#VIII. Сплетни тихого города

Берег Ирландии не сулит им ничего хорошего. Серлас понимает это в тот самый миг, когда его ноги касаются мокрого рыхлого песка. Сердитые волны норовят лизнуть пятки его сапог, испорченных солью и солнцем, и со змеиным шипением отползают назад в воды бухты, не достигнув цели. Серлас грузно шагает вверх по грязно-серому берегу, оставляя в песке глубокие отпечатки тяжелых ног. Возвращение в родные земли далось ему с трудом – и, пусть и вдали от Трали, Фенита и всех его чертовых суеверных жителей, южная бухта встречает его так же неласково.

Здесь по-особенному свежо. Соленый ветер, напитавшись влагой над морем, несет к берегу противную морось, кружит над редкими прошлогодними травами на вершине крутого обрыва, бросает в лицо колючие песчинки и норовит сорвать с головы Серласа потрепанную двууголку. Он останавливается у подножия холма, вскидывает подбородок, вдыхая знакомый аромат лежалых трав.

Сейчас начало мая – самое время для первых посевов. Шестнадцать лет назад в эти дни он возделывал поле для урожая за домом Нессы, слушал ее песни и мечтал о долгой жизни, проведенной вот так. Теперь же Серлас стоит на берегу Коува и ждет опасности от каждого дня.

– Эй! – раздается за его спиной. – Эй, Серлас, подожди же меня!

Клементина, загребая ногами песок и путаясь в нешироком подоле теплого платья, бежит к нему от самой кромки воды. Серлас оборачивается, чтобы заметить, как провожают ее, рыжеволосую, косые мужские взгляды: не подозрение, а липкая похоть отражается в выражении их лиц. Клементина этого, к счастью, не замечает.

Она останавливается рядом с Серласом, устало сбрасывает с плеч широкий узорный платок, усеянный мелкими ягодами рябины и зелеными листьями, похожими на крапиву. Опускает под ноги потрепанную сумку, трет шею и деланно вздыхает, косясь на него.

– Мог бы и помочь! – укоряет она. – Здесь половина твоих вещей!

Серлас не отвечает; ведет взглядом вдоль неровной линии горизонта – уходящего вверх холма с пучками почерневшей после зимних снегов травы, сквозь которые ярко пробиваются росчерки свежей зелени. Он осматривает берег внимательно, как хищник, силясь рассмотреть в каждом неприметном камне или песчинке грозящую ему и Клементине (главное, Клементине!) опасность.

Зачем они причалили к ненавистному Серласом острову?

– Идем, – говорит он Клементине и первым подхватывает ее тяжелую ношу. В сумке, до треска набитой одеждой Клементины, только пара его заношенных рубашек и одни штаны. Все остальное собственными руками шьет она сама, а он занашивает свое до дыр и выбрасывает перед отправлением в новый город. «Теперь, – думает Серлас, – на новые штаны у Клементины не будет времени». Они не задержатся здесь надолго.

Подъем по сырому после дождя песку дается им обоим с трудом – Клементина вертит по сторонам головой с детским любопытством, а Серлас едва держится на ногах после долгого выматывающего плавания от берегов Франции. Местный воздух кажется ему тяжелее – он давит на плечи и норовит утопить в песке.

– Скорее же! – торопит Серласа Клементина. Она уже поднялась на холм и, радостно взвизгнув, стянула с ног надоевшие старенькие ботинки, чтобы голыми пятками ощутить морось на пробившейся траве. Весь облике силуэт, залитый почти белым солнечным светом, вдруг обретает иную суть в глазах Серласа, и он останавливается, не дойдя до Клементины пары шагов.

Живая и юная, свежая, как весенняя зелень и прохладный ветер, беспрепятственно гуляющий по равнине, протянувшейся вдоль берега, девушка улыбается родной земле, напоминая свою мать. Внезапно, сразу же и без предупреждения.

Серлас, обомлев, смотрит на нее и в этот миг желает провалиться сквозь землю.

«Я должен был умереть где-то здесь много лет назад», – думает он, вспоминая первый день своей новой жизни. Клементина оборачивается, чтобы подать ему руку и помочь взобраться на холм.

– Как красиво! – восклицает она, глядя на Сер-ласа блестящими от счастья глазами, и улыбается. – Ты должен был привезти меня на родину давным-давно!

