Я коротал время, перечитывая все письма Мун Хаён. Сынхван не вернулся, хотя было уже начало одиннадцатого. Всё было ясно. Чем больше проходило времени и чем яснее я всё понимал, тем труднее было принимать происходящее. Оставалась вероятность того, что он вернётся завтра утром, будто с ним ничего не случилось. Возможно, он сейчас один занимается подготовкой к похоронам отца. К тому же уже случалось, что он отсутствовал в течение двух дней.

Но эти мысли не утешали меня и не могли принести никакого облегчения. Просто я упорно не хотел признавать того, что случилось. Хотя интуиция и логика говорили об одном и том же. Вопросы, на которые я не находил ответа, проносились в моей голове подобно стае летучих мышей.

Кто же прислал мне рукопись и все материалы Сынхвана? И зачем он это сделал? А где сейчас О Ёнчжэ? Верно ли, что он убил мою маму? И правда ли то, что он убрал Сынхвана? По какой причине он дал мне прожить в этой деревне целый год? И как он мог заранее узнать о дате смертной казни?

Занавески на окне закачались от ветра. Я раздвинул их. Однако за окном ничего не было видно – вокруг рамы налип снег, а стекло покрывал иней.

Я вернулся к столу. Теперь, как мне казалось, я понял, что находилось за невидимым окном. Это была рука. Рука О Ёнчжэ, которая сотрясала мою жизнь. Я был йо-йо, подвешенным к его пальцам. О Ёнчжэ кидал меня в разные стороны и, подбрасывая, снова притягивал к себе обратно. Он семь лет ждал этого момента. Он не желал дать мне хоть где-то задержаться надолго. Это была его первая цель. Я должен был скитаться, переезжая с места на место, чтобы никто не интересовался мной, даже если я исчезну навсегда. И заодно он наслаждался своей местью. Можно ли позволить сыну убийцы своей дочери жить спокойно? Даже если обязательно настанет момент, когда он меня убьёт? Все эти семь лет я убегал от него изо всех сил, и однако всё это время я был у него в руках. Я осознал это только сейчас; Сынхван, думаю, знал об этом давно. А О Ёнчжэ было известно, что Сынхван под него копает. Возможно, он знал также и о том, что Сынхван пишет про него роман.

Я вскипятил воду и заварил очень крепкий кофе, от которого сводило всё во рту. Всех этих шумных летучих мышей я отловил и запер в дальнем уголке своего сознания. Я отбросил также беспокойство о Сынхване и начал размышлять над советом Мун Хаён.

Мои кроссовки «Найк» были приглашением О Ёнчжэ. Я думаю, что с наступлением утра за мной придут «охотничьи собаки». Однако я не намерен их ждать. Я не собираюсь допустить, чтобы меня, как и семь лет назад, похитили во сне. А бежать я и вовсе не планирую.

Я достал чистый лист бумаги и взял ручку. Мне не понадобилось и десяти минут, чтобы написать то, что я хотел. Я, можно сказать, не сочинял, а просто писал под диктовку то, что я много раз мысленно писал в своём сердце и стирал. Такой текст люди обычно называют предсмертной запиской, но у меня для него другое название – «Сани», сани с собачьей упряжкой, которые отвезут добычу к охотнику.

Письма Мун Хаён, рукописи Сынхвана и его материалы я положил в коробку и спрятал её в вентиляционном люке под потолком в туалете. На стол я положил кроссовки и ноутбук Сынхвана. В ноутбуке остались только тексты, которые Сынхван писал и обрабатывал для одного писателя. Приведя комнату в порядок, я принялся за джинсы. Я немного распорол на них пояс, достал лезвие для бритвы и положил его в прорезь. Затем снова слегка зашил пояс по шву, чтобы его можно было легко оторвать. Небольшой кусок торчавшей нитки я засунул внутрь джинсов. На руку я надел часы Сынхвана с функцией диктофона. Потом я надел на себя пуховик, положил в карман завещание, надел кепку, а поверх неё прикрепил фонарик. Что касается ножа для погружений, я взял его было в руку, но недолго думая вернул на место. Я был на сто процентов в безопасности. До получения тела отца оставалось более девяти часов. До этого времени я не смогу умереть, даже если очень этого захочу, Ёнчжэ мне этого попросту не позволит.

