Ламавин с самого начала не сомневался, что рано или поздно всё выяснится и его отпустят. Он ведь не хитрован, а добропорядочный мещанин! Их с кем-то спутали, а ночь в кутузке – далеко не самое худшее, что может случиться. Но после разговора с грозным Бед-Дуаром он слегка усомнился в своей правоте. Разумеется, за себя он мог поручиться, но Эдаль… теперь он иначе воспринимал её рассказы. Надо же, такое насочиняла – якобы хозяева Небесья поменяли её не с тем человеком! Да на что им это понадобиться могло? С другой стороны – если та, вторая, хитрованка какая-то, то господа Небожители об этом наверняка знали.

Голова Ламавина с такими сложными задачками разобраться не могла. И стало быть, надобно поступать именно так, как велел генерал – помалкивать и уматывать домой в Берестовье. Эдаль пусть сама выпутывается из неприятностей. В конце концов он её сюда не тянул, наоборот, отговаривал.

Ламавин вспомнил волосы женщины, синие глаза, пухлые губы. Представил всё прочее, до чего так и не успел добраться, и грустно вздохнул. А второй раз вздохнул, когда сообразил, что никто больше не подскажет, как верно вести торговлю, и что барыша он теперь нескоро дождётся.

Так и вздыхал, пока переходил широкую, мощённую узорчатой плиткой площадь перед тюрьмой. И когда свернул на улицу, ведущую к предместьям, вздыхал. А потом сообразил, что города-то он и не знает, где гостиница находится, понятия не имеет. Хорошо, хоть название запомнил: «Золотой Петух». Ещё подумал, когда первый раз вывеску увидел, – откуда тут петухам взяться?

Ламавин огляделся по сторонам, выискивая, у кого бы спросить дорогу. День едва начинался, но был таким сырым и промозглым, что соваться на улицу столичный люд не спешил. Когда-никогда протарахтит закрытый кабриолет или карета, и снова тихо. А из пешеходов поблизости лишь потрёпанного вида девица под зонтом стоит на углу, да кухарка с огромной корзиной спешит куда-то, должно быть на рынок либо в лавку. Ни у одной, ни у другой спрашивать дорогу, выказывая тем самым, что ты полный деревенщина и простофиля, не хотелось. Куда солиднее взять извозчика да велеть, чтобы вёз до гостиницы. На счастье, кошель с монетами тюремные крысы вернули.

Извозчика долго искать не пришлось, миновал первый перекрёсток – и вон он, пожалуйста. Тёмно-синее ландо выкатило из-за угла.

– Эй, эй, уважаемый! – бросился к нему Ламавин, размахивая рукой. – Постой! Свободен?

Сидевший под брезентовым пологом передка возница кивнул, притормозил машину. Ламавин проворно подбежал, распахнул дверь, забрался внутрь салона. Ландо дёрнулось и покатило, не дожидаясь указания, куда везти.

– В «Золотого Петуха» меня! – поспешил сообщить Ламавин, приотворив переднее окошко. И только тут понял, что в салоне машины он не один.

Невзрачного вида щуплый старичок сидел в углу. Маленькие глазки поблёскивали из-под надвинутой на лоб шляпы, разглядывая попутчика так пристально, словно пробуравить пытались. Камлотовый сюртук, штиблеты, лакированные туфли – столичная мода, – безудачником незнакомец явно не был, да и не станет безудачник на ландо разъезжать. Но при всём том – старик. Ламавину сделалось не по себе.

– Извиняйте… Я подумал, свободно тут.

Он попытался вновь приоткрыть окошко, чтобы велеть остановиться. Но странный попутчик быстро положил руку ему на локоть.

– Не суетись, парень. Привет тебе от твоего приятеля Трая.

От Трая?! Ламавин сообразил, что со всей этой ночной и утренней кутерьмой позабыл о друге. Удивлённо уставился на старика:

– Э-э-э… а он где?

– Гостит у меня, – ответил тот, точно это хоть что-то объясняло. – Всё лучше, чем в «казённом» номере, не так ли? Хотя тебя, смотрю, отпустили. А Эдаль, я так понимаю, нет?

– Нет, – нехотя признался Ламавин, – не отпустили.

– Плохо. И в чём её обвинили? Ну-ка рассказывай, что в тюрьме видел и слышал.

