространение тоника; а Управление по контролю за продуктами и лекарствами США объявило лекарства на основе радия вне закона. Наконец, Американская медицинская ассоциация исключила применение радия внутрь из своего списка «новых и неофициальных лекарственных средств», где он оставался даже после того, как стало известно о смертях красильщиц циферблатов. Видимо, обеспеченные потребители в большей степени заслуживали защиты, чем девушки из рабочего класса; в конце концов, циферблаты по-прежнему расписывали светящейся краской, хотя на дворе был уже 1933 год.

Кэтрин читала статьи про Байерса с сочувствием к жертве, однако также ее переполняла радость от восторжествовавшей справедливости. Радий является ядом. Сами девушки в этом не сомневались, однако до истории с Байерсом общественное мнение склонялось в другую сторону. И действительно, так как четверо из знаменитых радиевых девушек были по-прежнему живы – почти пять лет спустя после их громкого дела, – пошли разговоры, что их иск был не более чем мошеннической схемой для получения денег от компании.

Но случай с Байерсом стал для компании настоящей катастрофой. USRC поставляла радий для производителей многих продуктов, что теперь оказались под запретом. Вся радиевая промышленность рухнула. Точно неизвестно, было ли это как-то связано с происходящими событиями, однако в августе 1932 года, так и не найдя покупателя на старый завод в Орандже, фирма сровняла его с землей. Последним снесенным зданием стала студия росписи циферблатов.

Уничтожение студии вызвало у женщин смешанные чувства. В каком-то смысле это ощущалось как радостно-горький триумф, только для них, чтобы стереть студию и все, что она сделала, из прошлого, было недостаточно просто залить все безликим асфальтом. Лежа в больничной кровати в феврале 1933 года, Кэтрин Шааб заставила себя посмотреть на то, что с ней сделал радий. Ее нога была в плачевном состоянии. Наконец, после глубоких раздумий, она решилась на ампутацию.

Это решение она приняла ради своего будущего. «Я намерена продолжить писать», – сказала она. Это можно делать, думала она, с ногой или без.

Но у Хамфриса были для нее плохие новости. «Об ампутации не может быть и речи», – сказал он. Состояние Кэтрин и ее ноги в последнее время ухудшилось и стало слишком тяжелым для проведения столь серьезной операции. Впоследствии здоровье Кэтрин покатилось дальше по наклонной. Восемнадцатого февраля 1933 года, в семь часов вечера, она умерла в возрасте тридцати лет.

За два дня до похорон ее горячо любимый отец Уильям, снедаемый горем, упал с лестницы у себя дома в Ньюарке. Его сразу же доставили в больницу, однако всего через неделю после смерти Кэтрин ее отец следом за ней отправился на тот свет. Его провожали в той же церкви, где и Кэтрин, и обоих похоронили на кладбище Холи-Сепалчр. Они оказались, в итоге, вместе, по завершении долгого пути Кэтрин – ее «приключения», как она сама говорила.

Кэтрин Шааб было всего четырнадцать, когда она начала работать на радиевую компанию в тот далекий февральский день. Она мечтала стать писателем и раскрыть свой потенциал – и она все-таки опубликовала свою работу; только вот ее судьба оказалась не совсем той, о которой она мечтала юной девушкой.

Выступив против компании, она стала знаменитым примером отстаивания своих прав.