Около полуночи я вышел из дома. Я смотал в кольцо бади-лайн, повесил его на плечо и пошёл в сторону маяка. Свет маяка мерцал над морем, словно танцуя. Было такое ощущение, будто ветер управляет даже световыми волнами. Между бликами света то появлялся, то исчезал тёмный горизонт. Я подумал о двенадцатилетнем мальчике, который стоит за спиной у времени. О чём мечтал мальчик, стоя на краю поля сорго и глядя на свет маяка за горами? Что он представлял себе, чувствуя запах моря, доносившийся сквозь туман? Что заточило душу этого мальчика в колодце посреди поля сорго? Может быть, мой дедушка, его отец? Или, как говорил папа, он сам себя заточил? Освободился ли он теперь?

За маяком был лес с красными соснами. В начале тропинки, ведущей в глубь леса, виднелись следы от машин. Видел ли я их полдня назад, когда возвращался с каменного острова? Я не мог вспомнить. Я только вспомнил мужчину, стоявшего рядом с маяком и смотревшего на меня.

Я хотел войти в лес и проверить, стоит ли там машина, но передумал. Я должен вести себя непривычно, как человек, находящийся под воздействием пережитого шока. Ещё я должен начать действовать сразу, как пойму, где находится следящий за мной человек. Все мои органы чувств пытались уловить, что происходит за моей спиной, но ничего не обнаруживали. В таком случае за мной могли следить из маяка или из леса.

Дверь на маяк была не заперта. Она плавно открылась, словно её петли были смазаны маслом. Внутри было темно. Когда я включил фонарик, перед глазами возникла винтовая лестница. Я поднялся на второй этаж. Там дверь была закрыта, поэтому я направился дальше, на третий этаж. Я однажды приходил сюда. Просто так, от скуки. Помню, что на третьем этаже была комната с выходом на галерею. Её использовал смотритель маяка, когда на маяке ещё работали люди.

Я кончиками пальцев толкнул дверь, и она сразу открылась. Я сделал шаг внутрь, потом завёл руку за спину и закрыл дверь за собой. Я перевёл рубильник на стене в верхнее положение. Удивительно, что свет загорелся. Я помнил, что в комнате было три двери. Одна дверь, через которую я только что вошёл, вторая, ведущая вверх на башню, в отсек освещения. Рядом с ней находилась ещё одна железная дверь, через которую можно выйти на галерею. Сверху там было окошко, в него можно посмотреть наружу. В комнате повсюду лежали вещи, которые оставил смотритель. Раскладушка, покрытая солдатским одеялом, деревянный стул, стол и даже маленький ручной электрогенератор. У стены прямо напротив двери, ведущей наверх, в башню, стояла железная жаровня, в которой можно было запечь большого страуса. Эта жаровня имела форму длинного ящика. Рядом с ней лежали дрова, её крышка была открыта и зафиксирована. Внутри были недогоревшие дрова. В этой комнате находились в том числе и современные вещи: электрический радиатор, мыло на умывальнике, висящее на стене полотенце, мусорная корзина, где лежали пустые коробки от готовых обедов из магазина.

Я решительным шагом направился к галерее. Когда я открыл дверь, ураганной силы морской ветер ворвался внутрь. Верёвка, висевшая на моём плече, ударила меня по лицу, и я спиной прогнулся назад. Закрыв за собой дверь, я присел на корточки и подёргал ограждение на галерее, проверяя его на прочность. Оно было достаточно крепким, так что о безопасности можно было не беспокоиться. Один конец верёвки я привязал к ограждению, а на другом конце завязал петлю и повесил её себе на шею. Я встал, ветер опять с силой ударил мне в лицо. Я невольно наклонился, схватился за перила, почти обнимая их, и посмотрел вниз.

Мой план заключался в следующем. Я спрыгну с этой галереи, совершив прыжок банджи. Однако моему плану «покончить с собой» мешал ветер. При таком ветре невозможно даже встать на перила. Значит, надо будет перелезть через них. Держась за ограждение с наружной стороны, я смогу прыгнуть, достаточно будет только разжать пальцы. Если я раскину руки, ветер бросит меня прямо на стену маяка. Тогда первой разобьётся моя голова или мне сломает бедро?

Затылком я почувствовал чей-то взгляд. Кто-то смотрел на меня в форточку. Я больше не колебался. Я поднял одну ногу и перекинул её через перила. С ноги, которая стояла на полу галереи, я перенёс центр тяжести наружу, за ограждение. Сильный ветер ударил мне в спину. Нога соскользнула, и я потерял равновесие. У меня перехватило дыхание. За мгновение до того, как ветер выбросил меня наружу, ко мне протянулась чья-то рука и схватила меня за спину. Эта рука была очень сильной. Обхватив моё туловище, она почти душила меня. Мужчина был крупного телосложения.