Ламавин вздрогнул, подозрительно покосился на старика. Не зря, выходит, генерал велел помалкивать. Его уже проверяют, даже Трая приплели. Сболтнёт лишнее, и пожалте назад за решётку. А то и похуже… Он упрямо покачал головой:

– Не буду я ничего рассказывать. И эт… велите остановить! Я, пожалуй, другого извозчика кликну. И вообче, я домой поеду, в Берестовье.

Старик смерил его взглядом, да так нехорошо, презрительно, что Ламавин ощутил, будто и ростом ниже делается – букашка букашкой.

– Вон оно как. Друзей выручать ты, значит, не собираешься. Кто же это тебя напугал? Кто велел молчать и убираться из города?

Ламавин не отвечал, сидел, угрюмо опустив голову.

– Да, парень, всерьёз ты струхнул, – продолжал старик. – Я тебя понимаю: любой испугается, узнав, что княжеское тело лапал. Или не только полапать успел?

– Чиво? – Ламавин изумлённо уставился на попутчика. – Эт кого я лапал?

– Да ты совсем простак, – хмыкнул старик. – В самом деле не догадался, что твоей Эдали тело великой княгини досталось? Так кто вас допрашивал? Комендант?

– Нет, – признался вконец обескураженный Ламавин. – Главный самый, его превосходительство Бед-Дуар.

Услышанная новость не укладывалась в голове. Эдаль менялась с великой княгиней?! Быть такого не может! Но если так… тогда это многое объясняло. Фальнар, хитрован, в Княжграде бывал, облик княжий знал. Градоначальник и подавно… Вот пакостники!

– Сам Бед-Дуар? – Старик был неприятно поражён. – Что ещё слышал? Да говори, говори, видишь, «главный секрет» я и так знаю!

Ламавин пожал плечами. Собственно, слышал он немного, разве что об «апартаментах».

– Я так разумею, не выпустит он её, – добавил в заключение рассказа. – Он на неё так пялился – у-у-у! Словно кот на мыша, того и гляди заглотит. Да и то, если б у меня столько власти было, я б тоже не выпустил.

Ламавин представил, как запер бы Эдаль и принудил… Или Кветку! А лучше – обеих. Фантазия получилась настолько заманчивой, что он улыбнулся, хоть было не до веселья.

Старик наоборот, нахмурился.

– Плохо дело, не добраться теперь до неё… – Он взглянул на Ламавина и посоветовал: – Что Бед-Дуар тебе сказал, всё исполни неукоснительно. Сейчас я тебя высажу у «Петуха», вещи собирай и на станцию, на ближайший дилижанс. Я б тебе посоветовал и в Берестовье не задерживаться. Продавай имущество и драпай куда подальше, где тебя никто не знает.

– Не глупый, сам скумекал, – буркнул Ламавин.

Продавать дом и лавку он не собирался, но после слов старика рассудил, что так будет правильно. Да и какая торговля без Эдали? Настроение опять испортилось. Он отвернулся к окошку и принялся разглядывать мелькавшие мимо дома, прохожих на тротуарах. Прохожих было мало, да и те прятались под капюшонами и зонтами – мокрый утренний туман обернулся унылым осенним дождиком. Лишь на одном перекрёстке он заметил человека, который никуда не торопился – несуразный оборванец-увалень сидел, скрючившись под крошечным козырьком запертого лабаза.

– Да эт ж… Ух ты! – Забывшись, Ламавин попытался вскочить, и тут же приложился макушкой о низкий потолок салона. Сел, схватившись за ушибленное место.

– Знакомого увидел? – без интереса спросил старик.

– А то! Это ж менщик мой, господин Фальнар… Тьфу, да какой он теперича господин! Не удержал удачу, хитрован!

– Хочешь взглянуть на него?

– Да на кой он мне… А чего ж, хочу! В рожу его наглую плюнуть хочу!

Старик не спорил. Открыл окошко, приказал вознице:

– Любезный, сдай-ка назад!

Ландо остановилось, затем медленно попятилось, поравнялось с оборванцем. Ламавин распахнул дверь:

– Эй, Фальнар! Как дела?

Рыжий оборванец вздрогнул, воровато покрутил головой, будто не мог понять, кто его зовёт, и только после этого решился посмотреть на богатого господина, высунувшегося из ландо. Был он таким худым и грязным, что у Ламавина кулаки зачесались, – так захотелось начистить рыло за неуважение к своему, хоть и бывшему, обличью. Сдержался, потому как это самое обличье чистить и пришлось бы.

