4
Накануне похорон той девочки я весь день был вне себя от волнения. Я помню, что шестой урок был таким занудным, скучнее, чем молчание матери. Я также помню, что каждую перемену стоял у доски объявлений и смотрел на фото девочки с объявления о пропаже. Возможно, тогда я сказал про себя: «Ты не переживай за друга, я буду о нём заботиться».
После уроков я вернулся домой, мамы не было. На двери холодильника была записка: «Я ушла в сельскохозяйственный банк в городе. Помой руки, сделай домашнее задание. Еда на кухне в шкафчике».
«Я закончил домашнее задание, схожу проведать Сынхвана» – также написав записку, я прикрепил её магнитиком. Я был уверен, что, если мама проверит, позвонив Сынхвану, точно ли я пошёл к нему, то он ей это подтвердит. Тем более что именно он помог мне ходить навещать О́ни. Он также показал мне маленькую калитку для собак и дорогу за забором. Ещё он купил мне средство от комаров, действие которого длится аж целых семь часов.
Я достал из портфеля книги, положил туда пакетик с кормом, средство от комаров, еду и перекусы от мамы. Наполненный ранец я надел на плечи и выбрался во двор через окно.
Окно девочки всегда было слегка приоткрыто. На нём была сетка от москитов, но она не мешала заглянуть в комнату. Поэтому при каждой возможности я туда заглядывал. В тот день я также остановился у её окна и посмотрел внутрь. Я сразу увидел её фотографию. Большие чёрные глаза смотрели на меня. Они словно упрекали меня и обижались, что каждую ночь я игнорирую её, когда она зовёт меня, и что я прячусь за занавесками и не иду.
Я отвернулся и отошёл от окна, хотя мне хотелось задержаться у него подольше, но что-то неприятное будто толкало меня в спину. Словно кто-то вот-вот меня схватит. Стоя у окна девочки, я всё время это ощущал.
Проход для собак я нашёл сразу, как и все другие ориентиры. Вход к озеру номер один, водонапорная башня, причал, место, где заканчивается дорога, выход на тропинку к ферме «Серён», ольховый лес, заброшенный дом на ферме, дерево со свисающими вниз плодами хурмы размером с грецкие орехи. Затем закрытый загон – это уже пункт назначения. Когда я открыл настежь дверь, солнечный свет наполнил помещение, и я увидел бетонный проход. По обеим его сторонам был проложен деревянный настил. Сливная канава для навоза была прикрыта доской. Проход был отгорожен заграждением из металлических ржавых прутьев. Не оглядываясь, я направился прямо внутрь. Сынхван сказал, что в самом углу деревянный пол провалился и там дырка. В ней и находится убежище О́ни.
«О́ни, О́ни», – подойдя к яме, шёпотом позвал я. Мне очень хотелось перепрыгнуть через ограду, но я сдержался: кот мог испугаться и убежать. Я вскрыл пакет с кормом и потихоньку положил его внутри за оградой и стал ждать. Долго ждать не пришлось, О́ни показался из своего убежища – ещё и минуты не прошло. Сынхван сказал, что О́ни – это «собакокот». Выглядит он как рысь, а по характеру дворняга. Если относиться к нему по-доброму, то он без всяких опасений совершенно расположится к тебе. Иногда он даже может пойти с тобой погулять. После того как О́ни съел корм, он потёрся подбородком о железные прутья. Я истолковал это как сигнал, что могу зайти к нему в гости.
Убежище О́ни выглядело именно так, как мне описал Сынхван. Оно было достаточно просторным и надёжным, так что мы с О́ни поместились в нём вместе безо всяких проблем. Единственное, о чём не рассказал мне Сынхван, так это о розовом пледе. В уголке пледа было вышито имя, от которого забилось сердце, – О Серён.
Я намазался средством от комаров и прислонился спиной к ящику. Я особо не обращал внимания на вонь, которая шла отовсюду, и на жаркую погоду. С одной стороны, я был слегка взволнован, с другой – было очень уютно. Я почувствовал, будто я сейчас в комнате Серён. От этого приятного ощущения я начал дремать. Через некоторое время во сне я проник в её комнату.
Она лежала на кровати на спине. Длинные распущенные волосы, белые щёки, длинные ноги. Голая, только в одних трусиках. Именно так она выглядела каждую ночь, когда звала меня, спрятавшись за кипарисом. Разве что сейчас у неё были закрыты глаза, и руки вытянуты вдоль туловища. Забравшись на стол, я присел на корточки и стал на неё смотреть. Я смотрел на неё долго-долго, не моргая. До тех пор, пока чья-то рука не встряхнула меня во сне.