Я как мог сопротивлялся. Ругался самыми ужасными словами, выгибался, отбивался руками и ногами. Одновременно я, конечно, регулировал силу, чтобы мужчина меня не отпустил. Он в ответ извергал страшные ругательства и изо всех сил тащил меня к себе. Мне даже не пришлось прикидывать, когда прекратить сопротивление. Как только я оказался вновь с внутренней стороны ограждения, я сразу потерял сознание. Мне кажется, этот мужчина ударил меня кулаком в затылок.

По моим расчётам, я должен был открыть глаза в машине. Я предполагал, что меня повезут к озеру Серёнхо, туда же, где я был семь лет назад. Мое предположение ни на чём не основывалось, но я был почти уверен в этом. Однако я ошибся. Я не был ни в машине, ни на озере Серёнхо. Я по-прежнему находился на маяке. Мои руки были связаны за спиной, а ноги в лодыжках перетянуты верёвкой. Я сидел, прислонясь к двери, ведущей на башню. Но в одном я оказался прав: передо мной за столом, положив ногу на ногу, сидел О Ёнчжэ. А его помощник стоял у двери в комнату, заложив руки за спину.

«Очнулся?»

Коротко остриженные волосы, глаза, в которых были видны только чёрные зрачки, аккуратная линия подбородка, подтянутое тело. О Ёнчжэ выглядел абсолютно таким же, каким я его помнил. Словно он ни на год не состарился с тех пор. Я ощутил, как от злости у меня на лице вздулись вены. Всё-таки мы встретились.

«Прошло так много времени. Семь лет?»

Его голос был более мягким, чем я помнил. Если бы его дыхание не было учащённым, я бы даже не заметил, что он взволнован. На столе лежал мой рюкзак. В нём было всё, что я оставил в гостинице на столе. Видимо, он не нашёл только то, что я спрятал в вентиляционном люке в туалете.

«Мне сказали, что ты собирался заняться банджи-джампингом?»

Я дотронулся до правой руки и нащупал часы. Палец я просунул в пояс джинсов, нашёл короткий конец нитки – лезвие тоже было на месте.

«Ты был так сильно потрясён?»

О Ёнчжэ показал на телеграмму.

«Ну, нельзя же так остро реагировать. Тем более что у тебя завтра утром важное дело».

«Завтра мне нечего делать».

Чтобы сохранить безразличный вид, я перевёл взгляд на край стола.

«Не может такого быть. Он же твой отец».

«Я не знаю этого человека».

О Ёнчжэ улыбнулся. Его лицо странно искривилось.

«Этого человека… Ты же раньше обожал отца».

«За семь лет, пока я из-за него мотался по свету, он мне жутко опостылел».

«Мужчина не должен быть таким обидчивым. Один бедолага даже мог из-за этого погибнуть».

Может быть, он говорит сейчас о Сынхване? Когда я посмотрел на О Ёнчжэ, он опять улыбнулся.

«Он, конечно, тупой, но всё-таки взял тебя к себе и вырастил, став твоим благодетелем. Ты должен отблагодарить его за все пережитые трудности и за то, что он тебя воспитал. Завтра утром ты вместе с нами поедешь в Ыйван. Получишь тело и кремируешь его, затем мы поедем к озеру Серёнхо».

«Я не поеду».

«Поедешь. Потому что Сынхван также поедет с нами».

О Ёнчжэ обратился к сторожившему дверь помощнику и сказал:

«Приведи его».

Примерно через минуту помощник вошёл, неся перекинутого через плечо, как мешок, мужчину, похожего на Сынхвана. Он сбросил его напротив меня рядом с жаровней. Сынхван безвольно растянулся на полу. Руки, заведённые за спину, были в наручниках, ноги связаны. Я понял, что он без сознания. Я предполагал такое развитие событий, но когда увидел своими глазами, это меня потрясло больше, чем я ожидал. Я и до этого-то еле держался, а теперь у меня в голове всё перемешалось.

«Он не умер. Он крепко спит. Ты выполнишь, что я тебе скажу, и, возможно, он проснётся».

Я вдруг вспомнил, что О Ёнчжэ был врачом. Дантистом, питавшим слабость к снотворному. Я вспомнил, что семь лет назад в ту ночь он усыпил и О́ни и бросил его на острове вместе со мной. Вряд ли потому что боялся, что мне будет одиноко. Он сделал это специально, значит, у него была какая-то цель. Исходя из рукописей Сынхвана, я пытался понять, чего тогда хотел О Ёнчжэ.