– Ламавин… – Фальнар приоткрыл рот от изумления. И вдруг вскочил, кинулся к повозке. – Слава Небесам! Ох, здорово-то как! А то уж опасался я, что пропаду совсем.

Подбежал и, не долго думая, плюхнулся перед ступенькой на колени, прямо в лужу, так что грязные брызги полетели, заставив Ламавина отшатнуться. Запричитал:

– Ламавин, отдай моё тело! Давай вернём всё, как было! Снова молодым станешь. Так что, по рукам?

Ламавин сначала опешил от такого предложения, а потом чуть не задохнулся от возмущения. Упёр руки в бока, выставил вперёд брюхо:

– Молодым?! И бедным, да? А ты, стало быть, снова богатым?

– Да ты ведь не пропадёшь! Ты и сапожному ремеслу обучен, и…

– Вот и ты обучись! Тело своё жирное можешь забирать, когда пожелаешь, но лавку я не отдам! И дом не отдам!

– Как это? – Фальнар округлил глаза. – Это не справедливо будет! За молодость всегда доплачивают.

– Доплачивают, сколько договорятся. А мы с тобой не договоримся!

– Хорошо, давай половину лавки, я согласен!

– Ха! Половину ты Эдали отписал. Думал, что обхитрил меня? Вот и получай наказание! Ишь ты, о справедливости он вспомнил.

Он попытался захлопнуть дверь, но бывший бакалейщик уцепился в неё, словно репейник за штанину.

– Ламавин, я на половину половины согласен! Лавка пусть тебе остаётся, а дом продадим и монеты разделим. Представляешь, и лавка у тебя будет, и молодость! Чем не удача?

– Да пошёл ты к лешему!

И тут в разговор встрял старик, до того молча слушавший перепалку:

– Ладно, любезный, вставай, забирайся на запятки, с нами поедешь. Придумаем, как твоей беде пособить.

Из своего угла он не высовывался, так что вряд ли Фальнар его разглядел. Но приказание расслышал. Замер на секунду, потом вскочил:

– Премного благодарен! Я мигом!

– Да на кой нам этот хитрован сдался?! – возмутился Ламавин, едва ландо тронулось. – И куда эт он поедет «с нами»? Я так в «Золотого Петуха» еду, не забыли, уважаемый?

– Ошибаешься. Я передумал, поездка в Берестовье отменяется. Остаёшься в Княжграде, погостишь у меня, как и твой приятель.

– Эт с чего бы? Не, не пойдёт так! Мне генерал велел…

– Значит, ради того, чтобы друзьям помочь, ты не останешься?

– Да чем я им помогу? Только сам опять за решёткой окажусь.

– А монет заработать? Золота, сундуков эдак десять. Или двадцать.

Ламавин прикусил язык. Затем недоверчиво переспросил:

– Сколько-сколько?

– Пятьдесят сундуков.

Ламавин хихикнул. Представить пятьдесят сундуков, наполненных золотыми марками, он не мог. Да он и одного представить не мог, если честно!

– И где ж столько золота заработать можно? Каким таким ремеслом?

– Одним-единственным. – Старик ткнул указательным пальцем вверх. – Не желаешь этому ремеслу обучиться? Что-то мне подсказывает, в Небесье скоро свободные места появятся.

– А… э-э-э… – только и смог промямлить вытаращивший на него глаза Ламавин.

– И я подумал, что не откажешься. Кстати, называй меня Госфен.

Старик засмеялся. Нехорошо засмеялся, холодно и зло.

После полудня дождь прекратился, а ближе к вечеру серое покрывало туч истончилось, разорвалось, и солнечные лучи легли на Княжград. Ненадолго – часа не пройдёт, как светило опустится за холмы у западного горизонта, на улицах зажгут фонари, и весёлая вечерняя публика начнёт выползать из своих роскошных нор в поисках развлечений. А Бед-Дуар приедет домой, не торопясь отужинает, примет ванну, прочтёт вечерние газеты. И ляжет спать. Один. Сегодня он ни с кем не хотел делить ложе, слишком жива была в памяти золотоволосая женщина, так похожая на княгиню Бриану. И совсем непохожая!