Открыв глаза, я сразу увидел мужчину, сидящего на полу. Это был её папа. Я испугался и почувствовал неловкость. С другой стороны, я насторожился, у меня появилось к нему враждебное чувство, как при первой нашей встрече. Как он сюда пришёл?
О́ни, который спал на моих коленях, уже не было. Похоже, он сразу спрятался, как только появился папа Серён. Это означало, что О́ни не любит этого человека.
«Что ты тут делаешь?» – спросил папа Серён.
Я поднялся с пола и встал перед ним.
«Это же не ваш лесопарк. Зачем спрашиваете?»
«Это кошачий дом моей дочери».
Он посмотрел на мой портфель, лежащий в деревянном ящике, и улыбнулся.
«Ты пришёл сюда даже с вещами. О́ни и тебя пригласил?»
Я почувствовал, что ошибся, так как подумал, что он сейчас меня ударит, а он просто протянул руку, чтобы пожать её. Я немного помедлил, думая, ответить тем же или молча наблюдать за ним.
«А вы какими судьбами оказались здесь?»
«Я прихожу сюда, потому что меня иногда приглашает О́ни».
Он встал.
«Однако я даже представить себе не мог, что ты валяешься на пледе моей дочери».
Улыбка слетела с его губ. Выражение лица стало таким же, каким было тогда в лесопарке, когда я впервые с ним столкнулся. Ну, конечно, я не ошибся. Все-таки он придирается ко мне. Я сунул руки в карманы брюк, поднял голову и посмотрел прямо ему в глаза. Он сказал то, чего я не ожидал.
«Ты знаешь, что завтра будут похороны моей Серён?»
Я знал об этом, но ничего не ответил.
«Завтра в десять утра на причале мы поднимем душу Серён из озера».
Я не совсем понял, поэтому промолчал.
«Я приглашаю тебя, потому что благодарен тебе за заботу о её друге. Тем более что после похорон ты больше не увидишь комнату моей дочери, я её запру».
Я почувствовал, что весь покраснел, и сразу вспомнил неприятное ощущение, которое появлялось каждый раз, когда я стоял у её окна. И я тут же предположил, что он наверняка наблюдал за мной со стороны леса. Я надел ранец и перебрался через ограду. Я шёл по проходу, изо всех сил стараясь не бежать. Когда я дошёл до входа, раздался его голос.
«Ты придёшь?»
Я немного поколебался, прежде чем оглянулся.
«Я хотел бы, чтобы об этом знали только мы с тобой».
Я принял его приглашение. Даже Сынхвану не стал говорить. Тогда я думал, что всё это произошло по воле случая. Однако сейчас, прочитав роман Сынхвана, я понял, что всё было спланировано О Ёнчжэ. Он испытывал моего отца, используя свою погибшую дочь и меня. Однако мне до сих пор непонятно, для чего он это делал. То ли просто хотел помучить моего отца, то ли это было чем-то вроде плацдарма для последующих действий.
У меня возникло ещё очень много вопросов. О чём беседовали следователи с мамой, когда приходили к нам домой? О каких «двух вещах» О Ёнчжэ попросил разузнать своих пособников? Какой злой дух вставал между колодцем и моим отцом? А также почему мой отец мучился и ломал голову над тем, куда спрятать мои кроссовки?
Наверняка ответы на все эти вопросы можно найти дальше, в остальной части романа, но я не хотел больше читать. А список вопросов продолжал расширяться. Почему Сынхван написал этот роман? Чтобы опубликовать? Непохоже, поскольку он использовал настоящие имена всех действующих лиц. Может быть, он хотел показать его мне? Тогда для чего? Может, для того, чтобы я узнал правду? Однако вообще было непонятно, где в романе реальные факты, не говоря уже о том, где кроется правда. Непонятно, как Сынхван узнал все эти тайные мотивы, которые скрывались за фактами. Особенно удивила глава об О Ёнчжэ. Мне казалось, что это просто его фантазия. Главы о моих родителях вполне можно было написать, проведя небольшое расследование. Про них ему могли рассказать сёстры и братья моих родителей. А если отец сам рассказал, то тем более. Но с О Ёнчжэ дело обстояло совсем иначе. Кто мог рассказать о нём, тем более о его внутреннем мире? Его дочь и он сам уже погибли если верить написанному в романе, его жены в то время не было на озере Серёнхо. Она даже не пришла на похороны дочери. Что, Сынхван общался с их душами?
