Как его угораздило

Магазин закрывался в восемь, на сборы уходило примерно десять минут, еще столько же было идти до остановки; в общем, обычно Анна Валентиновна успевала на автобус в двадцать двадцать пять, а когда задерживалась, приходилось ехать экспрессом в двадцать тридцать семь. Экспресс она отчетливо недолюбливала, хотя даже себе не могла объяснить почему. По идее, наоборот, приятно ехать почти без остановок, и дома оказываешься примерно в то же время, как если бы не задержалась, с разницей всего в пару минут. Однако Анна Валентиновна не любила экспресс, считала чем-то вроде дурной приметы и ждала от него подвоха. Всегда была внутренне готова к тому, что если приедешь домой экспрессом, там обязательно что-нибудь сломается, или запачкается, или разобьется, или, к примеру, пригорит ужин, или кошку стошнит на любимый плед. Причем не то чтобы такое действительно постоянно случалось; было пару раз, ну так оно и без всяких поездок на экспрессе время от времени происходило, включая те дни, когда вообще не ездила на работу и, соответственно, оттуда не возвращалась. Человеческая жизнь – череда мелких неприятностей и неполадок, странно было бы всерьез верить, будто если ездить домой каким надо автобусом, удастся всегда их избегать.

Анна Валентиновна все это прекрасно понимала. Она вообще не была суеверной, только по неизвестно откуда взявшейся привычке машинально плевала через левое плечо, просыпав соль. Но возвращаться домой экспрессом все равно не любила. Ничего не поделаешь, нелюбовь – точно такое же иррациональное чувство, как любовь.

В этот вечер Анна Валентиновна слишком долго провозилась, запирая витрины и шнуруя ботинки, а потом еще поневоле замедлила шаг из-за столпотворения на центральном проспекте – в городе праздновали Масленицу. Анна Валентиновна надеялась, что к восьми костюмированное ликование уже рассосется, но какое там, праздник и не думал угасать, среди палаток с горячей едой сновали ряженые и просто сочувствующие, на специально построенной сцене горланил народный хор, и вокруг собралась такая толпа, словно населению пообещали бесплатное выступление The Rolling Stones; в общем, пока толкалась, любимый автобус уехал, пришлось смириться с экспрессом. Настроение сразу испортилось; впрочем, не слишком. Слегка.

Нетрезвой компании ряженых Анна Валентиновна скорее даже обрадовалась: если это и есть обязательная неприятность, прилагающаяся к поездке на экспрессе, то еще ничего. Они, конечно, шумят, так что толком не почитаешь, но если в обмен на это дома все будет в полном порядке, кран на кухне не начнет снова капать, любимая чашка не выскользнет из рук, компьютер не станет перегреваться, Марыська не промахнется со свойственной ей дурковатой лихостью мимо лотка, и даже суп не сбежит, залив всю плиту – ладно, пусть.

Сидела у окна, смотрела то в темноту, полную разноцветных огней, то на ряженых. На самом деле они ей скорее нравились, чем нет. Ее умиляли все эти любовно сшитые костюмы леших, ведьм и чертей, сдвинутые на затылки самодельные маски, разноцветные парики, юные лица, раскрасневшиеся от холода и вина, громкие голоса, неумолкающий смех, и сам факт, что они едут в этих своих смешных нарядах в маршрутном автобусе, как будто городская нечистая сила честно отработала смену и теперь разъезжается по домам.

Анна Валентиновна думала, что в иных обстоятельствах, то есть с каким-нибудь другим складом характера и биографией, вполне могла бы оказаться одной из них, и это была бы хорошая судьба – не настолько, чтобы всерьез горевать оттого, что так не сложилось, не настолько даже, чтобы позавидовать этим веселым гулякам, а ровно настолько, чтобы смотреть на них с симпатией, безмятежно думая: мне бы, наверное, понравилось быть такой. Но как есть, тоже неплохо. По большому счету, особой разницы нет.

Из приятной задумчивости ее вывел голос, громкий и резкий, немного слишком высокий, но все-таки явно мужской.

– Бедный мой император, как немилосердно тебя покарала судьба! Ты зачем переродился в эту скучную тетку? – с невыносимо фальшивыми театральными модуляциями спросил он.