Чтобы довести кого-то до сумасшествия, наверное, не найти лучшего места, чем озеро Серёнхо ночью. Особенно если человек хочет увидеть, как кто-то скачет в панике, как лягушка, которую ужалила оса, а потом прыгает в воду и гибнет. Тем более если этот кто-то двенадцатилетний мальчик. В то время я должен был утонуть у отца на глазах. Однако О Ёнчжэ не хотел, чтобы я запаниковал слишком рано, потерял сознание и умер, ему это было неинтересно. Может быть, поэтому он бросил туда и О́ни. Тем более что изначально он планировал наказать и кота. Других объяснений тому, что О́ни в ту ночь спал рядом со мной, я найти не мог. Возможно, поэтому Сынхван в своей рукописи и написал, что О Ёнчжэ пошёл на ферму и подлил в миску с водой снотворное. Достать подобный препарат врачу было так же легко, как богачу раздобыть деньги. Неужели О Ёнчжэ и сейчас намерен поиграть во врача?

Помощник стоял перед дверью, ожидая дальнейших указаний. У него были широкие, как бампер автомобиля, плечи. Мне стало почему-то любопытно: был ли этот помощник одним из тех двоих в униформе, похитивших меня семь лет назад? Сколько ему платят за это? Он получает за фактически сделанную работу или у него почасовая оплата? А может, его зарплата зависит от сложности задания? Или он заключает договор на какой-то срок? Не спросить ли об этом О Ёнчжэ?

«Ждите моих указаний за дверью».

Мужчина кивнул и вышел. О Ёнчжэ поднял мою записку и прочитал её. Кажется, это его сильно позабавило. Читая, он беспрерывно хихикал. Я наблюдал за Сынхваном. Он лежал в той же позе, в какой его бросили на пол, даже пальцем не пошевелил.

Когда я выходил из дома, у меня был такой расчёт. Я нужен О Ёнчжэ. Потому что забрать тело отца могу только я. Если я разыграю сцену самоубийства, то тот, кто следит за мной, обязательно себя выдаст. Ведь ему прежде всего надо будет меня остановить. А уж раз он покажется мне на глаза, ему ничего не останется, как отвести меня к О Ёнчжэ. Я был уверен, что, встретившись с ним, я увижу и Сынхвана. Я планировал записать признание О Ёнчжэ в убийстве моей матери. А утром, как и велит О Ёнчжэ, я поеду забрать тело отца. В тюрьме, даже если рядом будет О Ёнчжэ, у меня будет возможность сообщить обо всём полиции. Конечно, существовала опасность подвести Сынхвана, но лучшего способа я не находил. Это был мой самый лучший план, хотя, конечно, и он был несовершенен. Однако, когда я действительно увидел Сынхвана, я начал сомневаться. Правда ли, что это самый лучший план? Мне очень хотелось разбудить Сынхвана и спросить: стоит ли поступить так или нет?

«У меня есть вопрос».

Я незаметно нажал кнопку записи на часах. О Ёнчжэ посмотрел на меня.

«Мне вдруг стало любопытно. В ту ночь что ты хотел сделать со мной и отцом? Если бы ты нас убил, всем бы стало ясно, что это убийство. И ты первый оказался бы в списке подозреваемых, потому что Сынхван был жив».

«Ты молодец! Даже переживал за меня, – ухмыльнулся О Ёнчжэ. – Сынхван меня не беспокоил. Если бы всё пошло по плану, он мог бы только сказать, что видел сотрудников службы безопасности. Всю вину должен был взять на себя твой отец».

«А зачем ты мучил мою маму?»

«Твою маму? Я вроде слышал в новостях по телевизору, что её убил твой отец».

«Я спрашиваю, зачем ты приставал к моей маме?»

«Я – к твоей маме?»

О Ёнчжэ захихикал так же, как недавно, читая мою записку.

«Ты же приходил и приставал к моей маме каждый раз, когда она была на службе по ночам».

«А кто тебе это сказал? Твоя мама?»

«Я слышал телефонный разговор мамы с тётей. Мама говорила, что ты каждую ночь приходишь на охранный пост и пристаёшь к ней. Она думала, что ей, возможно, придётся бросить работу и что именно из-за этого управляющий Лим вместо мамы осматривал территорию и сам выполнял некоторые дела. Ещё Лим сказал маме, чтобы она не открывала окно, даже если ты придёшь и попросишь».

«Это сказала твоя мамаша своей мерзкой пастью? Я, О Ёнчжэ, приставал к этой сучке?!»