Бед-Дуар снимал двухэтажный дом на берегу реки, там, где Верхний Город постепенно переходит в Нижний. Раньше здесь возвышалась крепостная стена. Собственно, дом и вырос из неё, воспользовавшись древней кладкой как фундаментом. Дом был небольшим, но уютным. А главное, он напоминал Бед-Дуару о тех временах, когда люди сами решали свою судьбу, могли сразиться с врагом в честном бою. О тех временах, когда над их головами не висела сверкающая друза Небесного Города.

Пешая прогулка от Цитадели до дома занимала сорок минут – если срезать путь и спускаться с холма по крутой тропинке. Но ходить пешком командующему не по чину, приходилось ездить в кабриолете кружной дорогой, по запруженным моторным и гужевым транспортом улицам. Выигрыша во времени почти не получалось.

Толстого краснорожего детину в кирзовых сапогах, дешёвом резиновом плаще и шляпе с опущенными полями Бед-Дуар заметил сразу. Тот стоял на углу улицы и ожесточённо махал рукой, привлекая к себе внимание проезжающего мимо генерала. Он мог бы и не стараться так – Бед-Дуар узнал его: тот самый провинциал, которого он допрашивал утром. И кому приказал немедленно убираться восвояси.

Генерал выругался сквозь зубы, но нога сама собой легла на педаль тормоза. Кабриолет замедлил ход, остановился. Потом сдал назад так, чтобы кабина поравнялась с толстяком. Бед-Дуар перегнулся через пассажирское сиденье, приоткрыл дверь:

– Какого лешего ты здесь делаешь? Ты что, не понял…

Толстяк не дал договорить. Быстро сунул ему в руку сложенный вчетверо лист бумаги, пробормотал:

– Просили вам передать, ваше превосходительство. Очень важное дело!

И прежде, чем Бед-Дуар потребовал объяснений, отпрянул от машины, натянул шляпу поглубже, поспешил к ближайшему проулку. Можно было его догнать, взять за шиворот… Бед-Дуар поглядел вслед толстяку, затем развернул лист, прочёл. Хмыкнул, прочёл вновь. Сунул послание в карман и тронул кабриолет с места.

Дома, переодевшись и поднявшись к себе в кабинет, он перечитал письмо снова, хоть уверен был, что запомнил с первого раза: «Если желаете поучаствовать в охоте на Небожителей, приходите в кофейню «Велюр» сегодня в десять вечера и ждите за крайним правым столиком. Постарайтесь, чтобы Вас не узнали». Подпись, ясное дело, отсутствовала.

Послание вполне могло быть глупой шуткой придворных дам или ловушкой интриганов. Проще всего было сжечь его в камине и забыть, разумнее всего – отправить вестового в казармы, поднять в ружьё караульную роту, оцепить весь квартал вокруг этого «Велюра», прочесать так, чтоб и мышь не улизнула. Первый вариант не годился потому, что записку передали ему, Бед-Дуару, командующему стражей. Второй – потому, что передал человек, приехавший с Эдалью Волич, дочерью сумасшедшей старухи, встретившей Светлых Богов. С женщиной, охоту за черепом которой Небожители поручили ему, Бед-Дуару, лучшему псу Наземья.

Поэтому, отужинав, Бед-Дуар не распорядился по обыкновению готовить ванну, а оделся попроще, набросил на плечи широкий плащ-накидку, нахлобучил шляпу, прицепил на бок старенькие ножны, – ни дать ни взять, землевладелец средней руки, приехавший в Княжград за какой-то надобностью. Если не знать, что кроме шпаги в ножнах у «землевладельца» припрятан кинжал в голенище и трёхзарядный болтострел на перевязи под мышкой.

Из дому Бед-Дуар вышел чёрным ходом и направился к тропинке, удобной хотя бы тем, что пожелавший увязаться следом остаться незамеченным не сумеет. Впрочем, за ним не следили. В Верхнем Городе он взял первого встречного извозчика и распорядился доставить на улицу, соседнюю с той, где находился «Велюр», – город он знал прекрасно, а дополнительная предосторожность не повредит. Рассчитал Бед-Дуар верно: дверь кофейни он отворил ровно в десять вечера.

«Велюр» был заведением вполне заурядным, ни доброй, ни злой славы за ним не водилось. Генерал понял, почему встреча назначена именно здесь, как только вошёл: каждый столик прятался в отдельной нише, эфирные лампы если и имелись, то не горели, вместо них – разноцветные восковые шарики-свечи на столиках.