Серлас не хочет задерживаться в Ирландии вообще, предпочитая воспринимать местный воздух ядом, отравляющим тело, а людей вокруг заочно считать злодеями. Но если уж и выбирать между Коувом и городком побольше, тогда он выбирает Коув. Здесь тихо и спокойно, а из всех преступлений самым громким стала кража судейского гуся, которого пятеро подростков год назад стащили из огорода судьи прямо перед Рождеством. Об этом Серласу рассказали местные пастухи, когда ранним утром он шел к берегу на рыбалку.

Зарабатывать на жизнь рыболовством в крохотном Коуве сложно – здесь каждый третий ходит к морю, чтобы кормить семью рыбой время от времени, а каждый пятый ее продает на главной площади. Спустя неделю после прибытия Серлас прибивается к пастухам, потом находит работу пахаря на огромном поле местного землевладельца и остается вместе с бедняками-крестьянами. Клементина вышивает небольшие платочки рябиновыми ветками и продает их в ярмарочные дни.

Селятся они в крохотной лачуге на окраине города и иногда, когда Клементина очень просит, остаются ночевать прямо у моря.

День тянется один за другим, сплетаясь в нити недель, из этих нитей медленно ткется полотно месяца.

Однажды Серлас приводит домой козу. Клементина нарекает ее Элизой на французский манер и вешает ей на шею ленту с крохотным колокольчиком.

– Я знала, что скотину ты нам раздобудешь, – уверенно говорит она в ответ на его вопросительный взгляд, и более они эту тему не поднимают.

Серласу кажется, что порой чья-то невидимая рука ведет их по жизни: направляет его в сторону нелегкой, но доступной работы, награждает за труды едой и крышей над головой, дарит Клементине ощущение покоя и радости в каждый миг ее существования. В любом городе, в любом поселении, где бы они ни оказались, за Серласом неотступно, ежечасно наблюдает кто-то, кому под силу и подтолкнуть к нужным людям, и оградить от беды, с которой Серлас не в состоянии справиться. Или нашептать на ухо Клементине правильные слова в те дни, когда все вокруг кажется адом.

Их жизнь нельзя назвать простой. Но незримый покровитель делает ее легче, и оттого порой она кажется нереальной.

– Отведешь меня и Элизу в город? – просит Клементина в один из тех дней, когда повеситься Сер-ласу хочется больше, чем разговаривать. Он с явным усилием поднимает взгляд на нее, стоящую на пороге его комнаты. И мотает головой, отрицая.

– Пожалуйста! – Голос Клементины тут же взвинчивается. – Ты же обещал!

– Когда? – хмурится Серлас.

– На той неделе. Ты обещал, что проводишь нас на ярмарку!

Ярмарки Серлас не любит. Там всегда много людей, все кричат и торгуются, дети крутятся под ногами, подростки пинаются, многочисленная скотина, выставленная на продажу, воняет на милю вокруг. На ярмарках Клементина теряется всякий раз, когда Серлас упускает ее из виду. Потом ему приходится бегать за ней по всей площади и отлавливать в подворотне, где она спорит с очередной женщиной о цене своих платочков, или поучает маленьких детей, или торгуется с бакалейщиком до хрипоты в горле…

Клементина давно уже выросла и из маленькой упрямой девчонки превратилась в упрямую девицу, готовую постоять за себя. Защитник ей не нужен: в ее возрасте стыдно ходить в город вместе с угрюмым родителем и прятаться за его спиной. Но Серлас больше не выглядит ее отцом, он годится ей в старшие братья, а девушке на выданье положено появляться в обществе с покровителем. Клементина еще не знает, сколько внимания привлекает к себе – и рыжими волосами, и босыми ногами, и звонким смехом, льющимся даже сквозь шумную гудящую толпу чистым ручьем.

Это знает Серлас. Злость и тревога за нее бурлят в нем всякий раз, как кто-то провожает юную Клементину скользким взглядом и улюлюкает вслед.

Порядки в мире неумолимо меняются: теперь людей не страшит рыжая коса на плече девушки. Теперь она их привлекает. Серлас не может привыкнуть к безразличию толпы – никто больше не щурится вслед рыжеволосой Клементине, никто не шепчется за ее спиной и втихаря не нарекает ведьмой. Ему же видится в каждом взгляде что-то недоброе, а в каждом разговоре чудится угроза. Поэтому в город они ходят редко.

– Ты обещал! – настаивает Клементина. – Там будут танцы и песни вечером, ну же!

– До вечера мы там не останемся, – отрезает Серлас.

