Глава 51
Принадлежал он явно не Эмме, а взрослому человеку, скорее всего, мужчине.
Но какое бы облегчение я ни испытывал от этого весь остаток дня – спрятав палец на дне мусорного контейнера рядом со зданием суда, – мою душу все равно переполнял неописуемый ужас. В голове крутились тысячи сценариев того, как этот палец был отрезан от человеческого тела и попал в пластиковый контейнер на дне пакета «ФедЭкс», но все они были один страшнее другого.
Вернувшись домой, я сослался на неудачный день, головную боль, несварение желудка и нашел еще целую кучу причин, чтобы ни с кем не общаться. О том, чтобы рассказать о случившемся Элисон, не могло быть и речи. Ее и так постоянно выворачивало наизнанку, и лишний стресс был ей вовсе не нужен.
Пытаясь уснуть – или, иначе говоря, возвращаясь к своим грустным размышлениям, – я эгоистично пытался ответить на вопрос «Почему это случилось со мной?». В этой жизни я все делал правильно. По крайней мере, я пытался. Упорно работал. Соблюдал правила дорожного движения. Никогда не изменял жене. Старался быть хорошим отцом. Чем я тогда заслужил отрезанные пальцы в конверте?
Когда наступило утро, я был так рад, что ночь наконец закончилась, что вскочил с постели и приготовил Сэму завтрак, чтобы Элисон могла еще немного поспать.
После того как я навел порядок на кухне, Сэм предложил пойти погулять в лесу. Эта идея показалась мне замечательной. С того самого понедельника, когда Сэм закатил истерику, я все больше замечал, как он тоскует по Эмме, даже если он старался этого не показывать. Чем больше мы будем его чем-то занимать, тем лучше он будет себя чувствовать.
Когда мы вышли из дома, снаружи нас ждало прохладное и ясное утро. Траву покрывала серебристая роса. Осень в нашей части Вирджинии наступает медленно и поздно. Похоже было, что и в этом году нам ее не миновать.
Я позволил Сэму выбирать дорогу, если, конечно, это можно было назвать дорогой, и теперь шел позади него на некотором расстоянии, чтобы ветки, через которые он продирался, не хлестали меня в лицо.
Монолог Сэма то и дело прерывался восторженными восклицаниями, и мне нравилось, что он делится со мной своими открытиями. Эдакий очаровательный экзистенциальный кризис, при котором все, что он видел, становилось реальным только после того, как это увижу я. Как следствие, я слышал непрекращающийся поток восклицаний: «Пап, посмотри, какой паук!.. Пап, погляди, три дерева растут из одного корня!.. Пап, смотри, следы оленя!»
Мы все дальше углублялись в лес, и я шел и просто наслаждался его болтовней, думая о том, как, наверное, радостно жить в мире, где все сопровождается восклицательными знаками.
На содержание его возгласов я не обращал особого внимания до тех пор, пока не услышал:
– Пап, гляди, сколько стервятников!
Я действительно увидел семь или восемь американских грифов – с лысой головой и кривым, загнутым книзу клювом, – нависших над какой-то мертвечиной.
– Ого, – сказал я, просто потому, что именно это сын хотел от меня услышать.
Сэм остановился. Я подошел к нему и положил руку на плечо, словно пытаясь показать, что он в безопасности. До птиц было еще футов двести. Они наслаждались обильным завтраком, которого хватило бы на всех.
Я предположил, что это олень, потому как в наших краях не было других крупных зверей, способных привлечь такую стаю. Но что они клюют, сразу понять было невозможно. По крайней мере, поначалу.
Затем одна из птиц отлетела в сторону.
И я увидел пару стоптанных кожаных мокасин.
Мне понадобилось не больше четверти секунды, чтобы встать перед Сэмом и загородить ему обзор.
– Ну ладно, малыш, – сказал я, подхватывая его на руки и направляясь в противоположную сторону, – пора возвращаться домой.
Полагая, что это игра и я всего лишь хочу немного подурачиться, Сэм захихикал и стал вырываться.
– Ну па-ап!
– Мама вот-вот встанет. А поскольку записки мы ей не оставили, она будет волноваться.
– Из-за Эммы?
– Что ты имеешь в виду, «из-за Эммы»? – спросил я, хотя прекрасно понимал, что он хотел сказать.
– Со времен Эммы, – сказал он, говоря о сестре, будто об историческом событии, – мама всегда нервничает, когда меня нет рядом.
– Да, дружок, из-за Эммы.
Обратный путь был долог. Я пробирался через подлесок, а пятьдесят фунтов Сэма тянули меня вниз дополнительным грузом. Выбравшись из леса, я посадил его на плечи и оставшееся до дома расстояние преодолел размашистым шагом.
– Хочешь опять поиграть в гонки? – спросил я, опуская его на пол в гостиной.
Элисон была на кухне. Все еще в пижаме, она варила кофе, двигаясь неуклюже, будто до конца еще не проснувшись.
– Побудь с Сэмом и не выпускай его на улицу, – сказал я, все еще не в состоянии отдышаться.