Что он сказал? «Мой император»?! Нет, правда, он действительно так и сказал?

Это было настолько неожиданно, что Анна Валентиновна вздрогнула. И по-настоящему растерялась – всего на пару секунд, но даже такого прежде с ней не случалось.

Потом, конечно, пришла в себя. Зыркнула на вопрошающего, длинного тощего парня в костюме волхва – кудрявом седом парике, перетянутом темной лентой и холщевой хламиде, из-под которой торчали яркие красные рукава лыжной куртки и почти такие же красные обветренные ручищи. То есть сперва просто зыркнула – что вообще происходит? – а потом внимательно на него посмотрела таким специальным тяжелым взглядом, который обычно даже у самых общительных незнакомцев отбивал охоту продолжать разговор.

Смотрела и думала: «Я не скучная тетка. Просто довольно немолодая. И некрасивая. Явно не в твоем вкусе, дружок. Но это ничего не говорит о том, скучная я, или нет. Эти качества просто не коррелируют. Так что, знаешь, всякое может быть».

Но говорить все это вслух, конечно, не стала. Никогда не считала своей задачей воспитывать посторонних людей.

Под ее тяжелым взглядом ряженый мгновенно утратил задор. Покраснел, как школьник, забормотал: «Извините, я вас перепутал…» – с кем именно, похоже, не смог вот так сходу сочинить, сконфуженно умолк и отступил назад, спрятался за спины своих товарищей, которые тоже сразу притихли, потому что тяжелый взгляд Анны Валентиновны – это и правда был очень тяжелый взгляд. Потом, задним числом, она даже слегка устыдилась: зачем было портить людям праздник из-за одного дурака? Да, собственно, даже не обязательно именно дурака. Кто угодно может неудачно пошутить спьяну, в том числе, я сама.

Но сделанного не воротишь, поэтому до следующей остановки ехали в звенящей тишине, оказавшейся гораздо громче рокота автобусного мотора и городского шума за его бортом. А что было потом, неизвестно, потому что Анна Валентиновна вышла. Не от неловкости, просто уже приехала: в двух коротких кварталах отсюда был ее дом.

Анна Валентиновна зашла в супермаркет у остановки, долго топталась с корзинкой, вспоминая, что собиралась купить. Все-таки мальчишка в автобусе здорово выбил ее из колеи. Так и не вспомнила; наугад взяла лимон к чаю и молоко для кофе; что бы там дома ни закончилось, а без всего остального вполне можно до завтра прожить.

По дороге сердито думала: «Скучная тетка. Скучная, значит, тетка. Скучная тетка – это у нас теперь я». Сама понимала, что глупо принимать близко к сердцу слова незнакомого подвыпившего мальчишки. К тому же, строго говоря, нет ничего плохого в том, чтобы выглядеть скучной теткой. Даже наоборот! Но сердце как-то само уже приняло эти слова слишком близко, всю остальную Анну Валентиновну не спросив.

Переступив порог, Анна Валентиновна первым делом погладила кошку. Вышла встречать – получай награду, так у них было заведено. Потом сняла шапку и пуховик, расшнуровала ботинки, натянула на ноги домашние тапки, вернее, носки с кожаной подошвой; будь ее воля, всегда бы только их и носила, более удобной обуви человечество пока не изобрело.

Настроение было понятно какое. Душа жаждала всего, чего следует жаждать душе, чью бренную оболочку только что прилюдно обозвали «скучной теткой». То есть праздника и любви. Впрочем, с любовью ладно, поторопилась, глупо жаждать того, что у тебя и так всегда есть. Но праздник совершенно точно не повредит.

Нет уж, сначала домашние дела, – строго сказала душе Анна Валентиновна. – Сперва надо покормить кошку. И себя заодно. С утра не ела, а еда – это очень важно, нельзя про нее забывать.

Мелко нарезала куриную печенку, которую всегда покупала для Марыськи, сама не могла не то что есть, а даже смотреть на этот кровавый ужас. Поэтому когда резала печенку, специально сощуривала глаза, чтобы видеть только в общих чертах: бледную кожу руки, зеленый пластик разделочной доски, блестящую сталь ножа, темно-коричневое пятно печенки – так нормально, не выворачивает, цвет – это просто цвет.