О Ёнчжэ поменял положение ног. Сразу было видно, что он сейчас крайне разозлён. В первую очередь он злился не потому, что его подозревают в сексуальных домогательствах, его раздражала личность самой этой женщины, в домогательствах к которой его заподозрили».

«Моей маме было очень противно. Я слышал, она вскрикнула: «Как он смеет!» – и рассказала сестре, что ты спрашивал у неё, что бы она хотела получить взамен».

«Ты знаешь, какая проблема была у этой сучки? – спросил О Ёнчжэ, отложив записку. – Это её язык. Сколько раз меня так и подмывало порвать ей пасть до ушей!»

Я слегка улыбнулся.

«Я тебя понимаю. Да, моя мама была консервативной. Ты, наверное, обиделся, когда она тебе отказала».

У Ёнчжэ сильно напряглось лицо, его ноздри широко раздувались.

«Слушай, ты, недоносок! Слушай внимательно! Я ни разу не хотел поиметь твою мать, а, наоборот, много раз хотел её убить. В ту ночь, когда твой отец вышел из контрольного пункта, я также вышел оттуда. Посреди второго моста я столкнулся с твоей матерью. Ей надо было в это время тихо валяться в библиотеке. Но она выбежала оттуда с бейсбольной битой. Увидев меня, она стала поносить меня на чём свет стоит, прямо напрашиваясь на то, чтобы я её прикончил. Я ничего не мог поделать. Она посмела требовать, чтобы я вернул её сына. Я мог бы стерпеть и это, просто хотел пройти мимо. На неё у меня не было времени. Тем более что её муженёк всё равно бы её утопил. Но эта сучка ударила меня бейсбольной битой по спине. У меня и так нос был разбит, я был сильно рассержен и очень торопился, так что снести этого уже не мог. Именно по этой причине я избил её до смерти».

Я был прав. Мама, как и Сынхван, освободилась от верёвок и бросилась меня искать. По пути она натолкнулась на О Ёнчжэ. Таким уж она была человеком, вполне была способна на то, о чем рассказал Ёнчжэ.

«Значит, ты убил мою мать. Верно?»

«Это нельзя назвать убийством. Это «исправление навечно».

Я молча смотрел на О Ёнчжэ.

«Я тоже хочу спросить у тебя. – О Ёнчжэ поднял с пола кроссовки и показал мне: – Где ты их нашёл? Я думал, что в ту ночь их унесло водой».

Я был удивлён. Значит, это не ты мне их прислал?

Я запутался. Тогда кто? Не может быть… Я посмотрел на Сынхвана, лежавшего напротив меня. В этот момент я сильно удивился. Его руки были за спиной, а большой палец на одной из них делал круговое движение. Конечно, вряд ли это происходит сейчас непроизвольно. А если по воле хозяина, то, стало быть, это сигнал, который мы использовали между собой во время погружений. Он означал «поднять сигнальную сосиску». Я смотрел между ног. Вряд ли он говорит про мою. Похоже, имеет в виду О Ёнчжэ. Каким же образом? Однако ответ я нашёл быстрее, чем думал.

«Развяжи Сынхвана, только тогда ты сможешь получить тело моего отца», – сказал я ему, хотя знал, что это невозможно.

О Ёнчжэ включил ноутбук.

«Недоносок, ты не в том положении, чтобы мне приказывать».

«Тогда как насчет Мун Хаён?»

Рука О Ёнчжэ, занятая включением ноутбука, замерла.

«Я имею в виду обмен: Сынхвана на неё».

Сынхван не двигался. О Ёнчжэ громко рассмеялся, он не ожидал услышать такую нелепость.

«У неё сейчас самая счастливая пора её жизни».

Он перестал смеяться.

«Месяц назад она вышла замуж за француза по имени Филипп, церемония проходила во дворе возле яблони».

Как я и ожидал, Мун Хаён была точкой воспламенения для О Ёнчжэ. Он моментально вспыхнул. Вынул что-то из кармана жакета, подошёл ко мне, как агент из «Матрицы», и ударил меня по лицу. В голове зазвенело, всё поплыло перед глазами. Я почувствовал, как что-то тёплое стекает по щеке. Очень долго я видел только какие-то звёздочки. Когда они исчезли, я увидел, чем он меня ударил. Такое я часто наблюдал в фильмах. Пистолет с глушителем.

«Что ты только что сказал своим нежным ротиком?»

Я пересказал ему содержание восьмого письма Мун Хаён, пытаясь убедить себя в том, что у О Ёнчжэ в руках водяной пистолет.