Ладно. Предположим, что так. Именно привидения ему рассказали. Но если всё это не может опровергнуть тот факт, что преступление совершил мой отец, то какой смысл искать правду?
Я оставил роман и открыл тетрадь с газетными вырезками. Там в хронологическом порядке на её страницы были вклеены статьи из ежедневной газеты. Их я видел впервые. Однако они были похожи на статьи из жёлтого издания «Sunday Magazine». За исключением статей о моей матери и О Ёнчжэ.
Тело мамы нашли в нижней части реки Серёнган, на расстоянии шестидесяти километров от озера Серёнхо, спустя четыре дня после трагедии. Смерть наступила из-за повреждения в области черепа. Согласно публикациям, мой папа ударил её тупым предметом по голове и, уже мёртвую, сбросил в воду со второго моста. Точно так же он свернул шею девочки и скинул её в озеро. Прокуратура предполагала, что и О Ёнчжэ погиб подобным же образом. При задержании папы на месте преступления обнаружили дубинку, на которой были следы крови О Ёнчжэ, Сынхвана и моего отца. Во время ареста он был без сознания. Его сразу же отвезли в больницу, жизнь папы была под угрозой. В нескольких местах у него было сломано запястье правой руки и порвана связка, сломаны нос и подбородок, выбиты зубы, на левой ступне из-за сломанной кости была открытая рана. Эту рану он получил за два дня до происшествия, и у него по этой причине начался сепсис. Одна из статей заканчивалась словами о том, что полиция прилагает все усилия, чтобы найти тело О Ёнчжэ.
В конце тетради были подклеены газетные вырезки, в которых рассказывалось о том, что мой отец уже десятый день находится в реанимации, а кроме того, что он дважды был на грани жизни и смерти, но пришёл в себя. Говорилось и о том, что его выписали из больницы и перевезли в тюрьму. Далее шли статьи о судебном процессе. Однако не было ни одной, где было бы указано, что тело О Ёнчжэ нашли. Если Сынхван собрал все газетные материалы, ничего не упуская, то тогда можно считать О Ёнчжэ не погибшим, а пропавшим без вести.
Я закрыл тетрадь и начал просматривать письма. Все они пришли на абонентский ящик почты города Хэнам. Их отправили из французского города Амьен. Отправителем была Мун Хаён. Это имя я встречал в романе Сынхвана. Она была женой О Ёнчжэ, но с Сынхваном знакома не была. Я ещё больше запутался. Почему она писала письма Сынхвану? И к тому же было их не одно, а целых девять.
Я развернул первое письмо.
Я уже несколько дней не сплю. Каждую ночь тихо выхожу во двор, чтобы подруга Ина не проснулась. Просто стою под яблоней. Похоже, что Ина беспокоится, видя меня в таком состоянии. С другой стороны, мне кажется, она поняла, о чём я мучительно думаю. Вчера она сказала мне следующее: «Хаён, поступай, как хочешь. Делай что угодно. Не для кого-то, а для себя».
Я ответила: «Хорошо».
После того убийства я ни разу не говорила о своей дочери. Потому что это для меня как дамба. Если она даст течь, то может полностью разрушить ограждения и затопить меня. Несмотря на это, я приняла решение об этом рассказать.
Правда, я не знаю, что я могу рассказать. В то время меня не было рядом с дочерью, и я ничем не могла ей помочь. Даже не знала, что с ней случилось. Я узнала о её смерти, только когда уже ничего нельзя было изменить. Я не знала, что произошло с моей дочерью, потому что находилась в Касабланке, чтобы продлить своё пребывание во Франции. Бродя в порту незнакомой страны, я была полностью погружена в своё горе и страдания, которые преподнесла мне жизнь.
О смерти дочери я узнала только после похорон. Я не могла ни есть, ни спать. Как ей было одиноко, страшно и больно! Когда я думала об этом, мне казалось, что тот факт, что я жива, – это страшное преступление. Я несколько раз пыталась покончить жизнь самоубийством, после этого еле нашла в себе силы жить. Жить с помощью гнева и ненависти к убийце дочери, прикрывая своё чувство вины. Конечно, я знала, что это меня опустошает.
Ваше первое письмо дало мне повод разозлиться ещё больше. Я решила, что вы бесстыжий циник. Потому что вы были писателем и написали про убийство моей дочери, ещё вы потребовали от меня, чтобы я всё рассказала о дочери, о себе и муже. Но, с другой стороны, я испугалась. Как вы узнали адрес, который не знает даже мой муж? А вдруг вы его пособник? Может быть, это его хитрый план вернуть меня в Корею?