Себе разогрела тыквенный суп – тоже, собственно, из-за цвета. Вкус еды ее не особенно развлекал, зато вид мог доставить огромное удовольствие. Оранжевый тыквенный суп, ярко-зеленый сыр, кусок серого хлеба – невероятное наслаждение. Одно из лучших колористических решений, какие только можно изобрести.

Поев, Анна Валентиновна вымыла посуду и открыла дверь, ведущую на балкон. Марыська покосилась на нее без особого энтузиазма – дорогая хозяйка, ты точно-точно уверена, что я вот прямо сейчас хочу гулять?

– Извини, моя хорошая, – сказала кошке Анна Валентиновна. – Мне очень надо. Я бы тебя не гнала, но ты же сама не любишь быть в доме, когда я принимаю гостей.

Кошка совершенно по-человечески вздохнула, вышла на балкон, где стояла ее переноска, битком набитая мягкими меховыми игрушками для тепла и уюта, забралась туда, свернулась клубком.

– Спасибо, – поблагодарила ее Анна Валентиновна. – Ты самая великодушная кошка на свете. Я постараюсь быстро. Впущу тебя сразу, как только смогу.

Заперев балконную дверь, Анна Валентиновна села в кресло и тихо завыла.

Ну, то есть это неподготовленному стороннему наблюдателю могло показаться, что она завыла. А на самом деле сперва Анна Валентиновна читала освобождающее от формы заклинание на родном шуккумарейском языке, а потом просто смеялась от радости и облегчения, неизменно сопутствующих утрате формы; впрочем, смех, с человеческой точки зрения, тоже звучал как вполне себе вой. Штука в том, что когда ты – существо, не имеющее определенной формы, звуки, которые ты издаешь, тоже оказываются бесформенными; ладно, на самом деле неважно, что происходит с шуккумарейскими звуками в условиях нашей реальности, вой – это как раз довольно удачный вариант, если однажды кто-то из соседей что-то не то услышит, ни за что не заподозрит одинокую женщину с кошкой, свалит странные звуки на кого-то из живущих в подъезде собак.

Отсмеявшись и вволю покувыркавшись под потолком, чтобы хоть немного, насколько это вообще возможно в сложившихся обстоятельствах, размяться, Анна Валентиновна, которая, строго говоря, больше даже формально не являлась Анной Валентиновной, но надо же хоть как-то ее называть, а повторять всякий раз, как положено: «Девятнадцатый Изгнанный Безымянный Император Благословенного Союза Шуккумарейской, Нивской, Лар-Имухханской, Туэрской, Шаш-Ашашуйской и Сахэренийской Туманностей, а также сорока девяти Великих Живых Окраинных Потоков», – нам не то чтобы лень, просто тяжеловесный почетный титул совершенно не сочетается с легкомысленной неопределенностью этого существа; «Анна Валентиновна», при всей условности этого антропонима, и то лучше. Поэтому будем считать, что именно Анна Валентиновна, всласть накувыркавшись под потолком, наспех приняла форму, условно соответствующую ситуации «короткий отдых в середине трудного дня» и призвала к себе визиря. Или министра. Или старшего советника – черт знает, как его на самом деле следует называть. Строго говоря, Мастер Ташшаай, Объединяющий Несоединимые Потоки, не являлся ни тем, ни другим, не третьим. Но он, безусловно, был именно тем, кого следует призывать во всех непростых случаях для оказания помощи Изгнанному Императору. И в во всех остальных случаях тоже – просто для радости, для чего еще и нужны друзья.

Мастер Ташшаай и Изгнанный Император Анна Валентиновна дружили с детства, и это само по себе довольно удивительный факт. Обычно у Императоров даже в детстве не бывает друзей. Но не потому что они – будущие Императоры и зазнаются, просто поди подружись с тем, кто с момента рождения больше жизни любит своего невидимого близнеца. Так уж устроены Императоры шести Туманностей и сорока девяти Потоков – у каждого непременно должен быть невидимый близнец, который официально приходит к власти после того, как Император удаляется в добровольное изгнание. Штука в том, что управлять сложной, подвижной, неопределенной системой реальностей может только такое же сложное существо, состоящее из двух близнецов, один из которых невидим и проявляется только в делах, а другой – видим, но отсутствует настолько, насколько вообще можно отсутствовать, оставаясь в живых. То есть находится за пределами не только подвластных ему Туманностей и Потоков, но и самой возможности их вообразить.