«Она сказала, что ты появился даже в Руане. Ты показал ей фотографию умершей дочки в гробу, и тебя арестовали. А Филипп был тем мужчиной, который помог ей тогда убежать. Пока ты в полиции искал переводчика, адвоката, а потом, в конце концов, был выслан из страны, она влюбилась в мужчину и через Касабланку уехала в Люксембург…»

Нетерпеливый стрелок опять ударил меня пистолетом. Причем по тому же самому месту, что и раньше. На этот раз я почувствовал не только боль, я понял, что теряю сознание. Я уже не был так уверен в том, что он не выстрелит в меня. Надо поискать другое средство вывести его из себя, только с более мягким действием. Я замолчал. А О Ёнчжэ не терпелось слушать дальше.

«Продолжай».

Сынхван, лёжа на месте, согнул ноги в сторону спины, словно занимался йогой. Я подумал, что он, наверное, пытается руками в наручниках развязать верёвку на ногах, поскольку вряд ли это было возможно сделать пальцами ног. Он тратил драгоценное время, которое я заработал для него ударами. Краем глаза я посматривал на пистолет.

«А на моём месте ты смог бы говорить дальше? Я сейчас даже описался».

Прежде чем я закончил фразу, стрелок опять ударил меня чуть ниже шеи. Он находился на расстоянии не более двадцати сантиметров от меня. И он снова ударил меня рукой, в которой держал пистолет. Кисловатая жидкость брызнула во рту на нёбо, в голове затрещали насекомые. Тело бил озноб. Я стал по-настоящему бояться этого сумасшедшего. Не потому, что он избивал меня, а потому, что он не обращал особого внимания на пистолет. Ёнчжэ ударил меня, совершенно не осознавая, что пистолет может нечаянно выстрелить в любую секунду. Как Мун Хаён смогла прожить с этим сумасшедшим целых двенадцать лет?

«Ты думаешь, что ты такой крепкий? – донёсся издали голос стрелка. – Ты думаешь, я слушал тебя, позволяя мне тыкать, потому что ты такой милый?»

А если не так, тогда почему? Я изо всех сил старался смотреть прямо в лицо О Ёнчжэ. Вскользь, краем глаза, я глянул на Сынхвана. Тот всячески пытался освободиться, но, похоже, это ему не очень удавалось. Казалось, он будто хочет согнуть не свою поясницу, а доску для сёрфинга.

«Если не хочешь поехать завтра в тюрьму весь в гипсе, то говори всё, что знаешь. Сперва расскажи, как ты об этом узнал?» – сказал стрелок.

«Получил по шее, вот и не выходит ничего сказать».

Мой голос был очень тихим, почти неразличимым. Ёнчжэ наклонился ко мне и спросил: «Что ты говоришь?»

«Я говорю, что я переписывался с твоей бывшей женой по электронной почте».

«По электронной…»

«Когда я сказал ей, что хочу узнать о тебе побольше, она стала присылать мне письма как бы от твоего лица».

Я сразу начал подбрасывать ему доказательства.

«Ты говоришь, что тебе любопытно узнать о прозвище «актер О»? Значит, ты наверняка сходил к моему двоюродному брату: кроме этого дурака, никто меня так не называет. А что? Как у него сейчас с автобизнесом? Конечно, это не моя забота, но я надеюсь, что ты не отдал ему свою машину, только чтобы разузнать о прозвище».

Поскольку я, тренируясь, повторял этот отрывок много раз, то мог легко его цитировать, не запинаясь. Пока я пересказывал содержание письма, волнение О Ёнчжэ постепенно улеглось. По крайней мере, по его лицу было видно, что стрелять он в меня не собирается.

«Как вы стали переписываться?»

Его голос стал намного спокойнее.

«Послушаешь содержание письма и узнаешь. Даже узнаешь, как она уехала из страны».

Немного помолчав, О Ёнчжэ вернулся к стулу. Направив пистолет мне в лицо, он закинул ногу на ногу. За это время Сынхван также вернулся в исходное положение.

«На этот раз будет не от твоего, а от её лица».

О Ёнчжэ двигал пистолетом вверх-вниз: «Говорю же тебе, продолжай».

