Управляющий компании Radium Dial вытер руки о рабочую одежду: он был с головы до ног покрыт светящимся материалом. Единственным чистым местом на его лице были два следа от смешанного со слюной жевательного табака, стекавшего по подбородку. Ему нравилось жевать во время работы – и не только ему. Красильщицы циферблатов держали у себя на столах конфеты, перекусывая время от времени, даже не удосужившись помыть руки – такая привычка устраивала многочисленных работавших там подростков. Шло время, и теперь среди них были и старшеклассницы; они устраивались в студию «на несколько недель в течение летних каникул», чтобы заработать немного денег на карманные расходы.

Как и в Орандже, девушки призывали своих подруг и родных присоединяться к ним в студии. В бывшей школе работать оказалось приятно: это было большое кирпичное здание в викторианском стиле с огромными арочными окнами и высокими потолками. Фрэнсис Глачински была в восторге, когда ее сестра Маргарита, на два года младше, пришла работать на второй этаж вместе с Кэтрин, Шарлоттой, Мэри, Пег и всеми остальными. Маргарита была миленькой девушкой, которую описывали как «хорошенькую»; они с сестрой происходили родом из Польши. Девушки так же радушно приняли 15-летнюю Хелен Манч, худенькую смуглую девушку, пользовавшуюся алой помадой и красившей таким же цветом ногти; она оказалась из тех людей, что «все время хотели быть в движении».

На фоне всех этих девушек выделялась Перл Пэйн, замужняя женщина из расположенного неподалеку города Ютика. Когда она устроилась на работу в Radium Dial, Перл было 23, и она оказалась на добрых восемь лет старше некоторых своих коллег. В 1922 году она вышла замуж за Хобарта Пэйна, высокого худощавого электрика, носившего очки. Она описывала его как «прекрасного мужа». Он любил детей и то и дело шутил; люди называли его «очень толковым парнем».

Его жена на самом деле тоже была смышленой. Перл была старшей из 13 детей, и, хотя ей пришлось уйти из школы в 13 лет, чтобы зарабатывать деньги для семьи, по ее словам: «Работая, [я] посещала вечернюю школу, а также занималась с репетитором, окончив, таким образом, седьмой и восьмой классы, а также первый класс старшей школы». И на этом ее образование не завершилось: во время войны она получила диплом медсестры и уже начала было свою карьеру в больнице Чикаго, как вдруг ее мать заболела. Перл пришлось уволиться, чтобы ухаживать за ней. Теперь, когда мама поправилась, Перл решила вернуться к работе – и в итоге занялась покраской циферблатов, потому что красильщицам платили гораздо больше, чем медсестрам.

Перл и Кэтрин Вольф особенно хорошо поладили между собой. Перл была доброй; «никогда не слышал от нее ни единого дурного слова», – сказал ее племянник Рэнди. Женщины сошлись характерами, а их общий опыт ухода за больными родственниками – Кэтрин заботилась о своих престарелых тете и дяде – сближал их еще сильнее. Кэтрин, на три года младше Перл, описывала ее как «дорогого друга». Забавно, что у них имелось даже внешнее сходство: густые темные волосы и бледная кожа, хотя Перл была круглолицей и более фигуристой, чем Кэтрин, да и волосы у нее вились.

С Шарлоттой Невинс Перл пересеклась лишь на пару месяцев. Осенью 1923 года Шарлотта ушла из Radium Dial, чтобы стать швеей; красильщицей циферблатов она успела проработать тринадцать месяцев. Как и в Орандже, с каждой ушедшей девушкой прибывала еще дюжина желающих занять ее место. Теперь к работе в студии присоединилась Олив Уэст, которая тут же подружилась с Кэтрин и Перл. Они все трудились под контролем помощника руководителя мистера Рида, заместителя мисс Мюррей, вместе с которым частенько шутили. Когда он периодически заглядывал к ним в студию, девушки его дразнили – это были взаимные безобидные остроты. Одна из красильщиц вспоминала: «У меня на носу была свадьба, как-то утром я пришла на работу в платье и сказала старшему, Риду, что ухожу и направляюсь на свадьбу. Он засмеялся и ответил: «Можешь не возвращаться, считай, работу ты потеряла!» Через пару недель, правда, я снова вернулась на работу».