– Заказано, – буркнул Бед-Дуар половому и направился в самый угол помещения.

Половой не спорил. Больше того, едва посетитель уселся, как перед ним поставили чашечку кофе и рюмку. Кофе был густым, крепким, приправленным корицей, в рюмке – абрикосовый ликёр. Кто-то недурно изучил вкусы командующего княжьей стражей. Минут через десять – Бед-Дуар успел допить и кофе, и ликёр, – к столику подсел щупленький старичок. Он двигался так тихо и проворно, что казался тенью, призраком, возникшим прямо из полумрака кофейни.

– Добрый вечер.

Генерал не ответил. Старик подождал, пока половой поставит перед ними чашечки с кофе и исчезнет, потом тихо, так что слова почти растворялись в льющейся из граммофона музыке, произнёс:

– Эдаль рассказала вам о своих приключениях на верхнем ярусе Небесного Города? О волшебных садах? О жизни одновременно в двух телах?

Бед-Дуар уверен был, что готов ко всему, но эта фраза застала его врасплох. Он вздрогнул, невольно подался вперёд, переспросил:

– О чём?

– Не рассказала, – удовлетворённо заключил старик. – Значит, с этого и начнём.

Рассказывал он долго и обстоятельно. Дважды прерывался, дожидаясь, пока подадут очередные чашечки с кофе. А закончил словами:

– Я думаю, нынешние хозяева Небесья чересчур долго правят миром. Пора найти им замену.

Бед-Дуар усмехнулся. Их разговор за чашечкой кофе вполне соответствовал обещанию – «охота на Небожителей». Надо же…

– Ты выжил из ума от старости. Правильнее всего было бы прикончить тебя прямо здесь, не вставая из-за стола, – чтобы не сеял смуту в умах. На что ты рассчитывал, пытаясь втянуть меня в свой глупый заговор?

– Да, я рискую, – не стал спорить старик. – Но это наша единственная возможность, другой не будет. Потому что не будет второй такой, как эта женщина. Она – особенная. Если бы я верил в сказки, я решил бы, что её к нам послали… впрочем, я в сказки не верю. А вы?

– Ты смеёшься надо мной?

– Отнюдь. Я маленький человек, чтобы позволить себе подобное, но я люблю разгадывать чужие тайны. Например, такую: зачем командующий княжьей стражей ищет следы давно забытых богов по всей державе?

Бед-Дуар нахмурился.

– Я горец по рождению. На моей родине древних богов не забыли. Считай, их поиски – моя прихоть.

– Конечно, – кивнул старик. – Прихоть такого важного человека – аргумент веский. Так каков ваш ответ? Вы согласны участвовать в деле?

– Разумеется нет. То, что ты предложил, – авантюра. Захватить Небесный Город невозможно. Любой, кто попытается это сделать, погибнет, как погиб еретик Веттрайя.

– Веттрайя… Никто не знает, что с ним случилось. Он исчез без следа.

– Какой ещё след тебе нужен? Сообщники признались, что сбросили его с дирижабля. Люди не птицы, летать не умеют!

– Разве что боги им помогут… Светлые Боги.

Старик вздохнул, начал подниматься.

– Снадобье оставь, – потребовал Бед-Дуар. – Хочу проверить, как оно действует.

Госфен послушно сунул руку в карман, вытащил белый пакетик, положил на стол.

– Здесь четыре дозы. Первый приём – завтра утром, ровно в десять. Второй, на всякий случай, – в пять пополудни. Чаще нельзя, опасно.

– А дальше? Ты сказал, здесь четыре дозы.

Госфен скривил губы в улыбке:

– Дальше будем договариваться через Трая и Эдаль, если всё выйдет, как задумано. Нет – завтра в это время на этом месте.

«Апартаменты», куда поместили Эдаль, ничем не походили на камеру в подземелье. Скорее, их можно было сравнить с гостиничным номером: две комнаты, спальня и гостиная, кровать с пружинным матрасом и чистым льняным бельём, деревянная мебель, ковры на полу. А главное, здесь было тепло – чугунные батареи под окнами так и пышели жаром, видно, уголька в тюремной котельной не жалели. Единственное, что не давало забыть, где ты находишься, – толстая железная дверь и забранные решёткой окна с матовыми стёклами.