«Это был не первый побег от мужа. Я трижды пыталась бежать. Два раза с дочерью, а последний раз одна. Первые два раза мой муж вернул меня за неделю. Меня поймали посланные им помощники. Они за два дня узнали наше местоположение. Мой муж, хотя и знал, где мы находимся, нарочно нас не трогал ещё несколько дней, давая страху в нас разгореться. Когда я уже начала сожалеть о том, что ушла из дома, да и деньги закончились, я стала переживать. На что я буду жить? Именно в это время он послал ко мне своих помощников. Меня, вернувшуюся домой, муж принимал очень тепло. Он называл этот период «периодом реанимации». Он меня вообще не трогал. Заботился, поступал так, чтобы я сама пожалела о своём уходе и чтобы чувствовала себя перед ним виноватой. К тому же он дарил мне много подарков. Но когда этот период заканчивался, для меня начинался настоящий ад. Так он воспитывал свою жену. Найти меня ему не составляло никакого труда. Деревня Серён маленькая. Чтобы уехать куда-то, обязательно нужен транспорт. Мой муж много чего мне купил, но машину так и не подарил. Не разрешил мне сдать на права. Чтобы уехать куда-то, мне надо было сесть на автобус или взять такси. Ещё у меня не было права распоряжаться деньгами. Я могла тратить только те деньги, которые он мне давал. Другого доступа к деньгам у меня не было. Втайне уехать от него куда-то было невозможно. За двенадцать лет такой жизни я превратилась в домашнюю кошку, которая не умеет даже ловить мышей. Он бил меня, и он же кормил меня, я довольствовалась этим и именно так и жила».

Мышцы на лице О Ёнчжэ опять напряглись, его зрачки расширились. Было видно, что теперь он не сомневается, что мы переписывались. Его лицо говорило о том, что он хочет слушать дальше.

«Ина, когда поняла моё положение, сразу сообщила обо всём моему отцу. Мой папа, когда услышал это от меня, нанял адвоката и начал искать способы решения проблемы. Способы, гарантирующие безопасность мне и моей дочери. Способы, дающие право воспитывать дочь и получать алименты. Я начала реализовывать данные адвокатом советы в ту ночь, когда потеряла ребёнка. Не торопясь, долго и потихоньку мы к этому готовились».

Наконец-то Сынхван смог выгнуть спину и ухватиться за свои лодыжки. А я, засунув палец за пояс джинсов, вытянул оттуда конец нитки. Швы сразу разошлись, и я достал лезвие.

«Я собрала записи, больничные выписки и фотографии. Отправила их отцу. Оформила заграничный паспорт, получила диплом об окончании кулинарных курсов, открыла счёт в банке и добыла деньги на оплату адвоката. Я копила, откладывая часть средств, которые выдавались мне на хозяйство, и продавая дорогие подарки мужа. Под предлогом того, что я хожу на кулинарные курсы, я вместе с дочерью выезжала в город С. Там я продала все свои украшения, сумочки, золотые изделия и часы. До того как их продать, я купила множество подделок. В течение двух лет я готовилась, но никак не могла решиться. Мне было страшно. Больше не из-за мужа, а из-за себя. Вдруг я не смогу пережить трудности жизни и вернусь обратно к нему? Я боялась, что из-за своей глупости и душевной слабости навечно потеряю единственный шанс обрести свободу».

Я пустил в ход лезвие, стараясь, чтобы не было видно движения моих плеч. Сынхван тоже отчаянно пытался развязать верёвки. Эмоциональное состояние О Ёнчжэ стремительно приближалось к кульминации. Похоже, он совсем забыл про Сынхвана, которого бросил около жаровни.

«Возможность убежать появилась у меня на годовщину свадьбы. О чём ещё я могла думать, когда искала телефон в укрытии от непогоды, после того как муж избил меня до полусмерти и бросил на перевале Хангерён? Зима на перевале была темнее тьмы моей жизни. Страх, что я могу умереть, заставил меня даже забыть про дочку. Мне казалось, что я готова отправиться куда угодно, хоть в ад, лишь бы туда никогда не добрался Ёнчжэ. Тем более что всё было готово для того, чтобы от него убежать. Отнять мобильный телефон и деньги и бросить меня в таком безлюдном месте – всё это моему мужу очень нравилось проделывать после того, как он меня изнасилует – также ради моего исправления. Поэтому у меня выработалась привычка прятать деньги в туфлях, когда мы семьёй уезжали куда-нибудь или путешествовали. Чем дальше от дома мы уезжали, тем больше заначек я делала. В моём почтовом ящике была также карточка, с которой можно было снимать деньги. Как только я приехала в Сеул, я первым делом купила билет во Францию. А остальные дела поручила отцу. После чего сразу же села в самолёт, пока не раздумала и меня не охватило сожаление…»

Сынхван уже совсем освободил ноги.