Поэтому я связалась с родителями. Папа сказал, что это он дал вам мой адрес, и добавил, что вы человек, который сохранил заколку Серён и её ему передал. Поэтому страх ушёл, но гнев не исчез. Я подумала, что, даже если вы относились к моей дочери по-доброму, обращаться ко мне с такой бестактной просьбой нельзя.
Когда я получила вашу посылку, я была в большом замешательстве. Незаконченная рукопись толщиной с солидный словарь содержала жестокую правду, о которой я не знала. Я много раз думала, почему вы написали эту историю и так мучаете меня. Может, вы желаете денег и славы? Или просто хотите похвастаться перед людьми, что вы знаете то, чего никто не знает, впрочем, и не хочет знать. Я сожгла рукопись, но это не помогло. Я жила и живо представляла, как дочь переживала все эти ужасы. Последний образ моей дочери низверг меня в ад. Я вас ненавидела и решила, что если вы ещё раз пришлёте мне письмо, то ни за что не открою его, а сразу сожгу.
А вы оказались сообразительным. Когда я получила от вас третье письмо и увидела маленькую фотографию, приклеенную на конверте, я даже подумала, что вы, наверно, читаете мою душу, хоть нас и разделяет океан. Я не могла ни порвать, ни сжечь эту фотографию. Место на фото было для меня слишком знакомым. Когда я думала о дочери, она всегда возникала в памяти именно на фоне этой местности. Туманная дорога перед особняком, фонари, живая изгородь из туй, мужчина и мальчик, идущие вместе в сторону центральной дороги – именно они заставили меня открыть ваше письмо.
Вы сказали, что это его сын.
Вы сказали, что этот ребёнок сейчас загнан на край света.
Вы сказали, что вы хотите рассказать ему правду.
Вы сказали, что вы хотите его освободить.
Я подумала, что так нельзя. Нельзя этого допустить. Этот мальчик должен быть загнан в ещё более страшное место и ещё дальше, чем край земли. С петлёй на шее висеть ему над обрывом и долго-долго жить в страданиях, как живу я сейчас…
И вчера поздно вечером я стояла под этой яблоней. До рассвета я неподвижно стояла в темноте. И я увидела одного мальчика, ровесника моей дочери, которого я никогда раньше не видела. Даже не знала о его существовании. Как и моя дочь, он стоял перед лицом смерти, уготованной ему руками не одного человека, а целого мира. И я увидела еженедельный журнал под названием «Sunday Magazine», который вы мне прислали, и школьные протоколы о переводе и академотпуске, которые случались много раз, и жестокую руку мужа, которая выталкивает мальчика на край света. Я также видела множество рук, которые с осуждением, гневом и проклятием душили ребёнка, вцепившись в его шею. Среди этих рук я видела и свою.
Я буду писать вам письма в форме ответов на ваши вопросы. Хочу также предупредить вас кое о чём.
Я прожила с мужем двенадцать лет. Значит, я знаю его так же хорошо, как он меня. Но, несмотря на это, мне кажется, особой пользы не будет, если я начну рассказывать о нём от себя, потому что уверена: я во всем буду себя оправдывать. Я долго думала и решила, что буду писать о нём от его лица. Значит, вы будете задавать мне вопросы не о мне самой, а О Ёнчжэ. Или просто думайте, что вы получаете ответ не от меня, а от О Ёнчжэ.
У меня к вам просьба. Когда завершите роман, пришлите мне, пожалуйста, один экземпляр. Я тоже хочу знать правду.
Ина зовет меня с первого этажа завтракать. Мне пора идти.
С уважением,
Мун Хаён
Я вложил письмо обратно в конверт. На нём стояла дата отправления – 20 января этого года. Остальные письма я не читал. Мне было страшно. Страшно от её тоски, которую я узнал только много лет спустя, и от её жалости и снисходительности ко мне, которые я никак не мог понять. Я очень хотел сказать ей, чтобы она не жалела меня и не относилась ко мне снисходительно. Я ничего от неё не хочу.
У меня было такое ощущение, будто я увидел слёзы многочисленных жертв, мысли о которых я намеренно от себя отгонял. Стараясь не думать о них, я сел, повернувшись к окну, и посмотрел в него. Я долго-долго смотрел на стёкла, испачканные морской солью и грязью. Вдруг мне показалось удивительным, что я до сих пор смотрел на небо, облака, луну, падающие звёзды, дождь, метель, море и маяк через эти грязные окна. И я почувствовал внезапный голод.