– У нас все в порядке?
– Нет, у нас не все в порядке. Просто побудь с ним дома.
– Что происходит?
– Элисон, – в отчаянии сказал я, потом приблизился к ней и перешел на шепот, – у нас в лесу труп. Помнишь, ты вчера слышала два выстрела? Это стреляли в человека. И теперь он мертв.
– О господи, – простонала Элисон, поднося ко рту руки.
Я отошел к двери, собираясь выйти, но жена схватила меня за рубашку.
– Погоди, погоди… Это… Кто этот человек? Ты его знаешь?
– Понятия не имею, – солгал я.
– О господи, – повторила она, – думаешь, это дело рук похитителей?
– Никому другому это просто не нужно. Бедолага, вероятнее всего, случайно с ними столкнулся, и они…
Я изобразил жестом выстрел.
– И что ты собираешься делать?
– А ты как думаешь? Закопаю тело.
– Но…
– Что? Хочешь позвонить шерифу? Сюда приедут полицейские, судмедэксперты, окружной следователь. Одним словом, маленький пикник для представителей правоохранительных органов. Ты этого хочешь?
Жена ничего не ответила.
– Просто побудь с Сэмом дома. Я через час-два вернусь.
Элисон отпустила мою рубашку. Я вышел через черный ход, направился в гараж и взял лопату. Затем вернулся по собственным следам в лес и нашел место, где продолжали пировать грифы. Оказавшись чуть ближе, я побежал, крича и размахивая лопатой, пока они не улетели.
Я подошел к телу Герберта Трифта, которое теперь было полностью на виду. Птицы не успели сильно изуродовать тело. Основные повреждения ему нанесли люди, а не грифы.
Пуля снесла приличную часть верхней половины черепа. В груди зияла сквозная дыра. Это и были два выстрела, которые в четверг слышала Элисон.
Но этим дело не ограничилось. Труп был искалечен: на руке не хватало пальцев, что объясняло доставленную накануне в мой офис посылку. Чтобы затруднить идентификацию останков, убийца пошел на чудовищный шаг и вырвал жертве все зубы.
Все это превращало тело в кровавое месиво. Будучи судьей, я видел немало фотографий с мест преступлений и полагал, что научился с этим справляться. Но я был не прав. Я упал на колено, меня вырвало. Потом еще раз. Меня рвало, пока в желудке ничего не осталось.
С точки зрения закона я, конечно, не был повинен в его гибели. На спусковой крючок нажимал другой человек. Но как быть с совестью?
Я послал Герберта Трифта на смерть. И даже не объяснил, какой опасности он подвергался. В итоге он столкнулся с вооруженными убийцами совершенно безоружный, с одним фотоаппаратом в руках.
– Простите меня, – несколько раз произнес я, пытаясь взять себя в руки. – Мне очень, очень жаль.
Кому я обращал эти слова? Герберту Трифту? Деревьям?
Может быть, Богу? Кого-то из богов я явно сильно разозлил.
На ноги меня подняла та же самая сила, которая помогала все это пережить: Эмма. Если кто-то другой найдет тело и сообщит об этом властям, моя дочь за это жестоко поплатится.
Я отыскал лопату, в том же месте, где ее бросил, и стал копать футах в десяти от тела – достаточно далеко, чтобы на него не смотреть, но достаточно близко, чтобы без лишних усилий подтащить его к яме, когда она будет готова.
Медленно выгребая землю из ямы, я копал могилу Трифту, постепенно складывая в голове фрагменты истории, которая его к ней привела.
Все началось с того, что я разрешил ему следить за нашим домом. Проблема заключалась в том, что за ним наблюдали и другие люди, правда, без моего на то разрешения. Я о них знал, но почему-то не подумал, когда поручал Герберту следить за моей женой.
Перед мысленным взором возникла картина: вот, притаившись в лесу, Герберт наблюдает за нашим домом, используя в качестве бинокля телеобъектив своего фотоаппарата. Вот он с изумлением видит, что одновременно с ним за домом следит и один из похитителей, хотя их вполне могло быть двое и даже трое. Вот он поворачивается и бежит. Злодей стреляет ему в спину. Этого, скорее всего, с лихвой хватило бы, чтобы его убить, но похититель на всякий случай делает контрольный выстрел в голову.
Потом оттаскивает труп сюда, в самую гущу леса, отделяющего дом от дороги. После чего поспешно уродует мертвое тело, на тот случай, если на него кто-нибудь случайно наткнется. Хотя, видимо, весь его расчет строился на том, что лесное зверье доберется до трупа раньше.
Я копал, пока мои изнеженные судейские ладони не покрылись волдырями, а на теле не выступил обильный пот. А потом, когда мне показалось, что яма уже достаточно глубока, использовал лопату в качестве рычага: я подкатил тело к выкопанной яме, уложил его лицом вниз и засыпал землей.
После чего забросал могилу сухими листьями, уничтожив последние следы пребывания здесь Герберта Трифта.
Перед уходом я помолился. Во спасение его души. А заодно, как настоящий эгоист, и во спасение своей.