Короче, с Императорами шести Туманностей и сорока девяти Потоков все сложно. Но не настолько печально, как, наверное, может показаться, поскольку близнецы все равно всегда остаются вместе, чем больше расстояние между ними, тем острей они ощущают свое единство, чего еще и желать.

Теперь, когда мы – не то чтобы действительно разобрались, как обстоят дела с Изгнанным Императором шести Туманностей и сорока девяти Потоков – но хотя бы сделали вид, будто пытаемся разобраться, а это лучше, чем ничего, можно вернуться к Анне Валентиновне, которая как раз обнялась с Мастером Ташшааем, явившимся по ее императорскому приказу и просто навестить старого друга. В первую очередь – навестить. Мастер Ташшаай никогда не стал бы настолько хорошим визирем-министром-советником-черт-его-знает-кем, если бы не был преданным другом, который любит Изгнанного Императора почти так же сильно, как тот – своего невидимого близнеца.

– Соскучилась? – наконец спросил Мастер Ташшаай.

Вопрос, во-первых, риторический: и так ясно, что да. Во-вторых, на самом деле он не имеет ни малейшего отношения к глаголу «скучать». Жители Шуккумарейской Туманности, из числа которых неизменно избираются Императоры всего Благословенного Союза, испытывают скуку только в глубокой старости и тогда сразу понимают, что пришла пора умирать, точнее, превращаться в нечто принципиально иное, чтобы как следует встряхнуться. Поэтому «соскучилась» в устах Мастера Ташшаая гораздо ближе к «проголодалась», но если мы переведем его вопрос дословно, может показаться, будто визирь всерьез беспокоится о пропитании Анны Валентиновны, а это, конечно, не так. В-третьих, в нашем вольном пересказе Мастер Ташшаай обращается к Анне Валентиновне, как к женщине, а это тоже неправда. В шуккумарейском языке нет окончаний ни мужского, ни женского рода, и это понятно. Какие могут быть окончания, какие женщины, какие мужчины? У чуваков даже какой-то определенной формы нет.

Но если мы сейчас начнем всерьез заморачиваться с тонкостями дословного перевода с шуккумарейского, история на этом сразу же закончится – по сугубо техническим причинам. И остатки нашего разума закончатся вместе с ней. Поэтому ограничимся очень условным, приблизительным переводом: Мастер Ташшаай спросил Изгнанного Императора Анну Валентиновну: «Соскучилась?» – и она честно ответила: «Да». И снова его обняла.

– …Когда выйду в отставку, будем год просто летать ночью над пляжем, греться под звездами и лопать мороженое, – мечтательно сказала Анна Валентиновна. – Только мы, звезды, море и очень много мороженого, прикинь.

– Эй, осторожней, а то я сейчас заплачу! – пригрозил Мастер Ташшаай. – А потом вернусь домой и устрою государственный переворот с целью досрочного свержения твоего императорского величества. Очень уж охота мороженого. И полетать вместе над морем. И выспаться наконец.

– Да я бы сама тебя попросила устроить переворот, – вздохнула Анна Валентиновна. – Просто будущего Изгнанного Императора жалко. Совсем молодой еще, можно сказать, ребенок. Надо дать ему погулять. Мне же когда-то дали. А ведь Восемнадцатый Император в гораздо более трудные времена сюда попал. Я бы на его месте точно досрочно сбежала, а он ничего, дотерпел до конца срока правления. И я как-нибудь дотерплю!

– Я знаю, – серьезно кивнул Мастер Ташшаай. – Великодушие и стойкость свойственны тебе в полной мере. Я не всерьез говорю о перевороте. А просто дразнюсь. Ты лучше знаешь что? Призывай меня почаще. Всего восемь раз за целый твой год – это, конечно… Не смею выказывать недовольство своему Императору, поэтому ладно, скажу так: это, конечно, лучше, чем ничего.