Я пошёл на кухню. Набрал воды в кастрюлю и поставил на газовую плитку. Затем открыл дверцу кухонного шкафа и долго думал, что же я хотел отсюда достать? На глаза попалась кухонная тряпка, которая засохла комком, после того как её отжали. Кажется, она лежала там как минимум месяца три. То есть с ранней осени прошлого года, когда умерла жена председателя молодёжной организации.
Я взял тряпку и вышел. Стоя на ветру, я начал протирать окна своей комнаты. Из-под тряпки падали крупинки морской соли. Стёкла стали ещё грязнее и туманнее. Как и мои мысли в голове. Значит, О Ёнчжэ ещё жив? Мне показалось, что Мун Хаён в это верит. Есть ли основания у этой веры? Может быть, она верит этому, потому что верит, что он не может умереть? Может быть, Сынхван знал, что меня преследует О Ёнчжэ? Согласно письму Мун Хаён, это вполне возможно. Когда он это узнал? Почему О Ёнчжэ меня не убил? Возможностей у него было много. Почему он меня просто гонял с одного места на другое?
«Малыш». Услышав эти слова, я остановился. У ворот стоял председатель молодёжной организации.
«Что ты там делаешь? Оставил кастрюлю на включённой плитке».
Только сейчас я вспомнил, что хотел достать из кухонного шкафа не тряпку, а рамён.
«Кастрюля сгорела?»
«Хорошо, что только кастрюля. Ты что, идиот? Хорошо, что я во сне почувствовал что-то неладное и вышел посмотреть. Иначе дом бы тоже сгорел».
Я вернулся в комнату. Я давно забыл про голод и про то, чем занимался до этого. Я по привычке сел за стол и стал смотреть в экран ноутбука. Там были открыты две папки с флешки.
«Озеро Серёнхо». «Материалы».
Я открыл папку «Материалы». В самом верху списка был видеофайл под названием «Атлантида». Ниже были одни МР-3-файлы. Из них я открыл файл под номером 1. Некоторое время были слышны непонятные звуки. Затем раздался низкий и гулкий мужской голос.
«Меня больше всего радует, когда я представляю, как рос Совон. Фотографии, которые ты мне присылал на каждый его день рождения, я наклеил на стене. Чем больше смотрю на них, тем удивительнее. Особенно когда Совон до пятнадцати лет выглядел мальчиком, а в шестнадцать резко превратился в юношу. Если бы я всё время был рядом с моим Совоном, я бы наверняка не заметил такой магический прыжок во времени. Я до сих пор представляю именно тот день, когда Совон пошёл в школу. Я чётко вижу его. Мой Совон был самым благородным мальчиком из нескольких сотен детей, которые собрались в актовом зале. Я почувствовал тогда за него большую гордость и решил обязательно рассказать об этом Совону, когда он станет мужчиной…»
Я быстро закрыл файл. Мои руки сильно дрожали. Это был голос, который я изо всех сил пытался забыть. Возможно, я действительно забыл его, потому что понял, кто это, только прослушав достаточно много. Может быть, это было естественно: последний раз я слышал голос отца, когда он звонил мне по телефону.
Я выключил ноутбук, потому что больше никогда уже не хотел слышать этот голос. Я не хотел также читать роман. Если я скажу, что все эти «не хотел» из-за того, что мне тяжело снова убедиться в том, что преступление совершил мой отец, то это было бы ложью. Меня мучил сам папа. Он не тот гигант, которого я помню. Он был глупцом и очень слабым, пугливым человеком. Мне совсем не хочется увидеть его таким ничтожным и маленьким. Я задыхался от ничтожности отцовой жизни. Однако, закрыв файл и выключив ноутбук, я не мог выключить внутри себя голос этого мужчины.
«Совон!»
Я отвернулся от стола и открыл дверцу холодильника. Я стоял перед ним, совсем забыв, что хотел достать.
«Совон!»
Я закрыл холодильник и сел в углу комнаты. За окном дул порывистый ветер. Сквозь ветер он опять позвал меня:
«Совон!»
Я думал, что это больше не собьёт меня с толку. Я думал, что ничто не будет меня так беспокоить. А оказалось, что всё не так. Из-за его голоса, доносившегося со всех сторон и точно кидавшегося на меня, я, как растерянный маленький мальчик, не знал, что делать. Я очень хотел выбежать на улицу и спросить кого-нибудь, как мне быть. Что делать, чтобы остановить этот голос?