«…Сегодня я на этом закончу. С первого этажа Филипп зовёт меня ужинать. Ой, чуть не забыла. На следующей неделе мы переезжаем в Амьен. Как только приедем туда, я сразу установлю Интернет. Мастера приезжают здесь не так быстро, как в Корее, поэтому некоторое время я не смогу с вами переписываться. Если будет что-то срочное, то лучше напишите мне по обычной почте. Адрес следующий…»

Я на этом остановился. Моя верёвка была почти перерезана. О Ёнчжэ крепко сжал губы. Казалось, он перестал дышать.

«Я не владею французским, поэтому не знаю, как это прочесть».

После этих слов я молча смотрел, как О Ёнчжэ достает из верхнего кармана ручку.

«Диктуй по буквам».

Ёнчжэ переложил пистолет в левую руку. А на уведомлении о казни он готовился записать адрес.

«24, Rue de la Libération 80000 AMIENS FRANCE. Мун Хаён».

За спиной О Ёнчжэ бесшумно вставал Сынхван. Его руки по-прежнему сковывали наручники, но ноги были уже свободны. Значит, сейчас нужен был решающий удар.

«Ах да, она дала мне и номер сотового».

Ручка выскользнула из пальцев О Ёнчжэ.

Я спросил: «Его тоже продиктовать?»

«Диктуй быстрее».

Голос О Ёнчжэ дрожал. А рука, достающая сотовый телефон, дрожала ещё сильнее. Я коротко вдохнул и проверил в голове номер телефона.

«0033-6-34-67-72–32»

О Ёнчжэ набрал этот номер и сурово посмотрел на меня. Его глаза были чёрными. Пистолет был направлен мне в лоб, всем своим видом он словно говорил, что если я соврал, то он сразу меня застрелит. В комнате воцарилась тишина. На другом конце громко раздавались гудки, в конце концов, женский голос ответил. Мне не было слышно, что она сказала. Однако страшное волнение охватило лицо О Ёнчжэ. Он резко встал и назвал женщину по имени.

«Мун Хаён».

Я перерезал верёвку. В этот момент Сынхван ногой ударил О Ёнчжэ по руке, в которой был пистолет. О Ёнчжэ вскрикнул от неожиданности и обернулся. И тут Сынхван ударил ему ногой в челюсть. Голова Ёнчжэ откинулась назад, и он упал. А пистолет отлетел к двери. Я бросился туда со связанными ногами и на лету схватил падающий пистолет. Затем спиной подпёр дверь и, сидя, перерезал веревку на ногах. Помощник, услышав крики, начал толкать дверь. Железная дверь приоткрывалась под его натиском и тут же закрывалась. Я, сдерживая спиной удары, также подскакивал. Надо было закрыть дверь, но ручка была сломана. Я упирался ногами и толкал спиной дверь назад, пытаясь таким образом не дать ему войти. Если я сдамся, понятно, что случится. Хотя у меня и был теперь пистолет, в тире-то я никогда не был. Хорошо, если я хотя бы себя не покалечу. А Сынхван, который, может, и стреляет метко, в наручниках. И похоже, что пытавшихся ворваться в комнату было как минимум двое. При этом они наверняка были меткими стрелками.

Пока я боролся с дверью, Сынхван возвращал долги О Ёнчжэ за два прошедших дня, он не давал О Ёнчжэ времени вздохнуть. О Ёнчжэ встал с пола, но опять получил удар в челюсть, отлетел, стукнулся затылком о край жаровни и снова упал. Сынхван дважды ударил его в бок, и тот совсем лишился чувств. Но Сынхван продолжал пинать его и, в конце концов, приподняв, перекинул его в жаровню. Ёнчжэ не шевелился. Удары за дверью стали ещё сильнее и оглушительнее. Одни крики «Откройте!» могли сорвать дверь с петель. Сынхван подбежал ко мне и тоже стал подпирать её спиной.

«Ты встань и, когда я досчитаю до трёх, отпрыгни от двери и сразу направь на них пистолет».

Когда я встал, Сынхван начал считать.

«Раз. Два».

На счёт «три» мы оба отскочили от двери, она резко распахнулась, и внутрь ворвались двое вооружённых пистолетами мужчин. Я направил на них свой пистолет. И тут сообразил, что что-то не так. Оба они были совсем не те люди, которых я видел когда-то. Память тихим голосом подсказала мне, что они очень уж похожи на следователей – Профессионала и Начинающего. А Сынхван не без иронии произнёс: «Чего-то вы рановато».