Так как мистер Рид был глухим, то девушки порой переговаривались у него за спиной, ведь он их не слышал, однако они никогда не говорили о нем плохо – им нравилось работать вместе с ним. «Я ни разу не слышала, чтобы кто-то из них между собой не поладил, – сказала сестра Пег Джен. – Все были добры друг к другу».

Атмосфера была настолько приятной, что Пег Луни полюбила эту работу и напрочь забыла про свои амбиции стать школьной учительницей. Она была крайне добросовестной и даже забирала циферблаты с собой, чтобы их раскрасить, аккуратно обводя цифры в тесном доме рядом с железной дорогой, где жила вся ее большая семья.

«Она всячески о нас заботилась», – вспоминала ее сестра Джен о том, как Пег делилась с ними своим заработком. Другая сестра, Джейн, рассказывала, как Пег купила ей чудесное синее платье с белыми кружевами – это был особенно щедрый подарок по случаю окончания Джейн восьмого класса. Все сестры соглашались: «Она делала все, что только можно ожидать от старшей сестры».

Пег приносила домой не только зарплату и циферблаты, но также и игры, которым научилась в студии. «Она развлекала своих младших сестер, звала всех играть в темноте», – рассказывала племянница Пег Дарлин. И дети светились нарисованными радием усами, словно маленькие призраки, за покрывалами, которыми была завешена их часть крошечной спальни. Кэтрин, ближайшая к Пег по возрасту сестра, была очарована всем увиденным, и ей не терпелось присоединиться к Пег в студии, хотя она так никогда туда и не попала. Все хотели там работать.

Вот почему Перл Пэйн была так разочарована, когда – всего после восьми месяцев работы красильщицей циферблатов – ей пришлось уйти, чтобы вновь ухаживать за своей матерью. Перл была доброй женщиной, которая ни на секунду не стала бы об этом сожалеть, так что она просто попрощалась со своими друзьями и вернулась в Ютику, где и осталась даже после выздоровления матери, чтобы присматривать за домом. Она особо не вспоминала про студию, так как переключилась на свою новую мечту: завести семью с Хобартом.

Таким образом, ее не было там, когда, позже в 1920-х, руководство Radium Dial заказало корпоративную фотографию. Все девушки – в тот день на работу их вышло чуть больше ста – высыпали наружу, чтобы их сняли. Из начальства присутствовали лишь мистер Рид вместе с коллегами-управляющими – из директоров, сидящих в головном офисе, никто появиться не соизволил. Мужчины уселись, скрестив ноги, перед женщинами; на мистере Риде была белая широкополая шляпа и его привычный тесный галстук-бабочка. Девушки выстроились за мужчинами: кто-то сидел на скамьях, кто-то стоял на ступенях бывшей школы – три ряда красильщиц, красивых, как всегда. У многих волосы были коротко подстрижены по последнему писку моды, а их платья с заниженной талией украшали длинные ленты и нити жемчуга. «Мы надевали на работу свои уличные платья», – сказала Кэтрин Вольф, но какие это были уличные платья!

Кэтрин уселась в первом ряду, по центру кадра, справа от мистера Рида и мисс Мюррей. Пожалуй, это указывало на ее статус: как работник с большим стажем, она пользовалась особым доверием, и временами ей поручали и другие обязанности помимо росписи циферблатов. В тот день на ней было темное платье до середины икр и длинные черные бусы. Она сидела, по привычке прижав ноги и руки друг к другу. Она была совсем не такой, как Мэри Бекер, которая обильно жестикулировала, рассказывая очередную шутку.

По команде все девушки – шутницы и тихони, серьезные и беззаботные – замерли, чтобы сделать снимок. Кто-то обнялся или взялся за руки. Они сидели вплотную и смотрели в объектив фотоаппарата. Когда закрылся затвор, он запечатлел их всех вместе, на мгновение застывшими во времени. Девушки из Radium Dial, снаружи своей студии: навечно молодые, радостные и здоровые.

Во всяком случае, на пленке.