Однако при всём своём комфорте «апартаменты» оказались изолированными куда надёжнее, чем подземелье. Эдаль поняла это, когда пришло время обеда. Вместо скрежета отпираемых запоров она услышала мелодичный звонок за спиной. Обернулась поспешно и заметила, как в углу гостиной из пола выскользнул железный столик-лоток с расставленными на нём блюдами. Получалось, что она и лиц тюремщиков не увидит.

Время тянулось невыносимо медленно. Самое страшное – Эдаль не представляла, сколь долго её продержат взаперти. Кляла себя за трусость – нужно было потребовать, чтобы генерал прямо сказал, в чём её обвиняют и что собираются с ней делать. Ламавин, и тот пытался что-то доказывать, а она словно язык прикусила. Понимала, глупости это – задним числом рассуждать. Куда там требовать, когда этот страшный Бед-Дуар на неё так смотрел… не то что одежду, кожу взглядом сдирал. Одного воспоминания достаточно, чтоб озноб прошиб.

Занять себя было решительно нечем, а от размышлений и предположений о собственной незадачливой судьбе голова начинала пухнуть. Эдаль то металась по комнатам, как запертая в клетке пантера, то сидела недвижно, уставившись в одну точку. Когда свет за матовыми стёклышками померк и очертания предметов в комнатах начали растворяться в полумраке, она не сразу и сообразила, что наступил вечер. После ужина, чтобы как-то скоротать время, долго и неторопливо мылась под душем. С невесёлой улыбкой прикинула, что за номер с такими удобствами пришлось бы выложить кучу монет, а здесь она ими пользуется за казённый счёт. И готова вдвое больше монет выложить, только бы от этих удобств избавиться!

На стене гостиной висели ходики, исправно отстукивающие время. В десять Эдаль решила, что пора ложиться спать. Но раздеться, погасить свет и остаться один на один с темнотой она не смогла. Так и задремала, сидя в кресле. Проснулась, когда ходики показывали час пополуночи. Рука, на которую опиралась, затекла, пальцы онемели, потеряли чувствительность, а когда принялась их тереть, в тело словно мириады острых крошечных иголок вонзились. Обругав себя за трусость, Эдаль перешла в спальню, расшнуровала и сбросила платье, стянула чулки, погасила свет и юркнула под одеяло. Решила – пусть будет что будет! И заснула.

Вновь проснулась она от звонка, сообщившего, что завтрак подан. Час спустя загромыхали запоры отпираемой двери. Эдаль вскочила, догадываясь, кого сейчас увидит. И не ошиблась – на пороге стоял Бед-Дуар.

– Пошли! – Генерал повелительно качнул головой.

«Даже доброго утра не пожелал!» – мелькнула в голове глупая мысль. Высказать её вслух Эдаль не посмела, челюсти будто судорогой свело. Она потянулась было за манто, но Бед-Дуар остановил:

– Это ни к чему. Там тепло.

Значит, выводить из тюрьмы её не собирались.

И верно, генерал привёл её в тот самый кабинет, где допрашивал накануне. Перед тем как усесться в кресло за тяжёлым дубовым столом, внимательно посмотрел на висевшие на стене ходики, такие же как в камере Эдали. Торопился куда-то? Неизвестно. Во всяком случае, ей он присесть не предложил. Смерил взглядом с головы до пят – точно, раздел! – потребовал:

– Теперь я хочу услышать всю правду о тебе.

Эдаль растерялась:

– Я всё вчера рассказала. Я не врала!

– Что ты дочь рыбака, беднорождённая девка, пожелавшая заработать монет на мене? Банальная история, какие случаются тысячу раз на дню.

– Это правда!

– Правда. Но это не вся правда о тебе. Это вот такая крохотная часть правды. – Генерал свёл большой и указательный пальцы так, что зазор между ними оказался не более четверти дюйма. – А я хочу узнать её всю.

– Но я не знаю, о чём ещё рассказывать!

– Я помогу. Начнём с простого вопроса – ты знаешь, кому принадлежало твоё нынешнее тело?

– Нет, я же гово…

– Оно принадлежало великой княгине Бриане.

– Что?! – Брови Эдали взлетели вверх. Она изумлённо оглядела себя, будто видела первый раз. – Великой княгине? Я не знала, честно! Так из-за этого меня упрятали за решётку? Но я же не нарочно, это Небожители! Пусть дадут мне любое другое тело, я согласна! Пусть вернут моё собственное!