Клементина дуется, хотя от своего не отступает. Бог знает какими силами она вынуждает его следовать в город этим воскресным днем, но ближе к полудню они все-таки оказываются на площади, где уже гудит и веселится толпа. Жители Коува пляшут под заливистую мелодию, торгуются рыбаки. Дети, перекрикивая друг друга, хохочут со всех сторон.

Здесь слишком шумно и оттого неспокойно – Серлас хочет сбежать в тот же миг, как ноги его, обутые в легкие сапоги, ступают на круглую площадь. Клементина тянет его за руку к фонтану у башни с часами. Спустя полвека на этом месте протестантами будет заложен собор святого Колмана, а в соседнем Корке начнут работу по возведению католического собора святого Финбара. Но пока что здесь стоит только невысокая башня, и ее часы отмеряют положенное людям время.

– Эй, милая! – кричит из гудящей толпы юноша. – Присоединишься к нам?

Он пляшет с другими жителями, поочередно хватая за талии то одну, то другую пробегающую мимо девицу, и Клементина, заметив это, заливисто смеется.

– Иди к нам, – зовет он и машет рукой. – Негоже в такой день скучать в тени!

Серлас лениво кивает в ответ на вопросительный взгляд Клементины – та, радостно улыбаясь, спешит принять приглашение. Серлас наблюдает за ними вполглаза, примостившись у башенной стены. Он знает этого юношу – это сын одного крестьянина, с которым Серлас работает в поле, и его зовут Шей. Он славный малый, трудится в подмастерьях у местного сапожника и вместе с отцом кормит семью в пять человек. Ему можно доверить непоседливую девицу.

Совсем скоро настанет тот день, когда Серласу придется отдать Клементину кому-то из многочисленных женихов – он уверен, что их будет много, что они потянутся к ней, как мотыльки летят на огонь, и станут увиваться за ее юбкой, едва только Клементина позволит им.

Он смотрит, как кружится в танце его названая дочь, слышит ее заливистый смех. Вздыхает. Поскорее бы пришел тот день, когда ее можно будет отдать в жены хорошему человеку и оставить на его попечение. В глубине душе Серлас противится этим мыслям, но продолжает утешаться надеждами и строить планы на одинокое будущее. Клементина должна начать обычную жизнь, осесть на одном месте и прекратить мотаться по свету в компании угрюмого склочника – они друг другу никто, не отец и дочь, не брат и сестра. Пора привыкнуть к этой мысли и отпустить от себя не виновную в грехах матери девочку.

Как только ей исполнится шестнадцать, Серлас найдет ей мужа и оставит жить в его семье, а сам покинет выбранный тихий город, чтобы уплыть за океан и… Дальнейшие годы размываются в мутной пелене и становятся недоступны его взору. О будущем он не думает.

– Ты слышал, что о них говорят? – доносится до молчаливого Серласа шепот. Он оборачивается и видит в десяти футах от себя женщину и мужчину – жену и мужа, бакалейщиков, что хмурятся, наблюдая за танцующей Клементиной.

– Говорят, они друг другу не родственники, – продолжает женщина, не заметившая Серласа. Ее муж кивает.

– Да, ходит такой слух, – говорит он. – Только не пристало мне твои бабские сплетни слушать, шла бы к другим гусыням болтать о таком!

Серлас слышит все это, и злость вспыхивает в нем, словно раздутое из малой искры пламя. Эти сплетни идут о них с Клементиной не впервые, и Коув – далеко не первый город, где он слышит вслед недобрые шепотки. Клементина не была похожа на его дочь с малых лет; теперь же им вдвое сложнее убедить всех вокруг в том, что темноволосый нелюдимый мужчина и рыжеволосая улыбчивая девушка – брат и сестра. Серлас просит Клементину красить волосы, но крапива больше не в силах побороть их яркий цвет.

Теперь у них двоих почти не осталось оправданий людской молве.

– А помнишь ту историю с рыжей женщиной из Трали? – настаивает горожанка, теребя мужа за рукав его выходного камзола. – Ее ведьмой прозвали зазря, помнишь?

Серлас напрягается при каждом звуке ее хриплого язвительного голоса и замирает, пригвожденный к земле внезапно прихлынувшим парализующим страха. Люди больше не зовут каждую рыжеволосую ведьмой, больше не клевещут вслед босоногим, но он ждет подвоха в любом неосторожном слове. Безымянная сплетница говорит громче, чтобы перекричать волынки и скрипку в руках ловких музыкантов.

– Говорят, ее муж-иноземец сдал! Она ему дочь родила, а он ее на костре сжег, знаешь?

– Женщина, прекращай эти…

– Их ведь так и не нашли, ни убийцу этого, ни ребенка!