– Ну все-таки нехорошо призывать тебя совсем без причины, отвлекая от важной работы, – вздохнула Анна Валентиновна. – Сказано: Вселенной управляет каприз, а Императором – долг. Я и сегодня, будем честны, превысила полномочия, призвала тебя без особой надобности, поддавшись своему любопытству. Ну и самой обычной обиде, если начистоту.

– Обиде? – нахмурился Мастер Ташшаай. – Тебя кто-то обидел? Ты знаешь, что по закону я не имею права вносить какие бы то ни было изменения в реальность, ставшую убежищем Императора. Но если тебя здесь обидели, я этот закон своими руками перепишу!

– Как Император, я в гневе от твоей непочтительности к закону, – улыбнулась Анна Валентиновна. – Но как частное лицо, которым когда-нибудь снова стану, заранее исполнена благодарности. Однако не беспокойся, друг. Речь не о настоящей обиде. Никто не причинил мне вреда. Просто сегодня вечером один невоспитанный незнакомец обратился ко мне с вопросом: «Ты зачем переродился в эту скучную тетку?»

– Довольно обидно звучит, – согласился Мастер Ташшаай.

– Дело не в этом, – отмахнулась Анна Валентиновна. – Он не гражданин Благословенного Союза и не обязан проявлять почтительность, – и, помолчав, честно добавила: – Впрочем, я теперь думаю, что несколько перестаралась, выбирая облик, который позволит не выделяться среди остальных людей. Надо было заранее предвидеть, что мне быстро надоест казаться полным ничтожеством.

– Собираешься принять меры? Изменить оболочку, биографию и судьбу прямо сейчас, не дожидаясь конца срока изгнания? – оживился Мастер Ташшаай, который за долгие годы придворной службы истосковался по безответственным поступкам и нелепым авантюрам. А кто бы на его месте не.

– Ни в коем случае, – отрезала Анна Валентиновна. – Несоответствие текущего облика моим эмоциональным потребностям немного досадно, но не настолько, чтобы хлопотать ради его исправлений, а потом разбираться с последствиями. К тому же мое настроение, сам знаешь, переменчиво. Готова спорить, что уже завтра это происшествие начнет меня забавлять. Впрочем, оно уже сейчас меня забавляет. И пробуждает во мне любопытство.

– Любопытство? Но что любопытного в том, что какой-то неизвестный нам человек дурно воспитан?

– Любопытно не это. А то, что невоспитанный незнакомец обратился ко мне: «Бедный мой император». Можешь такое вообразить?

– Он знает, кто ты? – ахнул Мастер Ташшаай.

– Возможно. Но скорее всего, все-таки просто случайно угадал. Он показался мне самым обычным человеком, не одним из тех, кто способен видеть вещи, как есть. С другой стороны, много ли я могу увидеть зрением этого тела? Вдруг я чего-то не разглядела? И теперь гадаю: кто он? Один из наших стариков, перед смертью пустившихся во все тяжкие в поисках развлечений? Или обитатель одной из союзных реальностей, где принято высылать особо опасных преступников на окраины дальних миров? Или один из наших прежних императоров совершает сентиментальный вояж по своей бывшей темнице? Или просто какое-нибудь мелкое локальное божество? Они тут водятся, хотя от меня упорно скрываются. Не хотят знакомиться. Не любят чужаков… Но знаешь, самой забавной мне все-таки кажется версия, что он – действительно самый обычный человек. Просто вот настолько везучий. Ну или, наоборот, смотря что считать удачей. Я бы хотела, чтобы ты на него взглянул. Ты здесь не в изгнании, а в гостях, у тебя ясный взор.

– Просто взглянул, и все? – недоверчиво переспросил Мастер Ташшаай.

– Ну, если это все-таки кто-то из наших, он, по уму, заслужил строгий выговор. Будь ты хоть трижды неприкаянный странник, а со своим Изгнанным Императором так поступать нельзя. Мне, знаешь, и без глупых шуток непросто живется…

– Это да, – сочувственно подтвердил Мастер Ташшаай, вот прямо сейчас совсем не визирь, а друг.

– …а если он просто такой удачливый человек, его удача заслуживает награды, – продолжила Анна Валентиновна. – Сможет взять – будет большой молодец.