Бед-Дуар засмеялся. Затем поднялся из-за стола, обошёл его вокруг, остановился за спиной Эдали. Ноги женщины сразу стали ватными. Почудилось, что этот страшный человек вонзит ей кинжал под лопатку.

Кинжалом Бед-Дуар не ударил. Склонился к уху и тихо произнёс:

– Разумеется, это сделали Небожители. И они не напутали – тело великой княгини предназначалось именно тебе, девке-беднорождённой, надумавшей сбежать из родных мест. Это я как раз понимаю, не ты первая, не ты последняя. Я не понимаю, почему ты до сих пор жива, если ты та, за кого себя выдаёшь?

– Я не знаю, о чём вы говорите… – пролепетала Эдаль.

– Объясню. Князьям, как и всем людям, нужно меняться, чтобы не стареть – тайны в этом нет никакой. Но вот вопрос – а куда подевались те, кто менялся с ними? Почему никто не хвастается, что был менщиком у самого великого князя? Или у княгини – она ведь часто меняется. Ты никогда не задумывалась об этом?

Он замолчал. Молчание длилось так долго, что Эдаль решилась повернуться и спросить:

– И что с ними… с нами случается? Проклятье и правда существует?

– Существует. Только свекровь великой княгини никакого отношения к нему не имеет. Это по просьбе Брианы Небожители насылают «проклятье» на безродных бедняков, которым обманом всучивают её старые тела. И новые она получает у Небожителей – у них всегда есть запас. Как Небожители пополняют свои запасы, ты уже поняла – на собственном опыте. Где эти запасы хранятся, знаешь не хуже меня. Лучше! Ты ведь часто наведываешься в небесный сад, не так ли?

Эдаль вздрогнула. Она ничего не рассказывала генералу о волшебном саде! Или Трая стражники тоже схватили?!

– Откуда вы знаете?

– Забыла, кто я такой? Мне положено знать всё, что творится в Тарусии. И вопросы здесь задаю тоже я. И желаю получать на них правдивые ответы. – Неожиданно он вцепился своими железными пальцами в её плечи. – Кто ты такая на самом деле, Эдаль Волич? Небожители ничего не смогли сделать с твоими мозгами. Больше того, они даже тело у тебя забрать не смогли – после мены ты по-прежнему распоряжаешься ним. И после этого ты пытаешься убедить меня, что ты обычная девка? Признайся честно, ты одна из них?!

Это было так страшно, что у Эдали сердце замерло на миг, потом заколотилось бешено. Ни страха, ни сомнения не осталось, одно лишь отчаяние. Она закричала:

– Неправда, я никакая не Небожительница! Я человек! А их я… я ненавижу Небожителей! – Слёзы брызнули из глаз.

Что-то дрогнуло в каменном лице генерала. Железные клещи разжались, Бед-Дуар удивлённо поднёс палец к её щеке, коснулся мокрой дорожки. Попытался вытереть. Вдруг обнял, прижал к груди. Это было так… так непонятно, неправильно. И приятно. Эдаль, не раздумывая, не соображая, что делает, ткнулась лицом в широкую, мускулистую грудь и заплакала громко, навзрыд. А сильная ладонь гладила её по голове, словно маленькую, и глухой, чуть надтреснутый голос шептал:

– Ну всё, всё, не плачь. Успокойся.

Как долго они стояли обнявшись, Эдаль не знала. Внезапно генерал отстранился, вновь взглянул на часы. Буркнул: «Пора!» Налил в стакан воды из графина, вынул из кармана мундира маленький конвертик, вытряхнул из него в стакан белые крупинки. Вода зашипела, поднялась пенной шапкой и снова сделалась прозрачной. Бед-Дуар протянул стакан Эдали:

– Выпей!

Она испуганно попятилась:

– Это что, яд?

– Надеюсь, что нет. Снадобье, чтобы попасть в небесный сад. Ты должна найти там своего приятеля Трая Горника и растормошить его. Если получится, иди за ним, он знает, что делать. Нет… значит нет. Посмотрим, что из всего этого получится.

Эдаль хотела спросить, куда они с Траем должны идти, но не успела. Ходики принялись отбивать десять, и Бед-Дуар поднёс стакан к её губам:

– Пей!

Вода в стакане была сладковатой, приятной на вкус.