Серлас вжимается лопатками в каменную кладку башни и, скрытый длинной тенью, медленно огибает фонтан. Вода в нем бьет вверх, в ее брызгах фигура танцующей Клементины искажается, обращается каплями прозрачной воды, а рыжие кудри пляшут в воздухе и становятся языками пламени.

– Брешут все, – ворчит бакалейщик.

– Вот и нет! – возражает ему упрямая жена и кивает в сторону Клементины. – Думаешь, их просто так раньше ведьмами кликали? У рыжих души нет!

Больше Серлас стерпеть не может: он выходит из тени башни, направляясь в сторону паба, и молится только о том, чтобы у старика Джима нашлось в погребе немного виски.

До самого вечера Серлас протирает штаны в «Костях капитана», пьет и молчаливо наблюдает за собравшимися в пабе гуляками. Джим вполглаза следит за угрюмым ирландцем и подливает ему в кружку без опаски: Серлас, напившись, никогда не вступает в драки, никогда не смущает посетителей и не спорит с окружающими, так что волноваться за него, пьяного, Джим и не думает.

Когда площадь погружается в ласковые теплые сумерки, Серлас впервые вспоминает о Клементине. Беспокойство, приглушенное выпивкой, клекочет в его груди слабым птенцом, но Серлас топит его отголоски в очередной порции виски. Не маленькая, справится и сама. Эта мысль прочно оседает в голове Серласа, и пьяный разум превращает ее в оправдание: надежный юноша Шей доведет Клементину до дома и не станет распускать руки.

Он думает, что готов даже отдать девчонку в жены этому юному сапожнику, вот только теперь в груди начинает ворочаться еще и злость, не сдерживаемая более рассудком. Недостоин мальчишка руки его Клементины. Недостойны и остальные его ровесники, что поглядывают на девушку с первого дня их жизни в Коуве.

Правильно болтают глупые люди: Серлас и Клементина друг другу не родственники. Серлас и Клементина друг другу никто.

– Налей еще, – просит он подошедшего Джима и топит вспыхнувшую ревность в стакане виски.

В итоге к родному порогу Серлас добирается только с рассветом. Он думает, что Клементина, уставшая после бесконечно длинного и беспокойного дня, давно спит и видит девятый сон. Однако она встречает его в темной кухне, растрепанная и злая.

– Где ты был? – набрасывается она на Серласа. Тот недовольно морщится: звонкий голосок у Клементины, он иглами впивается в уши. – Я решила, ты в море утонул, чертов пьяница!

– С чего бы мне в море топиться? – бурчит Серлас, скидывая с ног тяжелые сапоги. Клементина идет вслед за ним по комнате, поднимая с пола шляпу, обувь, пальто, которые он скидывает не глядя.

– Ты все время об этом твердишь! – кричит она. – Что пойдешь и утопишься в море, или что повесишься, или… Мог бы сказать, что отлучился в паб!

– Я вру, – тянет Серлас и, открыв дверь своей спальни ногой, шагает в спасительную темноту. В его комнате единственное крохотное окно задернуто плотной грубой тканью, и свет редко проникает внутрь, не беспокоя сварливого хозяина.

– Конечно же врешь! – Клементина врывается следом и бросает его вещи на стул у окна. – Но я же волнуюсь, а ты ведешь себя как свинья!

– Не сквернословь, девчонка.

Серлас падает на кровать, тяжело вздыхает. Ноги у него гудят, голова кружится, все плывет перед глазами. Спасительный сон не накрывает его сразу же только из-за кричащей рядом девицы.

– Тебе плевать на меня? То ведешь себя хуже курицы-наседки, то плюешь, будто мы друг другу чужие. Серлас!

– Замолчи, – жалобно требует он. – Я тебе не отец и не брат, а ты уже взрослая. Хватит поучать, как тебя воспитывать, девица.

– Вот-вот, – подхватывает Клементина. – Люди говорят, мы с тобой вовсе не родственники. Знаешь, что про нас судачат? Шей сказал мне, что он тебя боится и потому ко мне не подходит. Никто ко мне не подходит из-за тебя!

Серлас отворачивается лицом к стене и зажимает уши руками.

– Ох, девчонка, найди себе уже мужа и ему истерики закатывай, раз моя забота тебя так обижает.

– И найду! Помяни мое слово, к осени найду!

Она убегает из комнаты, громко хлопая дверью, и Серлас глухо стонет. Обещание Клементины виснет в воздухе долгим гулким звоном.