– Прости, Марысенька, – сказала Анна Валентиновна, впуская кошку в квартиру. – Мы засиделись, конечно. Но ничего не поделаешь, это мой старый друг. Кто ж тебе виноват, что ты нас без формы видеть не можешь – что его, что меня.

Кошка адресовала хозяйке укоризненный взгляд и затопала прямо к холодильнику. Намек был ясен: провинилась – плати. Впрочем, дополнительный ужин она действительно заслужила, – думала Анна Валентиновна. – Почти три часа на балконе сидела. Трудно быть моей кошкой. Но все-таки лучше, чем как раньше – ничьей.

Покормив кошку, подошла к зеркалу. Смотреть на свое отражение сейчас было смешно, как всегда после очередного обретения формы. Никогда, наверное, не привыкну, – думала Анна Валентиновна. И с удовольствием мысленно повторяла нелепое слово, у которого нет даже примерных аналогов в родном шуккумарейском, потому что не существует самого понятия: – Ни-ког-да!

Мастер Ташшаай был бы не против вернуться к своему Императору целиком, чтобы снова обняться и еще поболтать, тем более, он еще и половины свежих дворцовых сплетен не пересказал, но ради спокойствия Императорской кошки вернулся всего на минуту, да и то в виде голоса. Сказал: «Действительно самый обычный мальчишка. Что делать будешь?»

– Что-нибудь, – легкомысленно ответила Анна Валентиновна. И добавила, чтобы не обижать старого друга: – Я пока не придумала. Потом обязательно расскажу.

Вот трусишка! – умилялась Анна Валентиновна, окутывая своего недавнего обидчика. Она никогда не презирала людей за способность испытывать страх. Еще бы они всего не боялись! – сочувственно вздыхала она. – Родись я человеком, небось сама стала бы жуткой трусихой после первой же разбитой коленки, обнаружив, как легко это тело ломается и как сильно при этом болит. Так что люди как раз очень неплохо держатся. В смысле как-то со своим страхом справляются. А иногда даже умудряются действовать наперекор ему. Вот и мальчишка, который бог знает что напридумывал своей бестолковой человеческой головой и уже попрощался с жизнью, вместо того, чтобы вопить от ужаса или попытаться сбежать, спросил, неумело притворяясь спокойным: «Чего тебе надо, туман?» Туману, то есть Анне Валентиновне это так понравилось, что она окончательно расхотела его воспитывать. В смысле продолжать пугать.

– Ты был совершенно прав, – сказала она таким специальным успокоительным голосом, каким обычно разговаривала только с кошкой и городскими сумасшедшими, которых как магнитом тянуло в ее магазин. – Тетка из меня действительно получилась довольно скучная. Но так и было задумано, поэтому не беда. Я сперва рассердилась и наверняка испортила тебе вечер: у людей, на которых я сержусь, все идет наперекосяк. Я была неправа, что сердилась. И теперь хочу загладить вину, сделать тебе подарок. Чего бы тебе хотелось больше всего на свете? Выбирай.

Это, конечно, выглядело внезапным проявлением немыслимой щедрости, но таковым не являлось. Анна Валентиновна заранее с собой договорилась: если мальчишка пожелает чего-нибудь обыкновенного, житейски полезного, чего всегда хотят люди – денег, успеха, легкой любви – придется оставить его в покое, пусть дрыхнет дальше, а назавтра забудет их встречу как страшный сон, каковым она, строго говоря, и является. Жалко, но ничего не поделаешь. У Анны Валентиновны, Девятнадцатого Изгнанного Безымянного Императора Благословенного Союза Шуккумарейской, Нивской, Лар-Имухханской, Туэрской, Шаш-Ашашуйской и Сахэренийской Туманностей, а также сорока девяти Великих Живых Окраинных Потоков, не было полномочий перераспределять житейские блага среди граждан посторонней реальности. А если бы даже и были, она бы просто поленилась возиться, устраивая чью бы то ни было жизнь. Не таких развлечений жаждала ее беспокойная душа.

Но если он пожелает чего-нибудь по-настоящему интересного, – без особой надежды думала Анна Валентиновна, – как-нибудь постараюсь это для него устроить. С человеком, который больше всего на свете хочет чего-нибудь по-настоящему интересного, стоит дружить.